Критерий разумности - 15

Виталий Виноградов Знакомиться с младшими детьми за столом мыслью было хорошей. Понимаю я это сразу же, увидев, как они к Аленке жмутся, но при этом ничуть не боятся. Я подсматриваю из кухни, приготовив кастрюлю с кашей. Она не слишком горячая, как раз, чтобы было комфортно есть. А пока дети рассаживаются, я думаю. Суть Аленкиных страхов я понял: учитывая, как она реагировала и краснела, — непопулярные меры к ней применялись. Может, родителями, а может, и не только, но сейчас речь о другом — малыши могут бояться ровно того же. Чем их занять, я знаю: посидят на травке, поиграют, а там и телевизор посмотрим. Что тут в фильмотеке, не знаю, не смотрел еще, но у меня есть подборка блоков памяти с фильмами и мультфильмами седой древности. Пожалуй, именно они будут для детей как нельзя кстати, ведь жить без надежды нельзя. Подхватив кастрюлю, выхожу в столовую, вызвав ойканье, но не испуганное — это они от неожиданности так реагируют. Кстати, старший лейтенант испарилась, будто не было ее, что не очень правильно на самом деле. Видимо, решила, что справимся и сами. Бог ей судья. Впрочем, так даже лучше — младшие не привяжутся. — Ой, кто это? — удивляется девочка лет пяти, я по именам их еще не знаю. — Это дядя Виталий, — объясняет ей Аленка. — Он хороший. И кашу принес, видишь? — Ка-а-ашу? — удивляется никогда не видевший шоколадную кашу ребенок. — Ой, спасибо! — Сейчас малыши и малышки покушают, — ласково говорю я им. — Мы познакомимся, а потом гулять пойдем. — Гулять? — сильно удивляются, по-моему, все. — Гулять, — киваю я, озадачивая детей. Ну я их еще не обманывал, поэтому верят они с ходу, но удивлены, потому что «бункер» и «гулять» у них не сочетаются. Кстати, надо запросить белье для них и одежду — шорты, платья, чтобы не ходили в комбинезонах постоянно, это не слишком полезно для детской кожи. Нужно проверить, от чего они уже привиты, и озаботиться всем остальным. Нам только эпидемии чего-то несмешного не хватало. Так что откладывать нельзя. Едят они очень охотно, вот только кажется мне, что сладким их не баловали. Может ли такое быть? Думаю, вполне, ведь жили они за пределами страны, а у «западных партнеров» странных идей полно. Не зря же они боятся «воспитания» болью. У нас это все же не слишком принято, несмотря на отмену конвенций. Вот они доедают, а чтобы запить, я им кисель сделал, вот его по чашкам сейчас и разолью. — А что это такое? — удивляется… Алена, даря мне понимание. — Это кисель, — объясняю я. — Напиток такой густой, он полезный и вкусный. Вкусный же? — Очень, — признается она. — Никогда такого не пробовала. Странно, дети обычный кисель впервые в жизни пробуют. Значит, с питанием надо быть осторожным, аллергены вводить внимательно, раз у них нет привычки к обычным продуктам. Обязательно учту, а пока малыши допивают и начинают свои имена называть. Хорошие у них имена, наши, нет ни англицизмов, ни онемечивания, значит, родители были с мозгами, или же… В посольстве могла быть такая политика. В любом случае мне же проще запомнить. Двадцать детей: Аленка, Лика, три Леночки, пятеро Ванечек, Саша, двое Вить, Валера, две Иры, три Тани и Вера. Запомнить легко, не перепутать сложнее, но я постараюсь. — А теперь идем гулять! — объявляю я. — Мы построимся по двое, чтобы не потеряться, и пойдем за мной. — Ура! Гулять! — радуются поверившие мне дети. Комнату отдыха я активировал заранее, так что там уже все готово должно быть, а по стенам лес — это проекторы. Кто-то умный подумал и о ней, ну а для малышей такая комната — необходимость. Внутри чуть жарче, чем на корабле. В обычных помещениях двадцать один градус, чтобы не перегревать, а в комнате отдыха двадцать пять. И вот туда мы сейчас всей толпой и пойдем. Чинно выходим из столовой, проходим буквально пару шагов, и за открывшейся дверью нас сразу же встречают солнце, голубое небо, трава зеленая. Из скрытых динамиков слышны звуки леса: птички поют, шуршит что-то, шелестит… Малыши на мгновение замирают, а затем с визгом бросаются на поляну. — Здесь очень тепло, — сообщаю я им, — поэтому комбинезоны можно снять. Радостные дети избавляются от одежды, оставаясь только в белье, а Алена сразу же густо краснеет. Я понимаю отчего: взрослая девушка, поэтому светить бельем ей неприятно, при этом почему-то