Straight to Heaven

      Звон упавшей вилки обращает на себя всеобщее внимание, а разговоры за столом затихают, но возобновляются после неловкого «извините» от Джисона. Иногда он… задумывается. Витает в облаках.              Но кто его осудит?              — Только Феликс пришёл в норму, теперь мы должны волноваться о тебе? — лениво подмечает Сынмин, смотря на поднявшегося из-под стола парня. Не с претензией, это «должны», скорее, подчёркивает небезучастность, если с кем-то из группы происходит что-то заметное и бросается в глаза, то непременно становится общей проблемой, общей головной болью из искреннего желания помочь. — Ты последнее время рассеянный.              Но Джисону не нужна помощь.              — Он всегда был человеком, у которого всё валится из рук, — беззлобно подмечает Феликс, пододвигая в сторону друга салфетницу, чтобы протёр вилку, потому что подняться и сполоснуть сил и желания, разумеется, не найдёт.              — Сделаю вид, что не оскорблён, — отшучивается Джисон, не оставляя своего приподнятого настроения. — Разве вы не рады, что у нас перерывчик?              — Потому что прошли недели выступлений и всей утомительной фигни, которая их сопровождала, — пошире улыбается Чонин, ставя локти на стол и подпирая голову. — Не понимаю, зачем так долго ходить по всем этим шоу, пользы почти никакой, денег копейки, чисто за «спасибо» работали, но вот усилий…              — Видимо, продюсеры считают иначе, — пожимает плечами Сынмин. — Малоизвестным группам надо пиариться больше, чаще светить на ТВ, а денюжки уже потом.              — А мы малоизвестные? — искренне удивляется Джисон. — Нам даже не пришлось толкать на шоу би-сайды.              — Пока не настолько устоявшиеся точно, — Сынмин старается смотреть на жизнь объективно, если видит, что дела хуйня — он скажет, что всё хуйня, если группа не так популярна — среди своих, не на публику он это признает. — Нагрузка, но всего одной недели было бы мало.              — Главное, что уже закончили с продвижением на телевидении, — мечтательно тянет Чонин, наконец-то получивший заслуженный короткий отдых. Предзаписи — стресс, выступления — стресс, разумеется, ему всё нравится, каждый выход на сцену преисполнен трепетом, но страх что-то испортить и быть пойманным на ошибке сотнями глаз — нечто неизбежное, будет преследовать до последнего. — Я всё равно считаю, что мы отлично влетели. До сих пор не верится, что релиз вышел таким удачным.              — А тебя, малыша Йени, всё не отпускает победа на Inkigayo, — оживляется Джисон, не утруждаясь прожевать рис, но рукой прикрывается — пару раз получил от каждого из парней: совершенно случайно в них прилетала недожёванная еда, пока он неугомонно болтал с набитым ртом.              — Главное, что тебя отпустил тот мерзкий пиджак, — морщится Чонин, — прошла психологическая травма?              — Самоуважение ранить — не руку сломать, — фыркает Джисон, вспоминая сомнительную вещицу, — руки у меня две, кости не так долго срастаются… Ценю Бальман, пока из шмоток кроить ничего страшного не начинают.              — Подумаешь, открыл спинку, — растягивает губы в насмешливой улыбке Сынмин, — зато как фанаты зашевелились.              Зашевелились. Это однозначно. Джисон до сих пор привыкнуть не может, что любой открытый участок его тела вызывает у кого-то восхищение и визги, не понимал бы, даже будь это один-единственный странный извращенец, а их тысячи… Ладно, фанаты зашевелились — кто знает, что зашевелилось у них. О подобной естественной реакции на сексуальные изгибы он и думать не хочет, учитывая, что изгибы — его.              