Straight to Heaven

      Вроде не выходил из знакомой корейской культуры, всё ещё осведомлён обо всём: от стандартов красоты до различных уровней формальности в речи, но порой Корея не похожа на саму себя. В разных городах она будет отличаться, но в глаза бросается гигантская разница между высокотехнологичным мегаполисом, в котором проживает больше девяти миллионов людей, и Ансоном — провинциальный городок с численностью, едва достигающей двух сотен тысяч.              Улицы кажутся Феликсу пустынными, даже когда вокруг снуют люди, на дорогах словно никогда не бывает пробок, хотя проезжает немало машин. Отчасти это ощущение достигается за счёт того, что Сеул буквально переполнен людьми для его скромной площади.              Здесь люди словно меньше заботятся о своей внешности. Не забивают на себя, вполне ухоженные, приятные глазу, но всё же, в отличие от больших городов, без излишка и шика, а вызывающий, дорогой образ — редкость, как и мужчины, носящие более стереотипно женственный стиль. В Сеуле в обычный солнечный полдень случайный прохожий будет выглядеть как знаменитость, словно сошедшая с обложки модного журнала, словно только со съёмок или, наоборот, неспешно направляется прямиком на какой-нибудь концерт или эффектную вечеринку. Здесь люди одеваются проще, наслаждаясь дарами рынков: джинсы и футболки как у мужчин, так и у женщин почти одинаковых фасонов, цветов, простая обувь, простые куртки и минимум аксессуаров. Женщины заметно не красятся, максимум самые отчаянные аджуммы приковывают взгляд яркой помадой на губах, даже молодые девушки весьма «чисты» на лицо, а мужчины — тем более.              Небольшие города как от мира оторваны и не заботятся о знаменитом корейском идеале быть красивыми независимо от обстоятельств и времени. Иностранцы не встречаются, как и те, кто бы мог поговорить на другом языке, не считая диалектов, а традиционная культура более выражена. Но в то же время люди выглядят расслабленными и непринуждёнными, определённо есть те, кому подобная жизнь по вкусу.              И ценник здесь, разумеется, ниже — приятный бонус.              Феликс прогулялся по городу, вспоминая окрестности, наслаждаясь непривычным умиротворением и свободой от навязчивого внимания и интереса, отмечал для себя то, чего раньше не замечал, интересные мелочи, в духе почти не вестернизированной еды — все столовые и рестораны в основном предлагают традиционно-корейские блюда — и отсутствия нескольких излюбленных вкусов на полках продуктовых магазинов. Завершая незамысловатую прогулку, парень прикупил мороженое, легко выбрав из скромного ассортимента.       Молоденькая продавщица пробила товар с такой широкой улыбкой…              В Сеуле легко почувствовать себя потерянным среди других, таких же, как ты, людей, если не акцентируешь на своём статусе айдола, легко почувствовать себя отчасти невидимым и одиноким. Но в небольшом городке потеряться в толпе просто невозможно, а местные жители кажутся гораздо приветливее жителей столицы: улыбаются, здороваются, владельцы магазинов могут предложить зонтик во время дождя или позовут переждать внутри и поболтать, женщины преклонного возраста или матери с детьми могут легко угостить снеками или позвать вместе покормить птичек… Множество простых случайных действий, с которыми встретиться в Сеуле — редкий случай.              Очередной неожиданностью для Феликса стало наблюдение: если несколько раз забежать в один и тот же магазин, неизменно получишь: «Давно не виделись… О, сегодня снова этот йогурт, советую попробовать черничный, думаю, понравится».       Да, черничный йогурт ему и правда понравился.              В этом городе по-человечески теплее, спокойствие и монотонность, сопровождаемые тёплыми деньками, расслабляли. Возможно, тактика по борьбе с психологическими проблемами в «НН» имеет смысл: Феликс чувствует себя почти свободным от стресса.              — Вы же айдол? — неловко интересуется девушка, и Феликс понимает, что это был за слишком впечатлённый взгляд, в котором плескались присущие фанатам нескрываемые эмоции. — Ли Феликс? Из «Miracle»?              Видимо, носить тёмные солнцезащитные очки недостаточно. Феликс вздыхает и поднимает потерявший смысл аксессуар, поудобнее устраивая на голове, позволяя девушке окончательно утвердиться в её догадке.              