Погоня за тенью.

Юлиан стоял в тени, его плечо ощущало холод металлического стеллажа даже через ткань рубашки. Он не шевелился, лишь наблюдал, как под мигающим светом лампы их фигуры то сливались с тенями, то вновь обретали форму. В этом полумраке каждое движение Артёма и Райны казалось частью странного ритуала — священнодействия, где мерой всего были граммы вещества и человеческие судьбы. Его молчание было красноречивее любых слов. Они чувствовали его взгляд на себе — тяжёлый, оценивающий. Сегодня они работали не на Виталия, не на того далёкого полубога, чья власть казалась незыблемой. Сегодня каждый грамм, каждая доза проходила через его, Юлиана, молчаливое одобрение. Лампа снова мигнула, и в этот миг их тени на стене превратились в единое чудовищное пятно — безликое, всепоглощающее. Когда свет вернулся, Юлиан заметил, как Райна непроизвольно провела рукой по горлу, будто сбрасывая невидимую петлю. Артём же просто замер на мгновение, его обычно уверенные пальцы чуть дрогнули над очередной дозой. В этом мимолётном сбое ритма Юлиан увидел всю хрупкость их положения. Виталий нанял их, платил им, давал крышу — но никогда не касался, не вникал. Пока, сейчас же на кону была не просто очередная партия — проверялись границы новой реальности, где решения принимал он. Юлиан чувствовал тяжесть этой ответственности, как физическое давление в груди. Артём и Райна ещё сохранили в себе что-то человеческое — именно поэтому были уязвимы. Одна ошибка, одна слабина — и Виталий пришлёт своих людей. Тех, в чьих глазах не будет ни сомнений, ни жалости. Тех, кто служит не делу, а исключительно власти. А он? Он станет тем, кто не удержал бразды правления. Кто подвёл не только себя, но и тех, кто доверился ему в этот переходный момент. Райна вдруг подняла голову, её взгляд встретился с Юлианом. В её глазах он прочитал немой вопрос — не о дозах или клиентах, а о том, что ждёт их всех завтра. Юлиан едва заметно кивнул — не в ответ на вопрос, а скорее как подтверждение негласного договора между ними. Он оттолкнулся от стеллажа, ощущая, как холод металла сменяется теплом собственного тела. Игра действительно изменилась, и теперь он должен был играть по новым правилам — не просто исполнять приказы, а принимать решения, за которые придётся отвечать кровью. Чужой или своей — это уже зависело от того, насколько хорошо он усвоил уроки Виталия. Райна двигалась иначе — лёгкой, почти невесомой походкой, её пальцы быстро скользили по стикерам, подписывая дозы с каллиграфической точностью. Она не смотрела на бумагу — её внимание было приковано к невидимым нитям, связывающим людей в этом клубе. Она читала их как открытую книгу: вот этот дрожит не от желания, а от страха; вон тот врёт про «просто попробовать»; а эти двое уже слишком далеко зашли, чтобы остановиться. И в этот момент — почти неуловимо — её взгляд скользнул в сторону Юлиана. Быстро, на грани восприятия, но достаточно, чтобы передать немой вопрос: «Ты всё ещё наблюдаешь? Ты всё ещё здесь, с нами?» Юлиан стоял неподвижно, прислонившись к стеллажу. Он не вмешивался, не давал указаний — просто присутствовал, но в этом молчании был вес. Они работали на него сейчас, не на Виталия с его деньгами и влиянием, на него. И это знание висело в воздухе, осязаемое, как запах нового препарата, который они только что распаковали. Лампа снова мигнула, и на секунду их тени на стене слились в одну — огромную, безликую, поглотившую всех троих. Потом свет вернулся, и каждый снова стал сам собой. Но что-то уже изменилось. Что-то, что нельзя было упаковать в ярлыки или спрятать за старыми маркировками. Юлиан глубоко вдохнул, чувствуя, как холодный воздух наполняет лёгкие. Игра продолжалась. Но правила уже никогда не будут прежними. Юлиан сделал шаг вперед, его ботинок чуть коснулся пола, но Артём заметил это движение. Артём напрягся на секунду, а потом снова спокойно начал работать с дозами. — Ну как, как впечатления? — спросил Юлиан ровным голосом, но в нем чувствовалась профессиональная оценка. Артём ответил, не отрываясь: — Хорошая работа. Легко вводят, но эффект держится долго, клиенты точно захотят еще. Юлиан посмотрел на Райну. Она без лишних слов протянула ему планшет с именами: — Первые тесты — Дарина и Мишель. Уже ждут в черной комнате. В ее голосе была какая-то дрожь, как будто она говорила о приговоренных, а не о подопытных. Юлиан молча изучал список, чувствуя тяжесть момента. Он был не просто надзирателем, а как бы соучастником — тоже заложником этой системы, только чуть свободнее. Каждая доза была испытанием для их навыков и