Одежда неизменно или облегает тело, словно вторая кожа, игриво подчёркивая его контуры, или показывает участки кожи, которые ранее были не просто так скрыты от широкой аудитории…              — К тому же, всё спереди было хорошо прикрыто, грудь не торчала и не просвечивала, — поддерживает Феликс, вспоминая, что, между прочим, на том выступлении и награждении после он был обряжен в рубашку с крайне сомнительным вырезом на груди. — Нам же разрешили оставить на память, — голос становится скептичнее к недовольству парня: — И ты забрал.              — Забрал и избавился, — закатывает глаза Джисон, скидывая тапочки и забираясь с ногами на стул.              — Ну да, — не сдержал смешок Чонин, — ты же не из тех селеб, кто анонимно за большие деньги продают свою одежду? Хотя лучше, наверное, самим продать, чем это кто-то сделает за тебя, так ещё и процента за это не даст…              — А я-то думал, откуда деньги на новый телефон! — воодушевлённо восклицает Сынмин, уже даже начиная понемногу проникаться словами младшего. — Ещё пойди найди что-то на такую зарплату…              — Не недовольствуй, — кривится Феликс, чуть подталкивая в колено Сынмина, который постоянно жаловался на несоответствие ожиданий и реальности, — просто радуйся, что вообще что-то платят, не мыкаешься годами по судам с исками. Платят и, между прочим, из бюджета выделяют на нормальную одежду, которую можно забрать, не в обносках ходишь.              — Рад бы носить это, да с выступлений слишком извращённые костюмчики, — вздыхает Сынмин, — такие только на аукционе для любителей и выставлять, молодец, Хани, далеко пойдёшь. Мне потом адрес, номерок тоже черкни, может, и сам отчаюсь, а то на фанатских подарках долго не прожить. Надо намекнуть, чтобы дарили что-нибудь практически полезное, а не плюшевые игрушки и странные аксессуары.              — Говоришь так, будто жертва, — морщится Джисон, — «99-line» видел? У них агентство — большая и дружная «семья», в которой одежда по старшинству передаётся, а ты нос воротишь. У нас хоть нормально на заказ отшивают или покупают, чёрт, с выделенными деньгами на одни только костюмы… Я не представляю, сколько зарабатывает компания! Семьдесят на тридцать…              Если бы делили доходы от продаж в пользу артиста — тогда бы Хёнджин не носил всю эту дорогую люксовую одежду, изысканные «Ролексы» — швейцарское олицетворение высокого статуса и мужественности на запястье, не жил бы в лучшем жилом комплексе, не выглядел бы моложе своих лет и не сорил бы эффектно деньгами.              Если сам не зарабатываешь так много, то найти того, кто обладает зарплатой твоей мечты, и сплестись с ним — разве не идеальный план? Вот только Феликс этого не планировал, но сейчас, ему кажется, воспринимает ситуацию проще. Не так сложно смириться, когда с тобой общаются по-человечески, не бездумно используют как какую-то вещь. Однако, когда накатывает смутная грусть, желание заняться самобичеванием, Феликс копает чуть глубже, обвиняя себя в том, что позволяет «психологии жертвы» просачиваться в мозг, пудря и подменяя мысли.              — Так что ешь свой пибимпаб молча, — Феликс тычет вилкой в сторону Сынмина и возвращается к обеду. — Радуйся, что числишься в крупной компании и не носишь ношенное.              — Я слышал, в «ITs» настолько погано с бюджетом, что у них не только одежда, ещё и обувь, украшения ходят по артистам компании, — неприязненно, с толиками жалости к безвольным айдолам подмечает Чонин один из популярных слухов.              Не у всех компаний бюджет позволяет разгуляться на широкую ногу и как следует приодеть каждого артиста, и чем тот меньше, тем сложнее стилистам выкручиваться, приобретая сценические и не только наряды. Общаясь со стаффом, с другими айдолами, узнаёшь, что выделяются иной раз совсем смешные (до слёз, но слёзы от недоумения и жалости) суммы денег на покупку одежды, а потом либо понимаешь, почему костюмы так, мягко говоря, плохи, либо восхищаешься тем, что смогли создать, перешить и стилизовать талантливые работники своими золотыми руками, явно увеличив стоимость результата вдвое как минимум. Не выходить за рамки бюджета, тем более когда концепция не так проста и посредственна, не пресловутая школьная форма или «Total Black», когда следует делать артистов конкурентоспособными, симпатичными для публики, сложно, но необходимо.              