Это были ангелы...

*** Спертый воздух. Нечем дышать. Он отчаянно старается не смотреть на стол, царственно возвышающийся в центре комнаты. "Не смотреть. Только не смотреть..." Жужжание мух. Спертый воздух... Зажимает нос пальцами. "Лучше дышать ртом." Скрип... "Сколько уже времени прошло?" Скрип... Скрип... Чьи-то тяжёлые шаги? Он весь напрягается. Прячет лицо в ладонях. Плечи бьёт дрожь. Внезапно так холодно... И так больно... Ноги подкашиваются от одного только воспоминания о... — Ты, что, заснул, Шарль?! — гремит громогласный голос. Он готов уже закричать от ужаса... — Испугался?! — смеется бойкий детский голосок. Шарль моргает. Два большущих кристально-чистых синих глаза уставились на него. — М-м... — от потрясения не может даже связать слов. Розовенькие щёчки озаряет милейшая улыбка, в глубине которой, однако, кроется нотка презрения. Синие глазки сияют дьявольской искоркой. Длинные светлые локоны, словно подхватывая невысказанную иронию, весело рассыпаются по плечам. — Какой же ты глупенький, братик! — М-мари... — Шарль будто схватился за сердце от одного звука собственного голоса. — Ты не узнал меня, плакса Шарло? — Мари... — Глупый-глупый бесполезный старший брат, — девочка качает головой, словно говоря: "Ну вот опять..." — Мари... — брат выдавливает из себя глупую улыбку. — Прости, Мари мне снова приснился кошмар... — Да что ты! — она устало плюхается на кровать рядом с ним. — И что тебе снилось? — Ну... — Шарль неловко чешет затылок, потом с долей стеснения поправляет ворот рубашки. — Как тебе сказать, Мари... Просто кошмар. — У тебя все они просто кошмары. — Ну... Я думаю... Я смогу снова заснуть... Так что ты можешь идти... — Рассказывай. — крошка с ещё более усталым видом складывает руки на груди. — Но тебе правда не стоит слушать... — Тебе все равно некому больше рассказать. Даже и возразить нечего. Шарль напряжённо смахивает пот со лба, попутно убирая с лица несколько спутанных прядей. Волосы его длинные, черные как ночь, лоснящиеся. Кожа бледная, словно у статуи. Весь силуэт такой худенький, такой хрупкий. По сравнению с пышущей жизнью Мари он лишь блеклая тень. Тень от жизни, тень от личности. Не человек, а оттиск человека на песке, который вот-вот да и сметёт ветром.... — Рассказывай! — девочка недовольно толкает его ногой. — Ну... — Ну?! — Я снова видел отца... — Он заставлял тебя что-то сделать? — подозрительно щурится. — Что-то... — напряжённо отводит взгляд. — Ты не умеешь врать, Шарль! — Что-то заставлял... — парень бормочет неуверенно, а взгляд вдруг становится таким задумчивым и глубоким. Решил вдруг опомниться и вырастить между ними невидимую преграду? Но разве скроет это его от глаз любимой младшей сестрёнки? — Ты даже мне не хочешь об этом рассказать?! — вскакивает на постели, упирая руки в бока. — Это твой единственный шанс, Шарль. Соберись, тряпка! Вместо этого "тряпка" лишь улыбается ей своими глубоко печальными глазами. — Спокойной ночи, Мари. Тебе правда не стоило приходить в мою комнату. — Врешь, братик! — Мари, я уже засыпаю, — решив намеренно ничего не замечать, он отворачивается к стене, накрываясь одеялом почти с головой. Глаза закрыты. Поверит? Уйдет? Топот маленьких ножек свидетельствует, что малышка соскочила с его кровати. Только вот до двери этот топот не дошел. Не уйдет... — Покажи... — шепчет она почти в самое