Закон обладания

— Генерал Чон просил тебе это передать. В свете закатного солнца Раон кажется измождённым: лицо поблёкло и вытянулось, под глазами залегли тени. Тэхён с непониманием глядит и не торопится забирать перевязанный мешочек, который тот протягивает. В десяти шагах трещит огонь, разводимый Намджуном, — искры долетают до них мелкими всполохами. — Что это? — Саше, перебивающее твой природный аромат, — поясняет Раон. — Вряд ли среди своры сонгольцев есть опытные воины, способные безошибочно ориентироваться по запаху, но генерал велел проявить осторожность. Тебе надо держать саше возле сердца. Повесь на шею — и дело с концом. Тэхён нехотя принимает мешочек из холщовой ткани. Внутри ощущается размельчённый порошок. Притянув саше к лицу, он вдыхает неопределённый запах и задумчиво хмурится. Немного трав — Тэхён узнает только мяту, — но на остальные составляющие разобрать смесь не получается. — А ты?.. Раон поясняет мгновенно: — На мне такое же с того момента, как мы выдвинулись из лагеря. Полковнику Киму не нужно. — Тэхён знает, почему: запах альф рассеивается быстрее, чем омежий феромон, особенно для таких же альф, как они сами. — Если преследовать нас всё же будут, — продолжает Раон, — то здесь твой аромат оборвётся, и они наверняка подумают, что ты направился в Иксан. Но там тебя, конечно же, не найдут. Ильсан, почти поправляет Тэхён. Так раньше назывался город в королевстве Хванин — ныне восточной провинции Чоньяна. Мысль о том, что армия генерала Чона беспощадно убила династию Хван, не пожалев даже малолетних наследников, Тэхён отбрасывает в самый дальний угол и цепляется за более насущное: будь ему известно о смесях, могущих перебить природный аромат, то в Гензане не пришлось бы пить ограничители. При воспоминаниях о том дне сердце простреливает тупой болью. Сжав мешочек в кулаке, Тэхён спрашивает: — А истинный? Он сможет почувствовать мой запах, если я буду носить это саше? — Ограничителями от истинного не спрятаться, ведь те замедляют движение крови в теле, а не перекрывают полностью запах, который уже источился, как, скорее всего, делает саше. Тэхён в своей догадке почти уверен; ни о чём не подозревающий Раон её подтверждает: — Не сможет, но какая тебе разница? — и невесело усмехается. — На моей памяти ты первый омега, которому генерал поставил метку. Боюсь, будь у тебя истинный, генерал разорвал бы твою с ним связь. Намджун не рассказал Раону про истинность, связывающую Тэхёну и Чонгука, но поведал, что Тэхён — принц павшей династии Ким, и Раон стал вести себя значительно сдержаннее, но на формальный тон не переходит будто бы намеренно. Последние слова он и вовсе выплёвывает со странным раздражением, несмотря на их омерзительную суть: все знают, что разорвать истинную связь невозможно; получается, Раон говорит, что Чонгук отнял бы у истинного Тэхёна жизнь. Ни о каких высоких чувствах генерала Раон при этом не мыслит. «Тебя бы забрали силой, чтобы сделать безвольным омегой, снискавшим одну только плотскую связь», — вот что читается в его стеклянном взгляде. — Смерть истинного может довести до безумия, — проговаривает Тэхён с нескрываемым отвращением. — Это страшная и невыносимая боль. Мой отец едва справился с потерей моей матушки. — Тогда тебе повезло, что ты никогда эту боль не испытаешь. — На профиль Раона ложится тень от костра. Выдержав паузу, он мрачно, будто бы нападая, прибавляет: — Генерал тебя никому не отдаст, можешь не тревожиться. Он приставил к тебе своего лучшего воина и единственного друга, вынудив рискнуть всем, что у того есть. Из-за нападающего тона Раона и того, как исказилось его лицо и блеснули глаза, в Тэхёне закипает досада. Разве смеет этот раб так разговаривать с ним?.. Упрекать там, где Тэхён неповинен? — Я не собираюсь извиняться перед тобой, что жизнь твоего любовника в опасности. Я не просил Чонгука поступать так, как он поступил. Тебе стоило высказывать своё недовольство ему — не мне. — На последних словах он язвительно ухмыляется, подступая на шаг ближе. В шуме огня их разговоры приглушены. Под подошвой, стоит приблизиться вплотную, трескается пожухлая листва. — Или ты безропотно принял приказ? Так, как принято у чоньянских омег. Слова, однако, не бьют Раона. Тот стоит ровно, вытянув хрупкую шею, и смотрит Тэхёну в глаза, не мигая. — Вы осуждаете меня за то, кем я родился, и за традиции и нравы, которые я принял, как и всякий человек, прорастающий на той земле, где боги даровали ему жизнь. Разве вашего положения омеги, который может говорить поперёк, вы добились сами, Ваше Высочество? Вы сжились с ним так же, как я со своим. Теперь Тэхён не ощетинивается, когда к нему обращаются по титулу. Его сердце наполняется жаром, стоит только вспомнить все интонации, с которым Чонгук произносил «мой принц», и как он смотрел, и как держал Тэхёна в своих объятиях, словно они остались последними живыми людьми под небом. Сложно назвать тоской, когда желаешь, чтобы все эти моменты не блёкли в памяти, ведь в тоске есть нечто светлое, нежное, нечто такое, что воспевается в стихах. В Тэхёне же, когда он рядом с Чонгуком, свет идёт рука об руку с мраком, нежность — с болью и обречённостью. — Держите саше рядом с сердцем, а свой нрав — при себе, — проговаривает Раон. — Ваш внутренний яд предназначен не мне. Не отыгрывайтесь на слабых. Вам не к лицу. — Твои обвинения я не принимаю так же, как ты мои, — не сдаётся Тэхён. — Я никогда не просил у Чонгука защиты. Я не просил его о покровительстве твоего… альфы. — На последнем слове он осекается, почти сказав «любовник». Тэхён понимает, что болезненно реагирует на любые необоснованные нападки, даже если те незначительны, только потому, что не может вынести, в чём на самом деле виноват. Ноша, которую он взвалил на себя, сдавливает его, вынуждая жалко рыпаться и защищать свою гордость там, где этого делать нет нужды. Он предал себя ради Чонгука. А потом предал Чонгука — ради других. И Тэхёну, заточённому в этом распутье, кажется, что из него вырвали его самого. Болезненно выдернули всё, что составляет его суть. Дни верховой езды, свист ветра, запах влажной листвы, фырчанье лошади — и морок гнева на Чонгука, который Тэхён, спасая себя, подпитывал, снова растаял. Больше не удаётся взращивать ненависть мыслями о том, что тот убивал не только на поле боя, но и беспричинно. Раон долго впивается в Тэхёна взглядом, а после, так ничего и не сказав, разворачивается и уходит к Намджуну. Тот бросает в костёр ветки и, завидев приблизившегося к нему омегу, чуть смягчается: с его лица сходит отрешённость и сменяется едва уловимой мягкостью. Притянув Раона к себе за плечи, он о чём-то шепчет ему на ухо, затем отстраняет и передаёт в руки предмет, от которого Тэхён успевает разглядеть только короткий, почти незаметный блеск. К его удивлению, Раон, ненадолго замешкавшись, снова направляется к нему. Глаза опущены к земле. Губы сжаты. — Что случилось? — спрашивает Тэхён. — Генерал просил передать ещё вот это. — И протягивает, вытянув руку из-за спины, кинжал, блеснувший в полутьме переливом. Орудие небольшое, его легко можно спрятать в посонах. Тэхён не думает, что на рукояти изображены чоньянские лепестки гибискуса. Всё, что он может, это с внезапной досадой вспоминать, как прощался с Чонгуком и что у того имелась возможность передать всё лично. Неужто не хотел пугать? Не позволил думать, что на пути может быть опасно. Или боялся, что Тэхён, вооружившись, тут же вонзит кинжал ему в шею? Очередной «дар» он забирает у Раона молча. Когда наступает ночь, Тэхён лежит боком на плаще, раскинутом поверх холодной земли, и, пока пламя греет ему спину, прижимает кинжал к груди. Намджун не спит — сторожит покой и даёт несколько часов на отдых. Проваливаясь в обрывочный сон, Тэхён на миг воображает, что сейчас он в лесу вблизи Ёсана вместе с Чонгуком — тот взял его с собой для верховой езды, чтобы избавить от тягостных мыслей. Перед самым пробуждением снится, как, положив голову Чонгуку на колени, Тэхён делит с ним звенящее молчание. Они смотрят друг другу в глаза, не произнося ни слова. Горячие пальцы касаются лица Тэхёна, гладят лоб, переносицу, очерчивают линию скул. Всё как наяву. И всё — не кошмар. Когда наутро Раон дотрагивается до его плеча, Тэхёна вышвыривает в реальность. Он прижимает к груди кинжал и не сразу понимает, что всё его лицо взмокло от слёз.

