Погоня за тенью.

Вертилон — город, который никогда не спит. В дневное время это обычный город, который ничем не выделяется. Улицы заполнены людьми, спешащими на работу, кафе открываются к полудню, а в парках гуляют семьи с детьми. Но с наступлением темноты Вертилон преображается. Он оживает. Неоновые вывески загораются, словно сигнальные огни, привлекая тех, кто ищет адреналин, музыку и бесконечную ночь. Улицы наполняются ритмом басов, доносящимся из клубов, смехом, шёпотом заговорщиков и звоном бокалов. Здесь каждый найдёт что-то своё: Элитные лаунж-бары, где можно насладиться коктейлями с видом на мерцающий город; подпольные техно-клубы, спрятанные в старых промышленных зонах, где музыка бьёт в грудь, а танцы длятся до рассвета; тайные джаз-клубы, где в дыму сигар звучит саксофон, а время словно останавливается; гигантские торговые центры, открытые даже глубокой ночью, где можно купить всё — от дизайнерской одежды до вещей, о которых не говорят вслух. Туристы приезжают сюда за острыми ощущениями, за свободой, за тем, чтобы на мгновение почувствовать себя частью этого безумного карнавала. Они уезжают, унося с собой воспоминания о ночах без сна, о людях без прошлого, о моментах, которые нельзя повторить. Но коренные жители знают правду. За всей этой яркой мишурой, за блеском неоновых огней скрывается другой Вертилон. Тот, где тени на стенах шепчут слишком много, где в переулках исчезают те, кто задал не те вопросы, где даже самый громкий смех может оборваться слишком резко. Город никогда не спит. Но иногда лучше бы спал. Он осознал это раньше, чем научился бояться. Для Юлиания Вертилон был не просто местом. Это была живая, дышащая и хищная сущность, город не скрывал от него своих законов, не притворялся добрым. Он смотрел на мальчика слишком пристально, ещё когда тот был маленьким и бегал по переулкам, где стены шептали на языке ржавых труб и разбитых фонарей. Другие дети боялись темноты. Он — нет. Потому что знал: настоящая тьма приходит не с ночью. Она жила здесь всегда — в улыбках незнакомцев, в слишком лёгких деньгах, в том, как быстро исчезали те, кто задавал вопросы, город не убивал, он поглощал. И Юлианий принял это. Не с покорностью, нет. С холодной ясностью, как принимают правила игры, в которой уже нельзя отказаться. Он видел, как Вертилон менял людей, одних — медленно, по капле высасывая из них свет. Других — резко, за одну ночь, оставляя лишь пустые глаза и дрожащие руки. Но он не станет ни тем, ни другим. Потому что понял главное: чтобы выжить здесь, нужно быть гибким, как сталь, и тихим, как тень. Нужно знать, куда смотреть, а когда — притворяться слепым. Нужно улыбаться, когда надо, и исчезать ровно в тот момент, когда воздух начинает пахнуть железом. Юлианий не любил Вертилон. Но он уважал его. И город, казалось, отвечал ему тем же. Пятое отделение полиции города: фасад справедливости. Здание сияло, оно было совсем не похоже на старые участки на окраинах, которые были потрёпаны временем, пропахли потом, пылью и усталостью. Нет, отдел №5 блестел, как витрина дорогого магазина. Стеклянные двери, отполированные до зеркального блеска, отражали прохожих с искажёнными, почти карикатурными лицами. Вывеска была не из потускневшего металла, а из неоновых букв, которые горели даже днём, словно напоминая: «Мы всегда на виду». Внутри пахло кофе и дорогим деревом. Контраст с уличной жарой был настолько резким, что на секунду перехватило дыхание. Пол был безупречным мрамором без единой царапины, стены были обшиты панелями из тёмного дуба, на которых висели не пожелтевшие благодарности от жителей, а лаконичные сертификаты в строгих рамках. Даже воздух здесь казался очищенным, лишённым той тяжести, которая висела над остальным городом. Сотрудники двигались