Критерий разумности - 15

Виталий Виноградов Закат сегодня красивый очень. Красный диск солнца словно нехотя спускается к ласково плещущему волнами морю, и тишина такая… Крики чаек, выкрики отдыхающих — все это есть, конечно, но нет сирены, взрывов… Надо же, уже сколько времени прошло, а я все еще в готовности. И кажется мне сегодня, что эта готовность мне понадобится. Девушки у меня нет вовсе не потому, что я урод какой. Просто трудно им принимать мое отношение. Непонятно им оно, а что поделаешь, воспитание такое… Что-то мне сегодня грустится. Еще недельки две отдыха — и работа… Я люблю свою работу, пусть она временами не самая простая, но все равно люблю ее, потому что кто, если не я? Маленькие пациенты, для которых доктор последняя надежда… М-да. — Товарищу Виноградову прибыть в центральный корпус, — разносится над морем спокойный голос дежурного. Меня зовут за какой-то необходимостью. Учитывая последние известия, необходимость представить можно — сообщения о пропаже детей, летающие тарелки какие-то, общее напряжение в воздухе. Понятно, что дело к большой войне, человек не может не воевать. Года идут, а мечты людские о звездах все так же остаются мечтами. Зато в глотку друг другу вцепляются с какой-то звериной радостью. Мы заперты в пределах Солнечной Системы, и никого это не беспокоит. Впрочем, возможно, я чего-то и не знаю, потому что вызовы становятся более частыми, при этом все больше мужчин отправляются к белеющему вдалеке центральному корпусу санатория очень хитрой конторы. Надо и мне идти, может быть, чего интересного скажут. Хотя, учитывая, что дернули многих… В целом ситуация не самая простая, это я сразу же замечаю. Много мужчин со специфической выправкой идут в сторону этого самого здания, у которого стоят военные автомобили и да, насколько я вижу, транспортеры. Вот это уже пахнет войной. Именно тот факт, что обратились к «товарищу» Виноградову, а не к господину, говорит о военной причине вызова. Несмотря на то, что давно забытые порядки вновь стали просачиваться в общество, именно такой вызов говорит о военных. Что же, не жили богато, не будем и начинать. Поднимаюсь по мраморной лестнице, а заметив приглашающий жест какого-то совершенно невзрачного человека в сером костюме, поворачиваю направо, оказываясь в довольно крупной комнате. Здесь кроме меня еще человек пятнадцать, а вот остальные явно в другие места направлены. Очень интересно. Комната как комната — стол буквой «Т», стулья, зеленые снизу серые поверху стены, зеленые плотные шторы, сейчас задернутые, экран. Обычный рабочий кабинет начальника средней руки. Сам его хозяин в форме при генеральских погонах что-то сосредоточенно изучает на планшете и радостным точно не выглядит. Значит, пришла пора возвращаться в ряды, как я понимаю. — Здравствуйте, товарищи, — оторвавшийся от планшета генерал хмур, и мне это не нравится. — Здесь собраны специалисты, умеющие работать с детьми, и не случайно. У нас кризис. — У нас всегда кризис, — вздыхает кто-то сзади. — Война? — Хуже, товарищи, — качает головой хозяин кабинета. — Послушайте вводную, а затем я расскажу, что вам предстоит. — Уже интересно, — кажется, я это вслух сказал. Тут появляется изображение на экране. Уже знакомые кадры летающих тарелок, их обычные маршруты, зафиксированные места посадок. И сразу же, без перехода — уличная камера, фиксирующая факт кражи семьи прямо с улицы, при этом можно заметить не только нечто похожее на большого таракана, вставшего на задние конечности, но и двоих нам подобных людей. По-моему, вполне понятно, что это значит. — Не мистификация? — интересуется тот же голос стоящего позади меня человека, а я давлю желание обернуться. — Не мистификация, — вздыхает генерал. — Можно сказать, существование инопланетян установлено, и они… Они охотятся за нашими людьми, в основном детьми. — Откуда это известно? — я серьезен, но понимаю: ответа не будет. — Ваша задача... — звучит от хозяина этого кабинета. Вот теперь я внимательно слушаю, потому что пахнет уже не просто ядерной войной, раз «западные партнеры» вступили в сговор. Если бы мы все были «мясом», законной добычей для инопланетян — это одно, а тут, похоже, их интересуют совершенно определенные народы. Хозяин кабинета очень четко объясняет, какие именно народы имеются в виду. — М-да, русский с китайцем