Алифер

США, наши дни.       Вообще-то я никогда не верил в ангелов. И уж тем более не думал, что увижу одного из них воочию. Но однажды, когда я поздно вечером возвращался с работы (помню, в тот день бушевала страшная буря, каких немало бывает в нашей местности поздней осенью), обнаружил на пороге своего дома не что иное, как следы крови. В ужасе отпрянув, я захлопнул дверь и бросился к чёрному ходу. Жил я один, и у меня не было причины волноваться за кого-то, но осознание того, что в моём доме, возможно, произошло убийство, заставило меня действовать предусмотрительно.       Прежде всего я набрал дрожащими пальцами телефон своего друга Габриеля. Габриель, как и я, был закоренелым холостяком под сорок, к тому же пил виски с тем же цифровым коэффициентом, но, несмотря на это, был моим самым лучшим другом, поэтому я позвонил именно ему.       - Габриель?       - Да, Стефан?!       - Мне нужна твоя помощь. Ты как, ещё не принял на грудь?       - Стефан, ну ты же меня знаешь, после восьми я не пью!       - Тогда слушай: в своём доме, прямо на пороге, я обнаружил…       - Труп?       - Нет, чьи-то кровавые следы. Как бывший детектив, скажи мне…       - Следы от ботинок?       - Да нет, просто капли крови, - пояснил я. – Я опасаюсь зайти в дом, вдруг там действительно труп. Ты не можешь подъехать?       - О`кей, понял, выезжаю, - в мобильном раздались гудки.       Я вздохнул, почувствовав себя спокойнее. Взглянул на окна. Свет не горел – это означало, что возможный убийца либо уже ушёл, либо затаился внутри, и как раз это меня и пугало. Кого он там убил? А что, если внутри действительно чей-то труп, а убийство припишут мне? Сейчас, чтобы успокоить свои нервы, мне нужна была поддержка и помощь Габриеля.       Ёжась на бешеном ветру, гоняющем по мостовой кучи мусора, я ждал своего спасителя. Вскоре на пустынной трассе послышался шум – ехала машина с включённой мигалкой. Я зашипел от негодования: этот идиот своей сиреной сейчас спугнёт того, кто внутри дома.       Я подбежал к старенькому «Линкольну». Из машины вылез полный, неухоженный мужчина с трёхдневной щетиной. Габриель собственной персоной. Я пожал ему руку.       - Ну, - прохрипел он, доставая пистолет. – Показывай своего домушника.       - Идём, - позвал я друга к чёрному ходу.       Вместе мы ворвались внутрь. Габриель впереди, я – следом. Вбежав в холл, мой друг неистовым басом взревел:       - А ну выходи с поднятыми руками, мерзавец!!!       «Надо включить свет» - мелькнуло у меня в голове, ибо преступник в темноте мог запросто расправиться с нами, либо банально сбежать.       Нашарив рукой выключатель, я зажёг свет.       - О Боже правый!       Это произнёс Габриель, обнаружив, что стоит в довольно приличной луже крови. Подобных лужиц нашлось ещё несколько, и все они подозрительным образом вели на кухню. В холле же никого, кроме нас, не было.       - Он там, - указал я в сторону кухни, и мы с Габриелем начали медленно продвигаться по заляпанному кровью полу.       - Стефан, держись позади, - предупредил меня друг и неожиданно закричал: - Ты окружён, парень! Выходи с поднятыми руками, или я выстрелю без предупреждения!       Не дождавшись ответа, Габриель зарычал и ворвался в кухню. Я помедлил, и правильно сделал, потому что в следующий момент мой друг с воплем выскочил оттуда как чёртик из коробочки, и, схватив меня за руку, потащил прочь.       - Бежим, Стефан! – в панике кричал он. – Там какой-то монстр!       Сам не зная почему, но я не испугался, наверное, приняв слова друга за шутку.       - Ты что, швабры испугался? – хихикнул я. – Пусти-ка, я сам посмотрю.       - Не ходи туда! – сделал попытку удержать меня Габриель. – Говорю же тебе, там монстр!       - Монстров не существует, - бросил я. – Нужно было сперва свет включить, а то в темноте что угодно может привидеться, - подколол я друга и протянул руку к выключателю.       