А что теперь? Убегать? Молча и грубо уйти? У него сегодня хорошее настроение, почему бы и не перекинуться парой слов, не оставить маленький автограф или что там попросят. Когда буквально в самом начале недели, стоило вернуться в Ансон, налетела группа из трёх взволнованных девушек и одного парня — по школьной форме понятно, что где-то старшие классы, из-за навязчивого внимания, громких вопросов и попыток схватить за руки — потому что это оказалось мечтой того парня, Феликс чувствовал себя крайне неловко. Это было просто по-человечески неприятно и до жути странно. Он предполагал, что из этих сотен тысяч будет хотя бы один фанат, но позволил себе не маскироваться, подкармливая паранойю, ощутил себя обычным человеком без сценического макияжа и эпатажного костюма — расслабился почём зря.              — А… — девушка упёрлась руками, навалилась на кассу, очевидно собираясь задать очередной вопрос, но словно разучилась говорить: только подкрашенными ресницами хлопала, радуясь, что именно сегодня не забила и вышла из дома не в убогой растянутой футболке, а в симпатичном сарафане и с макияжем. — Можно… можно фото?! Одно селфи, я не буду никуда выкладывать, просто на память!              Феликс разводит руками и кивает, соглашаясь, а девушка тут же отмирает и начинает разбираться со своим рабочим синим жилетом, чтобы на самом лучшем в её жизни селфи выглядеть максимально привлекательно, спешно выходя из-за прилавка. Она быстро поправляет волосы, чуть выпускает пряди у лица, расшатывает пучок на голове до милой небрежности и касается ресниц, смотря в выключенный экран телефона. Всё занимает считанные секунды, Феликс даже упускает момент, когда девушка оказывается рядом, улыбаясь в камеру. Он наклоняется, надевая на себя маску улыбчивого айдола, позирует, хотя то, что он видит на экране, не радует.              Девушка рядом — да, симпатичная, подкрашенная, а вот Феликс… Феликс совсем не позаботился и сейчас не знает, что с этим делать, потому что выглядит не лучшим образом. Это даже хорошо, что она никуда не будет выкладывать. Или, привыкнув видеть себя только с самых удачных ракурсов, с плотным слоем сценического макияжа на лице или обработкой вовсе, «естественная красота» больше не кажется такой привлекательной?              — Спасибо огромное! — наделав снимков, девушка кланяется и резко поднимается, часто моргает, чтобы глаза не заслезились. — Это же такое фото! Это такая безумная удача, все подруги, весь колледж обзавидуется!              — Но если захочешь кому-нибудь показать это фото, накинь фильтров, ладушки? — Феликс игриво подмигивает, что в совокупности с мягкой полуулыбкой и дружелюбным тоном отправляет сердце девушки в чёртов марафон.              — Конечно, — она активно закивала головой, но тут же начала заправлять волосы за уши, — но оппа красивый и без всяких фильтров, — она смущается, поджимает губы, вновь не веря в происходящее, — каков шанс в своём провинциальном городке, где развлечений толком нет, в скромном жилом райончике и совсем маленьком магазинчике, клиентов которого можно по пальцам пересчитать, зайдёт твой биас? Это всё похоже на сказку… на дораму! — А Вы…              — Мне пора, — неловко отзывается Феликс, разрушая мечты о таком же сказочном продолжении этой истории, — было очень приятно увидеться, но я спешу, — и решает напоследок добавить излюбленного индустрией флирта: — Рад узнать, что у нашей группы есть такие очаровательные фанатки.              Взгляд у девушки становится осоловелым, улыбка прикрывается руками, потому что слишком нелепо-широкая, а вместо ответа только смущённые звуки, напоминающие писки.              Это приятно. Это, несомненно, радует. Ты просто существуешь, работаешь, что-то делаешь, а тебя так любят люди. Это удивительно. Феликс, когда размышляет над этим, над отношением фанатов к его группе и ему самому, склонен преуменьшать собственные заслуги, но неизменно испытывает немыслимое моральное удовлетворение.              Даже привычное клубничное мороженое кажется слаще и вкуснее. Яркая, сочная флоу-пак упаковка отправляется в небольшую урну у выхода из магазина, а очки вновь прикрывают глаза, защищая от ослепительного солнца.              Корейская провинция проще и свободнее. Нет такого давления, вынуждающего выглядеть идеально и безупречно, никто не стремится осудить, будто это их главная цель на день, не бросает косые взгляды, если лицо не так красиво, что автоматически освобождает от стресса. Почти не липнут фанаты, не душит утомительный график — сплошной комфорт, душевное спокойствие и искреннее удовольствие от этого отпуска.              И всё же есть вещи, напоминающие Феликсу о бурной жизни в Сеуле: «Melona», которая радует своим насыщенным вкусом клубники со сливками, и фанаты.              