Закон обладания

Голова Тэхёна налита тяжёлой, давящей болью. Касаясь смежённых век, вспышки света разрезают взор. Он распахивает глаза, и ему на мгновение мерещится, что он снова в той повозке, которая три дня и три ночи несла его из стен родного замка в Рюгён, когда пало королевство Сонголь. Приходя в себя, Тэхён испытывает безотчётный страх. Разум сопротивляется реальности, даже немного похожей на ту, что обступала его в тот день. Тогда его уложили поверх сена, подобно животному, предназначенному на убой, сейчас — он окружён убранством… кажется, паланкина? Борясь с головокружением, он сбрасывает с себя тёплую накидку и вяло приподнимается на месте. И правда — паланкин. Чуть шатается из стороны в сторону, пока снаружи его несут рабы, не знающие из-за чоньянских варваров ничего другого, кроме тяжкого труда. — Ты наконец проснулся!.. Тэхён дезориентировано взглядывает вперёд — на противоположной стороне сидит, подогнув под себя ноги, молодой бледнолицый парень. Волосы у него собраны в высокий пучок, из чего ясно, что он омега. Тэхён давно усвоил, что в Чоньяне только альфам позволено выпускать волосы из причёсок. — Кто ты такой? — Голос срывается на хрип. — Генерал Чон велел мне приглядеть за тобой. Меня зовут Раон. — На омеге обычные крестьянские одежды (серая рубаха с косым запахом, широкие штаны), и Тэхён предполагает, что он — такой же невольный, как и Юнги. — Выглядишь всё ещё неважно. Ты уже чувствуешь себя лучше? Хотя бы немного? Генерал не мог заставлять весь отряд ждать, пока твоя течка закончится, поэтому мы были вынуждены выдвигаться… — Тут есть вода? — перебивает Тэхён, морщась от головной боли. — Да, приляг. Сейчас найду. Тэхён вопреки сказанному не двигается, боясь, что лишние движения усилят болезненные вспышки в затылке. Он с застывшим выражением лица наблюдает, как омега — Раон — рыщет в своей поклаже, перебирает гремящие склянки, пока наконец не находит флягу. С улыбкой на лице Раон протягивает её Тэхёну, но, столкнувшись с его отсутствующим выражением, осекается — открывает флягу сам, встаёт и садится на корточки напротив. — На, пей. — Спасибо. Судя по тому, как Раон фамильярничает, он не знает, что перед ним — пленённый принц Сонголя. Делая жадные глотки, Тэхён восстанавливает все прошедшие события в памяти. Чонгук просил не раскрывать свою личность и прятать лицо перед всеми, кроме… Но неужели?.. Кажется, и правда, Раон — тот самый омега, который обмыл Тэхёна после спасения от рук сонгольского альфы. Никому другому сидеть в этом паланкине и видеть лицо принца Сонголя Чонгук бы не позволил. Тэхён старается не показывать, но его начинает мутить. Этот омега, подобно безвольной кукле, удовлетворяет плотские нужды полковника из армии Чонгука. Его взяли с собой в военный поход, пока, стало быть, жена с детьми дожидаются полковника в Чоньяне. К удивлению Тэхёна, Раон не выглядит несчастным, напротив — на его лице эмоции оживают отпечатком естественной, ненаигранной доброты. Будто тот, кому он принадлежит и с кем делит ложе, не считает его грязным омегой, недостойным того, чтобы его, Раона, взять в мужья. — Твой запах был таким сладким… — Раон забирает из рук Тэхёна полупустую флягу и, пока садится обратно на своё место, не сводит с него заинтересованного взгляда. Про себя Тэхён отмечает, что Раон не отличается красотой в том смысле, который привычен для большинства, но он весь окутан ореолом лёгкости и — неожиданно — свободы. Смотрит, в отличие от такого же невольного Юнги, прямиком в глаза — немигающим ясным взглядом. Не зная, что сказать, Тэхён молчит, и Раон продолжает: — Вчера, поздно ночью, генерал приказал мне сделать тебе отвар, снимающий симптомы течки. Никогда не думал, что он когда-нибудь попросит, кхм, о таком. Утром мне пришлось до стёртых ног искать в лесу пастушью сумку с вербеной. Генерал сказал, ты сонголец, и я не знаю, чем вы