И надо же так было случиться, что в этот же самый момент Габриель мне отомстил за сказанное. В тот миг, когда я готов был подобно ему рвануть прочь из кухни, увидев то же, что и он, этот проходимец захлопнул дверь. И мне оставалось лишь в ужасе жаться к этой самой двери.       Однако мой страх прошёл сам собой, сменившись изумлением и даже любопытством, как только я разглядел своего вечернего гостя.       Это был никакой не монстр. Передо мною сидел, забившись в угол, пожилой мужчина. Своей неухоженностью и одеждой он походил на бомжа, а грязь и кровь на его голове и ногах добавляли ему сходства с бездомным. Но я никогда бы не назвал его так, поскольку за спиной незнакомца высились огромные птичьи крылья, по-видимому, некогда белоснежные, но теперь запачканные грязью, кровью, и к тому же посеревшие от пыли. Странный крылатый старик при моих попытках приблизиться к нему ещё глубже забивался в угол и угрожающе ворчал подобно кошке. Но, по-видимому, все его раны причиняли ему нестерпимую боль, и он время от времени жалобно постанывал. Я даже заметил в уголках его глаз капельки слёз.       - Габриель! – позвал я, и старик вздрогнул от звука моего голоса. – Не бойся! Иди сюда, взгляни.       Мой храбрый защитник нехотя высунулся из-за моей спины.       - Это, по-твоему, монстр? – усмехнулся я. – Гляди, да это же настоящий ангел! Я почти уверен в этом.       - Правда? – недоверчиво хмыкнул тот. – Какой-то жалкий этот ангел. Старый, худющий, и вообще… Наверняка это радиоактивный мутант, держись от него подальше, а лучше выгони вон. – Он потянул меня за рукав. – Самое время вызывать ФБР.       - Погоди, - вырвал я руку. – Мы должны сами это выяснить. Наверняка он знает английский, и сейчас мы всё про него узнаем: кто он и что с ним случилось.       - О Господи, - простонал Габриель. – А я-то мечтал посмотреть сегодня бейсбольный матч с кружечкой старого доброго пива…       - Принеси мне аптечку, воду в тазу и инвалидную коляску, она в кладовке. Старая, правда, но сгодится, - приказал я Габриелю, и тот, тяжело вздохнув, отправился исполнять мою просьбу.       - Эй, - окликнул я несчастного. – Как тебя зовут, приятель? Моё имя – Стефан, а твоё?       Старик угрюмо взглянул на меня, но тут же отвёл взгляд в сторону и глубоко вздохнул. Я рискнул подойти совсем близко, и это стало моей ошибкой.       Удар крыла был так стремителен, что я не понял даже, когда это случилось. Отлетев к порогу, я застонал от боли в ушибленной спине и не сразу смог подняться на ноги. Подбежал Габриель, таща за собою коляску с аптечкой, и, увидев меня поверженным, хмыкнул и произнёс:       - Вот тебе и беззащитный старичок!       Он поднял меня на ноги.       - Избавься ты от него, - добавил Габриель. – Иначе он скоро избавится от тебя. Хочешь, я пристрелю его? – он поднял свой пистолет.       - Нет! – вскричал я, ни на шутку перепугавшись. – Я не для убийства тебя вызвал сюда! Он не сможет причинить мне что-то посерьёзнее этого. Ты разве не видишь, ему нужна наша помощь! А то, что он меня ударил, я сам виноват. Давай-ка попробуем его успокоить, иначе остановить ему кровь мы не сможем.       - Боже, охота тебе с ним возиться, - проворчал Габриель. – И потом: ну что это за ангел? Его об стенку швырнёшь – и дух вон.       - Прекрати, Габриель, - строго сказал я. – Ты обещал помогать мне при любых обстоятельствах, так что давай, попробуем сперва разговорить его.       Вместе мы подошли к старику на более-менее безопасное расстояние. Тот напрягся, прожигая нас недобрым взглядом блёкло-голубых глаз, и я понял, что ни слова, ни доверия от него не добьёшься. Крови вокруг него становилось всё больше, и я решил не терять драгоценного времени.       - Что ж, друг, - сказал я, открывая аптечку. – Раз не хочешь по-хорошему, придётся спасать тебя по-другому.       - Что ты собираешься делать? – с любопытством спросил Габриель, следя за моими действиями.       Я достал шприц, наполнил его снотворным и установил в специальное устройство, позволяющее выстрелить им с близкого расстояния.       - Ого, - округлил глаза Габриель. – А здорово ты придумал.       Старик, по-видимому, не знал, что такое оружие, поэтому не понимал, что сейчас в него выстрелят. Он всё так же недобро на нас глядел, пока ему в плечо не вонзился шприц. Вскрикнув, он вскочил на ноги и зашипел. Мы опрометью выскочили из кухни и заперли дверь. Но дальше этого дело не дошло – он не собирался за нами гнаться. Видимо, от потери крови бедняга очень сильно ослаб, поэтому тотчас же свалился на пол и вскоре затих. Мы наблюдали за ним из-за приоткрытой двери. Когда стало окончательно ясно, что наш крылатый гость крепко спит, мы без опаски подошли к нему.       - Ты воду принёс? – спросил я Габриеля, склонившись над ангелом.       - Чёрт, извини меня, Стефан, забыл, - повинился он. – Ты закричал, когда он тебя ударил, и я бросился к тебе на помощь.       - Ладно, - простил я его. – Нам нужно отмыть его от грязи – только тогда я смогу обработать ему раны. Давай поднимем его на коляску и прямиком в ванную. И, пожалуйста, не говори, что побрезгуешь. Это всё-таки человек, а не слизень.       - Хорошо, поднимай его, - смирился Габриель. – Но тереть ему спинку я не буду, и не проси.       - Да у нас на это нет времени, - ответил я. – Главное сейчас – остановить ему кровь.       Вместе мы усадили спящего ангела в коляску. Он оказался лёгким, как пушинка, но нам немного мешали его огромные крылья, которые то и дело задевали нас, так что пока мы везли его и раздевали, стали ненамного отличаться от него самого. Пришлось выкинуть в стирку и свою одежду.       Включив тёплую воду, я очень осторожно стал обтирать худое тело ангела. Габриель после всего пережитого вышел покурить. Я опасался, как бы мой лучший друг не предал меня и не вызвал ФБР. Но, как оказалось, мои опасения были напрасными. Габриель, похоже, разделял моё мнение насчёт ангела не показывать его никому – по крайней мере до тех пор, пока я его не выхожу.       Смыв с него грязь, я обнаружил множественные рваные раны на ногах, довольно глубокие, похожие на порезы. Я тут же обработал и перевязал ему ноги – старик даже не дёрнулся, погружённый в глубокий сон. Я было подумал о том, что переборщил со снотворным, как вернулся Габриель и вызвался помочь мне. Я было удивился, но быстро принял его помощь, поскольку огромная рана на голове ангела меня сильно тревожила. И то, что старик не смог мне ответить, вполне могло быть следствием этой раны, полученной, по-видимому, в результате сильного удара. Он так на нас смотрел, когда мы увидели его, что я как медик сказал тогда себе: «У бедняги амнезия». А Габриель ко всему прочему огорошил меня словами о том, что у меня от крыши до первого этажа одна огромная дыра. А я даже и не заметил этого, когда мы искали «убийцу» в холле. Теперь мне стало понятно, откуда у бедняги такие раны на ногах. Он же рухнул, по-видимому, прямо на мою крышу, и, учитывая силу удара, с довольно приличной высоты. Чудо, что он при этом выжил. Но вот голова…       - Габриель, держи бинт и помогай мне, - попросил я друга. Вместе мы обмотали голову толстым слоем бинта, а торчащие пучки белых как снег волос аккуратно уложили на макушке.       - И что теперь? – спросил друг. – В больницу его не отвезёшь.       - Он останется у меня, - твёрдо ответил я Габриелю. – Моего медицинского опыта вполне достаточно для его благополучия. Сейчас пока слишком рано решать его дальнейшую судьбу, к нему должна прежде всего вернуться память и способность говорить, а дальше – поживём-увидим.       - Ну хорошо, я тебе, надеюсь, больше не нужен? – с надеждой спросил Габриель. – Если не возражаешь, я вернусь домой, а то бейсбольный матч очень не хочется пропускать, только дай мне чистую рубашку и пальто.       - Смотри, Габриель, не проговорись кому, - строго наказал ему я. – Эта тайна должна остаться только между нами, понял?       - Понял-понял, не дурак, - подтвердил он и вышел. – Зайду к тебе завтра, проверить, как там дела с твоим ангелом.       - Рубашка в шкафу на втором этаже, пальто на вешалке, - крикнул я вслед и махнул рукой. – Впрочем, ты и так это знаешь.       Полдела было сделано. Я обработал ещё кое-какие мелкие царапины на его теле и руках, отмыл крылья, и тут с ужасом обнаружил, что одно из них, правое, оказалось сломано. Более того, наружу торчал обломок кости ближе к середине крыла. Кровь не сочилась, однако перелом представлял большую опасность: я же не знал, как мне вправить и зафиксировать его. Гипс тут не наложишь, рану не забинтуешь… Однако мне помогла одна книжка из моей библиотеки по болезням птиц. Когда-то моя уже теперь взрослая дочь, учась на ветеринара, чтобы работать на птицеферме, познавала азы этой науки. И по медицинской стороне дела знала всё досконально. Я иногда заглядывал в эту любопытную книгу, но не более того. Я лечу людей, а не животных. И вот теперь она мне как никогда пригодилась. Поскольку крылья моего ангела были больше похожи на ястребиные, я нашёл про ястреба и, быстро пробежав глазами этапы первой помощи при переломе крыла, помчался в ванную комнату.       Прежде всего я должен был остричь пух вокруг раны и промыть её марганцем, затем осторожно вправить кость и смазать рану йодом, после чего наложить марлевую повязку и наложить шину на повреждённый участок. Так как перелом находился на месте сгиба локтевого сустава крыла, его необходимо было выпрямить, к чему я и приступил после того, как вправил на место кость и продезинфицировал рану. В таком положении перелом должен был срастаться. Я успешно изолировал рану толстым слоем марли. Для этого, правда, мне пришлось срезать несколько перьев под переломом, чтобы провернуть марлю. Наложив затем шину, я отошёл, чтобы полюбоваться на проделанную мною работу. Наверно, я первый в мире человек, которому выпала честь лечить ангела. Но сейчас мне было не до гордости. Нужно было подобрать для моего ангела подходящую одежду, но так, чтобы он не обиделся на меня, когда очнётся. Та одежда, которая была на нём, была похожа на хламиду, только очень старую и сплошь в дырах. Я подумал и принёс свою ночную сорочку длиной намного ниже колена – во всяком случае, что-то схожее с традиционным одеянием ангела в ней было. Я сделал прорези для крыльев до самого низа (из-за огромных крыльев иначе было не надеть), а после стянул разрезанную ткань бечёвкой, чтобы потом можно было распустить швы и снять сорочку. Также я принёс свою старую шерстяную кофту и надел её на ангела задом наперёд, застегнув пуговицы на спине, оставив не застёгнутыми только там, где росли крылья. На ноги кроме носков надевать ничего не стал – коляска у меня была с подножкой. Усадив своего гостя, я покатил его в свою комнату. Правда, продвигаться вверх по лестнице пришлось уже без коляски – я взвалил его себе на спину, да так и донёс до спальни.       Уложив его на кушетку и укутав шерстяным одеялом, я начал размышлять, что будет, когда он очнётся, и не правильнее ли было привязать его к кушетке, учитывая то, что он сторонился меня и едва не пришиб. Но, с другой стороны, такое обращение ещё больше отодвинет его от меня, а я так хотел, чтобы он доверился мне!       Я стоял над ним и размышлял, как поступить. Может, позвонить Габриелю и попросить совета? Но он же не психолог, а всего лишь бывший коп, значит, решать придётся самому.       