как отлаженные механизмы — ни лишних слов, ни замедлений. Их форма сидела на них идеально, без единой складки или потёртости. Их улыбки были безупречными — достаточно тёплыми, чтобы вызвать доверие, но без намёка на фамильярность. Юлианий провёл языком по сухим губам. Он знал, что чистота — лучшая маскировка. Грязь можно смыть. Кровь можно оттереть, но безупречность... Она заставляла людей сомневаться в своих подозрениях. «Разве могут в таком месте твориться тёмные дела?» Отдел №5 не просто работал на правосудие. Он продавал его. И самый дорогой товар всегда упаковывают в красивую обёртку. В комнате было холодно. Чтобы перебить запах пота и страха, свет от неоновых ламп резал глаза, а все поверхности блестели. Каждый взгляд казался подозрительным, каждое движение — было осторожным. Полицейские смотрели на него не как люди, а как сканеры. Они изучали его лицо, одежду, руки, искали слабину. Улыбки у них были холодные, как у хищников, которые почуяли добычу. Один из них, здоровяк, медленно облизнулся, представляя, как заставит его заговорить. Стул в комнате был на пару сантиметров ниже обычного, чтобы человек чувствовал себя маленьким и униженным. Стол перед ним был пустой: ни папок, ни диктофона, только зеркало, в котором он видел своё отражение. «Они ждут, что я сам себя сдам», — подумал он. Тишина была гнетущей. Но он знал, что это их тактика, они ждали, что он заговорит, начнёт нервничать, попросит воды или закурить. Юлианий расслабился, стараясь выглядеть уверенным. Но не потому, что был невиновен, потому что все улики он уже уничтожил. Его пальцы на коленях не дрожали, дыхание было ровным, как у спящего. Он видал хищников и похуже, чем эти переодетые копы. Город его научил: Молчание — тоже оружие. В глубине, за холодным металлическим стулом и пристальными взглядами полицейских, которые словно пытались проникнуть в его мысли, скрывался другой страх. Он ощущался как тяжёлый груз, словно спрессованный пепел. Имя Виталия эхом отдавалось в висках. Юлианий почти физически чувствовал, как его спину сверлит взгляд Виталия, полный тишины. Этот взгляд был направлен на тех, кто провинился, прежде чем... Стоп. Он резко оборвал эту мысль, но было уже поздно. Пальцы сами собой сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Боль — хороший якорь, она вернула его в допросную, к скрипучему флуоресцентному свету и запаху дезинфекции, который перебивал тонкий аромат чьего-то дорогого одеколона. Время текло странно — то растягиваясь в бесконечность, то сжимаясь в мгновения. Часы на стене, если они вообще были, тикали где-то за гранью его восприятия. Он погрузился в свои мысли, в этот липкий кокон размышлений, где каждое «если» рождало новые ужасные варианты: Если он промолчит... Полиция не отпустит. Они будут копать, пока не найдут что-то, за что можно зацепиться. Если соврёт... Виталий узнает, он всегда узнаёт. Если скажет правду... Губы сами собой скривились в подобие улыбки, правда, смешно, как будто в этом городе она что-то значила. Громкий хлопок двери вырвал его из лабиринта мыслей. Он даже не вздрогнул — годы в Вертилоне научили его не показывать испуг. Вместо этого он медленно, почти лениво поднял голову, встретившись глазами с вошедшим. Его поза говорила сама за себя: спина расслаблена, ноги слегка расставлены, пальцы спокойно лежат на коленях, идеальная мимикрия невиновности. Но где-то внутри, в самой глубине, где даже город не мог достать, что-то сжималось в ледяной комок. Он был готов к их вопросам. Но был ли он готов к тому, что Виталий уже знает? Дверь с грохотом захлопнулась, и Юлианий медленно поднял голову. В дверном проёме стояла фигура, которая, казалось, заполнила собой всё пространство. Воздух в комнате стал гуще и тяжелее, наполнившись запахом