себе помогаете во время течек, но моя матушка — даруй ей, Одо, перерождение — была хорошей знахаркой и научила меня отвару, что я тебе дал. Твоё естество… оно, видимо, не привыкло к такому — выпив отвар, ты провалился в глубокий сон. Я, наверное, должен благодарить Небо, что ненароком не убил тебя, иначе генерал лишил бы меня жизни… — Не думаю, — спокойно отвечает Тэхён, в усталости прикрывая глаза. У Раона приятный голос, и Тэхён неожиданно для себя обнаруживает, что его рассказ, лишённый всяких формальностей, понемногу успокаивал. — Чон… — Оговаривается, но успевает вовремя себя поправить: — Генерал Чон не стал бы мараться в твоей крови, забери ты у меня жизнь. Я нужен ему живым, едва не говорит Тэхён, но, если меня вдруг смахнут с его доски, он лишь устало вздохнёт и сделает ходы другими фигурами, расставленными перед ним. Я ценен для него лишь до тех пор, пока случайно сохраняю себе жизнь. — Не то чтобы я готов возражать тебе, — усмехается Раон, — но, знаешь, нечасто генерал Чон подбирает омег и оставляет их возле себя. Я бы даже сказал — никогда. Увидев тебя впервые, я не почувствовал твой запах, но, стоило ему раскрыться в течку, всё понял. Генерал явно падок на сладкое. Среди чоньянских омег я никогда не встречал запаха, хотя бы близко похожего на твой. Даже жаль, что он смешался с запахом генерала Чона. Тэхён опускает взгляд к накидке, лежащей на его коленях, и узнаёт в ней одежду Чонгука. Тот говорил, что благодаря его одежде они смогут скрыть запах Тэхёна без ограничителей, но, кажется, одним лишь этим всё не могло обойтись. От догадки его простреливает тупой болью в сердце. Пальцы находят пульсирующую жилу на шее, обводят зарубцевавшиеся ранки, которые он не заметил сразу. Через секунду становится хуже — когда Раон всё подтверждает: — Не пугайся ты так, он прикусил совсем немного. — Улыбка Раона делается хитрой, в то время как Тэхён теряет себя. Словно его подбросили в воздухе вверх и тут же кинули в глухую беспросветную пропасть. А Раон продолжает как ни в чём не бывало — говорит так, будто толкует малолетнему ребёнку: — Вы не обменялись кровью, как истинные. Генерал Чон лишь смешал ваши запахи. В армии так делают со всеми омегами, чтобы не провоцировать альф, которым те не принадлежат. Тэхён перебирает в памяти вчерашний день: разговор с Чонгуком, то, как тот упомянул убийство Санхёна и отца. Крепкие, осторожные объятия. Нечто, граничащее с заботой. И — отсутствие раскаяния за то, что он тот, кто забрал у Тэхёна близких. — Полковник Ким сделал со мной то же самое, — тем временем продолжает Раон. — Но ты не переживай — эта метка временная, она держится всего месяц. Тэхёна выдёргивает из оцепенения. Вперившись в этого несчастного омегу взглядом, он спрашивает: — Полковник Ким? — Да, он мой господин… А-а! — Лицо Раона озаряется пониманием, а затем он начинает говорит так, словно знания, которыми он владеет, доступны далеко не каждому: — Да-да, я знаю, что ваша павшая династия тоже была Ким. Но полковник Ким Намджун относится к другому бонгвану, его род издревле проживал на севере… — Раон замолкает. Он внимательно оглядывает Тэхёна, будто только сейчас впервые по-настоящему его заметил. — Как тебя, кстати, зовут? — Тэ… — Тэхён откашливается. — Меня зовут Тэ. — Тэ? Никогда не слышал имён в один слог, — усмехается Раон, продолжая разглядывать его с нескрываемым интересом. — Ты перебрался в Гензан, когда началась война? Знаешь, мне всегда было интересно встретить сонгольца… Сначала, когда генерал Чон сказал, что ты сонголец, я не поверил, но ты в самом деле говоришь не так, как чоньянцы, — забавно растягиваешь гласные. Это правда, что ваши омеги-мужчины вступают в браки с альфами? Но зачем это вашим альфам? Поток вопросов немного выбивает из колеи, но, с другой стороны, позволяет Тэхёну отвлечься от головной боли. Он отвечает только одним словом: — Правда. — Но затем, ощутив отголосок недовольства, всё же прибавляет: — Никто этих альф не заставляет. Они сами делают такой выбор. Раон выглядит искренне поражённым. — Но это странно… Зачем им заключать брачные союзы с омегами, которые не дадут им потомства? Ещё месяц назад Тэхён принялся бы спорить, но сейчас у него нет никакого желания втолковывать свои истины человеку, довольному тем, что он — не более чем кукла в руках альфы. Тэхён испытывает к Раону жалость. И в то же время злится на то, что тот не понимает сам, насколько унизительно его положение. Спорить Тэхён не желает, но удержаться от колкости он не в силах: — Ты прав. В потомстве, которое ваше племя отправляет на убой, куда больше смысла. Воцаряется молчание. Раон в непонимании хлопает глазами, а Тэхён, желая снова провалиться в сон — всё-такие более верное спасение от головной боли, чем разговоры, — скрещивает руки на груди и прислоняется к продолговатой подушке за спиной. Он только сейчас обдумывает, что в паланкине пахнет травами — скорее всего, Раон использовал саше, помогающие от симптомов течки. И скорее всего, в противовес своей пользе эти ароматы вызывают головную боль. — Куда ваш отряд держит путь? — спрашивает Тэхён с закрытыми глазами и слышит, как со стороны Раона снова гремят какие-то склянки. Затем появляется новый запах — похожий на шалфей. Няня подкладывала его Тэхёну под подушку, когда у него болела голова. — В Ёсан. Завтра мы должны быть уже там. Тэхён сглатывает. Он не хочет, чтобы этот раб видел, как ему больно, и ничего не говорит в ответ. Это впервые за время плена — когда он слышит, как столицу Сонголя, его дом, место, где он вырос и которому был отдан, называют своим именем. Себе Тэхён всё это время запрещал проговаривать это имя даже в мыслях — так звали его предка, почитаемого династией Ким и учениям которого они должны служить верой и правдой. Ким Ёсан. Ноги чоньянских варваров растоптали земли Ёсана, но не память о том, чьё имя столица Сонголя носила. Тэхён проваливается в сон. Он надеется, что увидит там брата и отца, смерти которых он себя вверил.

***

Отряд Чонгука разбивает лагерь вблизи Ёсана, не заходя в город. У Тэхёна онемели от долгого сидения ноги, и, ступив на землю, он едва успевает прикрыть половину лица тканью, маленькими шпильками зацепив края с двух сторон в волосах. Раон оказывается тут как тут рядом. — Генерал велел, — шепчет он на ухо, — чтобы ты собрал все волосы в пучок, когда появишься перед остальными. Это неприлично… Пока что остальные — это четверо рабов, тупящих взгляды, и редкие воины, которые разбивают шатры в нескольких десятках шагов. — Я не делал этого даже… — В Рюгёне. Взглянув на Раона, Тэхён успевает опомниться и не сказать лишнего. В эту же секунду он проводит рукой по той половине волос, что всегда оставалась собрана на затылке, и деревенеет. — Где моя шпилька?.. — Тэхён хватает Раона за руку и сжимает его кисть почти до боли. Тот кажется обескураженным. Он явно не понимает, что происходит. — Какая ещё шпилька?.. Всё, о чём Тэхён может думать последующие часы, это встреча с Чонгуком. Ожидание холодит, вынуждает представить тысячу картин, где тот говорит, что Сонголь пал, а значит, нет необходимости и в атрибутах, напоминающих о нём, «поэтому твоя шпилька стала сплавом для кузнеца». Раон уверяет, что генерал Чон замыкает шествие и скоро должен прибыть, но доверия, каким бы обходительным ни казался этот чоньянец, Тэхён не испытывает ни к кому. Он ощущает на себе взгляды альф — правда, подолгу смотреть на него они себе не позволяют. Это должно принести облегчение, но Тэхёну не нравится, что причиной тому пропитавший его запах Чонгука. Ему не нравится и то, что сам он досадует о глупостях — о том, что не может, в отличие от всех остальных, ощутить истинный аромат Чонгука — ведь их связь не скреплена нэримом. Чонгук появляется с топотом