Straight to Heaven

«Могу я одолжить пару поцелуев? Обещаю, что верну с процентами»

             Перед концертом волнуются только те, кто собираются его посетить? Нет. Феликс мандражирует больше фанатов, наравне с другими мемберами, если не больше.              И дело не только в ежедневно дающем о себе знать сообщениями и звонками Хёнджине — каждое выступление, неважно, первое оно или сто первое, это непередаваемые эмоции и ответственность. Даже будучи уверенным в своих способностях, голос может дрогнуть, сломаться, звучать несогласованно с другими участниками группы; деталь может вылететь из головы — слово или движение, что-то всегда за милую душу выйдет из-под контроля, пойдёт не так, как задумывалось, так что, как правило, Феликс нервничает. Все четверо мемберов группы нервничают, боятся того, что может произойти на сцене, но уверенно заставляют себя доверять себе и тем, с кем выступают, — накосячить можешь не ты один, так что прокручивание в голове возможных чужих ошибок, способных привести к печальному сценарию, — отдельное удовольствие, которое позволять себе нельзя.              Ты, будучи айдолом, должен делать всё идеально, голос должен звучать достаточно сильно и стабильно, танцы должны быть на уровне, при этом потеть надо как можно меньше, не растрепать укладку, не смазать макияж и не повредить сценический костюм; выступление должно оставить после себя исключительно положительные впечатления, люди, даже не являющиеся фанатами, решившие глянуть из интереса, должны покинуть концерт взбудораженными и впечатлёнными, полными любви и интереса к выступавшим на сцене. Следует отдавать себя всего, думая, как бы выложиться на все сто, а не о том, сколько заплатят в итоге и, чёрт возьми, заплатят ли вообще, потому что с дебюта вопрос денег стоял особенно остро: не из числа тех, конечно, кто пашет семь лет и минимума не видит, но деньги явно ползли с трудом и скрипом, не соответствуя вкладываемым усилиям.              Сейчас с Хёнджином, под Хёнджином, под его своеобразным покровительством Феликс в деньгах не нуждался: мужчина нескромно одаривал всем, чем мог, включая финансы. Не нуждалась и вся группа в целом: продажи после должного, отчасти сомнительного, но эффективного продвижения взметнулись ввысь, отчисляемый процент закономерно радовал. Но и, будучи в близких отношениях с начальством, не редкость, когда появляется персональная возможность расслабиться, если не забить вовсе. Хёнджин рассказывал, как некоторые айдолы позволяли себе прикладывать меньше усилий, жить больше для себя — к чему из кожи лезть лишний раз, когда для тебя всё подготовлено? Рассказывал, когда Феликс утрами из тёпленькой кроватки в холодный зал в подвале компании норовил убежать, потому что у него тренировка, когда отказывался от ужинов, списывая на занятия по вокалу, когда использовал любой предлог, какие только позволяла придумывать работа, чтобы и лишней минуты не провести в осточертевшей компании мужчины. Хёнджина это раздражало, но Феликс утверждал, что важно постоянно совершенствоваться, и аккуратно уезжал, пытаясь избегать.              Феликс действительно свято верит в то, что нельзя останавливаться, всегда есть куда расти, а наработанное, на самом деле, имеет свойство утрачиваться, забываться. Были и есть айдолы, которые, уверенно устоявшись на своём месте под солнцем — с помощью богатенького влиятельного покровителя или огромной слепоглухой фанбазы, забивали на работу. Навыки затуплялись, выученное забывалось, а развития никакого не поступало: собственные песни вылетали из головы, что у глупой толпы вызывало лишь умиление, слабые вокально-танцевальные навыки не позволяли взять высокую ноту или двигаться свободно и энергично, а когда вседозволенность, звёздная болезнь застилала глаза — лень и наплевательское отношение проступали даже на концертах, прямо перед жаждущими насладиться отдачей и энергией кумира, который даже рот под фонограмму не открывает, двигается вполсилы, просто чтобы не начали кричать об отсутствии уважения к заплатившим за билет, а когда и уходит со сцены — удобно же, оставшаяся группа выступает, а у тебя то «ушиб» пальца, то микрофон «фонит». Феликс не может себе позволить остановить работу над собой, перестать развиваться и совершенствоваться, как и открыто наплевательски относиться, что бы Хёнджин ни предлагал, что бы ни говорил. Феликс чувствует, что должен работать, делать это самостоятельно и завоёвывать внимание к себе собственными силами, должен стараться, чтобы вдохновлять, искренне радовать людей, которые так самозабвенно кричат, машут яркими лайтстиками, строчат хвалебные комментарии и благодарности, в конце концов, покупают альбомы, мерч и билеты на концерты, организуя заработок.              Можно сказать, взаимное уважение: Феликс готов стараться, хочет стараться ради тех, кому он не безразличен. Потому что о любви и речи не идёт — есть нечто циничное: как не любить то, что приносит тебе деньги? Но едва ли благодарность и удовлетворение по отношению к приносящей доход обезличенной массе можно назвать «любовью».              Феликс ответственно относится к любой работе, поэтому, воспринимая групповые выступления живьём перед воодушевлённой и беснующейся толпой, делает лучшее. Во время концерта, иной раз чуть ли не надрываясь, исполняет песни, причём каждый альбом наизусть помнит, каждое слово каждого бисайда, даже если тот откровенно не по душе, не щадя сил танцует — каждую хореографию помнит, даже когда сил нет, не может себе позволить не довести движение до конца, пропустить какой-то элемент, пока это не одно из тех выступлений, где все знают, заранее обговорено, что танцуют вполсилы; максимально приветливо и дружелюбно общается с аудиторией, включает харизму и, как учили, взглядами, жестами и двусмысленными фразами флиртует, вызывая визги и больший поток эмоций.              