* * *

Местом, куда их приводит Намджун, оказывается старый заброшенный ханок в глубине леса. Здесь земли центрального Чоньяна — Тэхён понимает это потому, что, сделав крюк через восток, они всё время двигались на север, а за день до того, как прибыли, миновали чоньянское поселение. Где-то рядом — Рюгён. Закрывая глаза и крепко удерживая поводья, Тэхён представляет холодные, замурованные стены столицы Чоньяна, и все пути, ведущие к нему. Отмечал ли он на карте, которую отправил генералу Ли, место, куда его привёл сейчас Намджун?.. Тэхён не может сказать наверняка. Все воспоминания размываются, будто покрывшись дымовой завесой. Отчётливее всего он воспроизводит в голове тайные проходы в Рюгён, прежде чем перед мысленным взором встаёт то, какой запах стоял в ночном лесу, как намок под мелким дождём его плащ и как подрагивали пальцы, пока он переписывал карту. Затем — дорога обратно в лагерь и немое оцепенение. Тяжелое дыхание, с которым он возвращал сложенную карту в медальон, а потом вжимался в плечо спящего Чонгука, пытаясь согреться. Дрожь не покидала тело. Внутри — абсолютное, как пропасть, опустошение. Наконец помогая своему королевству, Тэхён казался себе даже более грязным, чем в день, когда, невзирая на шанс, не убил Чонгука, своего кровного врага; когда стонал под Чонгуком, своим истинным; и когда робел перед ним, обнажая всю свою надломленную суть. Болезненное жжение, которое не вытравливается из солнечного сплетения, поселилось, правда, значительно позже: покидая с Намджуном и Раоном лагерь, Тэхён подумал, что может никогда больше не увидеть Чонгука, и всё в нём от этой мысли сжалось враз. Лошадь уносила его дальше от запаха мускуса, он цеплялся за поводья так крепко, что кожу саднило, а перед глазами вместо ночного леса вставали один за другим воспоминания, бесформенно друг на друга наслаиваясь: боль, радость — рядом с Чонгуком смешалось всё. Тэхён не может и не пытается отделить одно от другого. Сейчас, когда Чонгука нет рядом, ненависть не пылает в нём и не наполняет его опустошение жизнью; из онемения, с которым Тэхён смотрит на обветшалые ханджи, видя перед собой совсем другие картины, его вырывает голос, раздающийся как через толщу льда: — Вы слышите меня?.. Ваше Высочество. Это Намджун. Он бегло и чуть взволнованно взирает на Тэхёна, всё ещё сидящего в седле, и тут же опускает взгляд. — Надо напоить лошадей. — Кажется, полковник повторяет это не в первый раз. Тэхён расфокусированно моргает. Вместо того, чтобы ответить, он молча спускается на землю. Ноги едва держат его, мышцы неприятно ноют, и усталость, которую он копил в себе всю дорогу, наваливается в один миг. Намджун замечает всё, хотя и продолжает косить взгляд. — Не ходите вокруг и не пробирайтесь в лес. Это опасно — тут везде ловушки. Я отойду поохотиться, а вы с Раоном ждите дома. И… — Намджун откашливается, приложив кулак ко рту, и отступает на шаг назад. — И хорошо отдохните. Генерал просил, чтобы вы не забывали о сне. Тэхён ощущает, как по спине проходится холодок. Забота ли это?.. Стало быть, в мире генерала — да. Чонгук ведь сказал и то, что не отдаст его Хосоку. Сказал, что никому не отдаст. И в этом чувстве принадлежности Тэхён желал бы спрятаться, как в коконе, не знай он, что Чонгук предательства никогда не простит; они об этом не говорили, но Тэхён читал всё во мрачном взгляде, в кольце крепких рук и в низкой стали голоса. Он знал сердце Чонгука так, как если бы держал его в своих ладонях, видел все алые краски, которыми оно омыто, и кожей ощущал изменившийся ритм. Даже не ведая, что у этого сердца внутри, легко догадаться, куда оно поведёт. Тэхён верит, что генерал Ли захватит Ёсан обратно и вернёт Сонголю имя, а в Рюгён войдёт для переговоров с королём Чоньяна. Карта дислокации войск позволит им остаться на пути незамеченными. Если бы не шанс пробраться во дворец тайно, отряд генерала Ли перебили бы прямо у стен холодной столицы. И лишь так — обладая возможностью сначала войти в павильон Кёнгвери и взять в заложники кого-то из королевской семьи, — есть надежда, что король Чоньяна пойдёт на уступки и подпишет указ о мире и возвращении сонгольцам их земель. Тэхён в этот план верит и, когда отправлял карту, изложил его в письме. Он знал, что не вправе, будучи принцем-омегой, отдавать приказов армии, но скрепя сердце всё же приписал: «Это моё слово как последнего наследника династии Ким. Поступите именно так — никак иначе». И, может быть, если всё получится, то удастся вновь увидеть Чонгука? Живого и не омывшего руки в крови тех, кого он ещё не забрал у Тэхёна: полковник Пак, который был для Санхёна верным другом и соратником; Сокджин — последняя связь с домом; и даже генерал Ли. Тот был всегда предан династии, даже если теперь не может стать Тэхёну супругом. Погружённый в свои мысли, он не замечает запаха разлагающегося дерева, который витает в старом доме. Циновка скрипит под шагами, Тэхён проходит в комнату, которую ему показывает Раон, и, когда тот уже хочет задвинуть скрипучие двери за собой, внезапно для самого себя произносит: — Ты можешь побыть со мной? Раон заметно опешивает. Но, к огромному удивлению, не уходит. Тэхёну вспоминается, как совсем недавно он обвинял этого омегу в безволии, но на самом деле ему некого, кроме себя, винить в подобном. Тэхён неволен выбирать даже, что и к кому ему чувствовать. В Раоне виден его целостный характер, что вызывает тайное уважение. Не замечай Тэхён этого, вовсе не стал бы с ним пререкаться. — Вы не голодны? — нарушает Раон тишину только после того, как они немного прибрались в комнате: расчистили пыль со всех поверхностей, расстелили на полу дырявые футоны. Вместо одеял у них — плащи. — Нет, — отвечает Тэхён, закутываясь в подобие постели, насколько возможно. — Полагаю, глупо спрашивать, имеется ли в этом месте купальня? — Вы полагаете верно. Но тут недалеко есть озеро, я свожу вас туда, как только вернётся полковник Ким. Тэхён решает, что смоет с себя усталость завтра. Собственное тело ему противно, но мышцы, затёкшие после долгой дороги, требуют отдыха. — Почему ты зовёшь его полковником? — без нападок спрашивает он, прикрывая глаза. Рядом шуршит второй футон — Раон тоже ложится. — Вряд ли бы вам было приятно слышать, как я называю его, когда мы наедине. Тэхён беззвучно фыркает. — Неужели тебя нисколько не смущает, что