ухо. Шарль вздрагивает. — Мари, не пугай меня так... — Покажи, пожалуйста... — Что тебе показать? — Покажи... — А? — Покажи, где у тебя болит. Лёгкая дрожь бежит по спине. — У меня нигде не болит, Мари... — голос нарочито спокойный, размеренный, но напряжение бьётся в нем невидимым электрическим разрядом. — Врешь... — У меня правда нигде не болит... — Мари все знает. Шарль молчит. Как-то сжался весь, посильнее кутаясь в одеяло. — Мне неловко, Мари. Может, ты все таки слезешь с моей кровати? — Или Мари посмотрит сама. — Стой, что именно ты хочешь по... В следующую секунду девчонка неуловимой тенью бросается к другому краю кровати. Секунда, и она сбрасывает край одеяла. Ещё мгновение, и уже держит за ногу. Ещё секунда... И вот она вцепившись ему в колено, со всей сосредоточенностью рассматривает тонкие длинные рубцы, избороздившие бледную кожу как маленькие протоки. Водит по ним пальцем. "Стой, нет, прекрати!" От страха, от неожиданности хочется закричать, но будто и от чего-то другого. Эти раны — они слишком личные. Они явно не для нее. Не для того, чтобы их вообще кто-то разглядывал. Дрожь бьёт спину. В памяти как ножом прорезается нечто. Нечто великое и нечто ужасное. Боль, нестерпимая. Кажется, онемевшие ноги вот-вот разорвет на части... Кажется, будто пламя сжигает их заживо. Кажется, вместе с ними во всем его теле вскипела кровь. Кажется... Шарль успевает взять себя в руки и резким движением прикрывает свои шрамы краем ночной рубашки. — Прости, Мари, но я действительно хочу спать. Взгляд недовольный, будто отобрали любимую игрушку. Девочка, словно назло, вновь касается его ноги. — Расскажи мне про эту боль! — Прости, Мари, но нет. — Шарль сухо убирает ее руку, вновь набрасывая на себя одеяло. — Нам с тобой обоим пора спать. — Мари могла бы тебе помочь! — Мари... — глаза вновь становятся такими печальными, будто видели все страдание этого мира. Мари хмурится: — Глупый бесполезный плакса-вакса! — Мари, — он, кажется, лишь смеётся с ее реакции. — Ладно, милая, я вижу, ты не хочешь сейчас возвращаться к себе. Одна по темному коридору. Я бы и сам порядком струхнул... — Кто бы сомневался! Чтобы эта кроха да не оставила свой комментарий. Шарль лишь улыбается, окончательно приходя в себя. — Ну иди сюда, — протягивает к сестрёнке руки, подхватывает ее и осторожно пристраивает рядом с собой. — Тебе ведь наверное тоже снятся кошмары... — Нет, братик, ты снова ничего не понял. — Ну тогда побудь здесь. Со своим глупым братом... Мари хмурится, но уходить и не думает. — Об этой боли, милая Мари, не стоит знать никому на свете. — А мне стоит! — Я искренне надеюсь, Мари, что этой боли ты никогда не испытаешь... — И этой тоже? — девчонка ловко ухватила его за запястье. Как раз там, где по кругу шли ссадины, все ещё побаливающие при прикосновении. — Мари... — Мари забирает себе эту руку. — она прижимает к себе исцарапанное худенькое запястье. Щупает. Трет. И вновь прижимает к себе. Кажется, источником боли была не столько рана, сколько эта болезненная худоба. Шкура да кости. Как говорила иногда бабушка: "Когда нет "мяса", боль ощущается острее". Под эти мысли братец снова пытается уснуть. На секунду хмурится. Стискивает зубы. — Ай... Мари, когда ты так сдавливаешь, мне больно. Девочка с интересом исследователя все ещё вертит руку как ей нравится. — Ай... Прекрати... Наконец