братья навек, — вздыхаю я, вспомнив древнюю поговорку. — И что это значит? — Мы естественные союзники, — объясняет сидящий рядом со мной незнакомец с очень старыми глазами. — Но это они на верхнем уровне договорятся, а наша задача какая? — Спецназ эвакуирует детей, кого успеет и сможет, — произносит генерал. — Ваша задача — принять, позаботиться, обеспечить жизнь соответствующих групп. Эвакуировать будут только детей, на остальных не хватит сил, а это значит… Сами понимаете что. — Так есть же детские дома, учителя? — я не понимаю, почему мы. — Не справятся они, да и… Свои нюансы, — вздыхает он, и тут я понимаю — истерики у наших, зависть и травля у других. Учитывая, что конвенции отменили довольно давно, то в результате травли, а затем и последствий, детей просто сломают. И не то чтобы кому-то было дело до фактически сирот, но чем-то они важны врагу. Наши, насколько я понимаю, пока не разобрались, чем именно эти дети важны, но отдавать их не собираются, обставляя все красивыми словами о том, что это наши дети. Если бы не заинтересованность инопланетян, кто знает, вспомнили ли бы о них… Так что никаких чудес, а нужно выяснить, чем они так интересны, ну и, образно говоря, привести к покорности. То есть чтобы были тихими, делали, что сказано, и дышали только по команде. Не зря генерал дважды повторяет о разрешениях на специальные наказания, вызывая у меня чувство гадливости, как будто в канализацию макает. Видимо, хозяин этого кабинета не прочитал личное дело, вот и несет такую чушь. — Детей будем размещать в бункерах, — продолжает он свою речь. — Они не соединены с единой системой убежищ, поэтому еще нужно разбираться, что делать со школой. Вот кажется мне, он недоговаривает. На экране демонстрируется огромный черный корабль, причем, насколько я вижу, его телескопом берут, ибо висит он рядом с Марсом, что ли… В общем, сейчас уже понятно, почему мы в пределах Солнечной Системы заперты — вот и причина. Если я все правильно понимаю, его попытаются атаковать, а наши заклятые «партнеры» постараются этого не допустить. То есть в космосе ожидается чехарда, а на планете… — Через час ваш борт, — ставит точку на разговорах генерал. В целом ожидаемо, конечно… Алена Катышева Танька странная. Ей на вид лет десять-двенадцать, а у меня иногда ощущение, что она меня старше! Ее очень внимательно слушают все посольские, а я чувствую, как мама становится все более напряженной. Что-то происходит, но вот что именно, я не понимаю. Хотя всем детям сотрудников посольства запретили выходить, и у китайцев так же, мне Суй сказала. Наверное, что-то затевается против нас… Неужели война? — Тань, — решаюсь я спросить эту явно лучше информированную девочку, — скажи, что происходит? Война? — Если война, то самая последняя, — грустно отвечает она, а затем смотрит как будто сквозь меня и продолжает: — Но ты спасешься. Да, наверняка! Я спасусь, а мама? Папа? Мне очень страшно задавать этот вопрос, ведь я чувствую, каким ответ будет. Очень хорошо почему-то чувствую, поэтому стараюсь проводить как можно больше времени с родителями. А они что-то знают такое, чего не ведаю я, и учат меня… Учат, как выживать самой. Я не хочу! Мне семнадцать всего! — Смотри, как нужно готовить кашу, — строго говорит мне мама и показывает. Она каждый день меня учит с утра до вечера — как ухаживать за ранеными, как готовить еду, какие ягоды съедобны, какие нет, и с грибами то же самое, как будто мне придется скитаться по лесам в гордом одиночестве. А на улице что-то происходит, что-то очень страшное, потому что окна посольства забраны стальными жалюзи, а на крыше выдвинуты башенки противовоздушной обороны. Неужели кто-то отважится напасть на посольство? Ответ на этот вопрос я получаю однажды ночью: резко взревывает сирена, будя всех нас, и я оказываюсь в маминых объятиях. Она протягивает мне камуфляжную форму, как у военных, а возле кровати уже и сумка стоит. При этом лицо ее в слезах, а папа очень быстро одевается, сразу же потянувшись за автоматом. С улицы доносятся какие-то странные звуки, на взрывы похожие, и я просто дрожу. — Береги себя, старайся мыться вовремя, — напутствует меня мама, обнимая. Папа целует в лоб и сразу же исчезает, а вот она ведет меня растерянную куда-то вниз. — Верь только нашим. На мгновение закрадывается мысль, что нас