Критерий разумности - 15

Алексей Винокуров На самом-то деле, я, конечно, раздолбай. Но в кои-то веки раздолбайство у меня правильное, получается, даром спровоцированное. И вот сейчас я иду с мамой в направлении столовки, но тут оживает сам «Марс». Впрочем, голос незнакомый, так что это может быть просто кто-то из офицеров наблюдения за пространством, все-таки крейсер. — Внимание группы Контакта, — звучит в трансляции незнакомый мне голос. — Сенсоры фиксируют неизвестное тело в субпространстве. — Когда выход? Куда? — интересуется тетя Маша. — Движение не фиксируется, — слышим мы в ответ, и он заставляет удивиться всех присутствующих. Корабль в субпространстве не может просто «висеть», он или движется, или самоуничтожается. Но раз новые сенсоры именно движения не фиксируют, то быть это может что угодно, именно поэтому мы в рубку и спешим. Вероятно, это что-то неизвестное нам еще, а может, и просто ошибка сенсоров, заранее не скажешь. Но я чувствую: там что-то важное, да и тетя Маша, и мама — они тоже это ощущают, а значит… Они очень сильные интуиты, потому и не ошибаются. Подъемник обнимает нас, набившихся в него, унося на командный уровень. Вдруг именно сейчас начинается новое приключение, а может быть, и все не так просто, ибо как «вытолкнуть» тело из субпространства, я, например, не знаю. Но рядом старшие товарищи, у них точно есть решение, я к этому уже привык. Отчего-то становится грустно. Наверное, это я в отпуске на котят насмотрелся, Д’Бола которые. И вдруг мне тоже захотелось… Но это пока неосуществимо, да и по большому счету рано. Хотя откуда у меня именно такие мысли, я не понимаю. Думаю, надо возвращаться на «Сигму», ведь здесь я только мешать буду. Да, точно надо, причем срочно. — Тетя Маша! — едва подъемник замирает, я обращаюсь к самой главной здесь Винокуровой. — Мне на «Сигму» надо. Очень! — Дар, — понимающе кивает она. — Давай, Леша, удачи! И я запрыгиваю обратно в подъемник. Он меня в док сейчас очень быстро опускает, потому что с дарами не шутят, это каждый знает. Если я чувствую, что мне надо на свой звездолет, значит, так оно и есть. Тетя Маша мне вполне доверяет, поэтому и разрешает. А я… Мне лететь надо, куда-то совсем близко. И я понимаю, как именно… В «Сигму» я фактически влетаю, пробежавшись по помещениям и даже пешком вломившись в рубку, не дожидаясь ни платформы, ни подъемника внутрикорабельного. Тут всего-то три уровня, так что ничего не отвалится у меня, ведь физическая подготовка у курсантов Флота имеется, и в хорошем объеме. И вот я запыхавшийся вваливаюсь в рубку, чтобы упасть в свое кресло. — Запрос выхода из дока! — выкрикиваю, едва переведя дыхание. — Навигация к бую. — Принято, — отвечает мне разум звездолета. — Добро пожаловать на борт. Он не издевается, просто не осознал себя, но вежливость при этом никуда не девается. Я же сажусь за ручное управление, благо допуск у меня есть. Сейчас я на нем пойду, нарушая инструкции, но дар подсказывает мне, что правильно именно так и другого выхода нет. При этом ощущение очень сильное — сопротивляться почти нет сил. Ну я и не сопротивляюсь, зачем мне? «Марс» висит в пространстве, а я подхожу к бую, отстреленному мною, чтобы от этой точки начать разгон. Есть у меня мнение, что звездолет в субпространстве просто «завис», причем не по своей воле, хотя даже теоретической вероятности этого никто не считал. Время раздумий заканчивается, я очень четко чувствую это и, повинуясь своим ощущениям, сдвигаю бегунок скорости до максимума. Мне нужно пройти совсем рядом с неизвестным телом, чтобы выдавить его в пространство. Маневр считается крайне опасным, просто чрезвычайно, но я чувствую — так правильно. И, повинуясь, трогаю сенсор субпространственного перехода, перейдя на ручное управление. Экраны становятся серыми, отчего ориентируюсь я только по внутренним ощущениям. Именно слушая свой дар, отрабатываю манипуляторами, сдвигаюсь влево, затем вправо, хотя эти понятия здесь относительны, а затем бью кулаком сенсор экстренного выхода из субпространства. Получилось ли у меня, нет ли — неизвестно, как и что со мной за такое сделают, тоже. Но звездолет стабилизирован, я же включаю программу поиска местоположения, а затем вижу выходящий совсем близко ко мне из субпространства чем-то знакомый звездолет. Он даже очень хорошо мне знаком почему-то, но думать некогда — все еще на ручном управлении я резко отрабатываю назад, чтобы избежать столкновения. Похоже, я его не вытолкнул, а за собой утянул. — Идентификация гостя, — приказываю я. — Идентификация местоположения. — Выполняется, — отвечает мне разум звездолета. Хорошо, что он себя пока не осознает, потому что иначе посчитал бы ручное управление недоверием и