дома у него есть семья? И что в походы тебя берут только потому, что ты более вынослив, чем женщины? — В его словах нет обвинения. Ему искренне интересно понять. — Полковник Ким не виноват, что встретил меня, уже будучи женатым. Мы истинные. Но дело не только в этом: ни я, ни он не смогли бы противиться друг другу, сколько преград ни выстраивай. Глаза Тэхёна самопроизвольно распахиваются. Он сжимает в кулаках ткань плаща, но поворачиваться к Раону не спешит. — Я не знал, что вы истинные. — Голос почти не подводит. Сглотнув вязкую слюну, Тэхён старается не выдать излишнего интереса, когда задаёт вопрос: — Сколько вам было лет, когда вы встретились? — Намджуну двадцать семь, а мне двадцать один. — Раон, видимо, и сам не замечает, что назвал альфу по имени. — Прошло уже много лет, и с тех пор мы с ним не расставались. В поместье мне выделили небольшие покои — там я живу в мирное время. Двадцать семь и двадцать один. Не восемнадцать. Раону нет никакого смысла врать, но тогда получается, что Тэхёну зачем-то врала его семья, убеждая, что раз он не встретил истинного до восемнадцати, то не встретит никогда, а потому выйти замуж за генерала Ли — разумное решение. Лишь один раз Тэхён допустил в своей голове сомнения и спросил у Санхёна: неужели все альфы и омеги, которые находят истинных, встречаются до восемнадцати? Кажется невероятным, чтобы они мало того что нашли друг друга, но и чтобы обоим было к тому моменту меньше определённых лет. Санхён тогда застыл на миг, а затем картинно улыбнулся, потрепал Тэхёна по волосам и попросил не забивать голову ненужными вопросами. Эти воспоминания, где брат жив и одаривает улыбкой, теперь не кажутся тёплыми. Они скашиваются и разламываются. Тэхёну страшно предполагать, в чём ещё ему могли соврать. Чтобы не выдать своего замешательства, он хриплым голосом переводит тему: — Супруге полковника Кима, должно быть, приходится нелегко. — Такая жизнь её вполне устраивает. В отличие от других знатных альф Намджун не приводит в дом по несколько наложниц или наложников-омег. Я помогаю ей воспитывать сына, и она довольна тем положением, которое у неё есть. Тэхён уже знает эту особенность жизни чоньянцев. Многосупружество альф не кажется ему само по себе омерзительным. В Сонголе некоторые дворяне-альфы тоже женились на нескольких омегах какого бы то ни было пола, а король испокон веков владел гаремом, внутри которого принято было друг друга уважать и следовать строгим правилам; правда, об этом Тэхён знает только понаслышке, потому что отец распустил свой гарем после смерти Её Величества королевы Мёнсон, матушки Тэхёна. Вряд ли чоньянцы, которые относятся к омегами как к неодушевлённым предметам, а к омегам-мужчинам — вообще как к отребью, почитают и уважают их; тут неважно, сколько омег окажется в распоряжении таких альф. Это Тэхёна и злит. Многие даже знатные сонгольские омеги могли стать второй женой или мужем, если партия была выгодной и родители договаривались о браке, но ни о каком присвоении слабых сонгольцы никогда не мыслили. Приводить в дом омегу-крестьянина, не могущего возразить тебе, считалось поступком омерзительным и недостойным. Рабство же, в отличие от Чоньяна, в Сонголе было отменено ещё столетие назад: сонгольские крестьяне не владели своей землёй, но получали плату за труд и, выплатив отступное, могли перейти к другому помещику — делали они это самостоятельно, в отличие от чоньянских рабов, которыми госпóда распоряжаются, точно вещью. — Ты был в услужении его семьи? — спрашивает Тэхён у Раона, безостановочно размышляя. — Или он забрал тебя по… Вы же называете это законом обладания? — Несправедливо! — беззлобно хмыкает Раон. Его футон снова шуршит — он ложится на бок, чтобы лучше видеть Тэхёна в полумраке комнаты. — Ты ведь жил во дворце безвылазно, откуда ты всё о нас знаешь? Или твои слуги любили рассказывать тебе страшилки про северян? — Мне говорили только, как вы жестоки на войне. И что вы строго следуете правилам, придуманным вашим первым королём-захватчиком. — Тэхён не говорит, что учителя любили прибавлять к этому: «Волю богов они заменили волей одного человека». — Но разве не вы всегда говорите, что следуете велению предков? Особенно вашего этого… Ким Ёсана, верно? Думать в таком опасном направлении Тэхён всегда себе запрещал. Пока внимание учителя после небольшой лекции по истории, которой всегда уделялось меньше всего времени, не успевало переключиться на каллиграфию или вышивку, в глубине души Тэхёна кололо осознанием: мы делаем то же самое, что и они, обернув всё в другую личину. Он не развивал эти мысли, со страхом их проглатывая. Ему делалось от них не по себе. Вот и сейчас он перечёркивает всё фразами, которыми обычно одёргивал сам себя: — Ким Ёсан был мудрым правителем, и его учение не даровало народу ничего, кроме блага. Он учил любить друг друга и ценить жизнь каждого подданного королевства. В отличие от прародителя рода Чон он не был захватчиком. Раон молчит некоторое время, после чего, явно стараясь подбирать слова, проговаривает: — Вы знаете, Ваше Высочество, многое из того, что вы произносите, я не понимаю. Признаться, я не умею даже читать, не говоря уже о том, чтобы справляться с трудностями восприятия диалектов. Намджун пытался обучить меня грамоте, но, видимо, мне не хватает природных талантов. — Тут он коротко усмехается, перед тем как сказать следующую фразу: — Я не знаю историю вашего королевства, но не могу не задаться вопросом: разве трон Ким Ёсану упал с неба? Тэхёну нечего на это ответить, и ему невыносимо от мысли, что эмоции, которые могут отражаться на его лице, Раон легко замечает. Повернувшись к нему спиной, он изнурённо произносит: — Я устал, и мне нет дела до глупых разговоров. Разбуди меня, пожалуйста, к утру. За спиной снова раздаются шелестящие звуки. — Как скажете. — Раон говорит без превосходства, что несколько успокаивает раздосадованного Тэхёна. — И, кстати говоря, Намджун и правда забрал меня у другого альфы по закону обладания. Не было и дня, чтобы я об этом жалел. Я рад, что существует сила, которая смогла увести меня… оттуда. Тэхён не отвечает. Горестные предположения, что значит это хриплое «оттуда» и как ужасно могли обращаться с Раоном прежние госпóда, заставляют сердце болезненно сжаться. И, несмотря на физическую усталость, сон ещё долго не идёт к Тэхёну.