Хотя на концертах и используются различные технологии, спецэффекты, чтобы сделать выступление более зрелищным и запоминающимся, айдол является безоговорочно важным и центральным аспектом, задаёт настроение происходящему, каждой строчке песни, каждому, кто активно двигается в тёмной оживлённой массе у сцены, размахивающей светящимися ярко-фиолетовыми лайтстиками. Несмотря на малый срок работы в мире развлечений, Феликс из раза в раз в хорошо отточенных выступлениях подтверждает свой профессионализм, не соревнуясь с другими мемберами, а помогая своей группе выделяться даже среди звезд-ветеранов.              Ради того, чтобы люди отдохнули на всю стоимость недешёвых билетов, за их чудесную ответную реакцию и поддержку Феликс сосредоточенно делает всё, что поможет насладиться двухчасовым концертом. Так упорно старается, что после выступлений на ногах едва держится, а горло болит, глохнет немного, голова пульсирует, но последние два — издержки, с которыми смириться легко. Спина — это отдельный разговор, несмотря на то, что все мышцы, какие только есть в теле, нещадно ноют.              — Моя спина сводит меня с ума, — жалуется Феликс, наотмашь валясь на кровать, игнорируя то, как распахнут халат, а взгляд упирается в кучу валяющейся на полу одежды — этот костюм уже потерял свою значимость и отправляется в личный гардероб, хотя особой симпатии Феликс к нему не испытывает.              Тот редкий случай, когда одежда почти одинакова, а не только схожа для подержания единого стиля композиции: примерно одинаковые тёмно-серые, искусственно состроенные широкие джинсы с для каждого мембера разного масштаба драностью, укрученные белые рубашки, Чонину, конечно же, чёрный топ под неё, чтобы оставить простор для воображения фанатов и не привлечь лишнего внимания к макнэ, остальные трое неизменно светили прессом или, лучше сказать, тем, что со временем точно превратится в достойный пресс. Эдакий «Томбой» стиль, украшенный всевозможной мелочёвкой в виде украшений, ремней, цепей и галстуков. Феликс из этого, сравнительно скромного, образа мог отметить только оказавшиеся, на удивление, удобными базовые кроссовки, в которых было по-настоящему комфортно танцевать — оправдала новая Найк-линейка свой ценник.              — Может, из-за кроссов? — Джисон поднимает взгляд из телефона. — У меня сводило спину, когда я приземлялся в прыжке. Платформа твёрдая.              — Да нет, — выдыхает Феликс, упираясь взглядом в потолок. На лице всё ещё неприятная тяжесть от толстого слоя сценического макияжа, въевшегося в каждую пору, даже несмотря на то, что был давно стёрт, если не соскрёбан. После концертов хочется не только душ принять десятки раз, отлежаться в горячей ванне с парой пенящихся бомбочек, но и снять лицо, чтобы заменить на другое — свежее и чище.              — Хочешь массаж? — с сочувствием глянув на вывалившегося из душа друга, предлагает Джисон, гася экран телефона. — Всю неделю на спину жалуешься, наверное, нехорошо и дальше продолжать игнорировать её.              — Хан Джисон, ты — чудо, — Феликс, до боли закатив глаза, бросает взгляд на Джисона, вновь уткнувшегося в телефон. — Абсолютное чудо.              Джисон немного опешил от неожиданных комплиментов за, казалось, обычную вещь: регулярно делал массаж всем в группе; пока мемберы думали, что Джисон — чудо, ниспосланное свыше, сам Джисон исходил из сугубо личных мотивов и тёпленького расчёта — руку набьёт и сможет порадовать любимого человека.              — Слишком громкие слова, — отмахивается парень, лениво поднимаясь с кровати. — В следующий раз хватит и короткого согласия.              — Как скажешь, — выдыхает Феликс, медленно поворачиваясь, скидывая с плеч халат и укладываясь на грудь, — как скажешь… Феликс не такой брезгливый, как Чонин или Сынмин, но после того, как было дело, сам кончал на отельные одеяла и простыни, теперь поворачиваться и утыкаться лицом в постельное бельё, пускай и пережившее минимум одну ответственную стирку, неприятно. Он складывает предплечье под щёку и втягивает носом невыразительный запах цветочного кондиционера. В первый раз, когда он застирал за собой запачканное бельё, а после извинился, соврав, что пролил воду, всё молча заменили, никто и виду не подал, но дальше… Слишком часто просил менять постельное бельё, Бан Чан даже один раз пошутил, что, если бы меняли не под вечер, а утрами, то забеспокоился бы о здоровье, лишний раз смутив Феликса, но мемберы подкалывали лишь за криворукость. Криворукость… Как часто другие люди «проливали воду» на свои кровати? С этими мыслями пребывание и в дорогих отелях, сон на чистых кроватях, простынях без единого пятнышка начинает нервировать.              Или это регулярные видеозвонки от Хёнджина успешно начинают по новой расшатывать психику. Этот невыносимый мужчина нашёл очередной способ, как свести с ума, даже находясь далеко, чёрт возьми, находясь в другой стране. Но это даже удобно: во всех грехах и проблемах можно обвинить Хёнджина и ненадолго переключиться.              — Это считается эксплуатацией детского труда? — шутит Феликс, пока Джисон усаживается в его ногах, успев отдавить конечности своим весом и неаккуратностью.              — Больше похоже на то, чем занимается Хван, — морщится Джисон, спустив халат ниже на поясницу, и начинает мягко надавливать на спину, заставляя морщиться Феликса своими действиями и словами.              — Кто бы говорил, — язвительно тянет Феликс, не защищая Хёнджина, — налицо превышение полномочий, склонение к действиям сексуального характера без получения отчётливого согласия, явно криминальный оттенок, да и защищать этого человека — последнее, что посетит голову. Просто сейчас они с Джисоном, своего рода, в похожих ситуациях, но, судя по всему, совершенно разных. — Всё время не вылезал из телефона, в гримёрке так вообще у стеночки уселся. Все знают, что это значит. Тот мужик написывал, да?              — Не говори так о Минхо-хёне, — недовольно тянет Джисон и намеренно сжимает напряжённые плечи сильнее, выбивая болезненный стон. — Мы просто болтали.              — О том, в каких формах и позах эксплуатировать несовершеннолетнего? — язвит Феликс, получая неожиданный толчок в затылок.              Феликса эта ситуация друга не радует. Он знает, что это такое — общаться с мужчиной гораздо старше, который при себе имеет раздутое статусом и деньгами самомнение и желание пополнить коллекцию свежим телом, видит в очередном партнёре не больше, чем симпатичную игрушку. И не одобряет этих «отношений».              Но, конечно, клал Джисон на одобрение и не сказать, что неправ, своя голова на плечах, она и должна думать так, лишь послушал комментарии мемберов, как те поохали и поподкалывали от души, пообещал, что работе не помешает, и, в отличие от ситуации Феликса, всё по обоюдному, когда всё тот же Феликс вывел на разговор, видимо решив, что если он всем рассказал про свои отношения, то так должен делать каждый. Джисон желанием всем рассказывать не горел, но под мягким давлением сдался, тем более что рассказывать хоть и не хотел, а желание похвастаться присутствовало. Как и желание потрепаться о том, какие крутые романтичные свиданки, какой Минхо красивый, обходительный и вообще самый лучший, но из всех парней эти розовые сопли слушать был согласен только Чонин, с интересом ловя каждое слово.              Феликс бы хотел повлиять, хотел помочь, будучи уверенным, что… Да разве не очевидно?! Что взрослому, тридцатисемилетнему мужчине с успешной карьерой может быть нужно от семнадцатилетней малолетки? Предельно очевидно, что это очаровательная куколка, обёрнутая в блестящие броские шмотки, с сияющими от линз и яркого макияжа глазами, лишь для приятного времяпровождения, а Джисон выглядел, словно влюбился. Феликс, если иной раз соблазнялся этим зрелым, уверенным и солидным образом Хёнджина, держал свои чувства в узде, не позволял себе лишнего, а Джисон с головой в этот розовый бассейн влюблённости прыгнул и тонул. Феликс не хочет, чтобы ставший близким, ближе, чем другие мемберы, парень в один момент осознал, что у этого бассейна нет дна, что это — беспросветная пропасть, в которую чем глубже опускаешься, тем темнее и холоднее. Это простое человеческое желание помочь тому, кто, кажется, думает уже не головой, руководствуется всем, чем угодно, но не разумом. Феликс как никто другой ощутил, как это иногда бывает, и, даже если их с Джисоном ситуации разные, намеревается не только предостеречь, а влезть и помешать подсадить близкого на эти захватывающие горки, потому что на острый крючок влюблённости тот уже напоролся.              Феликс, пережив худшее, то, чего тоже когда-то не ожидал пережить, не сломался и продолжает держаться, но в Джисоне не уверен, не хочет позволять пройти через, если не то же самое, то через подобное.              — У тебя ужасные шутки, — напряжённо приподняв уголок губ, Джисон смеряет коротким взглядом друга, делая скользящие движения по ставшей горячей спине, намеренно большими пальцами с усилием нажимает на мышцы, выбивая из Феликса резкий вдох и недовольное шипение. — У-жас-ны-е. Больше не шути, я запрещаю.              — А то непременно спину мне сломаешь? — кривясь, язвительно переспрашивает Феликс, но руки по спине вернулись к неугрожающим, но причиняющим боль движениям.              — Сломаю, — Джисон согласно покачивает головой, принимаясь разминать спину вниз по позвоночнику, — непременно сделаю это. Если сам не сделаешь это раньше. Ты так выгибаешься на сцене, будто за каждый хруст дают пятьдесят тысяч вон.              — Так мне за эти выгибания и платят, — с сомнением отвечает Феликс, меняя щёку, а шея делает случайный тихий хруст, который Джисон не мог не отметить коротким и ярким «о!». — Это не промоушен на ТВ, за концерты хоть деньги идут. — Если ты ломаешься ради зарплаты, с которой не можешь купить серию сеансов у нормального массажиста, — медленно подводит к сути Джисон, скользя руками вниз, к поясничному отделу, — советую задуматься.              Что-что, а у Джисона удивительно сильные руки — глянешь и не скажешь, но, оказавшись в них, сомнения насчёт физической силы пропадают, а умелые движения заставляют невольно простонать, на что Джисон тихо хихикает.              — А не думаешь…              Дверь с громким стуком раскрылась, раздался изящный красноречивое «иу», так что парням даже оборачиваться не пришлось, чтобы понять, что это решил беспардонно наведаться Сынмин. А следом быстрые шаги, тихий вздох и задержка дыхания принадлежали совершенно точно Чонину.              — Я ничего не видел, реально не видел, — отворачивая голову, запричитал макнэ и сделал несколько шагов обратно в коридор. Пожалуй, Джисон в халате и полуобнажённый, стонущий так, что за дверью слышно, Феликс оказались слишком впечатляющим зрелищем.              — А вот я отчётливо это видел, — не до конца понимая, что испытывает, заключает Сынмин, не задерживаясь в дверном проёме, проходя в номер. — И продолжаю видеть. Я, конечно, знал, что вы близки, ребятки…              — Ага, ещё подколи, что дверь надо закрывать и табличку «Не беспокоить» вешать, — закатывает глаза Джисон, слезая с бёдер Феликса и подталкивая, чтобы тот обратно нормально накинул на себя свой халат. — Не на что смотреть, ну-ка, — щурясь, Джисон окидывает взглядом торчавших в дверях парней, — что хотели?              — Ой, ну извините, что оторвали вас от ваших… делишек, — Сынмин разобрался с собственными чувствами: ему неловко и смешно, отчасти потому, что эти двое, которых случайно застали в крайне сомнительной полуобнажённой позе, оба состоят в своих каких-то странных, но всё же отношениях, разрушая очевидный пейринг. — Ладно друг друга, но Чонина-то зачем невинности лишили?              