дорогого кожаного ремня и холодного металла. Флуоресцентные лампы, до этого тускло мерцавшие над головой, отбрасывали резкие тени, превращая лицо незнакомца в живую маску власти. Это был Алексей Иванович Смирнов, майор. Он стоял, слегка наклонив голову, изучая Юлиания, как хирург изучает тело перед операцией. Его глаза — не просто выразительные, а ледяные, прозрачно-серые, как озеро перед бурей — не мигая, смотрели на Юлиания. В них не было ни гнева, ни раздражения — только чистый, неразбавленный интерес, и от этого становилось ещё страшнее. «Виталий бы так не смотрел», — мелькнула предательская мысль. — «Виталий хотя бы дал бы понять, за что умру». Майор медленно разжал папку, и Юлианий заметил, что его руки, крупные, с чётко прорисованными сухожилиями и коротко подстриженными ногтями, были отточены и смертельно точны. Ни одного лишнего движения, ничего, что могло бы выдать эмоции. Даже нашивки на его форме сидели слишком идеально, будто пришитые специально для этого момента. — Юлианий, — голос майора был низким, бархатистым, как звук закрывающейся тюремной двери. — Мы ждали тебя. Губы майора дрогнули в чём-то, что должно было быть улыбкой, но глаза оставались мёртвыми. В них отражалось лицо Юлиания — бледное, с чуть расширенными зрачками, но всё ещё непроницаемое. Где-то в глубине, под рёбрами, что-то ёкнуло, это не был страх — нет, страх был бы проще, это было понимание. Игра только началась, и майор Смирнов не проигрывает. Юлианий сразу почувствовал, что майор напряжен. Это было как перед грозой — воздух вибрировал, и у него на затылке слегка покалывало. Майор стоял прямо, подбородок чуть вверх, кулаки на столе. Но было что-то странное: его левый глаз чуть дергался. «Он явно что-то скрывает», — подумал Юлианий. Он начал присматриваться: Дыхание майора было ровное, но глубокое, как будто он старался себя контролировать, губы поджаты, будто он сдерживал слова. Пальцы вцепились в край стола так, что костяшки побелели. Это было не просто строгость полицейского. Это было что-то совсем другое. «Они явно в панике», — понял Юлианий. Не просто переживают — они реально боятся. Иначе зачем посылать такого майора, холодного и расчетливого, на допрос к обычному клубу? «Что они знают? Что их так пугает?» — мелькнуло у него в голове. В памяти всплыли обрывки: Виталий никому не доверял, странные звонки за закрытыми дверями, исчезновения людей. «Если они так вцепились в меня, значит, им не хватает последней части пазла», — догадался Юлианий. Но в глазах майора было что-то личное, за этой ледяной маской. «Он не просто выполняет приказ, он в этом замешан», — понял Юлианий. Он выдохнул, игра поменялась. Теперь это была не просто попытка выбить из него инфу. Это была охота. И он, сам того не зная, стал либо добычей... ...либо наживкой. В комнате стояла такая тишина, что можно было услышать, как муха пролетает. Она давила, как тяжелый пресс, пока вдруг не разорвалась. — Ты вообще понимаешь, что натворил? — голос Алексея звучал низко и вибрировал, как натянутая струна. В нем не было крика, но каждое слово падало, как гиря. Юлианий почувствовал, как по спине пробежал холодок. Но его лицо осталось каменным, только краешек губ дрогнул — легкая тень улыбки, насмешливая и холодная. Он поднял глаза. Серебристые глаза майора были как ледяные озера, в которых можно было разглядеть тьму. — А что я натворил, Алексей Иванович? — его голос звучал мягко, почти невинно, но за словами чувствовалась сталь. — Я просто отработал смену в клубе и вернулся домой. А вы... Он специально замедлил речь, чтобы пауза повисла в воздухе. — ...