* * *

В первые дни Раон успевает полностью вычистить старый ханок от пыли и застоявшейся грязи. Тэхён порывается ему помочь, но тот говорит, что после «рук принца» убирать приходится заново, поэтому пусть тот сидит где-нибудь поблизости и отдыхает. О готовке тем более не могло быть и речи. Тэхён попросту не умеет и совершенно не знает, что ему делать, когда оказывается на кухне, а потому молча наблюдает за тем, как Раон орудует ножом, искусно вынимая кости из сырой рыбы. Прокрадываясь в дворцовую кухню, будучи ребёнком, Тэхён уже наблюдал процесс готовки, который отпечатался в его памяти гомоном десятка слуг, разрозненными запахами специй и улыбкой дворцовой кухарки, завидевшей его у порога. Жива ли она? И жива ли госпожа Ким, его кормилица и няня? Успела ли сбежать после того, как разбудила Тэхёна в день падения Сонголя и отвела в подземную темницу? Пока он смотрит, как трещит огонь под котлом, впервые думает, что надо было найти в себе смелость наконец расспросить Чонгука о выживших, кроме Сокджина. Первоначально Тэхёна пугало, что так он покажет свои привязанности, и если кто-то из придворных всё-таки жив, то лучше генералу Чону и дальше думать, будто принцу, потерявшему семью и погрязшему в скорби, нет никакого дела до кого-то ещё. Намджун не перекидывается с Тэхёном ни словом, весь досуг скрашивает один только Раон, который даже перед сном остаётся рядом. Проснувшись в одиночестве в первое утро, Тэхён понял, что ночью Раон дождался, когда он заснёт, и только после этого ушёл к своему альфе. С тех пор тот делает так всё время. Тэхён не благодарит словесно, но чаще прикусывает язык, когда возникает желание съязвить этому чоньянскому омеге, не ведающему, что такое субординация: Раон продолжает обращаться неформально, а на титулы и почётный тон переходит, если нужно показать обиду или досаду. Когда они в очередной раз идут с озера — на стылом воздухе волосы не отсыхают и неприятно морозят спину через слои одежды, — Тэхён, не дав себе время на размышления, спрашивает Раона, почему полковник Ким не скрепляет с ним связь, а ставит только временные метки. — У нас скрепление связи называется нэримом, это важный и значимый обряд, — поясняет Тэхён. В этот момент Раон собирает волосы в причёску, но, услышав его, замирает, и пряди рассыпаются обратно по плечам. Лицо этого раба красивее, чем у многих сыновей господ: раскосые глаза, высокие скулы, прямой нос и светлая-светлая, как фарфор, кожа. Тэхён с омерзением думает, как несправедлив мир, где человеку — к тому же такому хрупкому, со светлой душой и внешностью, которая эту душу отражает, — пришлось терпеть насилие и надругательство над своим телом, прежде чем его нашёл истинный, которого он точно так же не выбирал, но принял, как единственное спасение. Всё это… неправильно. Так быть не должно. Ещё хуже Тэхёну при мысли, что таких, как Раон, тысячи, и не все они оказываются спасены. — Мне не нужно никакое скрепление связи, Ваше Высочество, — звучит спустя недолгую заминку, и по болезненной интонации, разрывающей глухие звуки леса, Тэхён успевает пожалеть, что задал свой вопрос. — Намджун настаивал, но я сказал, что наложу на себя руки, если он это сделает. Конечно, ничего такого я бы делать не стал, ведь именно поэтому я не хочу скреплять нашу с ним истинность: если умру, будучи с ним связан, то обреку Намджуна на страдания в сто крат сильнее, чем просто тоска по утраченному истинному. Разве могу я быть таким эгоистом? У него, помимо меня, есть семья. Это у меня нет никого — поэтому я снесу что угодно. — Но ведь у тебя есть он, — не думая, произносит Тэхён. Раон же отвечает с ужасающей простотой: — Моя жизнь не так важна, как его. Несмотря на прохладу, Тэхёну становится нестерпимо душно. В горле встаёт ком, от которого бездыханно давишься. Тоска Раона усиливается его собственной: он думает о своих родителях, вспоминает ястребиные глаза отца, когда тот, задумавшись, подолгу глядел на него с оцепенением и прохладой. Появившись на свет, Тэхён забрал жизнь Его Высочества королевы Мёнсон. Отец никогда ни в чём его не упрекал, но немые интонации вонзались сильнее слов. Порой холод и бездействие хуже высказанных упрёков. Вряд ли Его Величество делал это намеренно. Но Тэхёну не становилось от этого легче. Одно из самых отчётливых воспоминаний из детства — поспешно удаляющаяся фигура разозлённого короля в ярко-алом ханбоке после того, как целители, осмотревшие семилетнего Тэхёна, сказали, что мальчик по вторичному полу, скорее всего, омега: слишком хрупкая фигура и меньший, чем у альф такого же возраста, рост. Вечером Тэхён смотрел на своё отражение в зеркале и не мог понять, что с ним не так. Как ему измениться, чтобы отец полюбил его? Если будет высоким и сильным, на него обратят внимание? Тогда-то Тэхён впервые и пробрался на кухню, чтобы спросить у кухарки, чем ему нужно питаться, чтобы стать таким же большим и выносливым, как Санхён. С выходки второго принца кухарка добродушно рассмеялась, а после, опомнившись, склонилась в поклоне и сказала, что будет варить ему укрепляющие отвары, раз тот повелел. Но отвары были переведены зря. Когда в тринадцать нагрянула первая течка, окончательно подтверждающая вторичный пол, Тэхён, не найдясь, хныкая прибежал к няне Ким. Та, вмиг понявшая всё по проявившемуся феромону, взглянула на него с такой скорбью, будто он снова помимо своей воли кого-то убил. Вина, которую Тэхён испытал тогда, засела в самой глубине его сердца, проросла постоянным поиском одобрения и желанием во всём быть угодным отцу. В моменты отчаяния Тэхён представлял, как отдаст своё сердце и всего себя целиком истинному, которого пошлют ему милостивые боги. То будет безусловная любовь, ведь так его альфе повелят все мыслимые законы. Что бы Тэхён ни сделал, сколь бы слаб он ни был, истинный примет его любым, а он обязательно отдаст в ответ все сгустки чувств, которые успел в себе накопить. Больше, чем стать для кого-то любимым, Тэхён желал, чтобы и ему позволили любить со всей полнотой теснивших его чувств. Раона не назвать человеком мстительным, но вечером после того разговора, который состоялся у них по пути к дому, тот впервые спрашивает о Чонгуке, будто теперь, стоило Тэхёну влезть не в своё дело, и у него появилось такое право. Они лежат на футонах, свечи уже погашены. Каково