Но пока я решил оставить всё как есть. Если он сбежит – что ж, у меня нет повода его удерживать. Тревожился я только за сломанное крыло. Если он сбежит и попытается взлететь с переломом, страшно подумать, что будет. Взяв себя в руки, я лёг в постель. Дверь на замок я закрыл, кушетка ангела стояла в дальнем углу комнаты, а моя кровать располагалась у окна, так что если мой гость попытается исчезнуть через окно, я это услышу.       Когда я засыпал, на часах было около одиннадцати. Но надо ли говорить, что мой сон был лишь поверхностным? Я даже не предполагал, что буду настолько волноваться за моего подопечного. И когда я пробудился от каких-то непонятных звуков в дальнем углу комнаты, то буквально вскочил с постели. На часах было без пяти час.       Напрасно я волновался о том, что ангел улетит. Он, как видно, был настолько слаб, что, казалось, с трудом шевелил пальцами. Я встал и подошёл к кушетке. Звуки, которые меня пробудили, издавал именно он. Похожие на стоны, они пробирали меня до костей. Несчастный старик тяжело дышал, глаза его были закрыты. Он то распрямлял, то складывал здоровое левое крыло. Я не мог понять – то ли ему снится беспокойный сон, то ли он испытывает сильную боль. Неужели я недостаточно хорошо обработал его раны и в какой-то из них началось воспаление?       Я взял стетоскоп и сунул ангелу под мышку градусник. Всё-таки он человек, хоть и частично, а значит, и температура тела у него должна быть на уровне человеческой. Выслушав его сердце и лёгкие, я пришёл к выводу, что изнутри мой ангел не так уж и здоров, как мне показалось вначале. В сердце прослушивались признаки стенокардии, а в лёгких – довольно сильные хрипы, указывающие на запущенный бронхит. Но не от этого он спал так беспокойно: действие снотворного проходило, и он мог в любую минуту очнуться. И боль своих ран, несомненно, уже чувствовал. Однако я не спешил прибегнуть к помощи обезболивающих препаратов. Откуда я знаю, как они подействуют на подобное существо? Поэтому мне оставалось лишь наблюдать за его постепенным пробуждением и надеяться на лучшее.       Вынув градусник, я обомлел: столбик ртути поднялся выше сорока двух! Значит, нормальная температура тела у ангелов всё-таки выше, чем у людей, иначе он бы сейчас скончался от жара. Если б только к нему вернулась память, сокрушённо подумал я, лечить его стало бы гораздо легче. А сейчас я не знаю даже, нормальна ли для ангела такая высокая температура, или же нет.       В общем, остаток ночи я решил подежурить около него, глядя на его муки и страдая от собственной беспомощности.       Спустя час его состояние резко ухудшилось: он побледнел, начал сильно бить здоровым крылом и словно бы задыхаться, - правда, уже не стонал. Видно, сил уже не осталось. Я запаниковал и хотел уже вколоть ему обезболивающее, но в последний момент остановил себя.       - Да что с тобой такое! – сказал я скорее себе, нежели ангелу. И тут настоящий страх сковал мои мысли. До сего момента я не слишком беспокоился о жизни ангела – нет, беспокоился, конечно, но чисто с профессиональной точки зрения, а тут куда-то вдруг делась вся моя врачебная выдержка. Да, я привык видеть страдания своих пациентов и давно научился воспринимать чужую боль как данность, неизбежным звеном в моей деятельности, к которому неосознанно привыкаешь, когда приходит опыт. И впервые я почувствовал, что звено-то это далеко не бездушно, оно соединяет в себе неотработанный материал человеческих судеб и отдельных историй, к которым врач не имеет права прикоснуться душой, иначе просто-напросто сойдёт с ума от постоянных переживаний и не сможет хладнокровно лечить человека, не оглядываясь на эмоции. И вот сегодня это звено где-то внутри меня порвалось, выпустив на свободу неистовую жажду соучастия, жалости, нежности, утешения, солидарности, и, наконец, любви к тому, кто так нуждался в моей помощи. Однако все эти благородные чувства сейчас заглушало отчаяние. Я не знал, как ему помочь, как облегчить его страдания, ведь сдаться на милость чувствам означало для врача профессиональную гибель. Но так как помочь ему я действительно больше не мог кроме того, что уже сделал, я сдался. Будь что будет, подумал я, потому что подчас даже самые сильные лекарства не могут сделать то, что делает любовь и участие. И решил попробовать.       