Still Call You Home

Толпа у подножия сцены замерла в ожидании, как замерли и вы – по другую сторону занавеса. Ты не видишь пока это море из людских голов, да и всё равно, ты знаешь, что в изменчивом свете всё равно эти люди будут выглядеть одинаково. Но эти звуки, звуки предвосхищения, похожие на то, как волны бьются о берег, на то, как сердце бьётся в груди… Они заполняют пространство вокруг электрическими разрядами, ты готов поспорить – всё наэлектризовано. Удивительно, но каждый раз это может тебя впечатлить. Ты и сам чувствуешь себя шариком, что готов взлететь. Этот заряженный воздух делает его присутствие здесь ещё более ощутимым. Ты не смотришь на него, слишком мало – мало времени, мало света для твоего жадного желания присвоить себе это сейчас. Ты хотел бы всё целиком и надолго, надолго. Но из того, что есть, тебе хватает – едва ощутимый запах кожи, шорох одежды и, кажется, даже гул толпы по ту сторону не мешает тебе услышать звуки его дыхания. А тебе самому вдруг словно недостаёт воздуха. Чёрт возьми, даже сейчас, спустя столько лет?.. И всё же, ты хочешь успеть обернуться, обменяться с ним взглядами в те считанные секунды, которые остались у вас; едва только ты успеваешь подумать об этом – и он касается твоего плеча в таком знакомом и давно забытом жесте; ты уже и думать забыл о том, как тебе этого не хватало. Возможно, он хотел бы сказать что-то – но так мало времени. Свет ударяет в глаза, и толпа взрывается криком; странное чувство, будто воздух в лёгких давит на грудь, отпускает вмиг со странной смесью боли и облегчения, как если бы ты нырнул в ледяную воду и рассмеялся, вынырнув, от того, что это оказалось не так страшно. Как тогда, на побережье. Он тогда протянул тебе руку, чтобы ты не утонул. Как тогда. * Take a swim in the water Take a swim in the water Dear Arkansas daughter You with the dark curls, you with the watercolor eyes You who bares all your teeth in every smile He says, "I can always hear you sing, I wanna hear you speak to me" While a stranger braids my hair back out on the street And in your dreams, we are shooting at snakes And while you were asleep, I was surely awake Если честно, всё это было совершенно ужасно. От и до. Ты вообще не собирался ехать на побережье с Ма и с ним, но, если бы они поехали вдвоём – всё было бы ещё хуже. Ты был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что маме надо просто переключиться. Что-то в очередной раз зашло в тупик; твоя последняя подработка обернулась коллективной жалобой в Содействие Трудящимся и пустым карманом; это было предсказуемо. Её последний «друг с работы» перестал к вам приходить. Когда все в доме засыпали, наступала тишина, и ты слышал, что она кашляет на кухне, стараясь при этом не слишком шуметь, чтобы не разбудить вас. Что-то накопилось внутри, тёмное и густое, и, наверное, оно должно было немного рассосаться здесь, подальше от городских окраин. Ладно, чёрт с ним. К воде – так к воде. Может, вам всем тут станет легче. Это был возраст, когда Лиам ещё не приносил больших проблем. Ещё не дорос до них, создавал много шума, выёбывался из-за того, что ему что-то не так приготовили – у мамы почему-то хватало терпения выслушивать выступления, а ты однажды молча вылил ему за шиворот суп и получил летающей тарелкой в голову в ответ. Ничего такого, но что-то уже назревало. Возможно, это было как-то связано с его грядущим взрослением, ломающимся голосом, всем таким; ты не хотел быть частью этого, прекрасно понимая, во что это выльется – вы оба были слишком похожи, в каком-то плане, и ты надеялся окончательно смотать удочки до момента, когда его нервы уже никто не сможет контролировать. Как бы то ни было, поездка была странной, но оставлять Ма одну с ним тут, на краю страны, ты не хотел бы. Брат пока ещё слушал тебя и не до конца утратил своего раболепства, смешанного, впрочем, с направленными в твой адрес вспышками агрессии – так что ты надеялся, что, даже не принося особой пользы в этой поездке, не оплатив даже билета, что тоже давило на тебя, сможешь хотя бы оказаться сдерживающим фактором для его закидонов. Чтобы мама смогла хотя бы немного выдохнуть. Ладно. Ладно. Тут, в целом, было не так уж плохо; человек 300 в общей сложности вокруг, настоящая деревня; гостевой домик вашей тёти, пара задрипанных магазинов на главной улице, где даже пива особенно не купить – как ни странно, здесь, где у половины твоих сверстников глаза в кучу уже к полудню, у тебя спросили документы. Телефонная будка выглядит посреди ничего совершенно нелепо. Лиам каждый день таскается по соседям, собирает