заставдяет себя перестать и, посмеиваясь, шепчет: — Когда кричишь, ты, братик, просто душка! *** Жужжание мух. Спертый воздух... "Не смотреть. Только не смотреть..." Жужжание мух... "Сколько уже времени прошло?.." Жжжжж... "А сколько ещё осталось?" *** Маленький ангелочек нехотя разлепил глаза. Розовые щёчки, крохотный носик, светлые локоны, ниспадающие на плечи — спокойствие только что окружившее эту малышку невидимым ореолом божественной любви, сменилось вдруг недовольством. Брови нахмурены, руки сложены на груди. Надменно хмыкает, ударяет своей маленькой ножкой. Бурчит себе под нос: — Чертов плакса снова ждал, пока я засну! Да, действительно. Шарль всегда ждал, пока она заснёт. Смиренно лежал рядом. Позволял ей играть с едва зажившими ссадинами на собственной руке... А стоило крошке-сестренке провалиться в сон — собрался и перенес ее в ее комнату. Чертов Шарль! Девочка нехотя соскакивает с кровати, плетется наводить утренний туалет. Снова... Каждое утро одно и то же. Это так скучно... Платья. Умывка, помывка, от одного названия можно уже повеситься. То ли дело вещи другие, интересные. Те, что она могла наблюдать только в его обществе. Как тот порез... На секунду замирает, представляя, как эти шрамы, которые он не показывает никому, смотрятся не там под тусклым освещением ночника, а здесь, при свете дня. Вот бы он как-нибудь показал их ей... Вот бы... — Мари, сколько можно спать! — строгий голос. Значит, пора. — Иду, бабушка... — притворно зевает, а в мыслях все точнее пытается воссоздать то самое единственное мгновение, когда ее рука коснулась этой тонкой ниточки-шрама. Дорожки, идущей от колена вниз к голени и дальше по ней. Дорожки совсем тоненькой, оставленной тонким ножичком... Какой она уже видела один раз в подвале у отца. — Мари! — Иду! Тонким ножичком... — Мари! *** — Ты даже простейшего повторить не в состоянии! — громыхал грубый мужской голос. — Твои братья и то способнее тебя! Но ты-то, ты! Ты же наследник! Черт возьми, Шарль Анри, когда ты, наконец, повзрослеешь?! Ноги подкашиваются. Он уже еле стоит. Металлический запах душит, ударяет в нос. Глаза слезятся без видимой причины, сами по себе. Словно и не он плачет, а сотни чьих-то чужих душ. Словно он хочет оплакать сейчас их всех... Нет, не так. Словно они сами завладели сейчас его глазами. — Соберись, Шарль Анри! Тошнота подступает к горлу... — Я сказал, соберись! Бесполезно. Поднос выпадает из дрожащих рук. Мальчик валится на колени. Слезы бегут в три ручья. А что хуже всего, его душит рвота. Словно не только оплакать свою судьбу хотели эти несчастные, но и все свое страдание выплеснуть, разорвав его жалкое тело. — Уберешь потом все за собой! — ворчит отец. Шарль в ответ кашляет, скручивается на полу, все ещё бьясь в страшной судороге. — Какой слабак... *** — Шарль пришел! Шарль пришел! Плакса Шарло! — крошка-сестричка весело бегает вокруг него, хлопая в ладоши. Шарль, совсем бледный и какой-то неживой слабо улыбается. — Мари... — Плакса-плакса-плакса! — девочка обнимает его со всей беззаботной детской радостью, а затем, словно какой-то комар, снова хватается за больное запястье. Шарль вздрагивает. Одними глазами словно просит ее перестать. — Я легонько. — смеётся малышка. — Мари тебя вылечит. — Ах, Мари... — парень ласково треплет ее по голове. — Если бы ты только действительно могла меня