Сынмин хохотнул, а Чонин ещё более смущённо потупил взгляд в пол. Было дело, все друг друга голыми видели, в сауны ходили вместе, да даже душ принимали… Да, тоже все четверо, и речь не о раздельных кабинках, а о ванне, в которую забрались подвыпившие парни, чтобы привести себя максимально быстро в порядок и не получить нагоняй от менеджера за несанкционированную попойку — отмечали самую первую победу на шоу. Но когда кто-то заставал двоих или троих в сомнительных позах, говорящих сомнительные вещи, как-то двусмысленно трогающих друг друга, это словно святой долг — немного подъебнуть, возможность, которую упускать ни за что нельзя.              Однако Чонину эти вздохи и стоны, за дверью не звучавшие как болезненные, показались слишком сомнительными, как и перешёптывания, попытался намекнуть Сынмину, что заходить не стоит, но старший пошёл напролом и даже не смутился, явно неприлично вломившись без стука.              — Чёрт, — вдруг осеняет гениальная идея Сынмина, — если это закинуть в сеть, это ведь как разорвёт фанаток…              Многим фанатам действительно нравится подобное. Айдолам нравится получать внимание и деньги. У обеих сторон это вызывает своего рода привыкание, снижает порог допустимого и чувствительность ко всевозможным двусмысленным взаимодействиям. Но работать надо чисто, чтобы не вызывать неловкости у зрителя, важно выглядеть взаимно увлечёнными и непринуждёнными, объятий, поцелуев и касаний должно быть в меру, правильно и естественно, чтобы контент не начал вызывать вопросы или лишнего нежелательного внимания.              Да и проявлять нежность по отношению к приятным людям — своего рода удовольствие. Феликс чувствует, что ему нужно много ласки и внимания, простого человеческого тепла, потому что это радует, это вызывает счастье и расслабляет, помогает отвлечься от мрака, творящегося в личной жизни.              Так что и фансервис у их группы выходит крайне натуральный. Особенно учитывая, что мемберы продвигают идею о необходимости проявлять любовь к своим друзьям любым доступным способом; и подобные идеи добавляют баллов рейтинга в глазах молодых людей, в частности мужской половины, показывая, что проявление привязанности к своим друзьям не делает тебя странным или менее мужественным. Как и ношение стереотипно женской одежды, украшения, макияж и длинные волосы.              — Поэтому и не люблю фансервис, — кривится Джисон, — ты идиот, Ким Сынмин…              — Нет ничего странного в том, что один нормальный парень делает массаж своему невероятно благодарному другу, — бурчит Феликс, поднимаясь и затягивая потуже халат. А когда со стороны какого-то слишком весёлого под вечер Сынмина послышался очередной смешок, Феликс добавил: — Как будто я единственный, кого местный массажист расслабляюще жамкает. Шаг вперёд, кого этот человек своими бесценными ручками не лапал, — сощуренным взглядом окидываются замявшиеся двое, но ни один из парней не отзывается, как и не делает условленного шага, — то-то же.              — Ты так ужасно это называешь, — стонет Джисон, откидываясь на подушку друга. — Я люблю вас, ребят, но мы не настолько близки. Вы слишком не в моём вкусе, чтобы на полном серьёзе лапать кого-то из вас.              — Хочешь сказать, всё, что было между нами — ложь? — жалобным голосом, театрально хлопая ресничками, отыгрывает преданную возлюбленным девушку Сынмин, на что Джисон лишь закатывает глаза.              — Кому-то снова стало скучно или какого чёрта вломились? — скрещивает руки на груди Феликс.              — Как недружелюбно, — вздыхает Сынмин. — Крис сказал спросить, не хотите ли прогуляться под вечер и поужинать в ресторане. Типа был какой-то крутой недалеко от отеля.              — О, я только за! — оживляется Джисон. — Давно хотел попробовать «фиш энд чипс»!              — В какой бы город мы ни прилетали, обязательно найдётся какая-то еда, которую ты «давно хотел попробовать», — цокает Сынмин, в который раз отмечая удивительный аппетит этого парня. Аппетит хороший, но вот щёки, которые отъедаются, нравятся только фанатам, а вот начальство делает втыки менеджеру, а менеджер потом пилит всех, несмотря на то, что в группе один единственный мембер ест за роту голодных солдат. — Там, куда тянет Крис, тебе светит только лондонский ростбиф, давайте, — поворачиваясь на выход, Сынмин махнул рукой: — Никто не будет дожидаться, когда ваши брачные игрища закончатся.              — Разве это не лучше, хён? — вздёргивает брови Чонин, оборачиваясь к начавшему уходить Сынмину, не понимая, почему это аппетитная запечённая говядина, в сравнении с рыбой и картошкой, удостоилась такой пренебрежительной интонации.              — Эй! — прикрикивает Феликс, вовремя вспоминая немаловажную деталь: — А платит кто?              От Сынмина прилетает ёмкое «не ты точно», а от Джисона — «как меркантильно», за что парень пинками сгоняется с чужой кровати, на которой по-хозяйски развалился. Зато Феликс почти не беспокоится: в последний раз, когда они ходили в какую-то кафешку, пока ещё были в одном из городов Дании, счёт был разыгран на «камень, ножницы, бумага», и Феликсу, ну совсем картинно, довелось выбросить единственную бумагу в ответ на трое ножниц. Весело было этим заниматься до момента, пока по итогу одной из таких игр не пришлось за всю группу заплатить почти триста тысяч вон. Феликс пока не так много зарабатывал, чтобы разбрасываться деньгами, не пострадал, конечно, но внутренний еврей, с самого детства не оставлявший вплоть до первой серьёзной зарплаты, в тот момент неожиданно ожил и крикливо порицал.              Всё бы было проще, если бы Феликс мог спокойно принимать деньги, которые ему суёт Хёнджин, но что-то внутри не позволяло, словно начнёт это свободно делать — всё, продался, принял ситуацию и согласился с ней. Пытался обходными путями, путём всяких логических цепочек и умозаключений из разряда «Хван — генеральный директор, то есть непосредственный работодатель, значит, деньги, которые тот суёт, это своего рода зарплата», но шло с натяжкой, всё равно что-то внутри поперёк горла вставало. Проще было просто не участвовать во всех этих играх с оплатой общего счёта.       