Странно, но когда я, встав на колени, притронулся к краешку больного крыла, то почувствовал, как будто внутри меня загорелся свет, излучающий безграничную доброту – что-то подобное, насколько я знал, чувствуют люди в момент клинической смерти. Неужели это видит сейчас мой больной ангел? Он умирает? Но ведь ангелы же бессмертны. Но не успел я додумать, как почувствовал, словно вижу мир, как бы это сказать, заново открывшимися глазами. Почему-то вспомнились слова, сказанные кем-то в одном старом фильме: «Ты видишь Истину, отрок!» Своими новыми, внутренними глазами я сейчас действительно видел иной мир, вернее, иную суть этого мира. Мира, где нет ничего плохого, тёмного, страшного, несовершенного. И не понимал, кто передаёт мне эти чувства, или же я сам их создаю. Попробовав придвинуться поближе к моему пациенту, я ощутил, что эти чувства только усилились. Казалось, ещё немного – и я взлечу к небесам подобно этому ангелу, и буду счастлив в этих бескрайних небесах наедине с благодатью. Я собрался с духом и, оставив позади все свои предрассудки, открыл сердце навстречу прозрению, уже не ощущая земной реальности, и видя перед собою только того, кому собирался подарить всю свою любовь и нежность.       Я крепко обнял мятущегося в жару старого ангела и неожиданно для самого себя заплакал, не ощущая никого более близкого себе сейчас, чем он. Кем он был для меня в этот миг? Другом? Братом? Отцом? Дядей? В реальности – никем, а в том мире, где пребывал сейчас я – единственным существом, нуждающимся в моей помощи и защите.       Я плакал, покоряясь той силе, что проснулась во мне благодаря этому крылатому существу, плакал оттого, что оказался в эту минуту самым несчастным и одновременно самым счастливым человеком на земле, приняв под своё покровительство того, кто покровительствует нам, людям. Осознание того, что я в эту минуту ответственен за него, что на самом деле держу его жизнь в своих руках, что было просто невероятно для любого человека, обезоруживало меня перед этим небожителем, создавая между ним и мной единую нить добродетелей, которые, как я понял, я и передавал сейчас нуждающемуся в моей помощи старому ангелу.       Не знаю, сколько времени я простоял рядом с ним на коленях в эйфории собственных чувств, адресованных крылатому незнакомцу, но в какой-то момент он затих, и в моей тёмной комнате стало вдруг светло, как днём. Я поднял голову с края его подушки и увидел вокруг головы ангела яркое золотое свечение. То же свечение, только ослепительно белое, исходило и от его тела, тонкими пучками лучей пробиваясь сквозь одеяло. Крылья же просто сияли, и я вынужден был зажмуриться, чтобы унять резь в глазах. В тот же самый миг в моём сознании будто бы возник чей-то голос, и я догадался, что мой ангел пытается мне что-то сказать. Значит, вот почему он молчал. Это не амнезия, ангелы общаются с помощью мыслей, несколько печально подытожил я, не способный на телепатию. Старик-ангел послал мне всего одно слово. Я не понял, что оно означает, но, кажется, это была латынь. Должно быть, это слово было «Спасибо», поскольку после по созданному им каналу чувств я ощутил такой прилив благодарности старого ангела, что мне захотелось сделать для него всё, что он ни попросит.       На часах было уже пять минут шестого, и я, наблюдая, как свечение моего ангела постепенно угасает, не заметил, как заснул, по-прежнему обнимая своего подопечного. И был абсолютно уверен в том, что теперь он обязательно поправится.