вылечить... — А? Он вдруг прижимает ее к себе неожиданно крепко, со всей силы. Вслух не говорит ничего, но спину, руки, все его тело бьёт мелкая дрожь. — Шарль? — Мари на секунду замирает. Потом осторожно похлопывает брата по голове. — Снова плачешь, плакса Шарло? В ответ все то же молчание. А дрожь лишь сильнее бьёт его плечи. — Плачешь... — шепчет сестрёнка. — Что с тебя взять. *** — Проваливай! — Уходи! — А? — мальчик озирается и тут же вынужден прикрывать лицо от летящих в его сторону камней. "Снова? И здесь тоже?" — Уходи! — Убийца! — Убийца! Оставь нас в покое! — Вали с нашей улицы! — Но... Но я не убийца... — на глазах блестят слезы. — Убийца! — Уйди, от тебя пахнет кровью! — Ты хоть видел свой плащ?! — Это плащ убийцы! — Убийцы! Слуги дьявола! — Ты и вся твоя чертова семья! — Убирайся в ад, чудовище! — Как же от тебя разит кровью! — Чудовище! Чудовище! Чудовище! Камни летят с новой силой. Несчастному лишь остаётся бежать, отчаянно прикрываясь рукой. С глаз катятся слезы. "Убийца! Убийца! Чудовище!" — Я не убийца! — словно позабыв на секунду об осторожности, мальчик отнимает от лица руки. Тут же камень, ловко брошенный в воздух его сверстником, скользит по щеке, оставляя кровавый след. — Кровь! Кровь! — кричат эти уличные дети. — Получай, убийца! — Так его! *** — Шарль? — Мари сочувственно подпирает голову рукой, выглядывая из-за стола. Ее брат только что, увидев свежее мясное рагу, вместо того, чтобы вместе со всеми наброситься на угощение... Просто зажал рот рукой и ушел под стол. Кажется, его вырвало. Трясущаяся спина. Руки судорожно сжимают лицо в ладонях. Снова плачет или приступ ещё не кончился? — Фу, Шарля вырвало! — сидящий за столом мальчишка гневно мотает ногой, весь скривившись. Трое младших братьев подхватывают за ним. — Фуууу! — Кха-кха! — Отец бы увидел, задал бы тебе хорошую трепку! — мальчик рассерженно складывает на груди руки. — Если ты болен, то и не шел бы к столу. — он собирался продолжить свою тираду, но вдруг, вскрикнув хватается за ногу. — Ай! — Не заходи на мою территорию, Мартен! — Мари веселится, только что хорошенько врезав по ноге брату. Мартен скрипит зубами, уже готовый выдумать в ответ целую речь... — Не ссорьтесь... — Шарль на удивление спокойным голосом прерывает их обоих. Слишком бледный и слишком хрупкий, чтобы даже просто устоять на ногах... Однако все его существо вдруг наполнилось таким всепоглощающим спокойствием. Таким холодным, будто, дотронувшись раз, ты мог замёрзнуть, не сумев отвести руку. — Я сам все уберу. — Какой же ты неженка! — Мартен не может промолчать. — Наследник! Вот будь я на твоём месте, я бы.... — Я бы с радостью отдал это место тебе. — все то же ледяное спокойствие. — А мне бы отдал? — весело вмешивается Мари. — Ты девочка и не имеешь права! — Мартен кусает губы, в ответ на что сестренка дразнится и корчит ему рожи: — Это ты боишься, что я легко обойду тебя! — Перестаньте. — Шарль строго смеривает взглядом их обоих. Мари ухмыляется, все ещё посматривая на братишку, с которым они только что ожесточенно бились в перепалке, но так уж и быть, молчит. Вместо этого она спешит к Шарлю: — Давай Мари поможет тебе, плакса Шарло! Мартен лишь презрительно отворачивается, недовольно шипя себе под нос: — Наследник! *** — Ты, что, заснул, Шарль?! — гремит громогласный голос. Шарль лишь сжимает губы. — Ты