Жизнь здесь медленнее. Светские разговоры с доброжелательными незнакомцами не отталкивают, так что Феликс наслаждается своим уже недельным пребыванием в этом городке. Длительные беседы с людьми преклонного возраста, которые «ну совершенно точно где-то видели, лицо знакомое», почти не утомляли, это были не непрошеные наставления о том, как надо жить, которые слушать приходилось из уважения к возрасту, это были интересные истории, как и диалоги с таксистами, к которым приходилось обращаться из-за не самого удобного расписания автобусов. Феликс предпочитал прогуливаться с наушниками в ушах, поддерживая себя в форме и не увядая в четырёх успевших надоесть стенах, но когда ты на одном конце города, а твой дом на другом и ливанул дождь… Это определённо будет увлекательная беседа с таксистом, если не монолог болтливого аджосси.              Но сегодня погодка шепчет и располагает к пешей прогулке.              Настроение у Феликса скачет — это его новая норма, преследовавшая с дебюта, нечто привычное. Проснулся в плохом настроении, но съел любимую конфетку — оно исправилось, день был отличным, но проезжавшая машина заляпала джинсы — злой как чёрт, придётся переодеться; нет любимой лапши в наличии — настроение падает, но, вернувшись домой и обнаружив, что любимая тётушка приготовила замечательный ароматный ужин, острые домашние «кальби» в духовке — настроение вновь выровнялось.              Сейчас, когда любимая песня (нет, не его сольная, не его группы — знает он нескольких айдолов, которые слушают исключительно самих себя, и гадает, жуткая звёздная болезнь это или ещё какая профдеформация) входящим вызовом, когда механический женский голос начинает медленно, по цифре озвучивать номер, Феликс моментально меняется в лице.              Ему даже отвечать не надо, чтобы понять, кто звонит. Но Феликс предпочитает наслаждаться жизнерадостной песенкой новенькой женской айдол-группы, а не раздражённым голосом Хёнджина. Хёнджин откровенно достал. Вновь.              Отпуск. А что это такое? Временное освобождение от работы. Феликс списался с парнями, все как один разъехались кто куда, но к семьям — не упускать же возможность, но почему-то только его одного доканывают нещадно. Минхо так Джисону мозги не ебёт, телефон не обрывает и не психует, мол, какого хуя ты куда-то уехал. Феликс, после неоправданного негатива со стороны Хёнджина, не мог не спросить, как там отношения Джисона. Разумеется, всё в них было прекрасно, показывая, насколько сильно ситуации отличаются, удручая.              Разве Феликс сделал что-то не так? Мимо Хёнджина это пройти не могло, тот явно дал добро на этот отпуск, потому что были прецеденты, что какие-то айдолы косячили, в основном залетали в скандалы и вредили своей репутации и заработку компании, и в наказание пахали на износ, когда остальные мемберы в их группах спокойно отдыхали в других странах, загорали или встречались с семьёй. Феликс в немилость не попал, да и если бы попал, это, несомненно, у него вызвало бы вопросы астрономического масштаба. Всё делал: вес держал, спортзал посещал, как и косметологов, везде снимался, где говорили, пел и танцевал, рэп так зачитывал, словно все существующие рекорды побить собирался, и в скандалы, разумеется, не лез — к его работе не должно возникнуть вопросов, ожидаемому отпуску ничего не угрожало.              Но Хёнджин отказывался оставлять в покое. Медленно характер сообщений из этой романтики сменился в напряжённые допросы, а когда и требования, но Феликс, успокаиваемый законностью своего игнора и расстоянием, очертил границы: гендиректору незачем знать, куда и зачем он уехал. Куда? В отпуск, к семье. Зачем? Потому что отпуск, чтобы отдохнуть.              Недовольство Хёнджина так и осталось непонятым, разве что пришлось разблокировать его номер, потому что об этом уже настоятельно попросил менеджер. Причём по-человечески и простым языком: Бан Чан откровенно заебался страдать от того, что должен быть посредником, участвовать в этих сложных отношениях, несмотря на дела, которых невпроворот; из рук всё валилось — оставалось только успевать подхватывать и дальше держать высокую планку, оправдывать семизначную зарплату.              Феликс даже подумывает над тем, чтобы как-нибудь заявить права на несколько дополнительных выходных, так и быть, можно не подряд, а то это присутствие гендиректора знатно отравляет спокойный отдых, сводит его на нет.              Одно радует — можно пожаловаться любимой тётушке на мозгоебательное бесчеловечное начальство, разумеется, опуская многие детали, но зато получить поддержку. Хотя первое, что получил Феликс в ответ на свои недовольства, было: «А что ты хотел? Это взрослая жизнь, ты больше не малыш, Ёнбок-и». Очевидно, женщина думала, что Феликс имеет в виду типичного плохого начальника. В принципе, корейцы склонны жить огромной терпимостью к злоупотреблению со стороны сильных мира сего, сносить замашки руководства, пока не взорвутся — чего только стоят корпоративные ужины и обязанность выпивать на них, даже если не хочешь. Живя в глубоко иерархическом обществе, где социальное положение человека и его возможности определяются должностью и богатством, едва ли есть тот, кто ни разу не сталкивался с плохим отношением от вышестоящих.              