себе шайку таких же тощих раздолбаев, как он сам; мама помогает тётке с делами по дому, они много болтают, и её смех ты слышишь чаще, чем обычно дома. Иногда она ещё кашляет, но уже меньше. Тебе же заняться нечем; ты шатаешься по кругу, загребаешь кедами песок, ждёшь, когда вы уже вернётесь обратно. Ты даже ни одной чёртовой книжки не взял, и приходится довольствоваться престарелыми газетами – криминальная хроника, разгаданные кроссворды, советы об отношениях, гороскоп. В кармане трясётся мелочь, которую ты хочешь спустить на звонки, потому что больше её ни на что не хватит – но не уверен, что тебе есть, кому звонить на большой земле. И, когда ты решаешь дойти до телефона, набрать кого угодно, просто кого угодно из приятелей с работы, узнать, отвоевали ли они свои зарплаты и всё такое – ты встречаешь её у телефонной будки; она похожа на блондинку изPaganBabies– может, потому что выжженный блонд, красные губы, сигарета. Она признаёт в тебе не(у)местного так же точно, как и ты – в ней. Её тоже занесло сюда к дальним родственникам, какая-то история, закончившаяся печальной одинокой смертью бабушки, вся семья в трауре и предвкушении раздачи более чем скромного наследства; спустя несколько часов вы пьёте тёплое пиво в заброшенном здании школы, и ты всю дорогу думаешь, что тебе может что-то перепасть. Если честно, ты был бы рад даже если бы вы просто поцеловались; почему-то с первого взгляда тебе становится ясно, что она, хоть и чуть младше тебя, вряд ли поведётся на твои скоропалительные подкаты, явно знает, чего стоит – но запомнить это всё, этот солёный ветер с особым запахом моря и этих грубых жёлтых цветков, оседающий на одежде и на коже; её высветленные тонкие пряди на коже слишком большой для неё куртки; звон серёжек в ушах и ободок от помады на сигарете. Кажется очень естественным впиться в это всё в совокупности, как бы присвоить себе. Но, пока она пьёт, она становится всё более мрачной, рассказывает полную жесть из своего детства, и ты просто отключаешься, не можешь это слушать. Ты сочувствуешь, конечно, но… ты просто не лучший кандидат на слушателя для подобных историй; не с твоим бэкграундом. В конце концов, ты предлагаешь ей пройтись, она ориентируется тут лучше, чем ты ожидаешь – вы идёте к воде какими-то окольными путями, выходите на дикий берег; вперёд уходит деревянный пирс, и это выглядит чем-то невероятно символичным и красивым сейчас – эта дорога в бескрайнюю воду. Тут прохладно, она тоже кутается в куртку, которая, конечно, ни черта не греет; ты чувствуешь где-то вдалеке запах костра, отдалённо слышишь детские визги. С удивлением отмечаешь, что чуть левее – тусуется компания Лиама, ты опознаёшь его по яркой ветровке и дёрганной жестикуляции, он что-то втирает парню, который держит над костром палку с нанизанными на неё колбасками, тот смотрит на него знакомым взглядом, который Ноэл порой ловит в отражении зеркальной поверхности кухни, например. «Как ты задолбал» - взгляд. Вот только от этого пацан уже заранее начинает его бесить, и Ноэл знает, что, случись этим двоим подраться, он полезет защищать Лиама – потому что, чёрт возьми, никто не может смотреть на него так. (Никому он не успел ну уж настолько надоесть). Где они взяли эту жратву, боже, ма же не давала ему денег? А потом он будет ныть, что его тошнит. Девчонка восходит на доски, оставив его наблюдать за вечеринкой у костра издали. Вопреки не самой жаркой погоде, она стаскивает с себя куртку, нагибается, расшнуровывая тяжёлые ботинки. Она встаёт на край, хрупкая и босая в своём винтажном платье, как будто бы откопала его в пыльном сундуке своей недавно почившей бабки. Ты подходишь к ней ближе, почему-то думая, что этими действиями она подспудно провоцирует тебя обнять её, или ещё что. Ты замечаешь, подойдя, чёрные следы от туши на её щеках – похоже, она так и не успокоилась после путанного пьяного монолога на развалинах, и замираешь – это что-то разбивает в тебе, твою подсознательную уверенность в том, что она ведёт какую-то игру, манипулирует, провоцирует тебя на какие-либо действия. Даже тот её спич ты мог бы списать на попытку разжалобить. (Но, казалось бы, зачем?). И в этот краткий миг, когда ты растерян тем, что всё не то, чем кажется - она успевает снова выбить землю у тебя из-под ног; она прыгает в ледяную воду, и на какие-то жуткие мгновения ты не видишь её головы над водой. Ты знаешь, как коварно это место, даже не пытайся достать до дна ногами. Ты знаешь случаи, когда у людей останавливалось сердце, если они лезли купаться в ледяной реке на пьяную голову. Ты краем уха