закончил?! — отец подходит к НЕЧТО, разложенному на столу. Молчит. Смеривает взглядом. И вдруг кричит ещё громче и ещё ужаснее. — Ты даже не начинал?! Шарль зажмурился. Судорожно сжимает дрожащие руки. — Тебе прошлого раза было мало?! Ты не понимаешь меня?! Пытается связать слова в ответ, но язык не слушается. Колени подкашиваются. Отвратительное воспоминание о боли. Его ноги снова горят, онемевшие, раздираемые на части. Ни сдвинуться, ни шелохнуться. С глаз катятся слезы. — Ты ничего не хочешь мне сказать?! Глотает слезы, все так же не в состоянии издать членораздельный звук. — Я жду! Я жду, чертов ты ублюдок! Почему ты даже не попытался?! — Я-я... Я... — от страха начинает заикаться. — Я не слышу тебя! — Н-н... Н-не м-м... Н-н... Не м-могу! — Ты не можешь?! Судорожно качает головой. — Н-не могу! Отец вдруг хватает его за шкирку и тащит за собой. — Ты не понимаешь! От того, сможешь ли ты потом заменить меня, зависит жизнь всей нашей семьи! Тебе плевать на нас?! Плевать на своих братьев и сестер?! Ты хочешь, чтобы они умерли с голоду?! Что же ты за ничтожество!.. Споткнувшись, Шарль падает и пытается сжаться в комок. — Что же ты за ничтожество! — повторяет отец, подхватывая его и вновь заставляя стать на ноги. Шарль всхлипывает. Ноги болят нестерпимо, словно предчувствуя... "Будет... Ведь будет же? Снова та страшная боль..." — Ай! Отец, грубо схватив за волосы, тычет его лицом в стол как нашкодившего кота. — Ты боишься смотреть?! Смотри! Смотри ублюдок! — Аааааааа! — Шарль в ужасе пытается вырваться, закрывает глаза руками. Нет, только не это. Перед его лицом... Кровь. Мясо и кровь. Бледное, уже посиневшее тело, испещренное полосами, по которым надлежало сделать разрез. Мертвое тело. Кровь. Мертвое тело... Будто говорит ему: "Смотри, Шарль! Смотри, ты убийца! Убийца! Чудовище!... — голос совсем уж становится похож на голос того мальчишки с улицы. Того самого, который камнем изрезал ему щеку. — Вали отсюда!" — Неееееееет! — бьётся в последней судорожной попытке вырваться. — Неееееееееет! Я никого не убивал! — Сумасшедший! — отец, наконец, отбрасывает его в сторону, позволяя несчастному сжаться в клубок. — Да что с тобой такое?! — Я-я н-н... Я н-не убивал... Я... Н-никого я не убивал... Н-неееееет... — бормочет Шарль, схватившись за голову. — Б-больно, н-неееееет... Простите меня... П-простите... — Я вижу, ты не понял меня в прошлый раз! — Н-неееееееет... Нет... Пожалуйста... Н-не надо... — он вдруг сьеживается весь, вглядываясь в пустоту перед собой. И, тем не менее, теперь четко обращается к отцу. — Папа, пожалуйста, не надо... Я-я не м-могу... Н-нет... Я... Я же н-не выдержу... — Выдержишь! Поднимись, Шарль Анри! Ты мужчина! Ты наследник своей семьи! И я буду повторять это до тех пор, пока ты не поймёшь! Ты должен научиться делать все собственными руками! — Нет... — Шарль всхлипывает, захлебываясь слезами. — Я не выдержу... — Пошли со мной... Вот он, самый страшный момент. Отец хватает его за плечо, разом заставляя встать, тащит за собой. Слабое тело, совсем худенькое, едва способно передвигать ногами. Ноги... Они уже невыносимо болят от одного воспоминания, а из глаз катятся слезы. Он пытается схватить отца за руку. Он умоляет заплетающимся языком. "Не надо, пожалуйста! Нет! Я же не выдержу! Папа, папа, ты же убьешь меня! Нет!". Мечется, но сбежать невозможно, ноги