это — делить постель с мужчиной, собственными руками убившим твою семью? Раон, задавая вопрос, не нападает. Скорее даже, пытается определить, берёт ли Чонгук Тэхёна силой. По мягкому тону голоса ясно, что хочет поддержать, если это окажется правдой, или просто… побыть рядом. — Наши отношения не столь тесны, как ты себе вообразил, — гулко проговаривает Тэхён. — Его метка только начала сходить с твоей шеи, — отвечает Раон недоумённо. — И ради тебя он идёт против королевской семьи. Ощущая, как в рёбрах заметалось сердце, Тэхён надсадно сглатывает. Какой же ты жалкий, думает он. Тебя спросили, каково отдаваться убийце близких, а ты только и можешь, что в этот же миг предаваться грёзам о нём. — Исполняя приказ и следуя долгу, Чонгук убивал даже невинных. Ты думаешь, ради меня он бы ослушался своего короля? Тэхён не уточняет, что приказ — это также и то, что Чонгуку приходилось делать на поле боя; не говорит, что перестал винить его в убийствах отца и Санхёна. Раон не слышал Чонгука и не видел его глаз, когда тот рассказывал обо всём, и тем более не поймёт направленности мыслей Тэхёна, воспалённых чувствами. Ведь те принадлежат не ему, Раон не пускал их в свою суть и не напитывал, сливая с собой, долгими ночами. Облечь все внутренние противоречия в слова — то же, что, растирая чёрные пятна на полотне, попытаться воссоздать забрезживший рассвет. Пусть лучше те останутся в твоей голове, чем другие увидят их искажёнными. — Но ведь ты понимаешь, что он неспроста держит тебя здесь? — Раон привстаёт, чуть подаётся вперёд, желая заглянуть Тэхёну в глаза. — Полагаю, ты чем-то сильно зацепил генерала Чона. Забирая тебя у наследного принца, он рискует своим положением. «Во дворец Рюгёна ты войдёшь только со мной». Чтобы Раон не обжигал своим ясным взглядом, Тэхён поворачивается к нему спиной. Обряд, который уже успел стать их традицией. — Я хочу спать. Когда будешь уходить к своему полковнику, постарайся сильно не шуметь. — Но я… — Добрых снов, Раон. Сердце колотится так сильно, что в ушах стоит шум. Распирающие, объёмные и массивные ощущения в грудине. Их нестерпимо много. Тэхён кулаком стискивает саше, неизменно висящее под рубахой. Кинжал Чонгука холодит голени, но к этим ощущением он привык — как к своей шпильке, которую так же любил зажимать во сне. Теперь вместе с новыми ханбоками, подаренными Чонгуком, он держит шпильку в перевязанном мешке, который водружается на спину. В дороге эта ноша грела Тэхёну спину.

* * *

Десять дней. Столько проходит с той ночи, как они покинули лагерь. Мысленный отсчёт производится ненамеренно, и всё время, отдаляющее от прошлого с Чонгуком, Тэхён старается не думать о нём подолгу. Запасы еды заканчиваются, и с утра Намджун снова отправился на охоту. Пока Тэхён сидит на кухне, наблюдая за нарезающими овощи Раоном, впервые за долгое время ловит себя на том, что его душа не полнится беспричинной тревогой. Такая жизнь, где есть распорядок, движение с одновременной размеренностью и присутствие человека, беседующего с ним на равных, выводит его к проблеску света. К обеду взгляд Раона тускнеет, он по несколько раз выходит во двор и оглядывает опушку леса обеспокоенным взглядом. Намджуна нет. Он не возвращается. Не возвращается он и к вечеру, когда солнце уже уходит за горизонт. Тэхён сидит рядом с Раоном на кидане. Они окружены полумраком уходящего дня и живыми звуками леса: уханье совы, трескотня насекомых и тихий шелест ветра. Волнение Раона такое сильное, что передаётся Тэхёну. Растерев взмокшие ладони о ханбок, он осторожно проговаривает: — Может, нам лучше отправиться на поиски? — Нельзя. — Раон даже не дёргается. Продолжает немигающим взглядом вгрызаться в опушку. — Сейчас плохая видимость, поэтому дождёмся утра. Но будем надеяться, что к тому моменту он вернётся. Однако время утекает, а Намджун так и не появляется. На небе зажигаются яркие звёзды, в кромешной тьме, окружившей дом, не разглядеть ничьего приближения. — Ты замёрзнешь, — говорит Тэхён, поднимаясь на затёкших ногах. — Пойдём в дом. — Нет, я буду здесь. Ты иди спать. — Голос сухой, ровный. Тэхён не осмеливается возразить. Оказавшись в комнате один, он долго не может уснуть. В голове клубок мыслей. Не может ведь быть, что с Намджуном что-нибудь случилось? Если он полковник, то должен быть опытным воином. Сон к Тэхёну приходит обрывочными вспышками, мажущими реальность лишь частично. Когда слышит, как раздвигаются двери и скрипит циновка, подскакивает на месте, оглядываясь. Липкий слой пота стекает по спине. Пришёл Раон. Он расстилает футон рядом с Тэхёном, почти вплотную к его постели. — Нужно набраться сил, — говорит в пустоту перед собой. — Я разбужу тебя на рассвете. Ложись обратно. Тэхён ощущает тепло, постепенно разливающееся по телу. Присутствие Раона успокаивает его. Пока пытался заснуть, одиночество чувствовалось хуже смерти. Откинувшись на твёрдую подушку, Тэхён слепо находит ладонь Раона и сплетает его прохладные пальцы со своими. Принято ли так успокаивать? Дарить поддержку? Тэхён надеется, что да. Окутываемый томлением сна, он только крепче сжимает тонкую кисть в ладони, думая, что вряд ли сможет снова уснуть, но в какой-то момент реальность полностью растворяется, и будит его уже проблеск света, режущий глаза через закрытые веки. Сначала Тэхёну кажется, что он в военном лагере, а Чонгук где-то рядом. Если нет, то стоит немного подождать, и увидишь его возвращающимся после тренировки с отрядом — со взмокшим от пота лицом, со складкой между бровей и сосредоточенным взглядом. Завидев проснувшегося Тэхёна, он на миг замрёт у порога. Ненадолго. Прежде чем отвернуться и пойти к чану с водой — взгляду останется только его напряжённая спина. Но реальность — иная. Её осознание окончательно приходит в тот миг, когда перед распахнутыми глазами виднеются старые продырявленные ханджи, пропускающие лучи яркого солнца. Это не та реальность, которую Тэхён себе вообразил. Незаметно наступило утро. Футон рядом пустует. Тэхён не предаётся тут же панике, но режущее волнение не покидает его, пока он, поднявшись с постели, принимается обыскивать ханок. Внутри никого, как и на кидане, и во дворе. Только в небольшой конюшне жуют сено три лошади, привязанные к стойлу. Сердце Тэхёна начинает колотиться с бешеной скоростью. Сорвавшись с