считает мои слова обязательными к выполнению. Вот она вздыхает и берется рукой за молнию, но я останавливаю ее. — Раздеваться нужно младшим, — объясняю я ей. — Для них солнце — жизненная необходимость, а с тобой можно решить и просто витаминами. Раз ты так смущаешься, то не надо себя мучить. — Спасибо, — всхлипывает она, усаживаясь затем на траву. — Мне надо отойти, — объясняю я Алене. — Поиграй с малышами, хорошо? — Хорошо, — кивает она, переползая поближе к младшим, а вот мне нужно в рубку. Во-первых, необходимо узнать, что происходит, во-вторых, заказать игрушки, о которых никто не подумал, включая развивающие и жующиеся, — зубы рано или поздно резаться начнут, в-третьих, витамины по списку. Вот этот список я формирую сначала в уме, а войдя в рубку — на небольшом планшете. Тут все довольно просто, только отправить список, учитывая, что я на свои деньги это покупаю. Средства мне больше не понадобятся, а накоплений у меня достаточно. — Бэ шестнадцатый — башне, — начинаю я радиообмен. — Вызов Триглаву, — это Сашкин позывной, «Горыныч». — Триглав на связи, — приняв мою интерпретацию, отвечает старый друг. — Список принял, обеспечим. У нас ветрено и может стать жарковато, так что усики спрячь, будем перестукиваться. Как понял? — Понял, усики может сдуть, — подтверждаю я, отключаясь. Мне нужно перенастроить аппаратуру, чтобы с коммуникаций сигнал брала, а не извне, при этом спрятать все антенны. Наш радиообмен при переводе на нормальный язык значит, что противовоздушная работает изо всех сил, а инопланетян сбивают уже даже ядерными, в смысле воздушным ядерным взрывом. Видимо, что-то получается, что дает нам время, так как сигнала нет. Учитывая здоровенный инопланетный корабль над Солнечной системой, нужно ждать сигнала, иначе не прорвемся. Так что пока делать нечего. Но в случае воздушного ядерного взрыва лучше действительно все, что может оплавиться, втянуть в корпус, чем я сейчас и занимаюсь. Называется предвзлетная подготовка. Вот все подготовим и будем ждать сведений со стороны. Алена Катышева Дядя Виталий — детский врач, но одновременно еще и военный, и как эти два качества сочетаются, я не знаю, да и неважно это, по-моему. Он мне все объяснил: скоро мы улетим с Земли туда, где не будет ни инопланетян, ни «западных партнеров». Сказкой звучит, на самом деле, ну и еще очень хочется плакать, но при малышах нельзя. Они, по-моему, всё понимают, только почему-то не плачут. Нужно выяснить почему, ведь это необычно. Завтрак был необыкновенным, такую кашу, чем-то на манную похожую, я еще никогда не ела. Она совсем без комков, сладкая, коричневого цвета, как шоколад, которого у меня почти и не было. Странно, кстати, а как так? Дома мне казалось все нормальным, а теперь я понимаю: я многого не знала, но почему? Разве это правильно? Комната отдыха… Когда дядя Виталий сказал о «гулять», я очень сильно удивилась, а он, оказывается, подумал и о том, что детям солнце нужно. Мне, наверное, тоже, но купальника у меня нет, только обычное белье, не то, которое красивое, а какое мама сказала. В общем-то, я понимаю почему, ведь я ходила и в школу… Не посольскую, а обычную, и как к нам относятся, видела. Меня только статус защищал от избиений и кое-чего еще, но вот от страха совсем нет. Странно, на самом деле, была же посольская школа… — А мы теперь всегда здесь будем? — спрашивает меня Лика. Она будто боится бегать по травке, да и остальные дети больше сидят смирно, некоторые ложатся, глядя в небо. — Понимаешь, — я думаю, как объяснить ей, чтобы не напугать и не соврать при этом, — на посольства же напали, а это война, поэтому мы в бункере теперь живем, с дядей Виталием. — А он больно воспитывает? — интересуется у меня другая девочка, Ирой ее, по-моему, зовут. — Больше никто никогда не будет делать больно, — обещаю я ей и вижу робкую улыбку. Не поняла, их били, что ли? — А родители, они вернутся? — допытывается Лика, и кажется мне, что идея ей не сильно нравится. Интересно, что с ребенком нужно делать, чтобы он родителей боялся? Впрочем, я знаю что… — Они, наверное, в другом бункере, а сюда прийти никто не может, — хотя я уверена в том, что убили всех, кого не эвакуировали. Сама же я трупов не видела, кроме своих родных, значит, не вру, получается. — Да? — улыбается она. Радостная такая