«Пытаюсь работать, но не могу перестать думать о тебе»

      

      • • • • •

             Айдолам нельзя много выпивать, в некоторых компаниях и вовсе на алкоголь наложен строгий запрет, за которым тщательно следят; айдолам нельзя есть всё, что захочется, — у них есть диетологи и менеджеры, они регулярно посещают медицинские осмотры, потому что, в первую очередь, должны оставаться не просто здоровыми, но и в своей наиболее привлекательной форме. Но, тем не менее, на свой страх и риск можно позволить себе всё или в ситуациях, когда это нечто вроде корпоративных ужинов, не официальные бизнес-встречи в ресторане, а сбор сотрудников, чтобы отметить что-нибудь. Поводов для подобных ужинов может быть уйма: высокие продажи, громкая победа, мероприятие или грядущий большой успех.              Потому что в «HH Entertainment» связи между сотрудниками пускай и не должны выходить за профессиональные рамки, границы до псевдо-семейных отношений, как популярно в офисах крупных компаний, не размываются, но деловое общение должно разбавляться приятным совместным времяпровождением, чтобы сближать и создавать лёгкую, комфортную для всех сотрудников атмосферу. Отметить общие заслуги, успехи прилагающих усилия артистов становится чем-то необходимым и традиционным: когда-то это организовывается самими айдолами, получившими своего рода добро на то, чтобы закатить очередную тусовку в клубе, а когда-то этим занимается непосредственно начальство. Крупные и шумные мероприятия, закрытые вечеринки, более скромные ужины в ресторанах или лёгкие перекусы в перерывах могут быть организованы как на всех артистов и сотрудников, так и ориентированы на конкретных сотрудников, отдел или группу айдолов.              Феликс чувствовал эту приязненную атмосферу в компании, чувствовал эти, от старшего поколения точно, связи, сродни семейным, лично знал немало продюсеров, менеджеров и прочий стафф меньшего значения, но на групповых встречах предпочитал не присутствовать, максимум, когда те были обязательны или касались исключительно его группы. Потому что никогда не знаешь, что скрывается под предлогом красиво названного мероприятия, не знаешь точно, кто там будет присутствовать помимо тебя, а воспоминания о непрошеных касаниях чужих рук, колющейся щетине и шепчущих сомнительные предложения губах всё ещё свежи в памяти. Интерес к тому, что там происходит на крупных гулянках компании, для которых арендовались огромные просторные залы, а счета за еду и напитки выходили заоблачными, присутствовал, но опасения были сильнее; не хотелось узнавать, что происходит за закрытыми дверями, в моменты, когда отключены камеры и фотоаппараты не слепят вспышками — это самое начало вечеринки, а вот что после — животрепещущий вопрос повисает. И уж тем более Феликс не собирался показываться на вечеринках, на которых встречались не знакомые айдолы «НН», а чёртова мешанина из всех возможных, в основном корейских, знаменитостей, потому что далеко не все айдолы, актёры и модели на самом деле настроены так дружелюбно, как кажется. Обманчивее контрактов в индустрии развлечений только улыбающиеся симпатичные лица.              Несколько раз Феликс присутствовал на вечеринках, потому что приходила большая часть группы, потому что звали, потому что… Были свои причины, несколько раз бывал на ужинах и вечеринках в честь группы, где каждый выражал восхищение, многоуважаемые сонбэ хвалили за успехи, но, что удивлением не стало, больше на «спонсорские» мероприятия никто не гнал и не предлагал посетить. Недолго пораскинув мозгами на этот счёт, Феликс понял, что, видимо, в этом отпала необходимость: уже поймал самую крупную рыбку, случайно выловил ту самую «акулу» из всех морских хищников этого бизнеса.              Теперь остаётся только гадать, что лучше: без особой приязни и симпатии спать с каким-нибудь богатым предпринимателем-аджосси или сходить с ума из-за Хёнджина, который не знает меры и сострадания, не чувствует границ совсем.              Совсем не чувствует границ.              Это можно назвать преследованием?              Феликс не знает, что и думать, голова абсолютно пустая, только сердце куда-то в желудок проваливается, к уже начавшему понемногу перевариваться говяжьему стейку. Купился на еду, решил посетить ресторанчик…              — Извиняюсь, попался не самый умелый таксист, — спокойно говорит Хёнджин, присаживаясь рядом с Бан Чаном. Феликс смотрит менеджеру в глаза, но по лицу совсем не понять, знал ли тот о неожиданном госте. Парень, после этого кошмара, вновь нагнавшего, обязательно расспросит обо всём. Возможно, пора бы задуматься над личным менеджером… Но и эту мысль методично втолковывал в голову Хёнджин, поскольку всех четырёх участников группы устраивал и Бан Чан — один-единственный, удивительно многозадачный и эффективный, просто невероятный как менеджер, даже если иногда упускал какие-то детали — умело изворачивался, поправляя и подчищая последствия ошибок.              Бан Чан — хороший человек, но то, что он беспрекословно слушается Хёнджина во всём, как бы нелепо это ни звучало, начинает нервировать Феликса. Это не первый раз, когда Хёнджин заявляется без предупреждения, иногда всё выглядит так, словно подстроено, чтобы директору было удобнее остаться наедине с полюбившимся айдолом, самостоятельно его увезти или привезти… Но каков шанс, что уже персональный менеджер не будет также следовать всем указаниям, не будет подстраивать, чтобы Феликс подольше задерживался в компании, на каком-то мероприятии или, наоборот, пораньше с них уходил, вместе с тем не будет предупреждать о возможных неожиданных визитах и, что главное, не будет лишний раз трепаться, затрагивать эту тему, всячески поддерживать…              Бан Чан — хороший человек, мягкосердечный, эффективный и опытный сотрудник, на поприще менеджера уже пятнадцать лет, и Хёнджин был им абсолютно доволен, но поздно понял свою ошибку: во многих компаниях артисты постоянно меняют менеджеров, группа может быть с разными людьми на разных мероприятиях, а когда на постоянной основе назначено и больше одного менеджера, так что не успевает сформироваться особая симпатия. Нерабочая привязанность менеджера