слышишь стук ботинок по дереву, когда, не раздумывая, бросаешься в воду. Дурная затея – вы утонете оба, ты, чёрт возьми, не умеешь плавать, а ещё вы начали пить с самого утра, что тоже не делает ситуацию лучше. Ты вздымаешь вокруг себя воду, хаотично размахивая руками, и вдруг слышишь шум позади – она отплыла на достаточно большое расстояние, вынырнув, и спокойно гребла в сторону. Чертовски холодно, нахуя это всё?.. Если бы ты мог, ты бы выкрикнул ей всё, что о ней думаешь – но воздуха не хватает. И в этот момент ты вспоминаешь, что не умеешь плавать. Паника захлёстывает в один миг – ты на смехотворном расстоянии от пирса, добраться туда, наверное, не так уж сложно – для того, кто умеет плавать. Чем больше ты стараешься успокоиться, тем сильнее начинаешь паниковать, как это вообще работает? И тут ты слышишь голос, окликающий тебя. Этот голос почти рвётся от того, на какие высокие ноты срывается. Боже, это какой-то сюр. Броситься в ледяную воду из-за девушки, которую ты видишь в первый раз в жизни, чтобы твой брат потом пытался тебя спасти. У него в руках – длинная палка, чёрная от копоти, мокрая от холодной воды, которую он, распластавшись по пирсу, тянет тебе, отчаянно хватаясь за края досок, чтобы самому не свалиться вниз. Он ведь тоже не умеет плавать. Конечно, эта палка не выдержит твой вес, но служит ориентиром; до неё хотя бы можно добраться, это видится посильной задачей. Если не думать о том, что под ногами – чёрная бездна и нет дна, а намокшая одежда тянет вниз. То, что тебя не оставили в воде, ощутимо успокаивает; несколько глубоких вдохов и выдохов, совершенно автоматически – и ты держишься за край палки, а затем в несколько издёрганных движений добираешься до края пирса, и, наконец, хватаешься за него руками, переводя дух. Лиам всё ещё лежит на животе, собирая курткой грязь, и не торопится вставать. Ты подтягиваешься, чтобы вылезти, блять, из воды – и тут он, наконец, начинает шевелиться, пытается вытянуть тебя. Это не сильно помогает – он весит меньше тебя, и вообще он хилый, но отчего-то всё это придаёт тебе сил. Спустя секунды ты уже лежишь рядом на досках, вода льётся с твоей одежды, кровь стучит в ушах, и ты не понимаешь, почему тебе не холодно – ведь вода казалась ледяной. Оборвыши из шайки Лиама уже бегут посмотреть, что за дурость происходит; ты бросаешь взгляд на другую часть берега – она выжимает мокрые волосы в песок, белое платье облепляет тело, и даже с учётом поплывшей косметики она выглядит как-то нереально красиво. Как могут выглядеть только такие сумасшедшие. Внутри что-то неприятно ёкает – ты надолго запомнишь этот день, думается тебе тогда, и, на самом деле, так оно и будет; это видение неуловимой девушки на берегу будет преследовать тебя ещё десятки лет спустя, пока ты, наконец, не напишешь о ней столько песен, сколько нужно, чтобы тебя отпустило. Она уйдёт жить свою жизнь с тех пор, проживёт после этого лет пять и передознётся где-то в машине у бывшего парня, или состарится счастливо в окружении семьи – она настоящая не будет иметь никакого веса, потому что важен будет этот день, словно замерший в вечности. Отпечатавшийся миллионом звуков, запахов и оттенков, который можно будет позднее развить в отдельные строчки и куплеты. У Лиама красные щёки и ободранные ладони; понимание того, что он для тебя сделал, накрывает постепенно. Ты поворачиваешь голову в его сторону и пытаешься сказать что-то, но тебя хватает только на то, чтобы ткнуть его рукой в плечо; вы пристально и долго смотрите друг на друга, а потом просто начинаете смеяться. Так долго, что ты кашляешь, а у него слёзы текут от смеха. Оборвыши стоят на почтительном расстоянии, не понимая, стоит им острить или лучше молча смотаться. Твой призак в белом мокром платье едва слышно подходит к вам, держа в руках свои тяжёлые чёрные ботинки. - Я умею плавать, придурок, - улыбка на губах с размазанной помадой. Приглашающая, искренняя улыбка. Словно ты смог её покорить. Вот только тебе уже и не надо. - Это отлично, - только и можешь выговорить, поднимаясь, наконец, с досок под пристальным взглядом Лиама. – Потому что я – нет. Вы пялитесь с ней друг на друга ещё какое-то время, и, возможно, она чего-то ждёт, но ты понимаешь как никогда отчётливо – к чёрту, просто к чёрту, она совершенно ебанутая. А ты вымок до нитки и схватишь воспаление лёгких, если не помчишься домой прямо сейчас. Она не дожидается от тебя ничего, даже приглашения высушить одежду в вашем скромном гостевом домике. Пока ты глядишь ей вслед, Лиам крошит ветку на мелкие части, скармливая обломки маленьким волнам.