Ынбин поделилась своим опытом, теперь, когда Феликс уже взрослый, сам работает и зарабатывает, прочувствовал, что такое жизнь, с ним можно обсудить и социальную несправедливость, и невежество со стороны начальства, а также окружающих людей.              Феликс не хочет обесценивать опыт близкого человека, тем более, что эта женщина — чистейший селф-мейд, сама начала свой небольшой бизнес, поднялась без чьей-либо помощи, а потом и свалившегося на её голову ребёнка подняла, находясь в разводе, без всего, включая оптимизм, но их истории успеха… мягко говоря, разные. Феликс что-то не договаривает, родственница, вероятно, тоже, несмотря на её громкое заявление о том, что теперь парень вырос и можно общаться обо всём на равных. Однако, исходя из её рассказов, поразительных деталей, о которых Феликс раньше ни слухом ни духом, он делает вывод, что всё же его вынужденный «служебный роман» позволяет нацепить ярлык мученика, которого никто не сможет в желаемой мере понять.              На сайтах, уличных баннерах и даже наклейках в общественных туалетах государственные структуры и всевозможные общества призывают граждан сообщать о чиновниках и начальниках, злоупотребляющих своей властью, будь то несвоевременная выплата заработной платы, запугивание или сексуальные домогательства. Но это глупо. Конечно, сама идея хороша, люди борются за правильное дело, но система ужасно несовершенна. Как и весь этот мир.              Мир ужасно несовершенен, и всё в нём под стать несовершенно.              Лишь единицы в итоге получают заслуженное наказание, у большинства высокопоставленных людей, чеболей в особенности, достаточно связей и денег, чтобы сохранить репутацию чистой, замять скандалы в зачатке. Несмотря на то, что в последнее время люди требуют более высоких стандартов относительно приемлемого поведения, публике раздувать от гордости, наблюдая, как богатые и влиятельные люди впадают в заслуженную немилость, пока удаётся крайне редко.              Кому-то жаловаться, куда-то обращаться просто не имеет смысла. Феликс смирился, смирились миллионы людей — это жизнь. Жизнь она такая. Паршивая. Тем более, если ты не из числа амбициозных и пробивных, действительно стойких людей: внутреннего стержня бороться за себя, даже не за кого-то, не хватит. Проще оставить как есть, без внимания сверхурочную работу без оплаты, сомнительные касания и комплименты, всё, что ты терпишь, хотя не должен, сбережёшь собственные нервы и продолжишь жить, не опасаясь за свой статус в обществе, за своё место в социальной иерархии. Может, даже удастся улучшить своё положение…              Феликс ждёт не дождётся момента, когда вернётся домой и обрушит поток негодования на свою милую тётушку, которая с удовольствием поможет перемыть косточки обнаглевшему в край начальству и обругать на чём свет стоит.              — Бин-а, — прикрикивает Феликс, прикрывая за собой дверь и закрывая, — ты снова не закрыла дверь! — он лениво скидывает давно переставшие быть белыми кроссовки и идёт на звуки копошения в гостиную. — А ещё говоришь, что «память как у девочки», твои сорок…              Слова остаются глубоко в горле, Феликс не успевает договорить.              Самая короткая из всех эмоций, длящаяся максимум несколько секунд, но зато какая сильная! Феликсу показалось, что он выпал из мира на мгновенье, а сердце моментально сорвалось на бег, в то время как голова осталась пустой. Он медленно начинает осознавать ситуацию, панически бегать глазами по комнате, не зная, за что зацепиться и куда себя деть, даже допускает позорную идею сбежать и бродить по улице до наступления сумерек. Удивление, больше ощущавшееся как шок, перерастает в смесь страха и недоумения, которые тяжестью оседают в области живота.              — Ты не говорил, что у тебя такие симпатичные коллеги! — игриво-обиженно возмущается женщина, махнув рукой в сторону замершего на пороге парня. — Тем более с родственники в твоём городе!              — Тётуш… — женщина тряхнула сжатым кулаком, намекая, что в присутствии такого импозантного мужчины не следует прибавлять лишних годиков, — Ынбин, можно тебя на секундочку?              — И даже не поприветствовал гостя, паршивец, — женщина нехотя поднимается, пока Феликс с ещё меньшим желанием делает короткий поклон, а после отвешивает подзатыльник, от которого парню почти удалось уклониться.              