обиделся. А так принимает как факт, что уже неплохо. Пока считается наше положение в Пространстве, я рассматриваю не пытающегося выйти на связь неизвестного. Вот кажется мне, что подобный корабль я в музее видел. А у «Сигмы» историческая база вообще подключена? — Меня кто-нибудь слышит? — громом с ясного неба звучит девичий голос. В точности повторив первую фразу совсем недавнего «контакта», девушка говорит очень жалобно, но при этом на языке, считающемся архаичным. Это само по себе не значит еще ничего — мы встречали друзей, говоривших именно на этом языке, но тем не менее сейчас я чувствую, что легенда деда может легендой и не оказаться. Переключившись на автоматику и приказав «Сигме» начать движение, активирую связь. — Человечество приветствует братьев по разуму! — сообщаю я строго по инструкции. — Чем я могу помочь? — Папе плохо… — жалобно отвечает мне девушка. — Он дрожит и не разговаривает, а я не знаю, что делать. — Мамочка, не плачь, — добавляет совсем детский голос, очень нечетко, но я понимаю. Шокирует меня совсем не это, а то, что малыш пытается успокоить свою маму на кхраагском. — Не надо плакать, сейчас я помогу, — мягко и как можно ласковее произношу я. — Ты сможешь принять галерею? — А что это такое? — удивляется она сквозь слезы. — Я соединю наши корабли коридором, если сможешь открыть люк, — объясняю ей, но меня явно не понимают. — Просто не плачь, я все решу. Потерпи чуть-чуть, помощь идет. Вариант у меня только один — стыковка люк-в-люк, что на «Сигме» сделать непросто, но необходимо. На звездолете точно есть ребенок, при этом он разговаривает на языке кхраагов. То есть, возможно и код, при этом ответа по нашему положению в пространстве я не вижу, значит, не все так просто. — «Сигма», разбудить квазиживых, — приказываю я. — Три девятки, шестерка, сто один введи. — Код принят, абсолютный приоритет командира, — отвечает мне звездолет. — Переход на ручное управление, — голосом сообщаю я очевидное. Потом запись будут отсматривать, обсуждать и судить меня за самоуправство, но при стыковке люк-в-люк иначе чем на ручном работать невозможно, поэтому такой метод не принят. Теперь главное, чтобы меня не испугались. Очень это важно, ведь чувствую я — не все так просто. — «Сигма», отстрелить буй: навигация запрещена, сорок два на базу, — снова едва не забываю инструкцию и берусь за манипуляторы. Потерпи, котенок, я помогу тебе, только чуть-чуть подождать осталось. Алена Катышева Всплески плазмы ближе и ближе, мне становится страшно, а папа уже почти рычит, изворачиваясь с кораблем вместе, когда что-то большое нас вдруг толкает, да так, что все перед нами замирает, а потом появляются звезды. Я поворачиваюсь к папе, а он вдруг дрожать начинает, при этом его руки просто ходуном ходят. Вот теперь я очень сильно пугаюсь, потому что папе плохо. Я буквально прыгаю к нему, пытаюсь расшевелить, а потом уже и на помощь позвать, потому что не знаю, что делать надо. Но вспоминаю, как папа показывал, нажимаю кнопку включения связи и наклоняюсь к самому пульту. — Тут есть кто-нибудь? — спрашиваю я, надеясь только на то, что кто-нибудь отзовется. — Человечество приветствует братьев по разуму! — чуть погодя слышу уверенный голос, с каким-то странным акцентом говорящий. — Чем я могу помочь? — Папе плохо… — жалуюсь я, надеясь изо всех сил, что к нам сейчас придут на подмогу. — Он дрожит и не разговаривает, а я не знаю, что делать. Почему я думаю, что он поможет? Откуда у меня такая уверенность? А ведь она есть — я совершенно не боюсь этого незнакомца с уверенным голосом. Что-то шипит Мариша, я целую ее и очень сильно надеюсь на то, что нас не оставят в беде. И еще я папу глажу, а он почти не шевелится. — Не надо плакать, сейчас я помогу, — очень как-то ласково говорит незнакомец. — Ты сможешь принять галерею? — А что это такое? — всхлипнув, спрашиваю я. — Я соединю наши корабли коридором, если ты сможешь открыть люк, — он пытается мне объяснить, а я совсем ничего не понимаю, но потом он добавляет: — Просто не плачь, я все решу. Потерпи чуть-чуть, помощь идет. — Хорошо… — шепчу я, продолжая гладить папу, который, кажется, потихоньку расслабляется, но глаза его закрыты, поэтому я не понимаю совсем, что происходит. Тихо шипит малышка, я ее успокаиваю, при этом не воспринимаю больше ничего. Мне страшно очень, но я стараюсь унять слезы, потому что маленькая же плачет вместе с мамой, а никому не нужно, чтобы она плакала. Так проходит время, в течение которого я прошу папу не умирать. — Только не пугайся, — голос незнакомца звучит неожиданно, заставляя меня вздрогнуть. Я оборачиваюсь и вижу плечистого… Я такого никогда не видела, потому что он, кажется, кот. У него кошачьи ушки на