для их лояльности. — Они неплохие, — тихо сказал он, — но честные. Работают не из страха, а потому что верят, я не позволю их просто так использовать. Черная комната встретила их яркими неоновыми огнями. Свет бросал на стены болезненно-яркие блики, создавая сюрреалистичный эффект. Дарина сидела на диване, ее топ переливался, как чешуя, а в глазах блестело предвкушение. Мишель рядом постукивал пальцами и выглядел уверенным, но его расширенные зрачки выдавали его. Райна протянула им капсулы — маленькие, почти невесомые, но с мощным эффектом. — необычно, — сказала Дарина, перекатывая капсулу во рту. — Сначала ничего, а потом — бац! Как удар током перед падением. Мишель засмеялся громко: — Это как если бы твои мысли вдруг стали симфонией! Слушаешь? — Он прижал руку к груди. — Играют прямо здесь. Юлиан сжал кулаки. Эти люди даже не понимали, что стали пешками в опасной игре. А он... должен был решить, стоит ли их жизни его позиции в этой новой реальности. Юлиан стоял неподвижно, его отражение в зеркальном стекле сливалось с тенями чёрной комнаты. За прозрачной преградой разворачивалось действо, напоминающее научный эксперимент: Дарина кружилась в медленном танце, её серебристый наряд переливался под неоном, как чешуя глубоководной рыбы. Мишель сидел, запрокинув голову, его пальцы рисовали в воздухе невидимые узоры. Новый состав работал точно, как швейцарские часы, без сбоев, без перегрузок. Артём приблизился неслышными шагами, его массивная фигура отбрасывала тень на стекло: — Держим на контроле. Если через двадцать минут не проявится побочек — можно считать успехом. — Его голос звучал спокойно, но в уголках глаз пряталось напряжение опытного сапёра, проверяющего сложную бомбу. Техкомната встретила их гудением холодильного оборудования и запахом озонированного воздуха. Райна опустилась на ящик, её тонкие пальцы сплелись в замок — белые костяшки выдавали внутреннее напряжение. Артём прислонился к стене, его поза казалась расслабленной, но внимательный наблюдатель заметил бы, как напряжены мышцы плеч. Юлиан провёл языком по пересохшим губам перед тем, как заговорить: — Слушайте внимательно. — Его шёпот был едва слышен над гудением техники. — Это временное затишье. Виталий не тот, кто долго остаётся в тени. — Он сделал паузу, давая словам осесть. — Вопрос не в том, вернётся ли он. Вопрос — когда и на каких условиях. В воздухе повисло молчание, нарушаемое только равномерным гудением холодильника. Райна подняла глаза — в них читался немой вопрос. Артём же продолжал смотреть в одну точку, но его челюсть заметно напряглась. Юлиан медленно обвёл их взглядом: — Когда это случится — вы должны быть готовы. Не как подчинённые, не как пешки. А как те, кто действительно понимает правила игры. — Он специально сделал паузу, прежде чем добавить: — Нашей игры. Холодильник вдруг замолчал, и в возникшей тишине их дыхание казалось неестественно громким. Где-то за стенами продолжала биться жизнь клуба — смех, музыка, звон бокалов — но здесь, в этой тесной комнате, решалась судьба куда более важных вещей. Райна резко подняла голову, её пальцы непроизвольно сжали край ящика. — Ты действительно веришь, что мы для него что-то значим? — её голос звучал резко, но в глубине глаз читалась тревога. — Мы для Виталия — мебель, функция, он даже взглядом не удостаивает. Юлиан медленно выпрямился, его тень на стене стала больше. — В этом и суть, — его слова падали, как капли в тишине. — Он не замечает ровно до того момента, пока ты не становишься либо проблемой... либо активом. Артём оторвал плечо от стены, его массивная фигура напряглась: — Активом? — в этом одном слове прозвучал целый спектр эмоций — от недоверия до скрытого интереса. Юлиан повернулся к ним лицом, его черты в тусклом свете выглядели резче, старше. — Стать его человеком — значит перестать быть собой, ты больше не ошибаешься, не сомневаешься. Не устаёшь, ты — идеальный механизм, пока не сломаешься. — Он сделал паузу, наблюдая, как эти слова оседают в их сознании. — А ломаются все. Райна отвернулась к стене, её плечи слегка дрогнули. Артём сжал кулаки — старые шрамы на костяшках побелели от напряжения. Тишину нарушил только гул холодильника, вдруг показавшийся неестественно громким. — Тогда как... — Райна начала и замолчала, переформулируя мысль. — Как остаться людьми в этой игре? Юлиан медленно провёл рукой по лицу, словно стирая с него маску. — Быть незаменимыми, но не идеальными. — Его взгляд перешёл с одного на другого. — Держать дистанцию. И главное — всегда оставлять себе путь к отступлению. В его глазах