лошадей и поднявшейся пылью. К тому моменту Раон и помогающие ему рабы уже завершают закрепление шатра, и Тэхён, сидящий рядом на валуне, нетерпеливо подскакивает. Вслед ему летит «остановись!», но он уверенно движется вперёд — к прибывшим. Подлетает так близко, что его бесстрашие становится почти опрометчивым. Конь встаёт на дыбы — Чонгук, сидящий в седле, вовремя натягивает поводья. Он скользит по Тэхёну взглядом, наполненным бесстрастием. Гладит фырчащего коня, успокаивающе шипит, пока за ним на своих лошадях останавливается с десяток альф. Как и генерал, которому служат, они полностью облачены в чёрное. Их накидки запылены после изнурительной дороги. — Какой строптивый омега, — усмехается альфа, который ближе всех к Чонгуку. У него стальная улыбка с ямками на щеках, широкий разворот плеч и густой, давящий запах. — И правда — сонголец. Тебя наверняка не учили нормам приличия, но разве тебе не ведомо самосохранение? — Нам нужно поговорить. — Тэхён словно не слышит — требовательно смотрит на Чонгука, чем вызывает у альфы с густым запахом ещё один смешок. Чонгук соскальзывает с коня ловким движением. Его меч, вставленный в ножны, звучно гремит. Он не торопится обратить своё внимание на Тэхёна — медленно поглаживает коня, запустив ладони ему в гриву, и смотрит животному в глаза, точно может общаться с ним силой мысли. От нетерпения Тэхён готов закричать. Ему отчаянно хочется что-нибудь сломать. Он ждал Чонгука несколько часов кряду и бесцельно смотрел на пустырь, постепенно заполняемый шатрами со знаменем бессмертника. — Генерал Чон!.. — громче произносит Тэхён. — Я сказал… — Раон. — Голос Чонгука пугающе спокоен. Он говорит негромко, но даже сквозь стук молотков и фырчание лошадей его слышит каждый. — Заткни этого грязного сонгольского щенка до того, как это сделаю я. Пусть не показывается мне на глаза. Тяжёло дышащий и испуганный Раон уже стоит позади Тэхёна. Он аккуратно кладёт руку ему на плечо и безропотно говорит Чонгуку: — Да, генерал. А Тэхён… Его не должно задевать то, что сказал Чонгук, но он каменеет. Рыщет глазами по точёному профилю, по пальцам, запущенным в гриву. Нестерпимо хочет, чтобы на него посмотрели. Нестерпимо хочет — расцарапать Чонгуку лицо, чтобы оно сделалось враз живым. — Пойдём… — Пусти! — Тэхён вырывает локоть из хватки Раона. Сглотнув тупую обиду, он разворачивается сам — и так же сам идёт к шатру. Он чувствует на себе заинтересованные взгляды и знает: на него смотрит кто угодно, но не Чонгук. Тэхён не хочет об этом думать, он кажется себе жалким от одного того, что вообще фокусируется на таком. Ему остро необходимо быть собой, а не своей видимой тенью: ненавидеть с холодом, но не пылать чувствами; взирать всегда последним, а не ждать, когда его наградят взглядом в ответ. В шатре стоит один только дубовый стол, Тэхён опирается на него руками и тяжело дышит. Отголоски головной боли бьют по вискам. Течка уже отступила, и он не может сваливать перепады настроения на неё, как бы ему ни хотелось. Будь его шпилька при нём, он бы смотрел на восемь триграмм, выгравированных на ней, до забытия. Он бы думал о том, что находится наконец вблизи Ёсана и праха брата и отца, которых ему надо похоронить по заветам предков. Думал бы с холодным расчётом и о том, что его цель — рядом. Как и обещал Чимину, он сумел до неё добраться. Зарычав, Тэхён стаскивает с лица ткань. И выдыхает — надрывно. Вернуть семейную реликвию он должен во что бы то ни стало. Она — связующее звено с самим собой. Эту шпильку он затолкает себе в глотку в тот же миг, когда то, что Чонгук на него не посмотрел или назвал его щенком, станет для него важнее того, что на ней выбито и какую память хранит её металл. Когда за спиной слышится шорох полога, он понимает, что это Чонгук, в первую очередь по своим реакциям: ускоренное сердцебиение и сдавленные жгутом внутренности. Развернувшись, Тэхён