голове, они двигаются, привлекая мое внимание, поэтому рассмотреть я его не успеваю. Незнакомец как-то очень быстро оказывается рядом и, уговаривая меня не плакать, достает из кармана какой-то прибор, выглядящий прямоугольной коробкой с экраном. Он проводит этим прибором вдоль папиного тела и улыбается. — Твой папа — аилин, — объясняет он мне, вытаскивая откуда-то длинный толстый карандаш, которым касается папиной шеи. — Ну или лин, это неважно. Он переутомился и перенервничал, а сейчас придет в себя. — А что такое «аилин»? — не понимаю я. — Раса такая, — ласково улыбается мне этот похожий на кота парень. — Меня Алексеем зовут, а тебя как? — Алена… — шепчу, заглядывая в его глаза. И в этот миг что-то происходит — я буквально проваливаюсь внутрь него, как будто у него колодец вместо глаз. Что-то тихо шипит Маришка, которую я сразу же гладить начинаю, а Алексей тоже вдруг шипит, но не страшно совсем, а как будто разговаривает, и доченька успокаивается, я чувствую. Значит, он знает ее язык? Я пораженно замираю, не зная, что делать дальше, но тут папа подает голос. — Что произошло? — спрашивает он. — Вы впали в характерный для вашей расы ступор, — отвечает ему Алексей. — Для моей расы? — удивляется папа. — Парень, я врач, для людей такой ступор точно нехарактерен. Кстати, кто ты? Откуда? — Меня зовут Алексей Винокуров, — отвечает ему похожий на кота Леша. — Я лейтенант Флота Человечества. Меня позвала ваша… дочь. Папа задумывается, а мне хочется расспросить этого лейтенанта о том, что такое Человечество и откуда он знает язык Маришки. Алеша же проводит коробочкой вдоль моего тела, чему-то удивившись, а потом и Маришку тоже проверяет. Она что-то шипит вопросительно, он ей отвечает, но при этом еще более удивленным становится, по-моему. — А почему ты удивляешься? — спрашиваю я его. — Диагност затрудняется с определением расы, — не очень понятно отвечает он. — А еще — девочка совсем маленькая, а уже разговаривает. Кто вы? — Мы… — папа вздыхает. — Я командир звездолета «Паллада», Аленка моя дочка, Маришка — видимо, внучка, а еще девятнадцать малышей в криосне в каютах. — Та самая «Паллада»? — Лешины глаза становятся совсем большими. — Которая Исход? — Если ты имеешь в виду покидание Земли, тогда да, — кивает папа. — У нас был свой маршрут, адмирал Винокуров разрешил. — Так, стоп, мне надо кое с кем связаться, — останавливает его парень, и уже хочет куда-то уйти, но я, кажется, даже не осознавая того, что делаю, хватаю его за рукав. — Не уходи, пожалуйста… — я, наверное, очень жалобно говорю, только просто не хочу оставаться без него. Что со мной? Что происходит? — Так… — задумчиво произносит Алексей. — А пойдемте-ка на мой корабль, а? Раз Аленка не хочет расставаться, да и мне идея не слишком нравится. — Любовь нечаянно нагрянет, — хмыкает папа, очень легко вставая на ноги, что, кажется, удивляет и его самого. — Пойдем, лейтенант, раз тебе доложиться нужно. Я и сама не знаю, что со мной происходит, но когда Леша меня обнимает на глазах отчего-то кивнувшего папы, мне кажется это правильным. Маришка прижимается ко мне, но, насколько я вижу, она поглядывает на парня, но не с опаской, а скорее с любопытством. Мы проходим по коридору, спускаясь ко входу, и тут я вижу, что он открыт, а за ним еще один коридор начинается, только другой — и по цвету, и по тому, как выглядит. Вот мы ступаем внутрь, я смотрю на темно-зеленые стены, выглядящие совсем не так, как у нас, а Алексей меня мягко за собой ведет. Он не разговаривает, а только улыбается чему-то, как будто что-то хорошее произошло. Может быть, он это из-за меня? — «Сигма», — громко произносит Алексей, совершенно неожиданно для меня, — попроси квазиживых ребенку детскую бутылочку организовать. Ты сумел определить положение? — Положение… — раздается голос откуда-то из потолка, а затем следуют какие-то названия и цифры. — То есть сутки, — кивает парень, заводя нас в необычное помещение — круглое, с большим окном от стены до стены. — Передай: опасность для жизни детей. Подробности: встречена «Паллада», дети в криосне. — Выполняю, — отвечает ему тот же голос. — А почему опасность для жизни? — интересуется папа. — Мы считали, что вроде бы метод безопасен. — Не слишком, — качает головой Алексей. — Сейчас придем, Вэйгу вам расскажет. И тут я понимаю — он не совсем по-русски говорит. У него много китайских слов в речи, когда он не с нами общается. С нами он только по-русски, а когда с неизвестным голосом, то не очень, и еще акцент у него необычный. Но китайцы, насколько я помню, наши друзья, поэтому пугаться не надо — он точно не враг. И хорошо, что не надо, потому что от одной мысли о том, чтобы с ним расстаться, мне плакать хочется.