Когнитивные функции

      С точки зрения криминалистики полупустая квартира Ричарда, лишённая большинства простейших, привычных человеку бытовых вещей – стерильная лаборатория. А Гэвин в ней плесень. Местами пушистая, слегка вонючая, отравляющая всё вокруг и привлекательная для извращенцев. — Ри-и-ич, — удобно лежащий задом кверху Гэвин шикнул, дёрнулся и едва не сверзился с диванчика вниз головой. Вытряхнув Рида из одежды, Ричард приволок аптечку и настоял на помощи с обработкой ран. Да что там раны – так, незначительные дырки в коже, было бы о чём волноваться. Но спорить с Ричардом себе дороже. Особенно когда ты без штанов. Особенно когда одна из незначительных дырок, которой он в данный момент занят, опасно близка к жопе. — Да? — а где «сэр»? Ах, Ричард же немножко обижен. Поэтому можно исключить из обращения к Гэвину уважительное слово, а заодно отобрать у него уделанные в хлам джинсы и закинуть их в стиралку. Зачем? Затем, что там пятна собачьего дерьма, в которое Гэвин ранее очень удачно приземлился. — Ты всегда сначала злишься, когда обижаешься? — Да, — одним словом Ричард умудрялся выражать целый спектр эмоций. Это «да» прозвучало смазанно и смущённо. — Сразу хочется врезать в ответ или обосрать оппонента и всю его его семью? Воздать по заслугам или больше? — Да, — тревожное «да». Твёрдое и злое. — Не бейте меня. Я мог сломать вам челюсть. Сэр. Сэр. Вместо «пожалуйста». — Но не сломал же, — дождёшься, Рид. Сломает, и не только челюсть – перелом всего Гэвина устроит. — Самоконтроль у тебя есть. Это хорошо. Блин, да злиться в целом лучше, чем садиться в уголок и мазать сопли по коленкам! Ты молодец. Ричард не ответил. Нет у него самоконтроля. Есть расчётливость, не покидающая взбешённого андроида даже под прицелом дробовика. Главное для него – пресловутая равноценность. Вернёт ровно столько, сколько получил. Не сразу, так потом. Взломает телефон, удалит важные файлы, отключит пару проводов от рабочего терминала и заставит потратить время на решение мелких проблем. Всё просчитает. Даже количество сахара в свежесваренном кофе. Нет в нём и страха – только что-то похожее на снисходительное терпение, которое когда-нибудь закончится. И тогда Ричард не станет жмуриться, переступая через свой гнев. — А ты обижаешься, когда я зову тебя жестянкой? — обернувшись, Гэвин ощутил, как в спине что-то смачно хрустнуло. — Нет. Я отношу данное слово в категорию прозвищ. «Кожаный» входит в список, — не особо церемонясь, Ричард развернул голову Гэвина обратно. Андроид, который может обхватить одной рукой череп – страшно. Очень страшно. — Оскорбления, основанные на физических признаках представителя конкретного вида, вызывают определённый интерес. Ричарду весело обзываться. Дожили. Раздался шелест пакетика с пластырями. Гэвин опять вывернулся и скосил глаза: — Розовый медведь? В клубничках? — В аптеке была акция. Подарок. — Ты просто любишь розовый. — Лососевый. Через минуту намазанную антисептиком и один Ричард знает, чем ещё болячку охранял роз… простите, лососевый медведь в окружении клубничек и грел тем самым Риду душу и сердце. Когда ты взрослый, тебе обычно не дают карамельку за храбрость и не лепят на задницу милых мишек. — У тебя одни медведи там? — Гэвин, мужик под сороковник, хотел миленьких пластырей. С, допустим, морскими свинками в арбузиках. — Лягушки. Хомяки, — принялся перечислять Ричард. — Утята. — Уточки милые? — Уточки круглые. Округлые формы вызывают у людей симпатию. Может быть. Вам понравилась нарисованная мной крыса. В ней отсутствуют окружности. Округлые, блядь, формы. Их Гэвин любил, спору нет, но и некоторые угловатости ему неслабо симпатизировали. — Лепи давай. Я люблю уточек. На плече Гэвина появились шарообразные утята с ярко-красными клювиками. Сильные рельефные руки нужны мужчинам, чтобы клеить ими и на них потешных зверюшек. Остальные функции – позёрство, хвастовство и прах. Гэвин мог бы справиться самостоятельно, не впервой. Но крутиться перед зеркалом, сворачиваться в бараний рог, и нецензурно кряхтеть, ломая глаза и хребет при наличии добровольца с навыками первой помощи? Смешно и несолидно. Поэтому Гэвин солидно и совсем не смешно лежал, принимал заботу и с нескрываемым наслаждением осязал колючей щекой диван. Ричардов дом напоминал странный музей. Здесь не водилась кухонная утварь – кружка с