места, он бежит назад в ханок, находит на кухне кувшин с водой и делает несколько глотков, чтобы смочить пересохшее горло. Дрожащими пальцами он поправляет причёску и одежду. Подойдя к тазу с водой, умывает лицо, проясняя мысли. Что мне делать?.. На столе блестит нож, которым вчера Раон нарезал овощи. Не оставив себе время на раздумья, Тэхён хватает его и прячет за запа́хом чогори, после чего кидается в спальню и, забрав свою поклажу, возвращается обратно во двор. На охоту Намджун отправляется всегда своим ходом, не верхом. Говорит, что лошадь может угодить в капкан. Как и где расставлены ловушки, он хорошо знает, в отличие от Тэхёна, который запомнил только ту дорогу, которая их сюда привела. Но сейчас это не поможет. Намджун отправился в противоположную сторону. И Раон, скорее всего, за ним. Собраться. Надо собраться. Стоит ли ему вообще идти за ними?.. Тэхён не даёт себе права на размышления; эмоции, всколыхнувшись, уносят его вперёд. Он не может остаться здесь один и тем более бежать, зная, что двое человек рискуют ради него всем. Чонгук велел дождаться его, но разве предвидел он такую ситуацию? Ступая всё дальше в глубь леса, Тэхён успокаивает себя тем, что Намджун, скорее всего, лишь угодил в ловушку. И наверняка нуждается в помощи. В одиночестве Раон просто-напросто не сможет дотащить до дома тяжёлого альфу. Вместе они как-нибудь справятся. Да, обязательно справятся… Всё, чему обучал Санхён, когда брал на охоту сопротивляющегося Тэхёна, колышется в памяти, когда приходится оглядывать пространство через каждые пять-шесть шагов. Тэхён прислушивается, всматривается, не торопится. Весь становится натянутым сгустком ощущений. Нож, который забрал с кухни, он использует, чтобы разрезать перед собой паутину зарослей. Их слишком много, это мешает движению. Тэхён уже успел заметить несколько ловушек — капканы, засыпанные листвой, и едва заметные нити, тянущиеся между деревьями. Обзор становится затруднителен. Он задумывается, стоит ли позвать Намджуна и Раона, но отбрасывает эту идею почти сразу. Санхён, усмехнувшись, назвал бы Тэхёна лучником, который не любит привлекать к себе внимание. Забавно, но брат не осознавал, насколько прав. К семнадцати годам, уже привыкнув к своему положению, Тэхён вжился в роль любящего сына-омеги. Когда речь заходила об охоте, он опускал лук и стрелы и, если видел поблизости отца, всегда отшучивался — говорил, что дичь, которую приносят альфы, и меха, которыми одаривают, нравятся ему куда больше, чем процесс охоты. В то же время Тэхён, сотканный из противоречий, когда тренировался с Санхёном и попадал стрелой точно в цель, всё-таки надеялся, что отец где-то рядом и заметил его успехи. Но тот если и видел их, то никогда не говорил ни слова похвалы. Его Величества не был груб с младшим сыном, при дворе все знали его как отца любящего, проявляющего нежную заботу и одаривающего дорогими подарками. Но нелюбовь неукоснительно липла к Тэхёну каждый раз, когда взгляд отца подолгу на нём замирал. В голове мгновенно воскресало воспоминание из детства: широкая, скорбно ссутулившаяся спина в алом королевском ханбоке, которая скрывалась во мраке дворцового коридора. Рука, которой Тэхён расчищает себе дорогу, начинает неприятно ныть. Физической силы ему всегда недоставало. Поэтому он и выбрал когда-то лук и стрелы. Тэхён всё бы отдал, окажись сейчас любимое оружие при нём. Но боги сжалились над ним иначе — постепенно заграждающей зелени становится меньше. Он минует ещё две ловушки, успевает даже расслабиться, как тут же в страхе замирает. Разговоры. Они звучат впереди. Кто-то идёт ему навстречу, и эти кто-то — не Раон и не Намджун. По запахам Тэхён понимает, что они альфы, и воспалённое сознание играет с ним злую шутку: один феромон кажется ему смутно знакомым. Оглядевшись по сторонам, он находит широкое, раскидистое дерево, ствол которого увит зелёным мхом. Осторожно, чтобы шаги его не были слышны, он подлетает туда — прячется, сжав нож двумя руками и прижав к груди. Вдруг раздаётся внезапное хныканье, после которого один из альф неразборчиво выругивается. Нет, этого просто не может быть. Но, втянув носом больше воздуха, он понимает, что ошибки нет: помимо того запаха, который показался ему знакомым изначально, Тэхён слабым отголоском ощущает запах Раона. Нет, нет, нет. Неужели тот снял саше, рассчитывая, что Намджун, учуяв его аромат, пойдёт ему навстречу? Это же глупо!.. Раон не участвовал в сражениях, но из того, что выяснилось за последние дни, Тэхён знает, что в армии Чоньяна того использовали как шпиона. Раон обучен боевым искусствам и благодаря своей быстрой хватке умеет выбираться из сложных и непростых ситуаций. Он не мог поступить настолько опрометчиво, только если… Только если чувства его не ослепили. Волнение затуманивает Тэхёну рассудок. Трое подходят всё ближе. Вполне можно прятаться за деревом до последнего, с приближением шагов переместившись вдоль ствола. Тэхёна могут не заметить, если он не издаст никаких звуков. Это не так сложно. Не дышать. Осмотреть землю — веток нет, и листвы, которая треснет под обувью, тоже. Почва севера сухая, не чавкает под шагами. Но Тэхён уничтожает свой шанс без раздумий. Отчаянно стиснув зубы, он выглядывает из-за дерева, чтобы правильно оценить обстановку. Двое альф. Лица скрыты масками. Один из них тащит Раона за волосы, а тот совершенно без сил держится за живот, откуда стекает алая кровь. Его серая хлопковая рубаха вся потемнела от пятен. Периферийно Тэхён успевает подумать, что рана смертельная. Сердце стучит в ушах. Он слышит своё дыхание так, как если бы оно раздавалось у него в голове. Он не думает. Ни секунды. Прижавшись к дереву, Тэхён прячется, но всего лишь на миг, чтобы альфы сумели оказаться к нему спиной, а после подрывается с места. Зрение и чувства обострены, он принимает все решения молниеносно. В один миг он оказывается за спиной того, который тащит за собой Раона, и вонзает альфе нож прямо в шею. Заледеневшие руки смачиваются тёплой вязкой кровью. Альфа хрипит, не успевая опомниться, и Тэхён, зарычав, с трудом достаёт нож и бьёт снова. И снова. Он с ужасом понимает, что должен остановиться, когда кровь выбрызгивает уже струёй. Санхён рассказывал про точки, где сосредотачивается жизнь дикого кабана, которого надо было зарубить на охоте, а