По-соседски

Они вошли в квартиру, и Тимоти, едва переступив порог, скинул кроссовки, которые, казалось, вросли в его ноги за этот бесконечный день. Он устало поплелся в сторону своей комнаты, ощущая на себе невидимый груз чужой подозрительности и унижения. Но сильная рука мягко, но при этом настойчиво развернула его за плечо. Арми молча направил его в сторону ванной. — Давай, смывай с себя этот день, — его голос прозвучал неожиданно тихо в тишине прихожей. — Ты голодный? Тимоти молча покачал головой, глядя в пол, а потом выдавил, почти шепотом: — Прости, что побеспокоил... — Правильно сделал, что побеспокоил, — парировал Арми без тени сомнения. Его тон не допускал возражений. Теплые струи душа действительно понемногу смывали напряжение. Но тошнотворная волна стресса и голода, которую он игнорировал все это время, накатила с новой силой. Он опустил крышку унитаза и сел, положив голову на колени. В ушах звенело. Мысли путались, перескакивая с суммы гонорара на необходимость нраммотно распределить деньги. А потом мысль, острая и неприятная, впилась в сознание когтями: он оторвал Арми от кого-то? Может, тот был не один? Эта мысль заставила его сжаться внутри от странного, жгучего чувства, похожего на стыд и что-то еще, чего он не хотел признавать. Словно движимый неведомой силой, он поднял крышку мусорного ведра. «И чего ты ожидал увидеть?» — пронеслось в голове. Он знал, что их там нет. С того самого дня, когда он, краснея, ляпнул свою глупую, наигранно-безразличную фразу о том, что Арми может кого угодно приводить, пока квартира пустая . Возможно, он своим дурацким намеком смутил его, и теперь Арми сам ходит к своим мимолетным партнерам. Может, он даже сорвался не из дома, а откуда-то, и Тимоти своим звонком все испортил... Головная боль сдавила виски стальным обручем. Он с силой выдохнул и вышел в коридор с намотанным вокруг бедер полотенцем. И тут в нос ударил запах. Теплый, маслянистый, до неприличия простой и домашний — запах яичницы. Арми стоял у плиты, ловко переворачивая ломтики бекона. — Ужин, — бросил он через плечо. — И аспирин на столе. — Арми, не стоило... — начал было Тимоти, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. — Возражения не принимаются, — отрезал Арми, снимая сковороду с огня. Он прошел мимо Тимоти, и вдруг его пальцы — теплые и уверенные — легли ему на затылок, мягко сжали влажные пряди волос. Все внутри Тимоти затрепетало и замерло. Ноги стали ватными. Он даже непроизвольно приподнялся на носки, следуя за этим прикосновением, а ладонь, сжимавшая полотенце на бедрах, расслабилась, едва не роняя его. Арми мягко притянул его к себе. Тимоти задрал голову, его губы сами собой приоткрылись в немом, завороженном ожидании... Но Арми лишь наклонился и мягко… По-отечески? По-дружески? По… соседски? поцеловал его сначала в одну щеку, потом в другую. Его губы были теплыми и сухими. — Спокойной ночи, — тихо прошептал он прямо в ухо Тимоти, и от этого низкого бархатного шепота по спине омеги пробежали мурашки. Тимоти застыл с глупо открытым ртом, полностью осоловевший. Арми отпустил его и направился в свою комнату, оставив его одного наедине с ароматом яичницы, гудящей тишиной и оглушительным грохотом собственных мыслей. Тимоти шумно выдознул, неловко поправил сползающее полотенце, а потом потоптавшись на месте, провел рукой по волосам, точно пытаясь сохранить на них след того прикосновения. Было жутко неловко. Он стоял посреди коридора, совершенно растерянный, разгоряченный, с бешено стучащим сердцем и смутным, горьковато-сладким чувством, в котором облегчение смешалось со стыдом, разочарование — с благодарностью, а трепет — с осознанием, что он только что получил что-то бесконечно более важное и сложное, чем просто поцелуй. Только вот что это было. Тимоти никак декодировать не мог.