принтом из серии "сомнительные поводы жить" не в счёт, а в ванной нашлись одинокий кулёк стирального порошка и унылые остатки жидкого мыла. Бутылку с непонятной прозрачной жижей на краю раковины Гэвину понюхать не разрешили. Жилой квартирой – вот каламбур – и не пахло. Но диван! Диван был притягательно уютным. Чуть шершавым, тёплым, без противной шёлковой гладкости, которую Гэвин характеризовал как сопливую. Идеальным. Спросить бы, где Ричард такой взял… Диван Гэвина пережил Пьетро Мирабиле, крах городской автопромышленности и Ридову бабку. И хозяина нынешнего, не приведи Господь, переживёт. Менять, срочно менять. Хотя бы обивку и насквозь проперженное несколькими поколениями сиденье. — Гэвин. — М-м? — Гэвин, заняв горизонтальную поверхность, испытывал острую нужду остаться на полюбившемся ему диване до скончания своих дней. Срастись с ним, пустить корни с метастазами в поролон. Стать диваном. — Нужно обработать все раны, — и прилепить пучеглазого хомячка. Куда ж без хомячка-то. Он же круглый. — Я сам. Я полежу ещё пять минуточек, ага? Ричард честно отсчитал пять минут. За пять минут он: рассмотрел хомячка вдоль и поперёк; перебрал полностью содержимое аптечки и уложил её заново; потискал шуршащую подушку с пайетками; свернул в трубочку махровый плед; погладил ногу Гэвина против шерсти. Наблюдения и покрывшаяся мурашками нога окончательно подтвердили теорию – Ричард обожал всё щупать, трогать, гладить, мять и теребить. Он и Гэвина в пределах приличий обтрогал, общупал и помял, стоило тому дать добро на лечение себя любимого. Рид соврал бы, если бы сказал, что ни капельки не пожалел. Спина, неженка и предательница, среагировала на прикосновения потеплевших в помещении рук вполне закономерно. Закономерность упиралась в диван и мешала получать полноценный кайф от лежания. Гэвин сосредоточенно думал о нототениях. Почему именно они? Да без понятия. Рыбы неприятны на ощупь и некрасивы на лицо. Холодные, склизкие, колючие. Гадость. Не кругло и не привлекательно. — Гэвин. — Ща. Рыбы сработали. Гэвин издал загробный хрип и перевернулся. Спина, качественно продавленная щупаньем, благодарно заныла, коснувшись поверхности благословенного дивана. Как же хорошо. Как же шикарно. Как же добыть такой диван? — Зачем тебе аптечка для простых смертных? Ты ж искусственный. Почему не эпоксидка или, не знаю, килограмм болтов с гайками? — На случай, если вдруг появится человек, которому нужна помощь, — Ричард с каменным лицом объяснял очевиднейшие вещи. — Вы не храните ничего, пригодного для андроидов? — Для внезапных андроидов у меня только паяльник. Применять рекомендуется с целью ректального инвазивного вмешательства в конструкцию. — Вы очень много внимания уделяете ректальным инвазивным вмешательствам. Хотите поговорить об этом? — Иди в жопу! — Сэр. Каков озорник! Прищурился и головку набок, мол, поймал. Чмошник. Сложил щеку на воротник и ехидничает. — Хомяка отдай, — потребовал пластырь Гэвин. — Я не уйду без хомяка. — А без штанов? Засранец. — Радость моя, — назидательно поднял палец Рид, — однажды я пришёл в участок без трусов. Уж добраться до дома без штанов я смогу. Без вранья и прикрас! Как бы Гэвин не веселился с выражения "самый гейский гей в розовой шубе на голое тело", именно так он позапрошлой зимой и выглядел: босой, с разбитой губой и одетый в пожертвованную сердобольной женщиной шубейку из отвратительного синтетического меха с блёстками. Шуба была ядерно-розовой и длинной, отчего красиво развевалась на ветру и великолепно смотрелась в минималистичном интерьере полицейской машины, на коей Гэвин с шиком и комфортом укатил. Блёстки еще полгода находили где попало: в машине, в раздевалке, в душевой, в комнате для допросов, в бороде Хэнка и на голове Фаулера. — Она не розовая, — фотография дохрена стильного Гэвина в самой отпадной шубе сезона чем-то огорчила Ричарда. — А какой у неё цвет, если не розовый? Цвет бедра испуганной нимфы? — Голливудский светло-вишнёвый. — Пиздец.       — Пиздец. Ричард повёл бровью. — Ричард, пиздец! — Гэвин потёр переносицу. — Выбрось. Прям щас. Можешь сразу в окно. Я никому не скажу, что это убожество твоё. Рид, получив назад свои чистые и сухие джинсы, поинтересовался гардеробом напарника и пребывал в лёгком шоке. Ричард утверждал, что носит свой уродский киберпиджак по нескольким причинам: А) Он не пачкается, всегда хорошо выглядит и подходит для работы в экстремальных условиях. Два – Ричарду он нравится. В-3ьих: от Ричарда в пиджаке люди шарахаются не сразу, а чуточку попозже. 