вспыхнуло что-то, что нельзя было назвать надеждой — скорее, холодной решимостью выжить. — Потому что когда Виталий придёт — он не будет спрашивать, он будет брать. Юлиан медленно опустился рядом с Райной, пружины старого дивана жалобно заскрипели под его весом. Он наклонился вперед, локти уперлись в колени, пальцы сплелись в замок. — Слушайте внимательно, — его голос звучал тихо, но с металлической твердостью. — Вы должны стать как те шестеренки, без которых механизм встанет... Но которые никто не замечает, пока они на месте. Делайте свое дело лучше всех, но так, чтобы ваши имена никогда не звучали наверху. Он повернул голову, ловя их взгляды по очереди: — Никаких «особых поручений». Никаких «персональных предложений». Все, что идет не через меня — это ловушка. Четко поняли? Артём ответил молчаливым кивком — его массивная шея напряглась, шрамы на сжатых кулаках побелели. В этом жесте была вся его суть — немногословная преданность. Райна же смотрела на Юлиана с неожиданной мягкостью. Ее пальцы разжали смертельную хватку на коленях. — Мы верим тебе, — она сделала паузу, — но как ты... Как ты выдерживаешь это давление один? Юлиан откинулся назад, его лицо на мгновение скрылось в тени. Когда он заговорил снова, в голосе появилась хрипотца: — Пока вы здесь — я не один в этой игре. Если он заберет вас... — его горло сжалось, — тогда я останусь с пустыми руками, а это... Это я не переживу. Тишина заполнила комнату, густая и тяжелая. Даже гул холодильника казался приглушенным. Артём внезапно хлопнул ладонью по колену, звук громко хлопнул в тишине. — Значит, держим строй, ты держишь нас — мы держим тебя. Ни шагу назад, ни грамма мимо. — В его голосе не было пафоса, только простая солдатская правда. Юлиан кивнул, уголки его губ чуть дрогнули. В этом молчаливом соглашении не было театральных клятв — только голая, израненная, но непоколебимая верность. Та, что рождается не из страха, а из общего понимания: в этой войне они либо выплывут вместе, либо пойдут ко дну, сцепившись в последнем рукопожатии. Юлиан почувствовал их присутствие ещё до того, как они вошли. Лёгкий скрип двери чёрного входа, более резкое движение охраны, едва заметное изменение в шуме клуба — как будто кто-то на мгновение приглушил звук. Он не видел их, но знал — они здесь. Двое. В строгих дорогих куртках без опознавательных знаков. Один — высокий, с холодным невыразительным лицом, другой — коренастый, с привычной полуулыбкой. Мирон. Старый знакомый. Человек, которого Виталий отправлял, когда хотел проверить обстановку, не объявляя официального визита. Он не был посланником, не представлял угрозы сам по себе — но его появление означало одно: с этого момента за Юлианом наблюдают пристально. Юлиан вышел им навстречу в боковом коридоре, как будто случайно пересек их путь. — Мирон, — его голос был ровным, без приветливости, без раздражения. — Неожиданно, брони, если что, уже нет — полный аншлаг. Мирон усмехнулся, но глаза его оставались пустыми. — Да брось, Юлиан. Мы просто зашли, проветриться. — Он огляделся, медленно, оценивающе. — Виталию интересно… как ты справляешься, держишь ли ритм. Последнее слово он произнёс с лёгким ударением, не просто про музыку. Юлиан не дрогнул, не показал ни тени напряжения. Он просто отступил в сторону, жестом приглашая их пройти. — Гуляйте. Атмосфера — свободная. Люди довольны, деньги идут, проблем нет. — Он слегка наклонил голову. — Увидите сами. Мирон задержал на нём взгляд на секунду дольше, чем нужно, затем кивнул и двинулся вглубь клуба. Его спутник — молчаливый, с каменным лицом — последовал за ним. Юлиан остался стоять в коридоре, ощущая, как воздух вокруг словно сгустился. Проверка началась. И теперь всё зависело от того, насколько безупречно работал клуб… и насколько хорошо его люди умели молчать. Мирон едва заметно кивнул своему немому напарнику — тот растворился в толпе, направляясь к бару с деланной небрежностью. Но Юлиан видел, как его глаза сканируют помещение, отмечая каждую деталь: состояние посетителей, выражение лиц охраны, маршруты официантов. Сам Мирон неторопливо двинулся в сторону чёрной комнаты, его шаги были ленивыми, но целенаправленными. Юлиан шёл рядом, сохраняя дистанцию в полшага — достаточно близко, чтобы контролировать ситуацию, достаточно далеко, чтобы не выглядеть сопровождающим. Когда они поравнялись со складом, Артём как раз перекладывал пустые упаковки. Его мощная спина была повёрнута к ним, но Юлиан знал — тот прекрасно осознаёт их присутствие. Их взгляды встретились на долю секунды — в этом молчаливом контакте передалось