как онемевшие. Остаётся только смотреть в глаза и молить о пощаде. Молить этого бессердечного исполина. Молить, глотая слезы. Молить... И вот уже знакомый предмет. Знакомый до боли. Внешне похоже на стул, только странные крепления для рук и ног навевают смутное ощущение тревоги. У Шарля же в голове тревога уже бьёт ключом. Он уже не может стоять. Он уже не может смотреть. Он уже не может кричать. Только чувствует... Вот его садят на этот ужасный "трон". Вот закрепляют одну ногу, вторую. Закрепляют руки. Ещё немного... И отец начнет вбивать доски между его колен. Доски, которые будут давить на ноги, сдавливая и ломая кости. Вот сейчас вернётся та самая ужасная, сводящая с ума боль. Вот-вот он потеряет сознание... — Ааааааааааааа! *** — Ааааааааааааа! — Тише... Плакса Шарло, тише... — знакомый голос. Шарль в ужасе закрывает лицо руками. — М-мари... Где я, Мари? — Ты в своей спальне. — Я... Я цел? — Вроде бы. Но я не проверяла. — Я чудовище, Мари? — Что ты несёшь, Шарль? Он словно намеренно прячет от нее свое лицо. Плачет без слов. Девочка грустно смеривает взглядом это исстрадавшееся создание. Легонько обнимает его за плечо. — Я здесь, Шарль... Молчит. — Хочешь, проверю? Все так же молчит и не реагирует. — Руки на месте. — касается его запястья. Более ласково, чем обычно, и с досадой замечает. — Шрамик мой увеличился. Свеженький совсем. Болит? Шарль отнимает руки от лица, вместе с ней рассматривая новые отметины на коже. — Всего лишь царапины. Все хорошо... — Но болит ведь. — хмыкает Мари. Братец задумчиво пытается потереть запястье и тут же останавливается. Больно! А вот ноги... Ноги он, кажется, и вовсе не чувствует. Что с ними? А что если?.. Он вдруг замирает в ужасе. Мари напряжённо схватывает этот жест. — Шарло? — Мари... Крошка Мари... — Что такое? — Мари... А мои ноги на месте?.. — А? — невинное личико вытягивается в изумлении. — Прости, прости, можешь не смотреть... — Тут же пытается пойти на попятную. — Нет, я посмотрю... Кажется, поднимает одеяло, разглядывает... "Ну не томи же!" — На месте твои ноги, братик... И шрамы мои на месте... Свежие совсем... Что это за шрамы? Из-за одного пореза ты не чувствуешь ног? — Н-не трогай... Накрой обратно... Мари, пожалуйста... Бесполезно. Сил слишком мало, чтобы ее оттолкнуть. Сил слишком мало, чтобы даже просто удержаться в сознании. — Мари... Пожалуйста... — Кроме моих шрамиков тут ещё синяки... Кровавые синяки... И следы от каких-то креплений... Их как будто порядком помяли... Ты чувствуешь, когда я дотрагиваюсь? Шарль прислушивается, но не чувствует ничего, кроме тупой ноющей боли. — А так? — она вдруг с размаху даёт кулаком ему по ноге. — Ааааа! — дергается как от удара током. — Значит, ты их чувствуешь, Шарль! — смеётся девчушка, радуясь, что так ловко придумала. Но, видя, как сьежился ее брат, как дрожат его плечи и как разом хлынули с глаз уже сдерживаемые было слезы, она снова грустнеет. — Прости, Шарль... Я не хотела... Он утыкается лицом в подушку, не в силах ни на что больше. — Прости меня... Прости... Я не знала, насколько тебе больно... Шарль... Хочет ответить, но какая жалость, может только беззвучно рыдать. Действительно, "плакса Шарло". Так ведь она всегда звала его? — Ты ведь сможешь ходить, братик? Шарль... Шарль... Ну не плачь... — сестренка обнимает измученное создание за плечи, прижавшись