Сложности принятия.

наото всю жизнь был бетой. так записано во всех документах, подтверждено докторами и давным-давно, еще в детстве, поставлено заключение. бета. это до приятного облегчало его жизнь – нет ни течек, ни гона, ни чего-либо ещё, способного нарушить его душевное спокойствие. он существует тихо и без каких-либо всплесков. спокойно. в отношениях они уже несколько догих месяцев, вот уже годовщина полгода на носу. они знают друг друга очень даже хорошо, но до полного безоговорочного доверия еще нужно работать и прикладывать немалые усилия. наото порой задаётся вопросом – что альфа нашёл в нём, бете, но быстро смиряется с тем, что чем-то он ему действительно нравится, и это едва ли бьет по самоощущению. быть может, как раз тем, что он бета. в разговорах проясняется, что ханма так-то и не встречался с омегами толком – не нравится, не хотелость, но оба принимают это, как должное. наото работает в участке первый месяц. и это оказывается гораздо сложнее, чем ему казалось раньше – дело даже не в преступлениях. его окружают десятки альф, ему в лицо говорят – это работа не для беты, да что ты можешь, когда даже не способен учуять ферромоны на месте преступления, а они столько значат! наото кивает, вздыхает едва заметно, словно ему не плевать на их мнение. лишний шум. однако, пугает, когда внезапно ему на работе плохеет – бросает то в жар, то в холод, начинает тошнить, ещё и к этому альфы поглядывают как-то странно. мир мерзко окрашивается звуком десятков запахов. блевать хочется сильнее, чем от того расчлененного трупа омеги на прошлой недели. переступая через гордость, наото отпрашивается домой, с высоко поднятой головой выслушав о всех прелестях его слабого здоровья беты – лицемерие. в автобусе по пути домой на него вновь косится пару человек, но ему становится лишь хуже, перед глазами почти плывет, поэтому он не обращает внимания на них, не желая развивать конфликт. не понимает, когда в подворотне к нему подходит неизвестный слишком близко, рукой скользит по телу, откровенно хватает своими лапищами и шипит что-то, почти змеиное, но разобрать едва ли возможно. наото ударяет его больше рефлекторно, интуитивно. сбегает быстро, пусть ноги и заплетаются гадко. хлопает дверью, щелкает дверью, скидывает одежду по пути, залезает в ванну, выкручивая кипяток, пытается смыть все эти неприятные чувства и отпечатки чужих рук со своего тела. не слышит, не замечает – игнорирует, – когда в дверь стучат. раз. два. ханма продолжает тарабанить, точно зная, что парень дома, вот только тревожит, что тот не отзывается. бывало разное, конечно: уснул, был в наушниках, обиделся и решил не открывать... но на этот раз что-то тянуло. неосознанно, сильно. ханма, не брезгуя тем, что ему дали запасные ключи, всё же входит в квартиру, чувствуя в воздухе лёгкий шлейф какого-то горчащего запаха. слышит шум воды и стучит в ванну пару раз, получая в ответ лишь усталое «иди к черту, мы не договаривались сегодня встретиться». это правда, но что-то всё ещё не даёт покоя. шуджи мирно дожидается, когда наото соизволит наконец вылезти ему на глаза и почтить своим присутствием. шестое чувство трезвонит о том, что творится что-то неладное. тачибана выползает со скрипом минут через сорок, приоткрывая дверь с ванной и выпуская пар, видит ханму, чувствует, что в небольшой квартирке стоит крепкий цитрусовый запах, и закрывает дверь обратно, матеря своего благоверного за этот запах – у него аллергия, неужели так сложно запомнить. шуджи удивлённо принюхивается, но ничего, кроме едва ощутимого кофейного аромата не чувствует. задумывается, вспоминает, мол ему рассказывали о том, как пахнут его ферромоны, еще давно, старые пассии были к ним неравнодушны. задумывается – наото физически не может их чувствовать из-за биологического пола, а следовательно ханме их скрывать рядом с ним просто не имеет смысла. его разыгрывают. нет, хуже, его всё это время наебывали. нагло врали в лицо, ловко пытаясь выкрасть сердце из толщины грудной клетки. вновь втягивает воздух