всё: «Не оборачивайся, не проявляй интереса, работай как обычно». Артём даже не замедлил движений. Его руки, покрытые старыми шрамами, перекладывали коробки с методичной точностью — ни дрожи, ни лишней спешки. Именно так должен выглядеть простой складской работник — сосредоточенный на рутине, равнодушный к происходящему вокруг. У тяжёлой двери в чёрную комнату Райна изучала список на планшете. Свет экрана отражался в её глазах, когда она подняла взгляд и на мгновение замерла, заметив Мирона. Её пальцы непроизвольно сжали планшет чуть сильнее. Юлиан подошёл ближе, его плечо почти коснулось её плеча, когда он произнёс, не шевеля губами: — Особый гость, никаких скидок. Райна ответила едва заметной улыбкой — не радушной, а скорее деловой, такой, какая бывает у официантки, предупреждённой о скряге-клиенте. В этом мимолётном выражении было всё: «Я поняла, ни слова лишнего». Она отвернулась к планшету, пальцы снова заскользили по экрану — уверенные, без дрожи. Мирон между тем остановился у входа, его глаза медленно скользили по помещению, выискивая малейший изъян, малейшую трещину в этом тщательно выстроенном фасаде. Воздух вокруг них казался густым, насыщенным невысказанными вопросами. Каждый в этой сцене играл свою роль: Мирон — равнодушного посетителя, Юлиан — гостеприимного хозяина, Райна и Артём — простых сотрудников. Но под этой гладкой поверхностью скрывалось настоящее танго — где каждый шаг, каждый взгляд, каждое молчание имело значение. Мирон медленно прошел по периметру черной комнаты, его пальцы скользнули по бархатной обивке дивана, будто проверяя на ощупь саму атмосферу. Он остановился у стойки с оборудованием, притворно заинтересовавшись содержимым. — Что-то свеженькое у вас сегодня? — Его голос звучал непринужденно, но глаза продолжали методичный осмотр, выискивая малейшие отклонения от нормы. Райна, не отрываясь от планшета, ответила ровным, почти скучающим тоном: — Всё то же. Возвращение старой формулы. Клиенты довольны, побочек нет. — Ее пальцы продолжали листать электронные страницы с той же размеренной точностью, будто это был самый обычный вечер. Мирон замер, его ноздри слегка расширились — он буквально втягивал воздух, пытаясь уловить малейший след нового состава. — Ну, ну... — Он растянул слова, давая им повиснуть в пространстве между правдой и вымыслом. — Значит, всё "по плану". Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул к Юлиану. В этом взгляде читался невысказанный вопрос: насколько глубоко ты готов зайти в этой игре? — Передать Виталию что-нибудь хочешь? — спросил Мирон, делая вид, что поправляет манжет. Юлиан почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он медленно пожал плечами, сохраняя лицо абсолютно бесстрастным: — Только то, что я на месте. И всё... дышит. — Последнее слово он произнес с едва уловимым акцентом, будто намекая на что-то большее. Уголки губ Мирона дрогнули в подобии улыбки. — Ну что ж, дышите, пока легкие есть. — Он сделал паузу, давая скрытой угрозе осесть в воздухе. — Может, и правда держишь ритм, пока. Они ушли так же незаметно, как и появились — их тени скользнули по стенам и растворились у черного выхода. Но после них осталось ощущение — будто невидимая нить натянулась еще туже, и теперь малейшее неверное движение может привести к ее разрыву. Юлиан остался стоять посреди комнаты, ощущая, как в висках пульсирует кровь. Проверка пройдена. Сегодня, но он знал — это только начало долгой игры, где ставки будут становиться все выше, а границы допустимого — все уже. В тесном закутке за дверью, где пахло пылью и металлом, свет лампы мерцал, бросая тени на стены. Юлиан стоял, наклонившись вперёд, сжимая ладони. Он резко сказал: — Это была проверка. Неофициальная, но настоящая. Его голос был низким и тихим, но каждое слово звучало как удар. Райна прижалась к холодной стене, её глаза были полны тревоги. — Он копал, — прошептала она. — Смотрел так, будто уже всё знает. Юлиан перевёл взгляд на Артёма, который стоял неподвижно, сжимая кулаки. — Знает, что что-то есть, — продолжил Юлиан. — Но пока не знает, что именно. Если дрогнете, покажете страх — станете его. Артём сжал зубы, но ничего не сказал. Райна закрыла глаза, глубоко вдохнула и кивнула. — Что делать? — спросила она. — Работать, — ответил Юлиан. — Как будто за вами никто не следит., без героев, без лжи, честно, тихо, незаметно. Он добавил тише: — Я буду вас прикрывать, пока могу. Пауза. И вдруг его голос дрогнул: — Но если он решит, что вы нужнее, чем я... Юлиан замолчал, пауза длилась вечность. — Тогда мне придётся выбирать.