4. Не такой уж пиджак и уродский. Прослезившись от ароматов, Гэвин осмотрел вынутую из пакета стопку барахла, приложил замызганную ветровку к андроиду и понял, почему третий пункт особенно важен. — Ты похож на прокуренного обдолбанного торчка с рыбзавода, — заключил детектив. — Кошмар. — Я стирал, — неубедительно возразил Ричард. Против обдолбанного торчка он ничего не имел. Понимал, значит. — Трижды. А если бы не постирал? Был Гэвин, да весь вышел – сморжопило насмерть от невероятного амбрэ. — Тут… битум? И рыбий жир. И табачный дым. И, — Гэвин пошевелил ноздрями, — нассано. Это не отстирывается. Нахер ты это вообще взял? Я б послал. Смотреть противно. Ричард пожал плечами и мигнул жёлтым диодом. Он и послал, небось, но не достаточно далеко. Занятный, однако, кадр. Тяжко жить, когда у тебя из нарядов пластыри с хомяками, пакет с тряпками, которыми даже подъезд от блевотины помыть стыдно, и ботинки, выданные производителем. Гэвин глянул на часы. Ещё не вечер. Время – детское, шило в жопе – острое, настроение – предпятничное. Всё загаженное рыбами и проссанное котами (а может, и не котами) Гэвин безжалостно утилизировал. Ричард, увязавшийся следом и готовый на любой движ, включая голодовку, заметно оживился, проводив взглядом летящий в мусорный бак пакет. Правильно, нехрен хранить всякие вонючие обноски, всученные непонятно кем. Даже если подарили. Даже если неприлично, что ж люди скажут, и некрасиво как-то. Пакет улетел в мусорку, а у довольного таким поворотом событий Ричарда осталось два комплекта парадной одежды – тот, что на нём, и точно такой же в шкафу на вешалке. Стоило отдать должное Киберлайф: андроид действительно плохо пачкался. Влезал в лужи и грязь, регулярно засирал штанины по самые колени, а то и выше, но отмывался на ура – Рид с Тиной вместе проверили, когда его салфетками в сортире тёрли. — У меня деловое предложение, — Гэвин задрал голову, ловя языком снежинки. — Интересует? Ричард промолчал – он тоже ловил снежинки. — Вкусно? — Мало. Для анализа химического состава, — Ричард причмокнул и снова высунул язык. Заглядывать другим в рот – не про Гэвина. Было не про него. Порно-журнальчики, статьи в интернете и блоггеры-задроты вещали про глубокие тугие глотки. Ничего тугого, влажного и глубокого привставший на цыпочки Гэвин при свете уличного фонаря не обнаружил и, пораскинув мозгами, пришёл к мысли, что совать части тела в пасть Ричарду, у которого есть, в первую очередь, зубы… Ну, знаете. Банан. Блендер. Вот это вот всё. Мороз по шкуре. — Это ж вода, — лишь бы из сугроба не зачерпнул. Орать придётся, чтоб каку бросил. — Совет: не ешь жёлтый снег. Не при мне. — В черте города обложные осадки содержат следы солей и тяжёлых металлов, — андроид посетовал на маленькость неанализируемых снежинок и оставил затею. — Не ешьте снег. Любой. — Так что на счёт моего предложения? — Я вас слушаю. Гэвин хотел заглянуть домой, взять тачку, совершить набег на нормальный гипермаркет, закупиться продуктами, перестать питаться яйцами с остатками макарон, припахать Ричарда к переноске пакетов и заставить его рулить. Ричард, узнав, каким образом Гэвин оказался у его дома и куда собирается, захотел пойти с ним, гулять и что-нибудь. Мужских проблем не существует, мужчины просто идут двадцать километров пешком непонятно куда, а потом разбираются, как вернуться обратно. Отличное развлечение для взрослых дядек. Ричард старательно развлечение постигал. — Жестянка. — Мешок с костями. — Холодильник. — Биореакторное топливо. — Ведро с гвоздями. — Начинка для гроба. — Пластиковый. — Шерстяной. — Жертва отечественного автопрома. — Консерва. — Полиамид. — Вообще-то, карбон. — Флюорограф лупоглазый. — Пельмень контуженный. — Глиста в скафандре. — Паси ёжиков. — Ты… ты… — Жопой нюхаешь цветы. — Мы договаривались не пользоваться интернетом! — Это базовый словарь. — Етя бязавий сляварь. — Ми дягаваривались не позяватя интернетом! Так. Это был голос Гэвина. Которым, зараза эдакая, говорил Ричард, кривляющийся в меру возможностей застывшего еблета. Было бы смешно, если б не было так стрёмно. — Ну нахуй. — Гэвин! — Не знаю такого. — Ваш дом. Мы пришли.