со своими людьми ворвались ко мне, как будто я зверь, которого нужно загнать в клетку. Внутри у Юлиания все сжалось. Гнев, обида, страх — все это клокотало внутри, но он не дал им вырваться наружу. Только руки. Они лежали спокойно на столе, но на секунду пальцы сжались — белые от напряжения. "Слишком долго", — подумал он и тут же расслабил их, вернув себе контроль. Алексей заметил это. Он не улыбнулся, но его веки слегка сузились, как будто он запомнил эту слабость. — Ты думаешь, это игра? — его голос стал тише, но жестче. — Ты думаешь, я просто так трачу на тебя время? Юлианий не ответил, он просто наблюдал. Алексей потер переносицу и резко вздохнул. Это был жест не усталости, а раздражения и бессилия. "Они ничего не имеют", — промелькнуло у него в голове. "Они хватаются за соломинку". Но майор не сдавался. — Ты не понимаешь, во что вляпался, — его голос сорвался, и на мгновение в нем промелькнул страх. Не за себя, а за что-то большее. И тогда Юлианий понял, это не просто допрос. Это отчаянная попытка что-то остановить. И он... Он — ключ. Комната вдруг стала тесной — стены будто сжали её, свет от ламп бил в глаза, превращая каждую секунду в испытание. — Ты не понимаешь, насколько всё серьёзно. Алексей говорил спокойно, но в его голосе появилась стальная решимость. — Обычные люди в таких ситуациях не оказываются. Обычно их приводят в обычный участок. Юлианий почувствовал эти слова как холодный нож у горла. Майор не орал, не угрожал. Но его глаза, серебристые и бездонные, заставляли его сердце биться быстрее. «Он не просто допрашивает — он проверяет меня». Юлианий поёрзал на стуле, стараясь выглядеть небрежно и вызывающе. Он взъерошил волосы — жест напряжения, раздражения и… защиты. «Хочу домой. Хочу, чтобы вся эта хрень закончилась». Но Алексей не унимался. Теперь его голос стал мягче, почти как у отца, но в этой фальшивой теплоте было что-то пугающее. — Мы можем помочь, если ты будешь с нами сотрудничать. «Сотрудничать?» Юлианий скривился, не сумев скрыть свою реакцию. Они что, думают, он испугался? Что он поверит в этот жалкий спектакль? Внутри него вскипела ярость — горячая, слепая и разрушительная. Но снаружи он оставался невозмутимым. — Алексей Иванович, — его голос звучал почти сочувственно, но внутри него звенел лёд. — Вы так стараетесь… Мне даже жаль вас. Майор замер. Его веки дрогнули, губы сжались. «Попался». Юлианий знал эту реакцию. Раздражение, бессилие, ярость. Но майор быстро взял себя в руки. — Ты играешь с огнём, — его голос снова стал жёстким. — И ты не знаешь, кто держит спички. Юлианий усмехнулся. «Вот и правда». Но правда была в том, что он уже горел. И единственный выход — сжечь всё дотла. Тишина в комнате взорвалась, как крик в пустом подъезде. — Мы всё понимаем, — мягко сказал Алексей, как будто пытался успокоить зверя перед уколом. — Я понимаю, ты боишься, — продолжил он. Юлианий почувствовал, как внутри всё сжалось — не от страха, а от отвращения. — Боишься? — его глаза сузились, впиваясь в лицо майора. — О вашем клубе ходит много ужасных слухов, — продолжал Алексей, добавляя ложное сочувствие. — Говорят, там творится ужас с самого открытия. Каждое слово жгло, как кислота. Юлианий тихо рассмеялся — сухо, пусто, как шелест мёртвых листьев. — Мы обеспечим безопасность тебе и твоим близким, если тебе угрожают, — закончил Алексей. Юлианий медленно поднялся со стула. Его движение было плавным, но опасным, как тигр перед прыжком. Он подошёл ближе, вплотную, так что майор инстинктивно откинулся назад. — Да? — спросил Юлианий тихо, но в его голосе звенела сталь. — Обеспечите безопасность? — повторил он. Пауза была глубокой и смертельной. — Если бы это было правдой, — его слова рвались наружу, горячие и ядовитые, — ваши люди не вломились бы ко мне, как к маньяку, который "убил дохуя людей"! Последние слова прогремели, как выстрелы. Алексей замер. Его глаза, обычно ледяные, расширились — на долю секунды