***

Ночь наконец свернулась в усталую тишину. Клуб, ещё несколько часов назад наполненный гулом голосов, музыкой и приглушёнными сделкаами, теперь стоял тёмным и безмолвным. Последние огни погасли, оставив после себя лишь пустые бутылки да тяжёлый запах табака, впитавшийся в стены. Юлиан вышел на улицу, и холодный воздух ударил ему в лицо, будто пытаясь привести в чувство. Но усталость была глубже — она сидела в костях, в каждом мускуле, натянутом как струна. Его глаза, обычно такие острые и внимательные, теперь казались потухшими, налитыми свинцовым оттенком бессонницы. Город вокруг дышал тяжело, словно и сам был измотан — где-то вдали гудел мотор, редкие прохожие шаркали ногами по асфальту, а свет фонарей дрожал в предрассветной дымке. Он шёл медленно, почти механически, каждый шаг отдавался глухим гулом в висках. Мысли путались, накатывали обрывками — сегодняшний разговор, взгляды, слова, которые, возможно, уже долетели до не тех ушей. Он мечтал только об одном — о тишине. О темноте своей квартиры, о кровати, где можно хотя бы на час забыться, утонуть в пустоте, где нет ни расчётов, ни страха, ни этой вечной игры на грани. Но когда он подошёл к двери, его тело вдруг напряглось само собой. Что-то... было не так. Не явное, не кричащее. Но его нервы, заточенные годами опасности, дрогнули. Слишком тихо, слишком... правильно. Дверь была закрыта, как всегда, ничего не сдвинуто, не тронуто. Но он знал — кто-то был здесь. Кто-то, кто постарался сделать так, чтобы ничего не нарушало видимость порядка. И запах. Тонкий, едва уловимый шлейф чужого присутствия. Табачный дым, но не его — более резкий, дешёвый. И под ним — лёгкий оттенок парфюма, нарочито мужского, слишком настойчивого, того, что носят, чтобы перебить другие запахи. Юлиан замер, кровь в висках застучала громче. Медленно, почти бесшумно, он вставил ключ в замочную скважину. Но не повернул его сразу — сначала прислушался. Тишина, но не пустая. Там, за дверью, могло быть всё что угодно, нустота. Он сжал зубы, почувствовав, как холодный пот скользит по спине. И осторожно повернул ключ. Юлиан зашел в квартиру и сразу почувствовал себя как в ловушке. Темная, тихая, воздух такой, будто его уже кто-то выдохнул. Дверь он закрыл почти бесшумно, но даже легкий скрип петли показался ему криком. Сердце стучало как бешеное, казалось, сейчас разорвется. Каждый удар отдавался в голове, горле и холодных пальцах. Свет включать не стал. Его глаза, привыкшие к темноте, видели все как обычно: мебель, тени в углах, окно за шторами. Все на своих местах, но что-то не так. Вдруг взгляд упал на черную точку в углу потолка. Маленькая, незаметная, мертвая. Камера, она смотрела на него пустым стеклянным глазом. Юлиан резко вдохнул, в груди кольнуло, зрачки сузились. Рука сама потянулась к тумбочке, где раньше лежала ложка для обуви. Хотел взять что-то острое, но тумбочка была пуста. Тень, шорох, движение в темноте. Юлиан рванулся в сторону, взмахнул ключами вложив в это всю злость и страх. Металл звякнул и замер. Его запястье схватила холодная, сильная и безжалостная рука. Голос прозвучал внезапно, но в этой внезапности была жуткая закономерность — как последний щелчок замка перед тем, как капкан захлопнется. — Тебе стоило быть внимательнее. Фраза повисла в воздухе, окутывая комнату, словно паутина. Голос был спокойным, почти дружелюбным, если бы не ледяное спокойствие, за которым скрывалось нечто неуловимо опасное. Юлиан сразу всё понял. Не по звуку — по тому, как волосы на затылке встали дыбом, как желудок сжался в ледяной комок, как тело, измождённое усталостью, вдруг наполнилось адреналином до самых кончиков пальцев. Алексей. В следующий момент мир взорвался светом. Яркий, резкий, он ударил по глазам, как нож. Юлиан инстинктивно зажмурился, но было поздно — перед глазами поплыли чёрные пятна, кровавые разводы, остаточные изображения. Он пошатнулся, рука непроизвольно потянулась к стене в поисках опоры, но наткнулась только на пустоту. Когда зрение постепенно вернулось, перед ним стоял он. Высокий, почти на голову выше Юлиана, в длинном тёмном пальто, которое казалось частью ночи, пришедшей в комнату. Лицо — бледное, словно выточенное из мрамора, без единой эмоции. Только