решили вывести из посольства прямо под пули, но затем я вижу — мы в подвалы идем, к самой секретной двери. Рядом оказываются другие мамы, ведущие мальчиков и девочек, при этом я догадываюсь, где папы… Они отражают нападение. Таня идет одна, но она о чем-то разговаривает с женой посла, как будто и не спешит никуда. — Береги себя, Алена, — произносит Таня, грустно мне улыбнувшись, и я понимаю — она остается. Зачем? Не знаю… — Береги себя, родная, — всхлипывает мама, и я запоминаю ее такой. Сейчас я всем своим существом чувствую: больше не увижу ее никогда. Секретная, всегда закрытая дверь оказывается открытой. За ней три вагончика небольших, куда нас всех без слов буквально впихивают. Рядом со мной малышка Лика садится, ей лет пять. Она плачет буквально навзрыд, и я обнимаю ее. Понимая, что она чувствует то же, что и я, просто обнимаю, чтобы разделить наше горе. Затем что-то шипит, и нас вдавливает в спинки сидений. Вокруг ревут, как мне кажется, все, потому что очень страшно. Свист усиливается, и такое ощущение, что мы просто летим куда-то, непонятно только куда. — Лика, я рядом, не плачь, — я глажу ее, успокаиваю, как меня мама когда-то давно. Кажется, еще мгновение, и сама завою от просто невыразимого горя. — Ты меня не бросишь? — малышка вся дрожит, поэтому я ее обнимаю так, чтобы она совсем ничего не видела. — Никогда-никогда, — обещаю ей, и она начинает потихоньку успокаиваться. Вокруг происходит то же самое — старшие дети берут себя в руки, чтобы успокоить младших, а я тянусь и глажу всех, до кого достаю. В этот момент вагончик останавливается. Вокруг по-прежнему темно, только внутри горят редкие лампочки. Но мне почему-то не страшно. Очень грустно, тоскливо, но не страшно. — Дети, спокойно выходите, только аккуратно, — доносится до нас чей-то голос. Акцента нет, значит, скорее всего, наш. — Давайте на выход, — я улыбаюсь, помогая малышам, а за окном вдруг становится светлее. Я вижу, что мы находимся в какой-то пещере, освещенной фарами грузовиков. Наверное, они предназначены для нас. Чуть поодаль стоят и взрослые в очень узнаваемом камуфляже, ведь и мы в таком же, но самое главное — видимые в неверном отраженном свете красные звезды. У врагов их совершенно точно быть не может. Это же понимают и остальные, уже с большим доверием относясь к незнакомым дяденькам. Я понимаю: все слишком быстро меняется, поэтому мы все еще не осознали. Вот когда окажемся в безопасности, тогда осознаем. Даже не представляю, как справиться с массовой истерикой… Угрозами? Но что нас, в одночасье потерявших родителей, может испугать? Вот и я не знаю, а пока помогаю младшим залезть, до дрожи боясь не успеть самой, но военные буквально закидывают меня в кузов, после чего, взревев, грузовики отправляются куда-то во тьму. Я вижу — тут не только посольские, скорее всего, спасли от чего-то неведомого всех наших детей, именно поэтому не смогли взять взрослых. Я запрещаю себе думать о том, что взрослых спасти могли не захотеть, а мы чем-то важны далекой Родине. Я просто запрещаю себе, поэтому обнимаю детей, глажу их и уговариваю чуть-чуть еще потерпеть. — Давайте, ребятки, очень быстро бежим, — мне кажется, эта фраза звучит еще до того момента, когда грузовик останавливается. Борт падает, а нас начинают, просто как на конвейере, передавать друг другу те же дядьки. Они очень спешат, торопятся изо всех сил, забрасывая нас куда-то. Я нахожу Лику, прижимаю ее к себе. Мы то ли сидим, то ли лежим на каких-то мешках, вокруг все заливает гул, на самолетные двигатели похожий, только намного громче, а затем… меня вдавливает в эти мешки, вскрикивают другие дети, а Лика нет — она чувствует мои руки, поэтому, наверное, и не кричит. Загорается свет, даря мне понимание: мы в самолете. Только он не пассажирский, а какой-то другой, и мы здесь одни. Дядьки с красными звездами с нами не полетели. Наверное, они остались там, чтобы не дать на нас напасть тем же, кто атаковал посольство? Я не знаю, но уверена: надо малышей успокоить. И я встаю. Иду к каждому и каждой, чтобы погладить, при этом нас тут много, намного больше, чем в посольстве было. Тут и китайцы есть, может быть, даже Суй. Я потом поищу, потому что сейчас надо всех успокоить, пока слаженный рев не развалил самолет. Потом поплачу, когда прилетим, а сейчас мне есть чем заняться…