в них мелькнуло что-то... Испуг? Растерянность? Но Юлианий уже видел — они облажались. Они ничего не знали, они хватались за соломинку. И теперь... теперь он дёргал за ниточки. В комнате воздух стал густым. Юлианий встал вплотную к Алексею, так что майор даже зрачки сузил от неожиданной близости. Сам Юлианий дышал тяжело и прерывисто, но не от страха, а от ярости, которая буквально кипела внутри него. — Твои тупые помощники опять накосячили, — его голос был резкий, как битое стекло. — Или это ты приказал? Алексей не отступил, но его веки дрогнули — едва заметно, предательское движение. Юлианий это заметил и воспользовался моментом. — От вас и вашего отдела ничего хорошего ждать не стоит, — он говорил медленно, каждое слово как гвоздь вбивал. Майор губы поджал — то ли от злости, то ли челюсть ему сломать хотел. Но Юлианию было наплевать. Язвительность для него — это щит и оружие. Единственный способ говорить правду в этом прогнившем мире. — Я не такой тупой и доверчивый, чтобы на твои сладкие речи вестись, — он наклонился еще ближе, дыхание его на лицо майора попало. Наступила тишина. Глубокая, напряженная. — Особенно от такого мусора, — последнее слово повисло в воздухе, тяжелое и ядовитое, как трупный яд. Алексей внезапно взорвался. Вскочил с места, как бешеный, и набросился на Юлиания. Юлианий даже не успел ничего понять. Удар в грудь отбросил его к стене, спина уперлась в бетон, а тяжелая ладонь майора сжала плечо так, что кости затрещали. Боль пронзила тело Юлиания, он стиснул зубы и скривился от боли. "Только не сейчас… Не из-за него…" — мелькнуло в голове. Но тело не слушалось. Старая травма вспыхнула с новой силой, он дернулся, пытаясь вырваться, но Алексей держал крепко. — Ты что, совсем охренел?! — хрипло выдавил Юлианий. Майор молчал, его горячее дыхание обжигало шею Юлиания. Впервые за допрос Юлианий почувствовал страх. Не перед майором, а перед тем, что сам может сорваться. Алексей наклонился ближе, его губы почти коснулись уха: — Ты думаешь, ты умнее всех? Голос майора шипел, как раскаленный металл в воде. — Мы знаем, кто ты. Юлианий перестал дышать. Веки дрожали, жилы на шее напряглись, как струны. Хуже всего было то, что он видел. Маску "хорошего полицейского" сорвало, и под ней оказалось настоящее лицо — разъяренное, жестокое, почти нечеловеческое. Это было невыносимо. Тошнило, жгло в горле, как рвотный рефлекс, хотелось выплеснуть всю эту грязь на майора, чтоб он захлебнулся. Но вдруг хватка ослабла. Алексей отстранился, его глаза снова стали холодными. Но где-то глубоко внутри что-то догорало. Юлианий выдохнул, стиснув зубы, будто выталкивал из себя злость. Боль в плече немного утихла, но не исчезла — она пульсировала, напоминая о старой ране и двух месяцах, которые он пытался скрыть даже от себя. Алексей не отступал. Его тень нависала над Юлианием, как тюремная стена. — Следи за словами, Юлианий. Голос майора звучал тихо, но в этой тишине было что-то еще более пугающее. — Это может стать твоей большой проблемой. Юлианий не моргнул, но внутри у него всё сжалось. "Они знают." Эта мысль ударила его, как нож под ребро. "Но что именно? Что они раскопали?" Алексей наклонился ближе, его губы почти касались уха Юлиания. Его шепот обжигал, как раскаленное железо: — Мы знаем о тебе то, чего ты сам о себе не знаешь. Юлианий почувствовал, как что-то холодное пробежало по его спине. — И поверь, этого хватит, чтобы засадить тебя за решетку. Тишина, глубокая, давящая. Юлианий прикусил губу до крови, до боли, до ясности. "Молчи. Не дай ему ничего." Но паника уже начала захватывать его — липкая, парализующая. Они пришли не просто за ним, они выбрали его, следили за ним, копали под него. И теперь... Теперь он должен решить. Бороться? Или... Сломаться?