улыбка, счастливая, от которой мне совсем не по себе становится. — Эй вы! — выкрикивает Лика, вскочив. — Воспитывать больше не будут! На нее смотрят с недоверием другие дети и вдруг — начинают улыбаться. Они как-то сразу Лике верят, а она прыгает на траве, демонстрируя мне причины своей радости. Очень хорошо эти причины видны мне, когда она спиной ко мне, и от того, что я вижу, хочется расплакаться. Ладно, я… Я большая уже была и сама виновата, но их-то за что? Как так вышло, что родители вдруг озверели? Ко мне подползает худенькая девочка, опасающаяся поворачиваться спиной к кому бы то ни было, насколько я вижу. Она лежит на спине, глядя на меня, и о чем-то раздумывает. Вижу, что она опасается чего-то, поэтому принимаюсь ее гладить, рассказывая о том, что бить ее не будут. Я просто не хочу, а дядя Виталий — он добрый, хороший, поэтому тоже не будет. Надо будет с ним поговорить, потому что я не понимаю, почему с ними так обошлись. — А можно ты будешь мамой? — тоненьким голосочком произносит она, и я как-то быстро ее имя вспоминаю. — Можно, Леночка, — киваю я ей, даже не поняв, о чем она говорит. Она взвизгивает и лезет обниматься, а за ней и другие дети. И тут до меня доходит: им мама очень нужна, родители их запугали, да и умерли уже, а я обещала не бить, вот и принимают они меня с ходу. Наверное, так неправильно, но мы здесь в любом случае навсегда. Даже если куда-то прилетим, сиротами останемся, то есть будем никому не нужными. Пусть у малышей хотя бы мама будет. — Сначала они добрые были, — рассказывает мне Лика, когда дети чуть успокаиваются, вдоволь со мной наобнимавшись. — А потом я чашку разбила, и мама сказала, что я разбалованная. Вот это странно — в посольстве вся посуда небьющаяся была, чтобы разбить чашку, надо очень долго стараться. Значит, что-то тут не так… А тем временем за Ликой и другие дети рассказывать начинают. И вот от их рассказов, похожих как две капли воды, мне становится просто страшно — примерно в одно и то же время родители вдруг переменились. Как-то резко — они перестали быть добрыми и ласковыми, начав делать детям очень больно, причем самыми разными методами. То, что я слышу, заставляет и меня задуматься… Полгода назад это было. Я получила отрицательную оценку в школе, причем я помню — мне ее просто так поставили, то есть даже ничего сказать не дали. Это было очень странным, потому что обычно какие-то следы законности были, и вот меня привозят домой, а там родители. Оба сразу… Прижав к себе детей, я будто наяву вижу родителей такими, какими они предстали передо мной, едва только я вышла из машины. Получается, у всех в одно и то же время? Надо дяде Виталию рассказать, потому что вдруг это вирус какой-то? Если это вирус, который только на взрослых действует, то даже он в какой-то момент может забыть все свои обещания, а это очень страшно! — Все закончилось, — глажу я малышей, замечая многое из того, чему не придала внимания сначала. — Больше больно не будет, а вас любят. Мама очень-очень любит своих детей. — Мамочка… — малыши прижимаются ко мне, а я их глажу. Как таких малюток можно не любить и мучить, ну как? И хотя я не понимаю, что произошло, и почему к ним так стали относиться, но в руках себя держу. Мои родители довольно быстро из этого состояния выбрались. Напугали, конечно, до заикания, но перестали быть такими злыми и уже иначе себя вели. Но все равно холоднее стали, намного. Вот сейчас я сравниваю то, как себя вели мама и папа в последние недели, с поведением дяди Виталия и понимаю это. Может быть, действительно вирус? Тогда… тогда… тогда я не знаю, что будет. — А давайте в догонялки играть? — предлагает Лика, зачем-то оглянувшись на меня. — А разве можно? — удивляется какой-то мальчик. Поднапрягшись, вспоминаю его имя — Валера. — Мама разрешает! — гордо сообщает мое солнышко, и я, конечно же, киваю. Сначала робко, но потом все охотнее включаясь в игру, малыши начинают веселиться, а я сижу на траве и смотрю на это, улыбаясь. Сегодня я обрела девятнадцать дочек и сыночков. Я постараюсь быть для них самой лучшей мамой, совсем не такой, какими стали их родители, но с дядей Виталием поговорить обязательно надо. Чувствую ли я себя мамой? Не знаю… Я сама еще, положа руку на сердце, ребенок, но у них просто нет больше никого — значит, я мама.