В небольших компаниях, помимо использования недорогих брендов, иной раз удавалось выбить сотрудничество-спонсорство и получить одежду бесплатно за рекламу, айдолы зачастую не оставляют себе свои костюмы, поскольку они либо перерабатываются и изменяются для будущих мероприятий, либо спешат к новым временным хозяевам — другим айдолам. Чонина от подобных рассказов передёргивало всегда, как и мемберов, которым он крайне увлечённо и ярко, чтобы на себе ощутили, как их облачают в ношеный дискомфорт, пересказывал.              — Ага, поэтому думаю сходить до храма и поставить свечку за «HH», — отшучивается Сынмин, откидываясь на спинку стула. — Я бы не пережил, если бы на меня цепляли то, что чёрт знает сколько людей переносило, может, это и не обноски, но тупо негигиенично, — парень кривится и, помедлив, добавляет то, что ещё недавно вызывало небывалое отвращение, стоило услышать от одного знакомого из небольшого агентства: — Те же серьги явно не для совместного пользования, а частенько их не удосуживаются спрыснуть антисептиком, тупо забирают у одного и таскают, пока не настанет время отдать следующему. Типа… У меня чувствительная кожа. Меня шелушит и высыпает от одной мысли.              — Да ты и сам какой чувствительный, — бодро подмечает Джисон, — ты брезгливее Чонина порой, а наш мальчик-то научился пить из чужих кружек.              — Понимаю ещё вторичное, а когда и крайне многоричное использование одежды для нескольких айдолов более… экологично? — всё не отпускает Чонина. — Социально сознательно, у нас есть природа, которую людям следует защищать, все дела, но… уберегите от испытания ношением нестиранных костюмов. Чёрт, Шин как-то пожаловалась, что её платье пахло потом до того, как она его надела, там были пятна… До того, понимаете? А ей пришлось его надеть, блять!              — Которая шатенка? Высокая такая? Это вы с ней после награждения обсуждали работу стилистов? — вздёргивает брови Феликс. — А я-то думал, почему от неё так пахло духами… Чёрт, так эта девушка — не убийца аллергиков, а сама жертва.              — Ага, люблю шестёрочку, мы обогнали их баллов на… сто? Недавно познакомились, мало общаемся, но она так поздравляла… — задумчиво тянет Чонин.              — Кажется, у кого-то служебный роман, — бодро стукнул по столу ладонями Джисон. — Будете ночами сбегать, а разница точно как у Ромео и Джульетты.              — Ей четырнадцать? — Феликс удивлённо распахивает глаза, вспоминая ту высокую и крайне симпатичную, с округлым невинным, но взросло накрашенным лицом девушку, стоявшую буквально по его правое плечо на награждении. Прекрасные запахи ванили и жасмина на ней скрывали страшное…              — Чонину шестнадцать, — пожимает плечами Джисон. — В любом случае, как известно, — тон голоса заговорщицки-восторженно повышается: — возраст любви не помеха!              — Я так-то согласен, — тушуется Чонин и тут же приковывает к себе по-настоящему удивлённые взгляды, заставив подумать, что и правда глаз положил на эту девушку постарше. — Что? Я в общем, я прогрессивный! Нуна просто очень милая, не более. Знаете… типа милая как девушка, у неё круглое лицо и пухлые щёчки…              — Ты останешься девственником до старости, — с нотками разочарования заключает Сынмин и вздыхает с притворной досадой: — Ты не умеешь общаться с девушками.              — Научится, — защищает младшего Феликс, — сам как будто лучше. Все мы помним, как на том шоу ведущая напрашивалась на комплименты, все сказали что-то нормальное, а ты пизданул «рыба-капля»? Да ещё и с таким серьёзным лицом…              — Это же вырезали, так что всё нормально, — цокает языком Сынмин, — Чонин сказал, что она похожа на аксолотля, и она оценила. У меня просто вырвалось немного честнее и объективнее.              — Так она и твоё оценила, — пропускает смешок Джисон, наваливаясь на стол, — у неё глаз дёргался, когда в перерыве она гуглила картинки. Но ты молодец, с гордостью проглотил… гордость и сказал, что она похожа на принцессу.              — Надеюсь, никто не подумает, что она в моём вкусе, — с досадой тянет Сынмин, зарываясь пальцами в волосы. Он не из тех, кто будет судить и травить за внешность, он не отъявленный лукист, нет, но когда девушка намазала губы ярко-красной помадой, впечаталась лицом в румяна, подчеркнувшие крупные щёки, и так нарочито-мило подстроила под мини-игру навязчивое желание выпросить комплиментик — это выше сил Сынмина. — Она сама не святая, вы видели её гаденькую улыбочку, когда обсуждали победу на Inkigayo?              — Она всего лишь сказала, что нам шли те костюмы, — вздыхает Феликс.              — Эта сучка акцентировала на феминности и том, что большая часть одежды — переработка именно женских линеек.              — Давай оставим эту тему на том, что тебе бабские шмотки идут больше, чем ей, — шутливо вмешивается Джисон и с лукавой улыбкой игриво касается плеча парня, от чего тот тут же нервно отмахивается, — чувствует конкуренцию, ты же та ещё кокетка.              — А в перерыве она пошутила, что победа была выхвачена исключительно из-за этого фрути-стиля, — обиженно надувается, плотно сжимает губы Чонин.              — Не думаю, что одним лишь гейским видом можно набрать больше шести тысяч очков, — с сомнением пытается обнадёжить Феликс. — Так что у неё просто язык длинноват. Завидует, с Джисоном по этому поводу.              — В общей сложности шесть тысяч пятьсот пятьдесят очков, — неловко поправляет Чонин, который мало того, что от перенапрягшей ситуации не отошёл — знакомая сцена напомнила, как один из хёнов неожиданно уехал с выступления на карете скорой помощи, так ещё и на первом же шоу победили — четыре циферки въелись в мозг. — А ты грешил на текст и хорео, хён!              — Другими кандидатами на первое место были «6TIME» и «S-lay», — стонет Феликс, как сейчас помня своё искреннее и даже слишком эмоциональное удивление, отлично запечатлённое камерами. — Типа, эй, «S-lay»? Это же «M.I.A», — в тот момент, стоя рядом с этими безумно популярными парнями так близко, он до последнего не мог понять, как его группа вообще выиграла, только ресницами хлопал. — С «plot twist» всё понятно, но «missing in action» мне реально нравилась, мощная заглавка… У них была безумная отдача на сцене. Каждое выступление.              — Не нахваливай других, когда мы рядом! — с фальшивой обидой тянет Джисон и шутливо толкает парня в ногу. — Ну, может, и светанул Джей прессом, тоже мне — безумие… Не будь малолетней фанаточкой, у нас концепт безумнее.              — И концовка тоже безумная, — вспоминая поднявший просмотры и рейтинги ажиотаж из-за свалившегося с переутомлением мембера, вставляет реплику Чонин. — Потребовалось недели две, чтобы тот хэштег перестал так часто мелькать, а люди успокоились.              — Я надеялся, что это закончится раньше, — морщит нос Феликс. — Последнее время слишком часто имитируют, тошно читать комментарии «реальных врачей», которые знают, как должен выглядеть обморок, и «реальных актёров», которые утверждают, что сыграл непрофессионально. Определили по паре фото, вау. Браво, блять!              И правда пошла странная мода на выдумывание болезней, мягких проблем, чтобы лишний раз привлечь внимание, показать сверхстарательность, так что, свалившись на видном месте, да ещё и так, как люди прозвали «красиво», Феликс подписал себе своего рода приговор. Пока некоторые выражали искреннюю тревогу, восхищались и беспокойно критиковали безответственную компанию, которая подвела и довела своего молодого артиста, другие обвиняли в фальсификации и «актёрстве».              