Still Call You Home

Baby, baby will you come with me, with me, please come with me

I'll take you places that you'd rather be, to be, to be, to come with me

Driving faster now in his car,

now she knows that she has gone too far

In the morning she is in his bed,

his bed, his bed, her eyes are red

Прошло примерно три недели, и это странная редкая гармония между вами ощущается такой хрупкой - потому что ты не можешь не думать о том, что будет, когда он узнает. Он всё ещё выбешивается иногда на тебя, если ты, по его мнению, не слишком-то стараешься на репетициях, или если таскаешься по городу допоздна. Ну, или из-за какой-то ерунды - забытый свет в коридоре, кража его сигарет. Мелочи. Но он уже не позволяет себе давить на тебя так, как он делает это обычно. Не можешь не думать о том, надолго ли эта идиллия. Вряд ли. Тебе не хватило смелости рассказать тогда всё от и до, и ты объясняешь себе это тем, что вообще не был готов к этому разговору. К своей реакции на него. К тому, как все чёртовы воспоминания обрушатся на тебя разом. Обещаешь себе, что расскажешь ему обязательно. Когда-нибудь потом. И тебе совершенно очевидно, что это "потом" не настанет, будь твоя воля, никогда. Потому что теперь, после того, что вы друг другу наговорили, после того, как он впервые поцеловал тебя как-то так - он может начать цепляться даже тогда, когда ты с Бонхэдом просто о чём-то болтаете себе под нос. Такие вещи ты умеешь считывать, тут не надо быть чёртовым гением. Но пока даже то, что ты смог выговорить, задыхаясь от паники, уже давит на тебя. Крутит ли он эти слова как грёбаный кубик Рубика в голове так же, как это делаешь ты?.. Или выкинул из головы, когда ты стал твердить одно и то же, лишь бы заслужить его прощение. "Я люблю тебя". Как будто бы это всё объясняет. Как будто бы это извиняет всё. Тогда тебе казалось, что он уже всё знал. Да и сейчас временами тебе кажется, что так оно и есть, и ему просто нравится мучить тебя, что он ждёт, когда ты признаешься ему в том, в чём не можешь признаться самому себе. Это было давно. Я не хотел ничего плохого. Это вряд ли моя вина. А потом он склоняется над тобой, когда после репетиции вы остаётесь вдвоём, и целует так, как будто бы ты и правда что-то значишь. И сомнения отступают. Он не стал бы поступать с тобой таким образом. Вина затапливает тебя в такие моменты - потому что, целуя тебя, он ничего не знает. Ничего о том, кем ты можешь быть. Теперь вы целуетесь довольно часто. Может, чуть чаще, чем тебе бы хотелось, на самом деле, и твои губы постоянно обветренные и покусанные, а ещё тебя вечно колет его щетина, и кажется, что одного взгляда на тебя достаточно, чтобы все сложили дважды два - но почему-то никто ничего не замечает. Кроме этого, между вами мало что меняется. Кроме того, что теперь он стал чаще приезжать сюда. Он всё ещё платит за свою квартиру в Манчестере (кажется, пополам с девушкой, и почему-то эта часть его жизни вообще тебя не касается, ты не чувствуешь по этому поводу ни-че-го) - но теперь он тусуется здесь гораздо чаще. Иногда ты ловишь на себе такой его взгляд, что хочется провалиться сквозь землю. Может, это должно быть приятно - например, если к этому привыкнуть - но пока ощущается странно, будто бы тебя сейчас съедят. Это странно, когда вы наедине. Это приятно, когда рядом есть кто-то ещё. Мало что меняется. Кроме того, что, вполне ожидаемо, вскоре поцелуев и обжиманий, пусть и довольно страстных, ему вскоре становится мало. Ты задаёшься вопросом - зашли бы вы так далеко, если бы ты рассказал ему? Нет, тогда, скорее всего, всё бы закончилось. И, возможно, напоследок он сломал бы