к его группе и наоборот работе не мешает, но мешает Хёнджину. Он чувствует, что где-то иной раз Бан Чан не договаривает, когда речь идёт о Феликсе, мягко вмешивается со своим непрошеным мнением и бесполезными советами, раздражая. Хёнджин чувствует, словно что-то идёт не так, как он тщательно планирует, что-то мешает, но и сменить менеджера так просто не выйдет: Бан Чан их чуть ли не вырастил, второй год пошёл, как с этими детьми нянчится, всё им показывал, рассказывал и объяснял, и эта четвёрка, близ дебюта и после выглядевшая как кучка слепых котят, явно забеспокоится, что с высокой вероятностью помешает нормальной работе группы, тем более во время текущего камбэка, тем более что с одним из парней менеджер был близок особенно — глубоко не копал, но доходили сплетни, а Феликс… Феликс явно психанёт, опять начнёт капризничать лишний раз, истерику снова закатит… Хёнджин не боится каких-то визгов или подросткового бунта, не воспитатель, конечно, но ни коем образом это его не побеспокоит, умело применит систему жёстких и строгих мер, принуждать и успокаивать он умеет превосходно, не в первый раз сталкивается с сопротивлением, но в случае с Феликсом… Что-то внутри подсказывает, что следует быть мягче.              А мозг успешного прагматичного успешного бизнесмена-реалиста, ищущий меркантильной выгоды, говорит, что пора бы отрывать присосавшихся к материнской груди котят. Заполнить каждому, особенно Феликсу, сольный график, наделить персональным менеджером, отдаляя от того, к которому каждый из парней привык и привязался. Аккуратно и последовательно.              — Добрый день… вечер, господин Хван!              — Здравствуйте, господин Хван.              — Добрый вечер, господин Хван.              Феликс потерялся в этих смазанных приветствиях, хлопает ресницами, пытаясь понять, не привиделось ли.              Едва ли может привидеться, когда с Хёнджином уже все поздоровались, покивали, а этот самый Хёнджин присаживается напротив, одаривая лёгкой полуулыбкой, и начинает окружать ощутимый запах дорогого парфюма… Такой знакомый древесно-пряный аромат…              Анималистический и стойкий. Не кажется, от этого парфюма уже нос чешется.              — Да, — отстранённо начинает Феликс, оглядывая мужчину, который, как всегда, хорошо выглядит, но сегодня не в своём костюме-двойке, — добрый вечер, господин Хван.              — Кажется, вы немного удивлены, — Феликс хочет на это ответить, перебив: «Охуеть как», но сдерживается, продолжая пялиться в сторону Хёнджина, — у меня были дела, а у вас небольшой перерыв между концертами, подумал, было бы неплохо увидеться с восходящими звёздами, угостить ужином за усердную работу.              Парни многозначительно покивали, пробормотали благодарности, а Феликс продолжил безрадостно передвигать по тарелке нарезанный им кубиками стейк, размазывая тёмный соус по белой поверхности. Все всё знают, понимают, но играют глупый спектакль. И это утомляет.              — Они просто устали, господин Хван, — спохватывается Бан Чан, замечая мелькнувшую на лице Хёнджина озадаченность, — концерт — дело энергозатратное, не так давно вернулись с него, так что они немного… не такие живые, как Вы могли ожидать.              «Не он же перед толпой на сцене скачет до седьмого пота и потери пульса», — чуть хмуря брови, думает Феликс, насаживая на блестящую вилку кусочек стейка, а после нехотя отправляя в рот.              Атмосфера была в разы лучше до появления Хёнджина — с этим согласится кто угодно из присутствующих, за исключением самого Хёнджина, разумеется. Не в первый раз группа сидит за одним столом с генеральным директором, который разве что проскакивающими высокомерием и строгостью, командным голосом напоминал о своём статусе, в общении стараясь держаться дружелюбно, но сдержанно, а внешним видом и вовсе напоминал что-то среднее между чеболем и айдолом.              Посиделки в неформальной обстановке располагали к нему, поощряемые харизмой и обходительностью этого мужчины, но всё же более падкими на такой очевидно фальшивый образ были женщины и… дети — молодые айдолы, сотрудники. Даже сейчас Чонин смотрит с каким-то восхищением. Всё время с этим восхищением! А Феликс смотрит на Чонина, пытаясь понять, как бы изменился взгляд макнэ, поменяйся они местами в самом начале. Феликс на Хёнджина может посмотреть как угодно, но без оттенка положительной эмоции — надоел, заебал в прямом и переносном, по горло уже.              Хёнджин расслаблен, с удовольствием поддерживает разговоры, менеджер, очевидно привыкший к ситуации и директорским замашкам, тоже спокоен, Сынмин и Джисон умело скрывают своё неоднозначное отношение к Хвану, который вызывает двоякое ощущение своими действиями, Чонин не так хорош, но он моложе и непосредственнее, по-настоящему прост.              Все вскоре оказываются поглощены простыми будничными разговорами. В итоге опускается достаточно свободная, почти расслабленная, но не едко-неприятная уж точно атмосфера.              Пока сам на себе не переживёшь всё, пока не перетерпишь, не ощутишь, каково это, когда тебя не слышат, когда тебе не хватает сил оттолкнуть, а следом накатывает понимание — права такого нет, когда ноги дрожат от жёсткого, в моменте кажущегося бесконечным, секса, никогда не заканчивающегося на первом разе, как сперма стекает вниз по бёдрам, а когда и хуже — по лицу, по языку в горло… Послушать об этом, тем более о меньшей части происходящего — это не то. Всё, что пережил Феликс, он не пожелает пережить никому, не собирается требовать, чтобы люди меняли своё отношение к гендиректору на резко негативное, ненавидели, осуждали, но всё равно не может смотреть, как с этим человеком спокойно общаются близкие люди. Едва ли, пережив не один личный и групповой кризис, пройдя вместе немало проблем и негатива, побывав много в каких ситуациях, от неловких до откровенно паршивых, непременно почувствуешь достаточно близкую связь с этими людьми.              Феликс понимает, что это работа, что ему никто и ничем не обязан, даже Джисон, но всё равно чувствует неприязнь к ситуации. Есть больше не хочется, тем более, что Хёнджин платит за счёт, тем более, что Хёнджин сидит рядом, совсем близко…              Долетали обрывки разговоров, темы и даже шутки — у Хёнджина прекрасное чувство юмора, что, несомненно, добавляло ему очков привлекательности в глазах других людей.              «…Йени, тебя ругают фанаты за то, что прогуливаешь школу…»              «…Когда на том шоу я съел кайенский перец… да, теперь я знаю, что его нельзя запивать водой…»              «…главные герои начинают терять искру уже на второй серии…»              «…не может уйти? … Пожизненный? Разве такие контракты вообще возможны…»              «…да нет, она действительно очень капризная и немного избалованная… они просто наслаждаются своим пиковым временем…»              «…поп-культура тысячелетия… футуристическая мода с лёгким оттенком ретро… это позволяет много экспериментировать…»              «…Y2K… массивная теперь платформа кажется не такой удобной, да?»                    «…две недели — это идеальное количество, особенно с другим разнообразным контентом… умело смещали акцент на поощрение продаж…»              «…выражение лица — важная часть сценических выступлений… У тебя оно необъяснимо притягивает, Сынмин, ты сегодня был так увлечён выступлением…»              «…о хореографии, ему она даётся настолько естественно, что даже самые сложные движения кажутся лёгкими и изящными… Ёнбока так часто назвали лучшим, что я сбился со счёта…»              Феликс не в этой компании, неплохо разговорившейся — оттого обиднее, он безучастно потягивает воду из своего стакана, продолжая играть в художника, пачкая дно тарелки, переставляя еду на ней.              Хёнджин умный, образованный, начитанный и немало фильмов посмотрел… Он разбирается, как Феликсу кажется, во всём, с ним бывает по-настоящему интересно, слушать уж точно, так что такой человек не может не заинтересовать, не расположить к себе.              Сейчас, когда все легко обсуждают какую-то вышедшую в кино новинку, популярную дораму в жанре «комедия», всё кажется абсолютно нормальным. Обычный, ничем не примечательный поздний ужин сотрудников с начальством в настолько комфортной атмосфере, что начальство кажется начальством только когда к нему обращаются — неизменно в уважительной форме, пускай и не той жутко официальной, как в стенах компании.              Феликсу начинает казаться, что он всё придумал. И плохое отношение со стороны Хёнджина, и преследование, и все те поводы для беспокойства. Несомненно, поддался и начал драматизировать, потому что сейчас происходящее вокруг выглядит нормальным и естественным. Только он сидит с фальшивой улыбкой, выдавливает её из последних сил, пытаясь понять, найти в пододвинутом ему Хёнджином, им же и заказанном, десерте ответ, что же не так.              Не так с ситуацией. Не так с ним самим.              — Я выйду подышать, переел немного, — поднимаясь, медленно говорит Феликс.              — Ты в порядке? — тут же обеспокоенно реагирует менеджер. — У меня в сумке есть таблетки, если…              — Нет, спасибо, — мягким голосом перебивает Феликс, потому что Бан Чан всегда волнуется искренне: из личной симпатии или страха получить выговор, тем более когда начальство сидит совсем рядом — не важно. — Всё в порядке. Не беспокойся об этом, я скоро вернусь.              Он выходит из-за стола, потому что хочет вдохнуть побольше воздуха, заполнить кислородом лёгкие, но чтобы в них не вторгся этот тяжёлый аромат дорогого парфюма.              Пьянящий тёмный ром, кремовые нотки ванили…              Холодом бьёт по обнажённым участкам кожи, Феликс чуть прогуливается вдоль по улице, наслаждаясь тихим ночным шумом. Это же что-то не так с ним?              Парень заходит в здание, погружаясь в темноту, позволяя себе наводнить голову мыслями. Говорят же, что прежде всего следует искать проблему в себе… Так ли неправы эти люди? Если проблема внутри, значит, и ответ должен находиться там же. Но как докопаться до того, что поможет выйти из ситуации? Принимая невоодушевляющую точку зрения, что он являетесь решением своих проблем, Феликс не может открыть в себе силы, найти выход. Он не понимает.              Или отказывается соглашаться с тем, что имеет, называть вещи своими именами.              В моменты, когда он словно приближается к решению, что-то начинает складываться в голове, неизбежно появляется Хёнджин.              Феликс впивается пальцами в бицепсы мужчины, сжимает, требовательно пытаясь убрать от себя эти руки, которые удерживали неподвижно разгорячённое и раскрасневшееся лицо. Ладони отпустили щёки и скользнули вниз, очертив талию, спустились до ягодиц и грубо сжали, выбив очередной сдавленный стон в поцелуй.              — Господин… господин Хван, — вполголоса просит Феликс, моментально, как только прекратился поцелуй, повернув голову в сторону выхода из переулка, — подождите. Мы не можем…              Игнорируя слова и вялое сопротивление, Хёнджин счёл это хорошей возможностью оставить несколько поцелуев на открывшемся участке шеи, втянуть приятный запах кожи Феликса, который, когда со стороны улицы прошли люди, замер, пускай те и не обратили на зажимавшуюся парочку никакого внимания.              — Это я не могу, — настаивает Хёнджин, грубо сминая ягодицы, бедром надавливая на член парня, намеренно вызывая эрекцию. — Я, в отличии от тебя, не собираюсь отказываться от десерта этим вечером.              Феликс извивается, пытаясь сбросить с себя руки, которые принялись блуждать по телу, задирать кофту, забираясь под неё. Кожу живота окатывало холодом, руки и их касания казались ледяными, что вынуждало морщиться, но Хёнджин, напротив, наслаждался тем, какой Феликс тёплый и мягкий. Конечно, как оттолкнуть того, кто гораздо сильнее и крупнее? Феликс на ошибках не учится.              — Да Вы издеваетесь, — хрипит Феликс, в панике продолжая цепляться за мужчину, но не отрывая взгляда от улицы, по которой в любой момент мог пройти кто угодно и, не дай бог, с камерой в руках. — Вы выпили, что ли? — но в нос бьёт лишь парфюм, в котором теперь, когда мужчина так близко, невозможно не задохнуться, не уловить его древесные кедровые нотки. — Кто-нибудь может увидеть, господин Хван! Отпустите меня сейчас же!              