Тэхён, посмеиваясь, делал вид, что не слушает, впитывая на самом деле каждое слово. Оказалось, что жизнь людей забирается столь же просто. Есть такой же, как у дикого животного, канал в шее, откуда кровь вытекает безостановочно. Как в одном размазанном фрагменте, всё происходит быстро. Альфа, хрипя и держась за шею, откуда кровь вытекает струями, не успевает понять, кто именно нанёс ему смертельный удар. Отпустив Раона, он валится на землю — в это же мгновение Тэхён чувствует на своей шее холод металла. Схватив за талию, второй альфа прижимает его тело к себе со спины. Он тот, чей запах показался знакомым. Но сейчас всё, о чём Тэхён думает, — что остался безоружен. Нож торчит из шеи убитого, а до кинжала, спрятанного под одеждой рядом с щиколоткой, ему никак не дотянуться. — Нет!.. — сипит Раон. Обессиленно опустившись на колени, он держится за живот. Его лицо бледное. Губы по цвету слились с кожей. — Отпусти его… Отпусти сейчас же… — Какой интересный омежка без запаха, — раздаётся у Тэхёна над ухом. — Омежка же? Слишком ты хрупкий для альфы. В ушах всё ещё стоит предсмертный хрип незнакомца. Его тело перестало дёргаться. Тэхён смотрит на громадную спину во все глаза, понимая, что так и не увидел лицо человека, которого убил. Краски утреннего леса кажутся слишком яркими, неправильными, ненастоящими. Кровь всегда так быстро присыхает к руками? И всегда ли её запах столь въедливый и настойчивый? Занося удар, Тэхён не думал, что убивает. Он хотел спасти Раона и не размышлял о последствиях — на это не было времени. Что священная жизнь человека забирается так легко, в одно быстротечное мгновение, — Тэхён не знал тем более. — Не зря мы тебя оставили в живых, — обращается альфа к Раону. Тэхён смутно думает, что и голос этого мужчины ему знаком. Но вспомнить, откуда, он не пытается. Оцепенелый взгляд прикован к застывшей бездыханно спине и пятнам крови, которые растеклись по одежде и залили землю. — Меченный омега, умеющий драться. Я сразу подумал, что здесь где-то поблизости отряд тупой своры, и вот мы нашли ещё одного меченного омегу. — Кончик лезвия, пуская капли крови, вонзается Тэхёну в шею в месте, где остались едва заметные следы от временной метки Чонгука. Тэхён шипит, но не вырывается. Даже в нынешнем потерянном состоянии он понимает, что любое лишнее движение может стоить ему жизни. — Вас наверняка ждут в отряде ваши альфы. За ваши головы они расскажут мне что-нибудь полезное? Или они держат вас как шлюх, и ваши жизни ничего для них не стоят? — Н-не надо… — хрипит Раон. — Не убивай его… Не убивай! Я отведу тебя, куда надо… — Его метка почти полностью поблёкла, — усмехается мужчина, через маску обдавая ухо Тэхёна противным дыханием. Это вынуждает впервые дёрнуться. Реальность вновь обретает очертания: Тэхён понимает, что руки альфы шарят по его талии, спускаются к паху — но без настойчивости. Будто бы только для того, чтобы показать, что могут. Говор выдаёт в мужчине сонгольца, и от этого на душе делается так гадко, что Тэхён готов вот-вот задохнуться в своём отчаянии. — Как думаешь, твоя жизнь достаточно важна? — С этими словами альфа отводит лезвие кинжала и грубо разворачивает Тэхёна к себе лицом, направляя на него мутный, тяжёлый взгляд. Ответ, почему запах и голос альфы казались знакомыми, приходит через несколько секунд: при виде Тэхёна глаза альфы расширяются, он ослабевает хватку, прежде чем отцепить одну руку и спустить со своего лица маску. В его глазах отчётливое узнавание. В мыслях Тэхёна — постепенно то же. Перед ним не кто иной, как Хан Тэюн. Альфа из Ёсана, сын хозяйки постоялого двора, кузнец, одолживший Тэхёну лук и стрелы. И тот, чью смерть Тэхён вменил Чонгуку. — Тэ… — проговаривает Тэюн. А затем качает головой. — Нет, точнее… Я знаю, что ты представился не своим именем. Ты Пак Джунсо. Пак Джунсо — двоюродный брат полковника Пак Чимина, убитый на войне. Тэхён помнит, что в Ёсане Чонгук распространил слух, что омега, сопровождающий его, это выживший сын-омега дома Пак. Скорее всего, Тэюн клюнул, как и другие, и решил, что Тэ — это Джунсо. Зачем Чонгук разыграл именно такую ложь, Тэхён не знает. В этот ужасный, отвратительный момент на него совершенно неуместным образом накатывает облегчение. Будто сердце, наконец выпустив из тисков, разжали. Чонгук не убивал. Не убивал просто так. В то же время отвратительная правда в том, что Тэюн и впрямь не гражданский. Он одет как сонгольский лазутчик, напал на обычного омегу и хочет собрать новые сведения для армии. Но зачем?.. Тэхён ведь уже передал карту дислокации чоньянских войск. Сейчас у него есть шанс открыть правду или продолжить притворяться Джунсо — неважно, — напросившись на то, чтобы его отвели к генералу Ли. Он сумеет вырваться из… плена? Разве можно считать пленом его нынешнее состояние? Тэхён, не раздумывая, ринулся на помощь Намджуну и Раону, вместо того чтобы сбежать, когда остался один. Он убил сонгольца. Ради чоньянца он убил своего. Разум говорит Тэхёну, что он запутался. Но сердце сделало свой выбор уже давно. — Зачем вы напали на этого омегу? — спрашивает Тэхён хрипло. Раон за его спиной притих, но его тяжёлое прерывистое дыхание слышится до сих пор, и это позволяет не лишиться ясности ума. — Какие сведения вы искали и для чего? — Генерал Чон находится поблизости? — Тэюн нетерпелив и словно бы не слышит Тэхёна. — Нам говорили, что он остался в своём лагере под Ёсаном. Надо будет голубем доложить, что ситуация переменилась. — Поспешность приводит его к неверным выводам: ему кажется, что Чонгук рядом, если и Тэхён здесь. Но… это не так. А сердце Тэхёна изнывает от тоски сильнее, чем раньше. — Мы с Шину, — Тэюн кивает на труп безучастно, даже не обратив в ту сторону взор, — отбились от группы, когда почувствовали омежьи феромон. Наш отряд разделён. Нас отправили группами по разным направлениям, чтобы найти Его Высочество Ким Тэхёна. Недавно кто-то доложил, что тот не в Рюгёне. Лазутчики взяли в плен чоньянцев из лагеря, заставили говорить — выяснилось, что Его Высочество никогда не был в лагере. Ты ведь не видел его рядом с генералом? — Когда… когда это было? — Мы в пути восемь дней. Тэхёну становится дурно. Значит, генерал Ли отправил людей на поиски, когда карта попала ему в руки и он понял, что Тэхён не в столице (иначе тот не сумел бы