своей щекой к его. — Я не знала такой боли, Шарль... Он молча притягивает к груди ее маленькие ручки. — Поэтому я и не хотел тебе ничего говорить, Мари... — Я могу чем-то помочь тебе? — Не можешь, Мари... Мы оба с тобой бесполезные. — грустная улыбка на его губах. — Ты потому что девочка... — А ты потому что плакса, — заканчивает она за него. — Но ты не настолько бесполезна как я... Ты хорошая девочка, Мари... А я... Я просто больше не могу... — добавляет совсем шепотом. — Я не выдержу. — Выдержишь! — Нет... — слабый подавленный смех, больше похожий на истерическую конвульсию. Так не смеются живые. — Ты же видела... Ещё один раз так, и я буду с переломанными ногами... Я не выдержу... Я не выдержу, крошка Мари, прости своего глупого брата... Я не могу... — Выдержишь! — она вдруг сильнее обнимает его. — Ты выдержишь, братик! Крошка Мари тебе поможет! — Ты никак не сможешь мне помочь, Мари. Прости. Я сам себе помочь не смогу. — А Мари сможет! Он лишь гладит ее по руке. Обессиленно улыбается и успевает прижать покрепче к себе эту маленькую ручку, прежде чем сознание вновь расстворится в поглощающей все пустоте. *** Ноги горят огнем. Больно! Больно! Стук молотка, и боль становится сильнее. Ещё сильнее. Стук... — Ааааааааа! Он уже не чувствует ног, только две раскаленных очага боли. Стук... — Ааааааааааааа! Кажется, кость не выдержит, скоро разломится. А он даже и не почувствует в этом аду... Или сломалась уже... Стук... — Ааааааааааааааааааа! Кажется, в прошлый раз досок было меньше... Сколько же их сейчас... Пытаться сосчитать бесполезно, глаза уже давно ничего не видят. Кажется, адское пламя лижет его ноги. Стул-трон ухмыляется, пляшет и приговаривает шепчущим голосом. Настолько тонким, что слышать его мог один Шарль: — Я откушу твои ноги! Ха-ха! Как вкусно! Сладкая кровь! Кипящая и горячая! Ах! Стук. — Ааааааааааааааааааааааааа! "Куда ещё больше досок?! Ноги не выдержат!" А стул-трон лишь смеётся: — Боишься, Шарль? Ты сидишь на мне сейчас как король и боишься?! Ты не знал, что трон несёт свои опасности, Шарль?! "Я и не хотел никогда быть королем!" — Не хотел? Бедный мальчик. Но ведь ты же убийца. А убийца это король. "Я не убийца!" Стук... — Ааааааааааааааааааааааааа! — Ты убийца! Но ты слабак. Ты слабак, Шарль. Поэтому ты не просто король, ты безногий король! "Неееет! Я не вынесу этой боли!" — Что, не есть твои ноги? "Не ешь их, пожалуйста!" — Почему? Возможно, только так ты сможешь избежать своей участи. Безногий палач — не палач. Стук... — Ааааааааааааааааааааааааа! — Сегодня отец ну просто в ударе! Ещё немного, и все будет решено. Я просто откушу их, и ты будешь свободен! "Нет... Нет, пожалуйста..." — Ты боишься, но почему? Ты боишься боли? Брось, мальчик. В таком состоянии ты ничего и не почувствуешь. Вот сейчас, ещё чуть-чуть... "Что я могу сделать..." — Подай голос, дай знак своему отцу. Ты его сын, черт возьми! Но так ты лишишься счастья... Счастья бедного безногого мальчика. Мальчика, который не палач. Отец заносит молоток, чтобы вбить новую доску... — П-п... Папа, я не выдержу... — бермочет пленник трясущимися губами. — Б-больно... Больно... Очень больно... — Ещё одну выдержишь... "Но..." Резкий стук, и новый приступ боли, заслоняющей все на свете. — Ааааааааааааааааааааааааа! Трон исходится смехом, а сознание медленно расстворяется. *** — Ааааааааааааааааааааааааа! — весь