в уголке губ — едва заметная искривлённость, намёк на что-то. Но это не была улыбка, это было предупреждение. Алексей стоял расслабленно, руки в карманах, но в этой расслабленности была мощь хищника, уверенного в своей силе. Его глаза — холодные, серые, как утро перед штормом — смотрели сквозь Юлиана, будто он уже был не человеком, а просто обстоятельством, которое нужно решить. — Я ждал тебя, — сказал Алексей. Голос был тихим, но каждое слово падало, как камень в бездонный колодец, и эхо от них било по нервам. Юлиан почувствовал, как по спине пробежал холодный пот. Он знал — игра только начинается и шансов на победу почти нет. В следующий момент всё изменилось. Чужая рука ударила Юлиана в грудь, и он отлетел назад, как мешок с картошкой. Его тело врезалось в кухонный стол с таким грохотом, что казалось, кости вот-вот сломаются. Боль пронзила его спину, и он зашипел, как раненый зверь. Инстинктивно схватив первую попавшуюся кружку, он швырнул её в Алексея. Он ударил ногой в колено Алексея, заставив того пошатнуться. Вложив всю свою ярость в кулак, Юлиан врезал ему прямо в лицо. Ноздри Алексея хрустнули, кровь брызнула на лицо Юлиана. Он тяжело дышал, его глаза горели дикой злобой. Но Алексей не собирался сдаваться. Он бросился вперёд, как лавина, и его кулак врезался в лицо Юлиана. Тот почувствовал, как его череп загудел, мир перед глазами закружился, и кровь хлынула из носа. Алексей резко врезал Юлиану по голени, как будто сломал сухую ветку. Юлиан почувствовал дикую боль, которая сковала всё тело. Он не успел даже закричать, как колени подкосились, и он рухнул на пол с глухим стуком. Алексей, как машина, без раздумий врезал Юлиану коленом в солнечное сплетение. Тот даже не успел вдохнуть — воздух вырвался из лёгких с хрипом. Боль пронзила всё тело, и на секунду Юлиан потерял сознание. Но Алексей тут же схватил его за волосы и поднял, как тряпичную куклу. Алексей с размаху ударил Юлиана в челюсть. Челюсть хрустнула, зубы сцепились, разрезав язык, кровь хлынула на подбородок, шею и пол. Перед глазами у Юлиана мелькали красные, белые и чёрные вспышки. Алексей ударил его прямо в переносицу. Нос захрустел, и боль взорвалась в голове, как молот. Слёзы смешались с кровью, и Юлиан уже не чувствовал своего лица — только липкую влагу. Алексей продолжал бить, каждый удар был точным и безжалостным. Это была не ярость, а просто работа. Юлиан уже не сопротивлялся. Его тело стало тяжёлым и безвольным, но удары сыпались, как град. Боли он уже не чувствовал — только эхо где-то на задворках сознания. — Всё. Одно простое слово, спокойное, окончательное. Как приговор. Алексей внезапно рванул вперед, как тень, готовая схватить кого-то. Его рука вытянулась, пальцы раскрылись, как у паука, который готовится напасть. И он напал, на горло. Пальцы Алексея сжали шею Юлиана с такой силой, что казалось, будто они вгрызаются в плоть. Ногти оставили кровавые следы. Юлиан попробовал вырваться. Сначала это было чисто инстинктивно, он дергался, как безумный, его ногти царапали запястье Алексея, но хватка только усиливалась. Воздух закончился, Юлиан начал задыхаться. Гортань сжалась, легкие судорожно пытались вдохнуть, но ничего не получалось. Совсем ничего. Перед глазами Юлиана потемнело, он почувствовал, как сознание ускользает. Тело стало тяжелым, сердце колотилось все быстрее, а потом... остановилось. Алексей наклонился ближе, его дыхание было спокойным, как у человека, который делает что-то обычное. — Тихо, — прошептал он и сжал еще сильнее. Юлиан перестал сопротивляться. Его руки опустились, пальцы разжались. Кровь заливала его рот, капая на пол. Боль уже не чувствовалась, только тупая пустота. Внезапно хватка ослабла, но не по воле палача, а как пружина, которая разжалась ровно настолько, чтобы жертва осознала неизбежность конца. Кровь, густая и тёплая, наполнила рот Юлиана, переливаясь через губы и падая на пол тяжёлыми алыми каплями. Боль исчезла, осталась лишь звенящая пустота в ушах и медленное, тягучее понимание того, что всё кончено. Алексей схватил Юлиана за волосы и резко дёрнул. Голова запрокинулась с хрустом позвонков, глаза закатились, обнажая мутные белки. Но в этот момент Юлиан увидел лицо Алексея. Холодное, гладкое, как