Still Call You Home

I'm trying to control myself

So please, don't stand in my way

I've waited for the longest time

This is what I wanted in my way

I don't like you, don't compromise

Shattered by your weakness

Shattered by your smile

And I'm not very fond of you

And your lies

Shattered by your weakness

Shattered by your smile

Сперва тебе, конечно, не нравится эта идея, но потом ты благодаришь бога свою смекалистость за то, что вы, всё же, взяли такси. Потому что молчание, столь естественное в присутствии водителя, стало бы невыносимым, если бы вы сейчас просто остались один на один. Неважно, где - на соседних креслах в поезде, в твой квартире ли, на репточке, в баре - где угодно, куда вы бы отправились. А пока - он пялится на огни за окном, которые становятся всё реже, бормочет какие-то нейтральные комментарии о том, что видит на билбордах вдоль дороги. Как будто бы ты, блять, способен на поддержание разговора ни о чём. Ты жуёшь кончик неподожжённой сигареты - зажигалку упёрла перед выступлением какая-то девчонка, и ты совершенно забыл забрать её потом. Был слишком занят, следя, чтобы он не накидался в усмерть от волнения. Другие-то могли решить, что он, как обычно, расслаблен и весел и несёт всякую чушь, но для тебя всё очевидно - у него поджилки трясутся. И тот факт, что пиво музыкантам тут наливают бесплатно, сейчас вообще не выглядел как ёбаный бонус. - Ну и нахуя ты это сделал? - таксист высаживает вас у станции, чтобы дальше вы шли пешком; счёт деньгам ты пока ещё не терял. Как только он вываливается с заднего сиденья и хлопает хлипкой дверцей под осуждающим взглядом водилы, ты не можешь сдержать себя. Вопрос, который ты давишь в себе весь вечер, вылезает наружу. - Не знаю. Просто подумал, что захотел. - Подумал? - если бы ни усталость, он захлебнулся бы от яда в твоём голосе. - Чем, блять, Лиам? Хотел бы я знать. Захотел?.. - Да брось, что ты кипятишься? Ничего такого. Все поняли, что это прикол. Ты подходишь опасно близко, краем разума понимая: ещё немного - и ты в него вцепишься. И только то, что в зоне видимости ошиваются какие-то прилично одетые люди под светом фонарей, тебя немного держит в узде. Так что, вместо того, чтобы заорать на него, ты просто шипишь. Но всё же хватаешь его за ворот куртки. - Ты думаешь, это охрененно весело, или как? Засосаться, блять, в присутствии... Его голос взлетает так высоко, как никогда не удаётся на репетициях. Факер. - Да блять, мы братья, все поняли, что это просто для веселья, - после этого возгласа он немного сбавляет обороты, бурчит под нос. - Типа, я так люблю тебя и всё такое, - ещё секунда, и в голосе появляются эти самоуничижительные нотки, которые могут сбить тебя спесь - или довести до белого каления. Никогда точно не угадать, как это сработает. Теперь он ищет оправдания. Снова этот тон. Ты готов расписать этот сценарий от и до - как он ведёт себя, когда проёбыватся. - Мы же все были нажратые, ну Ноэл... - Я не был. Тони не был. Та тёлочка с кудрями, которая поглядывала на тебя всё выступление, и потом пробралась за ваш столик, чтобы увидеть это в его исполнении - тоже не была. Обидно просто, вот и всё. Вот и всё. Отчего-то в тот момент, когда он вскидывает на тебя свой щенячий взгляд, ты понимаешь, что можно отсчитать секунды, оставшиеся до мордобоя с его участием. Так что ты просто разворачиваешься и ускоряешь шаг. В конце концов... Это был хороший гиг, парни почти не лажали, и вы хорошо проводили время после выступления тоже, пока этому не взбрело в голову вскарабкаться на тебя. И всё вот это. Он сделал это с такой лёгкостью, будто вы постоянно, блять, чем-то подобным занимаетесь. Потребовалось лишь несколько секунд, чтобы среагировать - скинуть его с себя, наорать, облить пивом. Его лицо всё равно сияло широкой пьяной улыбкой - возможно, он что-то принял дополнительно, а может, это просто его отпустило напряжение после выступления. Но он рассмеялся тогда, словно не на него вылили остатки пива, словно не на него ты наорал последними словами - так, что даже та девчонка отвела взгляд. - Так люблю тебя, Ноэли