дрожит, судорожно хватаясь за плечи. — Не ешь, не ешь пожалуйста... — Не ешь? Мари... Снова она. Уже бежит забраться на его кровать и сесть рядышком. — Ноги... Не ешь мои ноги... — бормочет, продолжая судорожно сжимать себе плечи. На несколько секунд воцаряется пауза. За ней взрыв смеха. — Шарль, ты идиот? Я не ем твои ноги! Он лишь дрожит ещё больше, даже не открывая глаз. — Мари... Мари... У меня все ещё есть ноги, правда? — Конечно есть! — Ты уверена?.. — Уверена, Шарль, уверена! Плакса Шарло, ты меня напугал! Как я могу есть твои ноги... Сам подумай! — Ах-ха... — то ли смех, то ли всхлип. — Я не чувствую их, Мари... Я безногий король... — Кто ты? — рука настойчиво сбрасывает волосы с его лица, дотрагиваясь до вспотевшего лба. — Дурачок, у тебя жар! Шарло... — Н-не зови никого... Пожалуйста... Мари. — Не буду... Но и ты не пугай меня так! — спустя паузу, недовольно передразнивает — Безногий король! — Мари... Не сиди здесь... Ты можешь заболеть... — Вот уж где мне сидеть, сама решу! — все ещё недовольная кроха прислоняется щекой к его плечу, пристраиваясь рядом. — Мари... — Тише, дурачок... Мари следит, чтобы твои ноги никуда не сбежали... То ли насмешка, то ли сочувствие. В ответ то ли плачь, то ли смех снова бьёт его плечи. — Мари... — Я никуда не уйду! И отнести меня ко мне в комнату ты сегодня не сможешь! Возразить нечего. — Мари... Буди меня.... Буди меня, если мне снова приснится кошмар. *** Тонкое лезвие скользит по белой коже, оставляя за собой полосу красных капель. Мальчик измученно наблюдает, как по его ногам начинают бежать быстрые сочащиеся алые дорожки. Губы дрожат. Освобождённые руки притягивает к груди, будто кролик свои израненные лапки. Голос отца теперь кажется заботливым, хотя он все так же холоден и сух: — Через ранки выйдет нечистая кровь. Это поможет сбавить напряжение в голенях. Скоро боль пройдет... — напряжённо вглядывается в лицо сына. Взгляд требовательный, но полный невыраженного сожаления. — Ещё немного, Шарль, и ты был бы мертв. Губы дрожат. Не в силах издать ни звука, лишь хлопает своими большими синими глазами. Даже не пытается смахнуть застывшие на них слезы. Отец вдруг садится на колени и со всей силы обнимает его. — Как я рад, что ты жив, Шарль! Я рад! Теперь ты понимаешь, почему ты должен продолжить мое дело?! Шарль молчит. Лишь смотрит на все своими стеклянными глазами. Крики, да даже слезы ушли, осталась только странная ледяная пустыня. Смотрит на струйки бегущей крови. Смутно понимает, что отец сейчас искренен как никогда. Но... Не в состоянии совместить чудовище, мучившее его только что, с человеком так рьяно выражающим теперь свою любовь. — Ты понимаешь меня, Шарль?! Вместо того, чтобы "понимать", Шарль нерешительно пытается его оттолкнуть, все так же не говоря ни звука. Отворачивается, в попытке уклониться от очередного объятия. Жмурится. И вот по щекам бегут слезы ничем не сдерживаемые. Больно! Больно! Больно! Это чудовище продолжало терзать его тело, когда он горел в вечном пламени, когда рыдал и молил о пощаде. Это чудовище хочет заставить его стать убийцей. Это чудовище... — Ты не понимаешь меня, Шарль... — с досадой заключает отец. — Что ж... Твой выбор. Но я надеюсь... Что когда-нибудь ты все же меня поймёшь. А до тех пор нам с тобой придется периодически беседовать в этой комнате.