Любое сопротивление только поощряет Хёнджина, но Феликс не может не сопротивляться, только не когда его карьера ставится под угрозу. Это разлетится моментально, это накроет волной и снесёт, это совершенно точно испортит всё. Но Хёнджин словно не понимает очевидных вещей, игнорирует опасность, продолжая уже рукой стимулировать начавший твердеть член парня и атаковать шею грубыми поцелуями и облизываниями.              Да, счастье любит тишину, но Хёнджин хочет, чтобы все знали, что Феликс принадлежит ему. Хочет, чтобы Феликс и сам, наконец, это понял, так что этому счастью следовало бы прекратить сопротивляться и просто наслаждаться, о чём Хёнджин и шепчет в перерывах между поцелуями.              Феликс застенчиво стонет, не желая уступать развратной натуре мужчины, опасливо и с досадой метается взглядом между выходом из их переулка и Хёнджином. В непростой, ужасно тревожной ситуации добивает и то, что собственное тело предаёт.              Вновь несколько голосов, какая-то шумная компания со смехом подметила «влюблённую озабоченную парочку», но поспешила пройти дальше.              Феликс хочет оттолкнуть Хёнджина, хочет прижаться ближе, сбегая от других людей; хочет закричать, но лишь начинает в ответ тереться возбуждённым членом о бедро мужчины, которого долгожданная ответная реакция только радует. Это всё кажется обычным, словно повторялось не один раз. Так и было, происходящее между ними всегда одинаково, только в разных локациях. Это словно не закончится никогда. Было и будет.              Происходит прямо сейчас…              Рука Хёнджина, скользнувшая под резинку штанов, накрывшая почти окончательно затвердевший член сквозь тонкую, позволяющую ощутить холод ладони, ткань белья, вынуждает Феликса сдавленно вдохнуть.              «Ты выглядишь таким милым, когда хнычешь, — томно шепчет мужчина, медленно поглаживая орган, намеренно растягивая болезненное удовольствие, — больше не хочешь требовать, чтобы я остановился?»              Феликс не видит, несмотря на то, что глаза привыкли к темноте и очертания мужчины хорошо заметны, но слышит и чувствует эту жестокую ухмылку, пока тот поглаживал, заставляя стонать и становиться ещё более твёрдым. Он обвивает руками шею мужчины, прижимаясь ближе.              Хёнджин тёплый, даже горячий, пока вокруг всё кажется невероятно холодным; Хёнджин большой, сильный и уверенный, кажется, словно с ним безопаснее. Феликс стыдливо толкается в руку мужчины, прижимаясь всё ближе, наслаждаясь этим комфортным знакомым теплом тела, сдерживая стоны и больше не пытаясь унять взволнованно колотящееся в груди сердце.              Тяжёлая рука на талии успокаивает, кажется чем-то правильным. Феликс носом утыкается в шею мужчины, вынуждая пригнуться, чуть касается холодными сухими губами горячей шеи и с шумом втягивает носом дорогой парфюм, который уже не кажется таким тяжёлым. Хёнджину идёт этот запах, действительно «прямиком в Рай».              С последним сильным толчком, с дрожью в ногах Феликс достигает оргазма, приносящего приятное облегчение, сперма хлынула в руку Хёнджина, которого теперь стыдно отпускать из объятий. Удовольствие вытеснило все остальные чувства, подвело и позволило лишнего.              — Ты мне нравишься, — одной короткой фразой Хёнджин ставит Феликса в ступор.              Хёнджин не раз это говорил, не раз одаривал комплиментами от отвратительных до по-настоящему приятных, но Феликс предпочитает игнорировать эту показавшуюся такой неуместной и нелепой фразу. Хёнджин умеет обольщать, привлекать и покорять сердца без усилий, но Феликс предпочитает не обращать внимания, продолжая поправлять бельё и штаны, даже несмотря на то, что сейчас эти слова не раздражали, а растеклись приятным теплом внутри.              Не тошнит. Феликс вынуждает себя смириться с мрачной реальностью.              — Вы — очень жестокий человек, господин Хван, — Феликс выплёвывает сочащиеся обидой слова, разворачиваясь и срываясь на бег.              Хватит на сегодня, поужинали, пора бы спать. Феликс устал.              Он снова устал.              Он устал после концерта, от всей долгой череды этих выступлений, перерыв между которыми кажется ничтожно малым, устал от Хёнджина.              — Думаю, я вернусь в отель, — Феликс хватает сумку со спинки стула и, повернувшись в сторону гардероба, вздрагивает, когда на глаза появляется Хёнджин и решительно, но неугрожающе возвращается к столу. — Устал, извините.              — Если что по самочувствию, то сразу пиши, — неуверенно косясь на гендиректора, усаживающегося на своё место, отвечает Бан Чан.              «Конечно», — выдавливает наиболее спокойный голос Феликс, отворачиваясь от столика, но за предплечье слабо хватают.              — Я с тобой, — вызывается Джисон, сгорая от любопытства, и поднимается следом, — думаю, я чувствую себя нехо… Переел, просто переел, Крис, я тоже в отель.              Следующими оживился Сынмин, решая, что тоже задерживаться не собирается:              — Я устал, доброй ночи, господин Хван. Крис, пока-пока.              Озадаченные мужчины, сидящие на противоположной от решивших неожиданно уйти парней, выжидающе смотрят на оставшегося сидеть Чонина. Младший пооглядывался, забеспокоился и тоже, рассыпаясь в извинениях, начал спешно, случайно ударяясь коленом о столешницу, вылезать из-за стола, руководствуясь простой логикой: куда хёны, туда и макнэ. Тем более, что досиживать этот, на самом деле неплохой, ужин только с генеральным директором и менеджером… Такое себе удовольствие. Было весело, по крайней мере до того, как Феликс спешно сбежал, а следом ушёл и Хёнджин — все поняли, что к чему, но попытались отвлечься, перевести тему и не лезть не в своё дело, но неловкость в атмосфере засела прочно.              «До свидания, господин Хван, — смущённый своим не самым достойным поведением Чонин с поклоном прощается с директором, а менеджера удостаивает коротким: — Пока, Крис».              Мужчины смотрят вслед удаляющейся фигуре последнего мембера группы, в молчании переводят взгляд друг на друга, пока Хёнджин не вздыхает, откидываясь на спинку диванчика:              — Если выпьешь со мной, компенсирую премией.