Г., - вот и всё, что он промурлыкал в своё оправдание, и грудь подёргивалась от сдерживаемого смеха. Ладно, в конце концов, все остальные тоже это видели и рассмеялись. Никто не воспринял это всерьёз. Кроме тебя, похоже. К моменту, когда ты уже подходите к дому и ты ищешь ключи в кармане куртки, он замирает у тебя за спиной. Ты буквально можешь кожей почувствовать волны сожаления, исходящие от него, хоть и не видишь его лица. Он касается твоего плеча, заставляя тебя обернуться. - Прости, - ни одного звука, но - он говорит это одними губами, глазами, ищущими что-то в глубине твоего взгляда. Закусывает губу, сдерживая улыбку, как делал это всегда, когда по его милости ты влезал в неприятности. Обычно ему удавалось сделать так, чтобы ты улыбнулся ему в ответ. Как будто бы это сработает. Тварь, придурок, извращенец. - Ненавижу тебя, - шипишь ты, наконец, входя в дом. Он замирает у порога прежде, чем просеменить за тобой. Войдя в дом, он старается исчезнуть. Отчасти - потому что спит мама. Отчасти - из-за твоего об стены отскакивающего раздражения. Оно занимает всё пространство вокруг, оно физически ощутимо. Лиам тихо скидывает обувь в тёмной прихожей, тихо пробирается в ванную, пока ты жадно пьёшь вторую кружку воды из-под крана. Еле слышно ускользает наверх. Делить одну комнату с ним сейчас - выше твоих сил, и ты устраиваешься в кресле у телика и ждёшь до последнего, пока не начинаешь клевать носом. В конце концов, комната Пола пустует, пусть там и пыльно, и осталось только раскладывающееся кресло, ноющее от каждого движения - после того, как он утащил диван на квартиру к своей подружке. И всё равно - это лучше, чем видеть его на соседней кровати. В тёмной комнате уснуть всё равно не получается. Несмотря на этот глупый эпизод, в голове крутится - вы это сделали, вы это сделали. Он наконец-то вышел на сцену где-то в более-менее приличном месте. Вам даже заплатили прилично, в конце концов. И, кажется, ребятам в толпе даже понравились твои песни. Пока рано радоваться, но всё же. Надо записать её в таком виде, чтобы потом поработать ещё. Он за стенкой, но ты знаешь, что он не спит. Если напрячь слух как следует, можно услышать те крошечные звуки, которые он постоянно издаёт. Ты слышишь скрип пружин кровати, то, как щёлкают его суставы, и, кажется, если вслушаешься ещё отчаяннее - услышишь даже звуки его дыхания. Тоже вспоминает это выступление? То, что вытворил после? В конце концов, может, в его глазах это действительно было какой-то невероятно смешной шуткой. Он вообще был не от мира сего порой, блять, вспомнить хотя бы ту историю с ёбаным проигрывателем, которую он рассказывал недавно тому же Тони, заливаясь от смеха. Или тот пиздец, когда он решил, что твоя девушка таскается к вам домой, чтобы посмотреть на него... Подобного дерьма было много, и пора бы уже привыкнуть к этой хуйне - но он каждый раз мог выкинуть что-то новое, к чему ты был совершенно не готов. Он мыслит каким-то определённым образом, и алгоритм принятия сиюминутных и глобальных решений тебе непонятен, хотя, казалось бы, ты должен был привыкнуть к этому. Но всё равно слишком сложно отказаться от привычки рассматривать всё, что он делает, со своей стороны. В конце концов, это просто твои ожидания, только и всего. И он определённо заслуживает того, чтобы его любить со всем этим его балаганом в голове. Особенно после того, как он выступил сегодня, это было просто, блять, великолепно. И тебе почему-то до смерти хочется сейчас сказать ему об этом. Чтобы он не мог уснуть из-за того, что его переполняет то же чувство предвкушения и радости, а не из-за того, как ты обращался с ним в конце этого вечера. Даже если он это тоже заслужил. Дверь в вашу комнату скрипит, и ты понимаешь, что не ошибся: он сидит на кровати, освещаемый только мутным светом уличного фонаря, подпирает лопатками стену, и крошит в руках сигарету; ты запинаешься об какой-то хлам на полу. - Это было феноменально, да? - ты садишься на край его кровати; на губах младшего зарождается робкая улыбка, и он подтягивает одеяло выше. "Да", - говорят его глаза, но