подобраться к генералу Чону). Но зачем? Статус принца Сонголя не нужен для реализации плана, который был намечен Тэхёном в письме. — Если ты… — Тэюн осекается. Облизав губы, он хмурится, что-то обдумывает, а затем выпускает Тэхёна из захвата своих рук. — Я хотел сказать… если вы, господин Джунсо, знаете, где находится принц Ким Тэхён, то вы не просто поможете возродить наше королевство, но и спасёте всех невольных омег, подобных вам, которых варвары взяли в рабство. Мы должны их вызволить. Всех без исключения. Особенно женщин, которые невероятно слабы и беззащитны… — Зачем вы напали на этого чоньянского омегу? — спрашивает Тэхён тем временем. В его душе полное опустошение, которое ложится на голос сталью. — Он напал на вас первым? Вам пришлось защищаться от него? — Нет, — отмахивается Тэюн, особо не задумываюсь; он нетерпелив, его глаза горят при мысли, что он на шаг ближе подобрался к своей цели, — он не желал отвечать нам, когда мы просили по-хорошему, а когда Шину спустил штаны… — Тут Тэюн осекается и морщится, понимая, что сболтнул лишнее перед омегой из знатного рода. Откашлявшись, отводит взгляд. — Он — один из них, господин Джунсо, и он не пожелал быть сговорчивым. Нас нельзя винить в жестокости. Они убивали нас, мы отплачиваем им тем же. — Раон никого не убивал. Опустошение нарастает, вместе с ним крепнет решимость. Корка чужой крови, присохшая к коже, неприятно щиплет. И правда — отсыхает быстро. Так же быстро стихает позади дыхание Раона. Стрекот цикад и сердцебиение, которое Тэхён вновь слышит в своей голове, почти полностью перекрывают все другие звуки. — Это не имеет значение, господин Джунсо. — В голосе Тэюна поднимается нетерпеливость. Внутреннюю агрессию он сдерживает только потому, что перед ним не безродный чоньянский раб, а, как он думает, благородный омега дома Пак. — Попытайтесь вспомнить, говорил ли генерал Чон о каких-нибудь тайных местах? Где мог бы спрятать принца… — Да. Он говорил. Тэюн замирает. На его лице медленно, очень медленно разрастается тень честолюбивой победы. Видя военных, которые докладывали отцу о доблестных подвигах, Тэхён представлял их на поле битвы вовсе не такими. Наверное, воспетому и правда место только в книгах и в сердце юноши, заточённого в сказочном дворце. Тэюн охвачен нарастающим ощущением триумфа. Видя, что Тэхён присел, чтобы поправить сбившиеся посоны, он отводит взгляд, не намереваясь ставить в неловкое положение благородного омегу, чьи щиколотки случайно обнажились. Когда Тэхён опять вырастает перед ним, Тэюн открыто улыбается. Разнеженный радостью, он не тревожится, видя перед собой, что благородному омеге вдруг стало дурно после резкого подъёма и что его глаза закатились, как перед обмороком. Не думая о приличиях, Тэюн позволяет себе поймать Тэхёна в объятия, и на его лице всё ещё расцветает улыбка, когда он говорит: — Вы в порядке, господин Джунсо? На что Тэхён, привалившись головой к его левому плечу, отвечает: — Я никогда не назывался этим именем. В ту же секунду в шею Тэюна вонзается остриё кинжала. Сосредоточив в правой руке всю силу, Тэхён надавливает и не отпускает, и ему мерещится, что бессмертник, выгравированный на рукояти, отпечатывается на ладони, как клеймо. От Тэюна звучит вскрик. Вскоре вскрик перерастает в хриплое мычание. Альфа силён — ударяет кулаком в грудь, и Тэхён отшатывается, сгибаясь по полам. В последний миг Тэюн успевает ножом, который недавно приставлял к горлу Тэхёна, задеть того за плечо. Боль сильная — она в животе, в раненной руке и по всему телу. На миг кажется, что дыхание навсегда замрёт в груди, но, когда наконец удаётся разогнуться и сделать жадный вдох, вся мука сосредотачивается теперь в саднящей ране. Тэхён видит перед собой, как опадает на колени Тэюн. Грохот. Хрип. Тэюн вынимает лезвие, и это становится ошибкой либо же, напротив, милостивым приближением неминуемого конца: кровь разбрызгивается, хлещет. Кинжал Чонгука смертоносен, тонкая сталь разрезала линии жизни безвозвратно и без шанса на спасение. Схватившись за плечо, Тэхён ощущает тепло собственной крови и видит, как альфа перед ним, захлёбываясь в своей, валится на землю лицом. Раз или два он дёргается, прежде чем окончательно замереть. Повисает тишина. В лесу теперь не слышно ничего, кроме пения цикад. Правая рука Тэхёна вся измазана в чужой крови, он с омерзением вытирает ладонь об одежду, а левой сдерживает кровотечение. Именно так, обняв себя, он подлетает к Раону, обрушивается рядом с ним на ослабших ногах и — окаменело замирает. Кровь мигом отхлынула от лица. Тэхён ощущает холод, сковавший всё его существо. Стеклянные глаза Раона устремлены в небо, и он не дышит. Тэхён убеждает себя, что тот не мог так быстро и просто умереть, и поэтому он зовёт уверенно, немного даже напирая: — Раон… Вставай, пожалуйста… — и дотрагивается до холодной руки, которую сжимал ночью ещё тёплой. Краски вокруг яркие и неестественные — солнце льнёт к листве деревьев и ласкает их, пока не замолкают цикады и пока рыдание, надрывающее глотку, никак не выбирается наружу. Выпустить его — значит признать правду. — Твоя жизнь важна… — говорит Тэхён зачем-то и дёргает отяжелевшую руку вновь. То мгновение, когда Раон сказал, что жизнь его не несёт ценности, отчётливо встаёт перед глазами. Тэхёну видится, как они снова идут плечом к плечу, и теперь он наконец возражает Раону, произносит то, что должен был. — Поднимайся, пожалуйста, надо бежать, пока не пришли другие… Другие — это сонгольцы, нашедшие тайное место генерала Чона. Они воспользовались картой, которую их принц самолично им отдал. Смерть имеет свойство приходить быстро, Тэхён это уже понял. Понял и то, что забрать жизнь можно довольно просто. Но ведь Раон дышал ещё вчера; где-то тут, на земле, валяется нож, которым тот нарезал овощи, а до этого — разделывал рыбу, рассказывая Тэхёну, что так и не научился читать. Солнце отражается в пустом взгляде, обугливает лучами белое полотно кожи, и в этот же миг рыдание наконец сотрясает Тэхёну грудь. Он отшатывается от бездыханного тела резко, в неверии. Снова и снова качает головой. На его руках видна кровь двух сонгольцев, которую он так и не смог оттереть, но она смоется водой. В отличие от крови невинного человека, не успевшего увидеть ценность своей жизни. Она теперь на Тэхёне — клеймом.