ледяная глыба. Без единой морщины напряжения, без тени ярости — только спокойная, почти скучающая решимость палача, выполняющего рутинную работу. — Ты сделал свой выбор, Юлиан, — голос Алексея прозвучал хрипло, словно сквозь слои пепла и крови. — И он был неправильным. Боль вспыхнула снова, но уже не острая, а глухая, разливаясь от корней волос по всему черепу, будто кто-то вбивал под кожу раскалённые гвозди. Кровь стекала по лицу, смешиваясь с потом, заливая глаза, капая на уже красный, липкий пол. Юлиан понял, это не драка, не наказание, это ритуал. — Мы могли решить всё миром, — Алексей наклонился ближе, и Юлиан почувствовал его дыхание — тёплое, ровное, как у спящего зверя. — Но ты решил по-другому. Теперь мне придётся делать это... более жёстко. В последний момент хватка исчезла. Юлиан упал на пол, грудью на холодный кафель, и мир взорвался болью. Лёгкие, пересохшие, спазмированные, рванулись за воздухом, и каждый вдох был как нож — рваный, хриплый, наполненный кровью и ужасом. Тело билось в конвульсиях, мышцы сокращались сами по себе, пальцы царапали пол, оставляя кровавые полосы. Он пытался вдохнуть — жадно, как утопающий, — но воздух не шёл. Горло было раздавлено. Лёгкие — пусты, сознание — на грани. Алексей стоял над ним, наблюдая, как жизнь вытекает из Юлиана капля за каплей. И ждал, пока не закончится, пока не станет тихо. Алексей выпрямился, и его тень накрыла Юлиана, словно саван. В углах комнаты мерцали крошечные красные огоньки — камеры, которые до этого момента были невидимы, теперь смотрели на них своими безликими стеклянными глазами. — Как ты мог заметить, — голос Алексея был мягким, почти заботливым, если бы не ледяная нотка в его тоне, — теперь в твоём доме установлены камеры. И не только там, где ты можешь их увидеть. Он наклонился вперёд, его ладонь легла на спинку стула рядом, пальцы сжали дерево так, что суставы побелели. — Не трать время. Ты их не найдёшь. — Попробуешь — я приду снова. И тогда… всё будет хуже. Юлиан молчал. Его дыхание было тяжёлым, хриплым, каждый вдох давался с трудом, словно грудь сдавливали невидимые тиски. Слова Алексея врезались в его сознание, как гвозди, каждый слог отдавался пульсацией в висках. Угрозы висели в воздухе, осязаемые, как запах крови, которая всё ещё сочилась из его разбитого рта. Алексей выждал, давая каждому слову проникнуть в самое нутро. — За каждое своё действие ты теперь несёшь ответственность. Он сделал шаг вперёд, и свет от лампы упал на его лицо, высветив жёсткие скулы, тонкие губы, холодные глаза. — Но это будет не та ответственность, к которой ты привык. — Это будет личная расплата. Юлиан вдруг рассмеялся. Тихо, хрипло. Смех вышел с подкашливанием, с хрипом, с кровью на губах. Его губы дрожали от боли, но он не смог удержаться — сарказм вырвался наружу, как последний акт неповиновения. — О, господин полицейский… — голос был разбитым, но язвительным, как ржавое лезвие. — Вы такой благородный, прямо золото с погонами. Он плюнул кровью на пол, затем поднял голову, глядя на Алексея сквозь мутную пелену боли. — А мусор всегда остаётся мусором. На его шее уже проступали тёмные пятна — следы пальцев, которые ещё несколько минут назад сжимали его горло. — И ведь ты… даже не стыдишься. — Юлиан выдохнул, и в этом выдохе была вся горечь, вся ненависть, всё отчаяние. — Ты такой же гнилой, как этот город, в котором мы все сдохнем. Он ждал удара. Ждал, что Алексей взорвётся, что кулак врежется в его лицо снова, что боль станет последним, что он почувствует. Но удара не последовало, только тишина. Алексей стоял над ним, не двигаясь. Его лицо оставалось каменным, но в глазах… Что-то мелькнуло, что-то, что Юлиан не мог распознать. Раздражение? Усталость? Или… что-то ещё? Они смотрели друг на друга — один на полу, разбитый, окровавленный, но не сломленный; другой — стоящий над ним, властный, неумолимый, но в его взгляде вдруг появилась трещина. Мгновение и оно прошло. Алексей развернулся и направился к выходу, его шаги гулко отдавались по полу. — Увидимся, Юлиан, — бросил он через плечо, не оборачиваясь. Дверь открылась и закрылась. Юлиан остался один, с камерами, с кровью. С обещанием, которое теперь висело над ним, как лезвие гильотины.