Хёнджин ещё так рукой приветственно махнул, улыбка непринуждённая с лица не спадает, словно не происходит ненормального!              — Что это значит? — скрещивая руки на груди, стоя на кухне, напряжённо спрашивает Феликс, надеясь на вразумительный ответ.              — Ты о чём? — искренне недоумевает Ынбин. — Лучше подсоберись и включи манеры! Понимаю, что вы друзья, но когда ты уже научишься проявлять уважение к старшим? Тем более к коллегам!              — Какие «друзья»? Да с чего ты взяла, что я этого типа вообще знаю! — эмоционально всплёскивает руками Феликс. — Ты зачем пустила незнакомого мужика в дом?              Женщина хмурится, задумываясь над словами. Ненароком косится в сторону подставки с ножами.              — Он выглядел убедительно, — выдыхает она, переключая взгляд на не пойми из-за чего разнервничавшегося парня, — он сказал твоё полное имя, представился твоим другом, сказал, что вы вместе работаете, мол, ты трубку не берёшь, решил поинтересоваться, всё ли в порядке.              — Я — айдол, Бин-а, — с досадой стонет Феликс, — хоть сердцем матери он тебе поклялся бы, почему ты пустила его в дом? И приготовила чай! Может, это какой-то отбитый сталкер! Или маньяк!              — Отбитые сталкеры так не выглядят, — уже она скрещивает руки, уверенно смотря в глаза Феликса, — а он был… интеллигентным. Очень вежливый и приятный мужчина, какую-то визитку мне показал, я по «НН Entertainment» поняла, что он оттуда, где ты работаешь!              — Ты издеваешься, что ли? — вздыхает Феликс, зарываясь пальцами в волосы, понимая, что с жертвой очарования Хёнджина, не видевшей таких мужчин явно, разговаривать смысла нет. — Ладно я, так кто-нибудь зайдёт, ты пустишь, и он… не знаю, сделает что-нибудь плохое! Тебе! Понимаешь? Это просто опасно! Какие твои годы вестись на красавчиков?              — Какие годы?! — вспыхивает Ынбин, хватая висящее на спинке стула полотенце, которым начинает наносить удары по Феликсу, распаляясь всё сильнее и краснея в лице: — Скажи мне, что за годы! Я — молодая и красивая девушка! Могу себе позволить заглядываться на красавчиков, да!              — Ты не девушка, Ын… — Феликс с трудом уклоняется от этих ударов, убегая от разъярённой женщины по кухне, которая словно всё время, что они не виделись, оттачивала свои навыки борьбы подручными средствами, — Ынбин! Ты — женщина!              — Да мне хоть сейчас в дорамах сниматься! — возмущается женщина, норовя добраться до обнаглевшего парня, перегибаясь через кухонный стол, который оказывается слишком широким, а Феликс слишком быстрым и юрким. — На первых ролях!              — Да! — соглашается Феликс, получая полотенцем по лицу. — Но в качестве матери главной героини! Или…              — Нуна! — выкрикивает Ынбин, залезая на стол, пускай и с хрустом в спине и коленях, но от души лупя Феликса по плечу.              — Аджумма! — не унимается парень, прикрываясь руками, потому что ловить это полотенце — так тётушка с любовью за что потяжелее возьмётся, не говоря уже о том, чтобы вырвать его — рассвирепеет и придётся жить на коврике.              Ынбин такая: спать выкинет на коврике, которого нет, в подъезде, но завтрак, обед и ужин выносить будет; хлещет от души, но мягким полотенцем и почти не намереваясь покалечить.              Феликсу удаётся обогнуть женщину, пока у той что-то в пояснице защемило, и прямиком в гостиную — при гостях, а при этом самом солидном красавчике, ну точно бить не будет. Феликс пока не уверен, стоит ли начинать опасаться ещё и женщин, но они бывают той ещё головной болью! Тем более постарше.              — Так понимаю, визжал ты, а не госпожа Ли? — Хёнджин вскидывает бровь, плавно отталкиваясь спиной от стены. Слишком интересно было, что там происходит: крики-то слышно хорошо, а вот что за потасовка происходит — хоть глазком бы глянуть. — Ты в неё такой характерный? — с полуулыбкой интересуется мужчина, подходя вплотную и начав поправлять растрёпанные волосы Феликса.              — Будь во мне и часть от Ынбин, простите, Вы бы здесь не оказались, — выдыхает Феликс и отшатывается, когда рука мужчины касается порозовевшей от незапланированной физической активности щеки.              Это была приятная прохлада, лицо горело, но позволить себе ею насладиться Феликс не смог.              — Извините за это, господин Хван, — поправляя волосы, женщина спешно выходит из кухни, умудряясь выглядеть так, словно не она только что носилась, орудуя полотенцем и хрустя всеми признаками преклонного возраста, — мы немного поговорили, вышло чуть громче, чем ожидалось.              — Всё в порядке, — мягко отвечает Хёнджин, поворачиваясь в сторону женщины, отмечая, что та почти не похожа на Феликса, за исключением светлых веснушек, — это моя вина, что я заявился без приглашения и предупреждения. Надеюсь, в следующий раз, — медленно начинает мужчина, с усмешкой косясь на Феликса, неловко поправляющего одежду, — я смогу дозвониться до Вашего сына.              — Племянника, — неловко поправляет Ынбин, прикидывая, прибавила ли эта догадка ей лет, — но да, мне малыш Ёнбок-и как сын.              «Ынбин-а», — раздражённо, с нотками терпкой досады стонет Феликс, потому что «малыш Ёнбок-и» и умилённый тон женщины очевидно позабавили Хёнджина.              — Так что, господин Хван, — Феликс резко поворачивается в сторону незваного гостя, тыльной стороной ладони проверяя, спал ли жар с щёк, — что Вы хотели?              — Ничего такого, — следом за Ынби, вернувшейся на диван и поправлявшей причёску и платье, присаживается на своё место Хёнджин, вынуждая Феликса тоже двинуться в гостиную, — увидеть тебя, твою семью.              Феликс готов поклясться, что его глаз дёрнулся. Это уже не вписывается ни в какие рамки, это уже переходит все границы.              — Вы сорвались с работы ради этого? Серьёзно?              — Не будь так груб со своим хёном! — возражает женщина, и Феликс окончательно понимает, что в её понимании Хёнджин и тот мудак-начальник — это два разных человека, полные противоположности. — Он заботится о тебе, а ты, несносный мальчишка, не берёшь телефон и заставляешь беспокоиться! Господин Хван, пускай и по пути заскочил, но потратил время, чтобы встретиться с тобой! А ты даже поздороваться не смог!              — Касаемо «по пути», — Феликс недоверчиво смотрит на Хёнджина, который в Ансоне ну совершенно точно ничего не забыл, — куда это вы направлялись, что этот городок оказался на вашем пути?              Феликс ещё мог поверить, когда случайно в туре довелось столкнуться с директором, хотя бы выглядело так, словно озвученный предлог мог оказаться правдой, но не сейчас. В сложившейся ситуации появление Хёнджина заставляет беспокоиться, опасаться, касаемо намерений этого мужчины, решившего преследовать, судя по всему, до конца. Не вернут же в Сеул насильно? Но Хёнджин, кажется, сменил тактику.              — Решил проведать сестрёнку, — тут же отвечает мужчина, но вдруг поджимает губы, корчит лицо, изображая вселенскую печаль, выдерживает драматическую паузу и негромким голосом скромно продолжает: — Но она меня грубо прогнала, заявив, что уезжает к своему парню в Инчхон. Так обидно, когда твои близкие не просто забывают о запланированных встречах, а бессердечно бросают на произвол судьбы. Впрочем, это в её духе.              Пока Феликс слушал эту нелепую сказку, написанную явно на коленке в пути до Ансона, Ынбин чуть ли не прослезилась: так проникновенно говорил, такие вещи ужасные рассказывал! Ведь сейчас слабеющие семейные узы — явление распространённое, люди легко становятся чуть ли не чужими друг другу, забывают о родителях, детях, братьях и сёстрах, а браки распадаются за милую душу. Хёнджин, конечно, умеет водить людей за нос, прекрасному полу так вообще восхитительно пудрит мозги, но чтобы эта изящная игра, театр одного актёра так быстро воззвал к жалости… Феликс даже впечатлён, не может опустить брови и полноценно скрыть своё удивление. Или разочарование в родственнице: раньше она такой чувствительной и доверчивой не была.              — То есть, мы встретились, Вы убедились, что со мной всё в порядке, и можете возвращаться в Сеул? — стараясь вернуть себе незаинтересованный вид, спрашивает Феликс.              — Да, завтра возвращаюсь, — не лишая выражение лица искусной грусти, отвечает Хёнджин. — Сестричка не удостоила чести увидеться, но зато я знаю, что с тобой всё в порядке, — Феликса скоро начнёт подташнивать от этих от начала и до конца лживых, не лишённых пафоса речей, — для меня это главное. Может, пока я здесь, сходим прогуляться? Покажешь свой родной городок?              — Нет.              — Ёнбок! — строго восклицает женщина, окончательно поплывшая и шмыгающая носом от этой грустной истории об отдалившихся друг от друга членах семьи. — Не будь таким, — она неодобрительно качает головой. — Господин Хван, Вы… Вы собираетесь спать в отеле?              — Да, думаю арендовать номер, тут неподалёку, потому что билеты у меня на завтра, а на прогулку я всё же надеюсь.              — Если хотите, Вы можете остаться у нас! — воодушевлённо предлагает женщина. — Квартирка, конечно, скромная, но Ёнбок и на полу поспать сможет, — услышав начало возмущений, женщина бросает строгий взгляд: — Вы так много для него сделали, даже сейчас так беспокоились о нём, он против не будет, а Вам не придётся мыкаться по отелям. У меня свой ресторанчик, я люблю кормить других людей! Я уже приготовила ужин, а домашняя еда всегда вкуснее…              — Тётушка!              — Ёнбок! — рявкает женщина, от чего уже Хёнджин вздрагивает. Голосок явно у парня тётушкин…              — С радостью останусь у вас, если не слишком обременю своим присутствием, — растягивает губы в тёплой полуулыбке Хёнджин, продолжая делать вид скромного и вежливого человека, которому неловко нагло вторгаться в чужую квартиру и оставаться в ней.              А Феликс понимает, что на диване комфортно расположился самый настоящий змей… Так элегантно манипулирует сладкими, дешёвыми речами!              Но почему Ынбин так за это уцепилась? Ответ находит Феликса сам, для этого ему достаточно было провести взглядом по этому впечатляющему уже одним своим видом мужчине, а следом перевести на тётушку, у которой в глазах чуть ли не сердечки замигали. Определённо положила глаз, чертовка!              — Тогда, думаю, я могу вас оставить? Я должна бежать в храм, служба начинается через, — она бросает взгляд на часы на стене, — двадцать минут! Енбок-и, люблю-целую, — подскакивает женщина, убегая куда-то в коридор, — буду поздно, возможно, ужин будешь греть сам, гостю тоже погрей, — Феликс, смотря ей вслед, передразнивает, но после короткого, но после басистого «не слышу ответа!» согласно бурчит, что всё понял. — Так бы сразу! И где постельное ты знаешь, меня не терять и не звонить! Только если начнётся землетрясение! Хотя у нас весьма хороший стол на кухне…              Когда дверь захлопывается, Феликс растирает лицо ладонями, сопровождая это тихими ворчливыми негодованиями, прежде чем обернуться к Хёнджину. Он хочет ударить либо стену, либо этого мужчину, которого, блять, бить нельзя! Хотя бы драматично по лицу, заслуженно…              И вот он: ноги пошире расставил, развалился на диване, руку на подушку закинул и скинул эту вежливо-жалостную маску с лица, устал, небось. Настоящий хозяин жизни вальяжно восседает.              — Что это значит? — хмурится Феликс, сжимая кулаки. — Какого чёрта Вы заявляетесь ко мне домой? Какого чёрта Вы изводите меня в мой же отпуск? Преследуете! Это уже переходит границы, чтоб вы знали. Это точно статья! Мне уже пора обращаться к какой-нибудь общественной организации, помогающей пострадавшим от гапджила?              — Насчёт преследования лучше сразу в полицию, сам понимаешь, — безразлично наставляет Хёнджин, но впивается взглядом в Феликса, вынуждая почувствовать, будто тело десятком лезвий одномоментно пронзило. — Теперь моя очередь спрашивать, да? А ты отвечаешь, — мужчина отталкивается от диванной подушки, наклонившись вперёд и сцепив в замок руки. — Что это значит? Какого чёрта ты в какую-то деревню сбежал, а мои попытки связаться с тобой намеренно игнорируешь?              — У меня отпуск, господин Хван, — Феликс скрещивает руки — для уверенности, потому что тон голоса предательски скачет. — Все разъехались, это не запрещено.              — Ты — не все, — сощурив глаза, серьёзно говорит Хёнджин. — Сядь рядом, а? — но парень и с места не сдвинулся, вынуждая раздражённо откинуться назад, запрокинуть голову на диванную подушку и устало прикрыть веки. Хёнджин бы и виски помассировал от этой «головной боли», но лишь требовательно повторяет, превращая просьбу в приказ: — Сядь, блять.              Недовольно закатив глаза — ножкой тонуть не хватало, — Феликс намеренно агрессивно шагает, показывая, насколько не согласен с происходящим, даже если мужчина на него не смотрит, усаживаясь на диван рядом. В его доме ему ещё и приказывают! Вот так нагло вторглись, обманули и затуманили разум любимой тётушке, а теперь ещё и что-то требуют! Феликс в который раз задумывается, так ли нереально задохнуться в возмущении: воздуха уже не хватает.              — Сел. И что дальше? — язвительно интересуется Феликс, но Хёнджин только поворачивает голову, продолжая лежать на подушке, устало оглядывает его раздражённое лицо.              — Зачем так делать? Почему не предупредил, что решил уехать к семье? Зачем игнорировать?              — Я Вам написал.              — «Я уехал», — натянуто улыбаясь, Хёнджин недовольно припоминает последнее отправленное ему сообщение, — думаешь, много мне дало? И ты сделал это уже будучи в Ансоне. Второй день.              — Почему я должен Вас предупреждать? — не выдерживает Феликс, не может не возмутиться. — Почему я должен Вам обо всём докладывать? У меня отпуск, господин Хван. Отпуск, который Вы же и одобрили!              — Предлагаешь, чтобы больше я не совершал таких досадных ошибок? — усмехается Хёнджин. — Впредь оставил тебя работать без выходных?              — Вы издеваетесь, — с обидой стонет Феликс, наклоняясь и прикрывая лицо ладонями. Он пытается понять, но упорно не может, мотает головой, утверждаясь в том, что это всё — ну явно результат ни то раненых чувств, ни то неприязни, непонятно чем заработанных. — Вы точно издеваетесь…              — Да, именно поэтому сначала полетел в Лондон, чтобы увидеться с тобой, а потом поехал в какую-то деревню, — напряжённо вздыхает Хёнджин, поднимаясь с подушки, подперев щёку рукой, вторую кладёт Феликсу на бедро. — Исключительно чтобы поиздеваться.              — А знаете, что по-настоящему сводит меня с ума? — Феликс поджимает губы, поворачиваясь в сторону Хёнджина, чтобы посмотреть ему в глаза: — То, что я не понимаю, шутите Вы сейчас или нет, — и вновь лицо прячется за ладонями, следует дрожащий медленный выдох. Нервы снова на пределе.              Хёнджин уверен, что Феликс только что прошептал: «И проблема не во мне».              — Ты там ревёшь, что ли?              Феликс вздрагивает и старается всхлипнуть максимально тихо, бесшумно втянуть носом, который моментально заложило, стоило дать слабину, воздух.              — Не реву.              — Тогда посмотри на меня.              — Не хочу.              Феликс подкрепляет слова действиями — не шелохнулся. Игнорирует просьбы поднять голову, даже когда рука похлопала по бедру, когда сжимала сильнее, настоятельно рекомендуя удостоить взглядом.              — Просто, блять, посмотри.              — Не хочу.              — Пожалуйста?              — Вам годы жизни прибавляют, что ли, издевательства надо мной? — с надломом отзывается Феликс и, прежде чем повернуться, вытирает предательски выступившую влагу с щёк.              — Прекрати так к этому относиться, — не с раздражением — с горечью просит Хёнджин, а рука сама тянется провести по щеке, подтирая вновь сбежавшую слезинку. — Я тебя люблю.              Феликс уверен, что ослышался. Или что-то не так понял. Или, наоборот, всё понял правильно: на лицо очередное изощрённое, невероятно жестокое издевательство.              Играть с чувствами людей — что может быть аморальнее? Тошнит от этой ситуации. И от того, что Хёнджина просто невозможно прочитать, невозможно понять, о чём тот думает на самом деле.              — Пожалуйста, — Феликс закусывает губу, потупив взгляд на собственные колени, — обратитесь к врачу, это уже за гранью.              — Что? — невольно вырывается. Накатившее недоумение — одна из самых искренних эмоций Хёнджина за этот день.              — Сатириазис же? Как-то так, — поджимает губы Феликс, чтобы нижняя не подрагивала. — Ваше безудержное стремление к сексу, пересиливающее любое расстояние, уже из-под контроля выходит. Или ошибаюсь, и эта фраза у Вас такая расхожая?              — Ты думаешь, я сказал, что люблю тебя, чтобы склонить к сексу? — брови Хёнджина с каждой секундой осознания ситуации поднимаются всё выше, рука перемещается с мягкого бедра Феликса, которое не хотелось отпускать, на тыльную сторону собственной шеи, потому что от этой нервной ситуации неожиданно начали ныть позвонки. — Серьёзно?              — Ещё скажите, что нет, — в голосе звучит неприкрытая обида.              А как иначе? Что может быть хуже, чем признание в любви, озвученное лишь с одной невероятно низкой и мерзкой целью? Это втаптывает в грязь похлеще любого оскорбления, теперь Феликс позволяет втоптать себя: всё меньше думает, а достоин ли он большего? Другой жизни, любви, искренности… Ведь и не оказался бы в этом положении, не провёл бы в нём столько времени, если бы проблема была не в нём.              Это вынуждает кусать губы до металлического привкуса.              — Нет.              — Хотя бы не врите, господин Хван. Так сложно прекратить изводить меня? Я человек, если забыли, у меня есть чувства. Я уже не могу… Сколько мне ещё раз повторить? Как объяснить?              — Я не вру, — вот так и слушай сердце, Минхо: нихуя полезного никто и ничто не подскажет, в этом мире полагаться можно только на разум и холодный расчёт. — Да, виноват, выбрал не самый подходящий момент. Прогуляемся? Я не собираюсь делать ничего, что бы тебе не понравилось, — вскидывает руки Хёнджин, спеша обнадёжить, — вообще ничего делать не буду, всего лишь походим, найдём у вас какое-нибудь кафе и посидим. Не хочу тебя заставлять, поэтому согласись, пожалуйста. Покажи мне твои любимые места, где тебе нравится ужинать, и потом я повторю свои слова, а ты решишь, принимать мои чувства или нет.