он только спрашивает: - Правда так считаешь? - Конечно. Как бы ты ни хотел сдержать это за семью замками, но всё равно не можешь, это слишком давно присутствует между вами. Все эти касания, призванные показать - я рядом; рука опускается на его колено, скрытое под тканью застиранного пододеяльника. Сжимаешь чуть сильнее, просто чтобы почувствовать. В конце концов, ты не можешь сдержаться. Ты просто обязан выяснить. Прежде, чем ты откроешь рот, он успевает на одном дыхании пробормотать: - Прости за это, я правда не очень подумал... В этот момент тебе хочется задушить его в объятиях. Он сидит тут такой виноватый; он, сделавший этот гиг таким потрясающим. Он, из-за которого ты не можешь успокоиться половину ночи. Ты просто не можешь на него злиться сейчас. И всё же. Ты просто обязан знать. - Есть она вещь..., - у этого разговора привкус дежавю, только теперь ты уверен, что пойдёшь до конца, не дашь этому повиснуть в воздухе. Он напрягается, вслушиваясь, но ты продолжаешь. - То, что ты делаешь... Сегодня и тогда, до моего отъезда, - он вскидывает на тебя взгляд и тут же опускает глаза, но от тебя не укрывается то, как вдруг на миг его лицо делается совершенно детским. Потерянным. Испуганным. - Ты о чём? - словно каждое слово приходится собирать по кирпичикам. - Я хочу знать, чего ты добиваешься, - сказать это - как в ледяную воду нырнуть. Ты выдаёшь это на одном дыхании, чтобы потом не было шанса повернуть назад. Он вдруг начинает задыхаться. - Ноэл, я не..., - он закрывает лицо руками и через секунду словно заново собирает свою маску по частям. Ты ждёшь ответа, хотя уже знаешь, что ты услышишь. - Это всего лишь шутка. Глупая шутка. И тот факт, что он произносит ровно те выученные слова, что ты и ожидал, просто не оставляют места для терпения у тебя в сердце. Вместо того, чтобы успокоиться на этом - ты же пытался убедить себя, что хочешь услышать ровно такой ответ, ты вдруг хватаешь его за плечи, и по тому, как он дёргается, понимаешь - ты пугаешь его сейчас. - Понимаешь ли, дело в том, что это перестало быть для меня шуткой. В тот самый момент, когда ты, унюханный в усмерть, попытался залезть ко мне в штаны. Ещё до того, как я уехал. Нёс всякий бред, пытался меня уломать. Ну... или ещё тогда, когда ты, пьяный в говно, пытался передо мной раздеться - после репетиции. Помнишь? Его глаза округляются так, что это может быть даже забавно. И ты сбавляешь обороты, пальцы, сжимающие его плечи, расслабляются; ты проводишь по его коже ладонью, словно пытаясь стереть следы, которые вскоре там обозначатся. Он оцепенел. - Я просто пытаюсь понять,- добавляешь мягко, как будто бы не хотел, нахрен, вытрясти из него всю душу из-за его дебильных поползновений в твой адрес. - Так ли я тебя понял. Мало ли, ты пытаешься очаровать кого-то ещё? Чтобы я потом поделился с кем-то впечатлениями? В конце концов, это просто несправедливо. Он всегда был тактильным, и с детства не видел берегов - то, что другие мальчишки его возраста могли счесть чем-то совершенно пидорским, он исполнял регулярно. Все эти объятия, слюнявые поцелуи. Может, потому что слишком много времени проводил с мамой - у вас с Полом такой привилегии не было. А ебанутый отец - был. Но и подраться он тоже мог, так что не очень часто его за это цепляли. И всё равно, даже зная всё это, какая-то часть тебя думает, что он просто издевается. Хочет выставить тебя придурком, унизить перед парнями из группы, перед случайной девушкой в баре. Что может быть хуже. Грязнее. Только то, что ты в глубине души, пожалуй, всего этого хочешь. На него просто смотреть жалко. - Придурок, этого не было! - слишком громкий, слишком высокий выкрик, и тебе приходится заткнуть его ладонью. - Мама спит, можешь ты не орать, говнюк? Его зубы прикусывают твои пальцы, но больше он не делает ничего. - Этого не было, - шипит он, как только ты разжимаешь ладонь. Плохо - он близок к истерике. Если посмотреть правде в глаза, ты в глубине души надеялся, что итог будет другим. Что ты сможешь... Боже, нет. - Это было, - его слепое отрицание вдруг швыряет тебя за край, и ты так