***

Юлианий стоял в своей квартире, в гостиной, и смотрел на длинные тени. Свет он не включал, и сумерки заполняли комнату. «Как они меня нашли?» — эта мысль не давала ему покоя. Он вспоминал всё, что делал за последние месяцы, но не находил ошибок, кто-то явно следил за ним. Он подошел к окну и чуть приоткрыл штору. На улице было всё как обычно: фонари горели, люди ходили, машина стояла у подъезда. Но он знал, что кто-то наблюдает за ним. Юлианий отпустил штору и огляделся, тишина была давящей. Виталий дал ему важное задание и оставил за главного, это доверие или проверка? Он не знал. Он закрыл глаза и вдохнул пыльный воздух. У него были обязанности, ответственность, от которых не убежишь. Юлианий мог бы сбежать, сменить имя, исчезнуть, но куда деваться? Вертилон не отпустит, никогда. Он посмотрел на пистолет на столике, тяжелый, холодный, последний выход, но не сейчас. Пар из чайника вырывался с яростным свистом, будто хотел вырваться на свободу. Юлианий долго не реагировал на звук – он всё ещё думал о Виталии, который, вероятно, сейчас наслаждался дорогим виски на каком-то роскошном курорте и угрожал кому-то пистолетом. «Как он там сейчас? Наверняка уже кого-то прижал к стенке за малейшую оплошность». Эта мысль заставила его пальцы сжаться. Шрамы на костяшках побелели от напряжения. Но чайник продолжал громко свистеть, требуя внимания. Юлианий вздохнул, откинулся на спинку кресла и почувствовал, как холодная кожа кресла прилипает к его предплечьям. Медленно, будто преодолевая сопротивление воздуха, он закрыл ноутбук. Экран погас, и вместе с ним исчезли все следы его работы. «Привычка. Необходимость». Вертилон не прощает ошибок. Он встал, чувствуя тяжесть в ногах, как будто они налились свинцом. Шаги по деревянному полу звучали глухо и неестественно громко в тишине квартиры. Чайник продолжал дёргаться на плите, выплёвывая пар. Юлианий выдернул вилку из розетки резче, чем собирался, резкий треск пластика эхом отозвался в пустой кухне. «Спокойно...» Но спокойствия не было. Только гнев, разъедающий, как ржавчина, на Виталия, на себя. На этот проклятый город, который никогда не спит, никогда не отпускает. Он налил кипяток в чашку и наблюдал, как тёмные листья чая всплывают на поверхность, воспоминания, которые нельзя утопить. За окном мелькнула тень – реальная или воображаемая? Юлианий не стал проверять. Он просто сжал чашку крепче, ощущая жар через тонкий фарфор, и закрыл глаза. На секунду, всего на секунду. Пар от чашки витал густым, но мысли Юлиания были ещё мутнее. Он вдруг понял, как сильно сжал фарфор — так, будто хотел раздавить саму память о Виталии. Горячая волна обжигала пальцы, но он заметил это не сразу. «Единственный, кто всегда рядом...» Эта мысль была неприятной, как руки Вити после третьего бокала. «Знания... Умения... Тело...» Во рту стало горько, как от желчи. Юлианий резко дернулся, словно хотел стряхнуть эти образы. Чашка выскользнула из рук и опрокинулась, обдав его кипятком. Боль пронзила кожу — острая, живая. — Сука! — выкрикнул он, разрывая тишину квартиры. Капли воды расплылись по столу, образуя узоры, похожие на кровь на полу клуба. Юлианий сжал обожженное запястье, чувствуя, как