тебе нос. Случилось бы это всё вообще, если бы ты сказал ему именно то, что хотел? Это хороший вопрос, но над ответом лучше не думать. Если ты думаешь об этом слишком долго, ты приходишь к выводу о том, что совершенно не хочешь этого. Не так. Но - ты любишь его достаточно сильно; но - этот взгляд, которым он смотрит на тебя теперь. Но - ты не стал бы делать ему больно, говоря всё, как есть. Поэтому ты соглашаешься. В конце концов, он не делает ничего, что тебе было бы невыносимо. Иногда получается убедить себя в том, что ты именно это и имел в виду. Именно на это и надеялся. Ты не помнишь те эпизоды, о которых он говорил тебе в тот вечер. Но это всё могло случиться, ведь так? Ведь оказывался же ты порой в местах, которые не помнил, рядом с людьми, имён которых запоминать не хотел. Ужасно было лишь то, что ты каким-то образом втянул его в это. Порой, когда он лезет под ремень твоих брюк или задирает твою футболку, ты ощущаешь уже знакомое - те же действия, другие люди - оцепенение. Оцепенение, из-за которого ты не можешь разобраться. Тебе неприятно, и ты замираешь? Ты замираешь, и тебе становится неприятно? Ты знаешь, как всё будет, от и до - ты делал это, и ты делал это с девушками тоже, но почему-то иногда - если ты не пьян, или если ты слышишь, как на первом этаже мама шумит на кухне, или помнишь, что вот-вот закончится оплаченное на базе время - иногда тебе хочется, чтобы он отвалил как можно скорее. Когда он заканчивает с тобой, или ты с ним - он целует твою шею или скулы, и тебе становится стыдно за такие мысли. Он всё же что-то замечает, нельзя отрицать. Пока ничего не говорит, но всматривается в твоё лицо иногда так, что тебе становится неловко из-за того, что он замечает. Ты стараешься игнорировать это желание сжаться в комок. Тем более, что он правда очень старается. Если отбросить все мысли о том, с кем ты это делаешь и как себе это объясняешь, то всё предельно просто. И порой, если удаётся расслабить голову - очень приятно. Он не заходит дальше, чем ты сейчас готов пустить его. И на любое "что не так?", которые он пока не задаёт, но которые начинают медленно оформляться в ближайшем будущем, ты всегда найдёшь ответ. Ты - мой брат, и мы не должны. Он сам это понимает, поэтому и не спрашивает. Поэтому так чертовски предупредителен с тобой. Вот и в этот раз; блядский бесконечный дождь за окном, и, видимо, от ветра свернуло антенну - по телику одни помехи, через которую пытается пробиться звук и изображение несмешной старой комедии. Делать всё равно нечего; мама, несмотря на выходной, на работе, и вы валяетесь у телика в гостиной, пока дождь бьёт в стёкла. Вполне ожидаемо - он не может быть с тобой один на один так долго и не сделать что-то такое. Его рука оказывается у тебя под бельём, а губы - на шее. Ты всё ещё делаешь вид, что пытаешься уловить суть фильма в этой мешанине помех. Это заставляет его работать рукой ещё интенсивнее, и ты, наконец, сдаёшься, разрешаешь себе шуметь и выгибаться навстречу этим движениям. Он доволен собой. Доволен тобой тоже. Ты уже чертовски близок, и, не стесняясь, толкаешься в его руку, слушая все эти горячие пошлости, которые он шепчет тебе на ухо - когда его пальцы двигаются дальше, и, прежде, чем ты успеваешь осознать, что делаешь - ты вытягиваешься струной, пытаясь вывернуться, уйти от прикосновений. - Что такое? - он дышит тебе в шею, и это вообще не помогает вернуться в сознательное состояние. - Не делай так. - Как? - ты по голосу слышишь, что он улыбается. - Не надо. - Как хочешь, - он возвращается к тому, что делал до этого, и теперь тебе нужно время, чтобы выбросить всё это из головы