же злобно шипишь в ответ, не сводя глаз с расширившихся зрачков напротив. - И не говори мне, блять, что ты не помнишь! Как лез ко мне руками в штаны, наюзанный, или как предлагался на том диване. И я, блять, тобой не воспользовался. Потому что ты сам не понимал, что творишь. Или всё же...? А, Лиам. - Не было, - он словно говорит сам с собой, в одну точку. - А если бы это был кто-то ещё, м? А может, ты, блять, на мне тренироваться вздумал? Или что? - ты видишь, как он хватает воздух ртом, и как закусывает запястье, чтобы не разныться, и всё равно не можешь остановиться. Что-то подсказывает тебе, что ты уже невероятно близко. - Так что, Лиам? - почти спокойно, потому что ты почти добился своего. - Ничего такого, - он говорит почти по слогам, жадно глотая воздух. И всё это совершенно ужасно, потому что всё, чего тебе сейчас хочется - успокоить его. Может быть, даже обнять. Ему словно снова 12, никаких попыток защитить себя, одно нытьё и сопли по щекам. - Ничего такого, просто... - Просто что? - почти нежно. Тебе кажется, ты понимаешь. Он мотает головой, пряча лицо меж задранных коленей. Его спина вздрагивает, и ты кладёшь руку на выступающие позвонки у основания шеи. - Давай, детка, успокойся и скажи мне. Я просто не могу понять, когда ты... Он вскидывает взгляд на тебя, размазывая влагу по лицу. Замирает, словно пытаясь выискать что-то в уже давно изученных чертах. К его счастью, у тебя на лице мягкая улыбка, и ему уже не так страшно. - Я не знаю, как сказать, - в конце концов, выдавливает он. Внутри тебя что-то разбивается. Волна с трудом сдерживаемой нежности затапливает сердце, не оставляет пространства для разума. Он всё заламывает пальцы, изодранная в клочья несчастная сигарета рассыпалась табачной стружкой на покрывале. Он яростно трёт лицо, но слёзы никак не хотят закатываться обратно. - Детка, ты?.. Он кивает несколько раз, даже не позволив тебе завершить сказанное. - Я ничего такого не делал, - между словами всё ещё рваные паузы. - Я просто... Этот придурок распускал руки, я искал тебя, я ничего не делал, я просто... не так понял, я... Мне казалось, я смогу найти работу, ничего такого. Это было так давно. Правда, ничего такого, я не хотел. Тебя не было. Я не знал, как. Очередной рваный выдох прерывает этот поток речи, и он успевает выдохнуть еле слышное, беспомощное, перекрывающее всё: - Я люблю тебя. Смелее - ты, в конце концов, никак ещё не среагировал: - Всё что хочешь, только... Я люблю тебя. Я люблю тебя. И наконец, тихое: - Не говори маме. - Не говори никому. - Пожалуйста. Ноэл. Он повторяет это "я люблю тебя" как мантру, так, что слова постепенно теряют смысл. Как молитву. И этого достаточно. Ты обнимаешь его, устраиваясь рядом, притягивая к себе вопреки тому, что он всё ещё сжимается в комок и упирается тебе в грудь коленями. Что-то всё ещё не так, и его по-прежнему трясёт у тебя в руках. Он не делает ничего, чтобы ответить на объятия, или хотя бы просто принять их, но судорожное дыхание понемногу выравнивается почти до нормального. Он теперь подозрительно тихий. - Успокойся. Я всё понял, Лиами. Всё в порядке. Я не злюсь, - ты действуешь из сочувствия, из жалости, и в том, как ты накрываешь его губы своими, нет ничего от влюблённости или влечения. Ты просто хочешь, чтобы он успокоился. Чтобы перестал издавать эти маленькие судорожные звуки. И это действительно работает. Это работало много раз - как довести его и успокоить, ты знал ещё с детства; он затихает, когда ты говоришь с ним ласково, когда он чувствует твоё тепло рядом с собой. Даже если кровь у него из носа хлестала именно из-за тебя. Вы всегда находили способ, как это урегулировать. Маленькая истерика, что вытрясла из него все силы, потихоньку отступает, и он начинает выключаться. Вы устраиваетесь так, чтобы уместиться вдвоём на узкой кровати; ты знаешь, что всё равно посреди ночи уйдёшь спать к себе. Его ледяные пальцы сжимают твою ладонь, и он всё ещё всматривается в тебя так, словно не верит, что ты - ещё тут. - Я не уйду, - ты улыбаешься, и он неловко зеркалит твою улыбку в ответ. - Всё завтра. Спи.