кожа краснеет и пульсирует. — Ебаный Витя... — голос сорвался на хрип. — На отдыхе, а гадит, как ни в чем не бывало. Он швырнул полотенце в лужу, наблюдая, как оно темнеет, впитывая воду. Зеркало показало его бледное, злое лицо с глазами, полными ненависти. Но самое страшное — в глубине этих глаз скрывался страх. Страх, что Виталий никогда его не отпустит. Даже когда его нет рядом. Вода из крана льется ледяным потоком, обжигая кожу там, где только что горел огонь. Юлианий сжимает край раковины так, что ногти впиваются в металл. Зубы стиснуты до боли, но это хорошая, понятная боль, в отличие от той, что путается в голове. "Случайность или предупреждение?" — думает он. Вода стекает по покрасневшей коже, унося с собой напряжение, но оставляя странное онемение. Он закрывает глаза, позволяя холоду проникнуть глубже, в мышцы, в кости, туда, где прячется страх. На минуту он чувствует облегчение, но квартира напоминает о реальности. Приглушенный свет рисует на стенах полосатые тени, как решетку. "Они смотрят. Всегда смотрят", — думает он. Юлианий выключает воду, оставляя капли на руке, как слезы, которые он не может себе позволить пролить. На столе его ждет чай — ромашковый, золотистый, пахнущий ложным успокоением. Первую затяжку он делает глубоко, позволяя дыму заполнить легкие, вытесняя все остальное. Вкус мяты и меда — искусственный, дешевый, но привычный. Дым выплывает изо рта медленными кольцами, растворяясь в воздухе, как его мысли. На экране ноутбука, заблокированного, отражается его лицо — изможденное, с темными кругами под глазами, но спокойное. Снаружи тишина. Но он-то знает. Где-то там, в этой тьме, кто-то дышит в такт с ним. Кто-то ждет. Кто-то решает, когда нанести удар. И чай, и сигарета, и этот миг покоя — все это была лишь передышка, перед тем, что должно было случиться. Юлианий не успел допить чай, как раздался глухой удар и дверь вылетела внутрь. Его сердце на мгновение замерло, а потом забилось как сумасшедшее. Они ворвались со всех сторон — из коридора, с балкона, из темноты. Черные силуэты в бронежилетах, с оружием наготове. Фонари ослепили его, разрезая полумрак яркими лучами. — Руки за голову! На пол! — прогремел голос. Юлианий остался на месте, вцепившись пальцами в стол. Чай в чашке брызнул на ноутбук. Один из них шагнул вперед — высокий, широкоплечий, с холодными голубыми глазами. В них не было ни злобы, ни торжества, только профессиональная пустота. Наручники в его руках блеснули при свете фонарей. Юлианий чувствовал, как кровь пульсирует в висках, как гнев закипает в жилах, как странное спокойствие разливается по телу. Он знал, что это произойдет, но не сегодня, не так. Наручники защелкнулись на запястьях с тихим, зловещим щелчком. Холод проник под кожу, пополз по венам, добрался до самого сердца. — Вы имеете право хранить молчание, — сказал полицейский, но его голос растворился в гуле крови в ушах. Юлианий вдруг осознал, что смотрит на свою квартиру — на разлитый чай, на тлеющую, на экран ноутбука, где его отражение казалось чужим. Его вели к выходу, крепко держа за локти, но он не сопротивлялся, где-то там, в темноте, кто-то улыбался. Но это была еще не концовка. Только первый ход.