носом, принюхивается, будто сторожевой пес, и понимает – кофе это не просто аромат, это не любимый напиток его бойфренда, пролившийся где-то в доме. это ферромоны. ферромоны омеги. отбросив в голове все ненужные сейчас доводы относительно их отношений и лжи в них, вывод о происходящем напрашивается один и не самый лучший. шуджи вновь просит наото выйти, но получает очередной отказ. по ту сторону тачибана едва ли не теряет сознание из-за плохого самочувствия и душноты, паром окутавшей ванную, но какой-то внутренний страх не даёт теперь выйти в объятия парня. шуджи вздыхает, осознавая, что день потерян, планы пошли крахом, и уходит, словно сдается с этим бороться. наото выползает с ванной и быстро перемещается на кровать, облачившись в легкую одежду, кутается в одеяло, чувствуя себя всё хуже. ханма возвращается минут через сорок с дебильным набором лекарств, которыеми можно заполнить всю аптечку на ближайшие года два. к тому моменту наото уже сгибается в три погибели, слегка покашливая, потому что всё в доме пропахло цитрусами – только бы не вырвало. шуджи смотрит на него, всё ещё стараясь разобраться в резкой смене настроений, и, спрятав ферромоны от посторонних усилием воли, опускается на край кровати, ласково убирая с чужого взмокшего лба влажные волосы, поглаживает по лицу, едва касаясь. наото к ладони ластится, немного приподнимаясь, вытягиваясь, глаза приоткрывает, глядя на ханму туманно, словно не осознаёт ничего толком. привстает больше, тянет шуджи к себе, обвивая его шею руками, целует напористо. ханма отвечает удивленно, приобнимает его за талию, скользит рукой ниже, когда парень подаётся к нему ближе, – убеждается, течка. наото на удивление отстраняется сам, поджимая губы, чувствуя, как поясница разрывается, трещит от боли. мягко, неосознанно скользит по телу ханмы вниз, возвращаясь на постель, скручивается вновь, словно креветка. боль оказывается настолько сильной, что в уголках глаз проступают слезы. отдаёт вверх по пищеводу и сводит ноги вместе. наото тошнит, трясёт. он чувствует, что ему так плохо не было, кажется, ни разу в жизни. ханма, видя всё это, лишь поднимается на ноги, приносит тазик, подавители и воду. быстро пробежавшись глазами по инструкции, выдавливает на ладонь пару капсул, приподнимая голову парня, чтобы он принял их. – что это? – наото даже в таком состоянии остаётся бдительным и косится на таблетки. – яд, блять. – шуджи вздыхает немного, но видит упёртый взгляд. – подавители течки. – я бета, какая нахуй течка? – наото вертится слегка, поглядывая на лицо мужчины. – не знаю, у себя спроси. ты даже мои феромоны учуял как-то. и твои проявились. – шуджи вновь чувствует всплеск горько-сладкого кофейного запаха и радуется слегка, что сидит на подавителях постоянно, иначе бы давно повелся на него, припадая губами к измученному телу. наото вертится ещё немного, но всё же открывает рот, принимая капсулы, после чего вновь укладывается на постель. он весь изнывает, извивается, то тянется к ханме, оборачиваясь вокруг него, как змея и греясь о чужое тело, то вновь сползает, раскидываясь по постели и желая совсем немного холода. ханма уверен, что видит его в таком состоянии впервые. позже наото рвёт, словно выворачивает наизнанку. ближе к ночи наконец удается заснуть – боль слегка утихла благодаря подавителям. второй день оказывается хуже первого. теперь он пристаёт, не смотря собственную на боль. шуджи всё ещё игнорирует, снимая его с себя и укладывая рядом. к вечеру становится хуже, симптомы ярче. течка длится четыре дня, за которые шуджи успевает поведеть не мало. держится всеми силами и сам глотает таблетки, чтобы оставаться в сознании. после течки наото измотанный и уставший, словно отпахал неделю без сна. впрочем, почти так и есть. с отказом от пищи истощал, и теперь сидит на кухне, пытаясь хлебать бульон. дом дня него вновь пахнет по-старому, нет никакого цитруса. шуджи уже привычного кофе с молоком тоже не чувствует – лишь остался шлейф на постели, в которой наото провёл последние несколько дней.