встречается с его леденящим взглядом. Он ненавидит и себя, и его. Говорит ему: — Ты забрал моё, верни, — словно на самом деле вправе что-либо у него требовать. Словно Чонгук ему чем-то обязан по факту того лишь, что не отходил от него всю течку. — Такое представление устроил, — Чонгук ступает к нему, скинув накидку прямо на дощатый пол, — и ради чего? Неужели ты о той побрякушке? Мне жаль видеть, мой принц, насколько ты несдержан. Если ты продолжишь так же и дальше, то я наплюю на всё — и отправлю тебя обратно в Рюгён в сопровождении альф, которые не отличаются сдержанностью и добрыми манерами. Жаждете ли вы такого, Ваше Высочество? Одно ваше слово… — Хватит пугать меня этим, — отрезает Тэхён. — Ты говоришь об этом постоянно, но пока всё, что ты сделал, это пометил меня, как животное, пока я спал и не мог тебе сопротивляться. Чонгук кривит губы — это похоже на искорёженную, размазанную улыбку. Без накидки теперь заметна его крепкая шея и развитые грудные мышцы, обтянутые ситцевым ханбоком. И подобно камню — застывшие бездыханно. У Тэхёна перехватывает от волнения дыхание, и он цепляется пальцами за стол позади. Ему страшно от того, каким слабым и беззащитным он чувствует себя рядом с Чонгуком. В этом есть пугающая обречённость. — Я смешал наши запахи, — говорит тот, сохраняя между ними благопристойное расстояние, которого достаточно, чтобы лишать Тэхёна самообладания, — вовсе не из чувств к моему дорогому принцу. — На последних словах он не скрывает едкой ухмылки. — Я сделал это, потому что таков мой долг — защищать то, что принадлежит королевству Чоньян. — Твоя верность королевству похвальна, — проговаривает Тэхён, вздёрнув подбородок. Он отчаянно желает если не быть с Чонгуком наравне, то хотя бы не дать тому думать, что он чувствует себя во всех смыслах ниже его. — Защищать жениха наследного принца Чоньяна — это достойное дело. Отправил ли ты принцу весточку о том, что провёл со мной течку? Или, стало быть, тебе не терпится рассказать Его Высочеству, какая между нами с тобой связь? По лицу Чонгука ходят желваки. Его запах утяжеляется — душит Тэхёна, вынуждая встрепенуться. Должно быть, дело в метке, которую он оставил на его шее — Тэхёну хочется сжаться и стать невидимым у Чонгука под боком. И он ненавидит за это и его, и себя. — Верни мне мою шпильку, — шипит он до того, как Чонгук успевает что-либо ответить на его выпад. Тот некоторое время молчит. Пространство заполняется его ароматом, и Тэхён готов повалиться вниз, зажмуриться и закрыться от внешнего мира. Он ждёт, продолжая стоять на ногах с видимой твёрдостью, и, когда Чонгук заговаривает, чувствует на себе его тёплое дыхание: — Если кто-то заметит её на тебе, то у них возникнут вопросы. — Голос сухой и одновременно режущий. — Я не собираюсь её носить. Просто верни мне её. — Ты получишь её, если заслужишь. А до тех пор — собери волосы, как подобает омеге. И перестань вести себя так вызывающе. — Чонгук сокращает между ними расстояние. Его лицо ничего не выражает, но Тэхён вблизи видит, как нечто яростное колышется на дне его тёмной радужки. — Ты думаешь, раз я мягок с тобой, то тебе дозволено больше, чем пленному принцу может быть дозволено в принципе. Но я мягок с тобой, потому что время для иного пока не успело наступить. Когда оно наступит, — Чонгук склоняет голову вбок, опаляя своей близостью, — ты будешь молить своих богов о том, чтобы они повернули время вспять. К этому моменту. На последних словах он запускает руки в распущенные волосы Тэхёна и аккуратно, без боли наматывает их на кулак. Шея обнажается — вместе с холодным воздухом её задевают костяшки пальцев Чонгука. — Ты принадлежишь королевству Чоньян. Тэхён успевает надрывно выдохнуть, и Чонгук, оттягивая за собранные волосы так, чтобы подставить метку к своему лицу, договаривает: — А королевство Чоньян — принадлежит роду Чон.