и попытаться отдаться ощущениям снова. Ты не видишь его ухмылку, но чувствуешь её - его губы всё ещё прижаты к твоей шее. Он несколько раз давал тебе понять, что на взаимной дрочке всё не закончится, и, судя по всему, считает, что дальнейшее - вопрос времени. Не то, чтобы тебя сильно пугала эта мысль. Ты не делал этого раньше ни с кем, просто не мог себя заставить - но знал, что есть люди, которые могут получать от подобного удовольствие. Может, и ты окажешься одним из них. Это было бы неплохо. И это совсем не означает, что теперь ты не сможешь получать удовольствие, ну, от нормального секса. Это разные вещи. Нет, дело было в другом. В том, что, пойди вы дальше, тебе будет уже сложнее объяснить себе это. То, что вы делаете сейчас - не слишком невинно, но это делают многие, и они не геи. Но вот... От потока размышлений тебя отвлекают его руки, которые устраивают тебя на диване в другом положении. Он сползает вниз, стягивая с тебя бельё вместе с джинсами ниже. Ты почему-то до последнего не веришь в то, что он это сделает. Но он делает это, и это ощущается не хуже, чем все остальные неумелые минеты из твоей жизни - других и не было, поэтому тебе не нужно много времени, чтобы снова подойти близко к пику. Он делает это нежно и медленно, так, что ты готов разныться от прилива любви и смущения, но при этом, когда ты пытаешься двигаться сам - удерживает твои бёдра, и ты можешь только подчиниться ритму, который выбирает Ноэл. Ты едва успеваешь пискнуть что-то перед тем, как кончить, но он реагирует достаточно быстро. Ты лишь надеешься, что не испачкал диван, или коврик на полу. Он собирает потёки губами, и окончательно тебя размазывает именно из-за этого - мешанина из "прости", "спасибо" и "пожалуйста" не прекращается, пока он не опускается на диван рядом с тобой и не утягивает тебя в поцелуй, продолжая трогать везде, где может дотянуться. - Блять, - это всё, что ты можешь сказать, по итогу. Ноги всё ещё слегка трясутся, и ты не отдышался как следует. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Спасибо, спасибо, что ты... Возможно, что-то из этого ты говоришь вслух. - Спасибо, - ещё раз, как будто бы, блять, этого было мало. - Надеюсь, это было не очень противно. - Чего не сделаешь из любви, - он пожимает плечом и обнимает тебя поперёк груди, и внутри что-то обрывается. Это вряд ли те обстоятельства, в которых ты готов такое слышать. - Из любви? - Ага, из большой любви. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Если сказать это достаточное количество раз - может быть, ещё что-то можно исправить. Ты прижимаешь его руку к своим губам. Надеешься, что он не чувствует, как тебя потряхивает, на самом-то деле. Переворачиваешься, чтобы видеть его лицо, и его взгляд... такой же взволнованный, как и у тебя. Он тоже пытается читать между строк. Ты снова прижимаешь к губам его руку, и он опускает взгляд на твои губы. Маленький поцелуй. Всё должно упорядочиться, рано или поздно. - Ноэл? - Ммм? - Надо встать. - Ага. Ваши голоса звучат лениво, и чертовски хочется закрыть глаза и задремать прямо здесь. Но ты вынужден помнить о том, что минут через сорок мама может вернуться домой. Между вами повисает молчание, и тебе почему-то хочется его разбавить. - Ноэли? Ты не произносишь ничего после, и он вынужден поднять на тебя взгляд. - Ты же дописал ту песню? Его плечи, лицо, голос, руки, всё ещё обнимающие тебя - всё словно вмиг расслабляется, когда он слышит этот вопрос. - Ещё утром. - Мы же сыграем её на репетиции? - Конечно, малыш, - его руки снова лезут куда не надо, и ты прикрываешь глаза. Как же хочется спать. - Мы сыграем её, обязательно.