***

Кабинет начальника, поздний вечер, лампы тускло светят, в воздухе — напряжение. Громов сидит за столом, устало потирая лоб, перед ним — Алексей, суровый, мрачный, с глазами, полными темноты и чего-то почти маньячного. — Ты хочешь, чтобы я закрыл глаза на твою инициативу? — медленно говорит Громов. — На твои «внепротокольные» методы, на скрытые камеры, на незаконную слежку, ты в своём уме, Алексей? Алексей не двигается. — Полгода назад пропала Настя Осипова, перед этим — Марина Пекарская. Я насчитал девять девушек за последний год, связанных с заведениями Виталия, всё "случайные" исчезновения, все "сложные" семьи, ни одного обвинения, ни одного ареста, ни одного допроса. — И ты думаешь, ты всё изменишь? Один? — Громов наклоняется вперёд. — Ты понимаешь, что за ним стоит? Алексей открывает папку, достаёт фото. — Это запись с подъезда, девочка уходит в ночь, на следующее утро — её нет, её вещи в ломбарде, телефон — сожжён. Камеры у клуба — «сломались». — Мы оба знаем, что они не ломаются просто так. Громов молчит. — Вы говорили, что система гниёт, что никому нельзя доверять. Так вот — дайте мне работать по вашим же правилам, — Алексей кидает фото на стол. — Или забирайте мой жетон. Тишина, тяжёлая, глухая, только щёлчок часов в углу. Громов выдыхает, берёт стакан с чаем, долго смотрит на него, потом поднимает взгляд. — Тебе дадут три месяца, ты никому об этом не говоришь. Работаешь вне официальной структуры, но под моим контролем, если сорвёшься — я не спасу тебя и не буду пытаться, ты не существуешь для прокуратуры, ни для кого, понял? Алексей кивает. — Мне не нужно спасение, мне нужна правда. Громов отворачивается к окну, там, в отражении, он видит, как Алексей встаёт и выходит, даже он — видавший многое — ощущает. — Господи, прости нас, если он дойдёт до конца. Юлиан с трудом приподнимается на локтях, лицо разбито, губы трескаются от пересохшего дыхания, нос всё ещё кровит, он кашляет, и звук отдаётся глухим эхом в груди. Алексей сидит в кресле, вытирает носовым платком свою бровь — теперь уже запёкшуюся от крови. Он смотрит на Юлиана пристально, спокойно, будто разглядывает не человека, а загадку, которую нужно решить. — У тебя была возможность, ты мог выбрать сторону, но ты решил быть между, — голос его низкий, усталый, без пафоса. — А между — значит ничей, а ничей — значит мертвец. Юлиан усмехается сквозь боль, сморщившись, словно смех тоже причиняет боль. — И ты — кто, Алексей? Ангел правосудия? Сраный мессию играешь? Ты просто коп, который слишком поверил, что он не коп. Алексей встаёт, не угрожающе — просто спокойно. Подходит ближе, становится на колени рядом с Юлианом, его голос становится ниже, холоднее. — Меня не учили быть добрым, меня учили дожимать. Ты думаешь, я хочу контролировать тебя? Нет, мне просто нужно, чтобы ты сломался раньше, чем тебя сломает Виталий. Потому что он не задаёт вопросов, он просто хоронит. Юлиан сжимает зубы. — Я не его и не твой. Он поднимается, отряхивается, бросает что-то на стол, телефон. — Твоя жизнь теперь зависит от того, что ты будешь делать с этим. Ты жив пока ты полезен, только пока, не делай из этого ошибку. Он уходит так же бесшумно, как и появился. Дверь за ним не хлопает — она закрывается с пугающей точностью, Юлиан остаётся один, в полумраке, он тяжело дышит, кровь на полу, боль во всём теле. И — гнев, чистый, выжигающий гнев.