Феликсу что? Следовало лететь лицом вниз и непременно разбить? Как будто он отвечал за себя, пока падал. Вообще не понял, как упал. Но проклятье медийности дало о себе знать: люди ищут любой повод для оскорблений, обвинений и написания тысяч гневных комментариев, особенно это распространено среди корейцев — корейские фанаты иной раз лучше хейтеров добивают, так агрессивно под кожу лезут, оправдываясь: «он же знал, куда идёт».              Иногда кажется, что этот мир обречён.              — Диванных критиков и экспертов полно, — устало заключает Сынмин.              И эти люди — головная боль каждого айдола, потому что каким бы хорошим бы ни был, как бы ни выглядел, каким бы чистым прошлое ни было — найдут повод приебаться и в душу плюнуть, порой так ответственно, словно это единственное, ради чего они проснулись утром. Продолжают просыпаться каждый день.              — Так что забей, — поддерживает Джисон. — Пока они отлёживают бока, лелея свои недостатки и высматривая соринки в чужих глазах, мы зарабатываем деньги, наслаждаемся жизнью и плодами популярности.              — Про «наслаждаемся», хён, ты громко, конечно, — с сомнением чуть наклоняет голову Чонин. Только продохнули, только образовался перерыв на день: едва ли в таком диком темпе, чётко расписанном чуть ли не поминутно графике, возможно как следует насладиться жизнью. — Мне, конечно, нравится выступать, но меня напрягает перспектива, что нам предстоит три месяца торчать в туре по странам, сколько там… концертов тридцать?              — Где-то двадцать пять, — поправляет Феликс, чуть щурясь и вспоминая грядущее изматывающее расписание концертов, — пять по Юго-Восточной Азии и минимум двадцать по Европе.              — Ты говоришь страшные вещи, хён, — стонет Чонин, утыкаясь лбом в столешницу, рассматривая узор на своих домашних штанах.              — И ведь это даже не по всей Европе и Азии, брось, — Джисон под столом подпинывает поникшего младшего. — Не по Америке, а знаешь, сколько там штатов? — Чонин заинтересованно поднимает голову и закидывает ногу на ногу, чтобы никто не тыкал в голень. — Пятьдесят. Так что нормально. Всего лишь месяца… три? С перерывчиком. А потом после перерывчика и в Штаты! — Джисон отчётливо видит, как надежда на отдых в макнэ, уставшем от переработок, зародилась и почила с одинаковой скоростью. — Чёрт, я просто хочу в Калифорнию, жаль, не задержимся дольше, чем на день.              — Потому что суши? — скептически вскидывает бровь Сынмин.              — Потому что вайбово, — обиженно отмахивается Джисон, недовольный тем, что стоило пару раз еду превыше всего поставить — теперь неизменно это притянется. — Тепло, пляжи, такое яркое калифорнийское солнышко… Да и звучит… Ка-ли-фор-ни-я… Звучит! Ну и ЭлЭй тоже, конечно, впечатляет.              — А я в Нью-Йорк хочу, — переключается на мечтательный тон Чонин, открыв в себе второе дыхание, уже представляя, как будет наслаждаться концентрированной Америкой. — Три дня! Это же можно глянуть Бруклинский мост, Эмпайр-стейт-билдинг… Прогуляться по шумным и ярким улочкам, ощутить порывы настоящей свободы, разных людей посмотреть… Мы же пройдёмся по Таймс-сквер? — он оглядывает не разделявших восхищения Нью-Йорком парней. — Там ночами безумно круто! Я видел на каверах, теперь хочу там прогуляться, фоток наделать! А Манхэттен… ядро города! Чёрт, — он начинает обмахивать начавшее краснеть от эмоционального возбуждения лицо, — Большое Яблоко — то, ради чего я стал айдолом.              — Серьёзно? — вскидывает бровь Феликс.              — Нет, шучу, — легко отказывается от собственных слов Чонин, холодными ладонями трогая горячие щёки, — ради… Так. Я не хочу рефлексировать. Хён, Сынмин уже как-то говорил, что хотел повидать ещё разок Токио, а ты куда хочешь?              Феликс издаёт короткое, не означающее ничего, но показавшееся крайне многозначительным мычание.              — Париж?              Он не разворачивал многочасовые воодушевлённые раздумья, как Чонин, думал об этом, в основном, как о работе. Получит эмоции, выступит, по-своему развеется, заработает, а главное — отдохнёт от Хёнджина.              Несмотря на то, что мужчина пока затих, не пытался довести или свести с ума, как это было раньше, свои нещадные попытки покушаться на тело, к которому так приноровился, не остановил, а мировой тур — верный способ обоснованно избежать его компании.              Это непременно позволит Феликсу почувствовать себя свободнее. Он хочет в это верить.              — Ну, ты всегда куда-то в моду тянулся, — комментирует Сынмин, отвлекаясь от телефона в руке, — даже не удивил. Кажется, из нас четверых у тебя самое забитое индивидуальное расписание, — подмечает без толики зависти.              Группа, неудивительно, начав набирать особую популярность, начала всё чаще посещать фотосессии для журналов, сниматься в рекламах, а смена концепта в нечто свежее и неоднозначное подразумевала принцип «всё или ничего», так что, если привычные всем бренды, придерживающиеся стабильной классически-традиционной позиции, ищущие лиц с надёжной репутацией, то крупные, почуявшие эпатаж и броский вид, с радостью обращались к свежим и живым четырём парням. К Феликсу, примечательно, в особенности.              Сам парень был без понятия: с лёгкой руки Хёнджина его модные дома замечают, известные дизайнеры, или в нём и правда было то самое «что-то», но старался наслаждаться этой востребованностью, учитывая, что карьера айдола отливается невероятно коротким сроком. Пока лицо и тело, позволяющие цеплять зрителя, не утратят своей привлекательности, важно создать для себя уверенную «подушку безопасности» путём заключения контрактов, взаимодействия с модными домами, брендами, не последними людьми в индустрии развлечений, работать над разными проектами, чтобы в будущем не пришлось жертвовать комфортом и менять привычный образ жизни.              И всё же было немного стыдно. Стыдно перед тремя другими парнями, которые тоже усердно работают, и перед самим собой. Какими усилиями организуется это персональное продвижение? Феликс бы мог и разочароваться в себе, ведь когда за секс кто-то тебя проталкивает к свету, это ощутимо бьёт по самооценке: разве сам ты не стоишь популярности? Разве бессонные ночи, нескончаемые тренировки и уроки — все твои усилия так незначительны и не должны быть вознаграждены? Но он уверен, что старается. Это не пресловутая серебряная ложка во рту, кое-что похуже, конечно, но не только за счёт покровительства достигается успех: Феликс убеждён, что в нём есть качества, которые вызывают восхищение и любовь, есть определённые личные заслуги.              Он, оглядываясь назад, смотря в будущее, старается держаться за эту мысль: сам сделал немало для своего дебюта, камбэка и продолжает работать, не покладая рук.              — Город любви и столица романтики, там, между прочим, тоже есть что посмотреть, в обязательном порядке ещё заставят фотографий наделать, тем более, что задержимся тоже на три дня, — решает уточнить Феликс. — Чёрт, медиа-пиар меня убивает. Вам уже Крис скидывал файл от Вонхи? Она сходит с ума.              — Пиарщица которая? — вскидывает бровь Джисон, поднимаясь из-за стола, намереваясь убрать за собой грязную посуду. — Я бы пометил её как спам, она каждый день что-то шлёт, и это давно не мемы с котами. Серьёзно, у нас там приехали и уехали в половине городов, а ей надо по каким-то живописным местам прошвырнуться.              — Не думаю, что ей самой в кайф так сидеть над каждым, — пожимает плечами Сынмин, с умоляющим лицом протягивая Джисону свою тарелку, чтобы не подниматься, — надо следить за контентом, мониторить официальные и личные соцсети…              — Они бы стали личными, если бы я мог выкладывать что хочу, — обиженно отзывается Чонин: неожиданно вспомнил, как недавно выставил фото, а главная пиар-менеджер настоятельно попросила удалить, видите ли, свет некрасиво на лицо упал, невыгодный ракурс, так ещё и ноги в тапках — неэстетично, — а не то, что мне скажут.              — Вот когда уйдёшь из «HH», тогда ходи голую задницу выставляй, — лениво отмечает Сынмин, — а пока…              — А пока только голый живот, — подхватывает заминку Джисон, гремя керамикой в раковине. Он оборачивается, окидывая взглядом кухню, которую, благо, не его очередь драить, и упирается поясницей в столешницу. — Это, конечно, ловкий ход, но, помимо ожидаемого внимания, пресс маленького мальчика привлекает кучу мерзких комментариев. Даже мне неприятно.              — Вот поэтому у них там целый штат, отвечающий за медиа, — ведёт плечом Феликс, сужая глаза на друга, который по-тихому начал продвигаться в сторону выхода из комнаты. — Там минимум двое человек сидит и постоянно мониторит негатив, чтобы вовремя удалять или подавать жалобы. Не знаю за остальных, но Даён по секрету сказал, что до этой работы не носил очки.              — Так они же у него без линз, — непонимающе хмурится Джисон, непринуждённо продвигаясь всё ближе к выходу из кухни. — Чонин доказал, когда ткнул ему в глаз.              От младшего прилетает смущённо-возмущённое «хён!», а по столешнице глухо стучит ладонь.              Чонин не гордится, что чуть не лишил того очаровательного парня глаза. Почему-то ни черта не поняли все четверо, но искать Чан Вонхи отправились не все группой, а погнали того, кто проиграл в «камень-ножницы-бумага»; тогда для Чонина понятие коллективности на несколько дней умерло. В полупустом офисе, потягивая что-то из тёмно-коричневого бумажного стаканчика, сидел парень, с которым Чонин, как почти с любым другим сотрудником из компании, в которой уже не первый год работает, заочно был знаком. Отвлеклись, разговорились, и… Чонин до сих пор гадает, в шутку ему предложили или нет — потрогал несуществующую линзу, случайно чуть не выткнув парню глаз. Долго рассыпался в извинениях, кланялся, несмотря на то, как пострадавший дружелюбно, испугавшись испуга Чонина, заверял: «Всё в порядке»… Искомая пиар-менеджер, как оказалось, сбежала на обед.              Так бы секрет с Чонином и умер, но в нужный момент, когда палец ткнулся в глаз, появился Джисон, решивший, что младший снова потерялся, благородно двинувшийся на поиски. Чонин до последнего на хёна спирает — из-за его резкого вскрика, поздоровался, видите ли, и ткнул чуть дальше. Но шутки о том, что макнэ чуть не лишил несчастного сотрудника того, чем тот в основном зарабатывает, были гарантированы.              — Он в контактных, — пожимает плечами Сынмин, но все трое хмурятся, и он спешит пояснить то, что и его самого поначалу смущало: — Для стиля.              — Если ты свалишь, не помыв за собой, — не утруждаясь, чтобы повернуться, угрожающе начинает Феликс, не отрывая взгляда от горы посуды, которую Джисон только что лишь дополнил, — я не знаю, что сделаю.              — Ты странно угрожаешь, — неловко смеётся Джисон, моментально замирая у стены. От того, каким низким и угрожающим может быть голос Феликса, в дрожь бросало, как и от того, что у него словно глаза на затылке. — Мне пора, Ликс, я потом за собой… — он окидывает взглядом гору посуды и прикусывает губу — половина ну явно принадлежит ему, — помою… Потом!              — Скоро ставить будет некуда, — Сынмин скрещивает руки на груди. — Куда собрался?              — Сказал тот, кто Пизанские башни из мусора выстраивает, — кривится Джисон, зная, за что можно удачно высказать. — В магазин надо.              — Не говоря о том, что холодильник забивает Крис, — Сынмин поднимается, отодвигая с тихим скрипом стул, — я тоже в магазин, меня подожди.              — Мы в разные! — отмахивается Джисон, всем видом и голосом показывая, что собирается слиться с этой непрошеной компанией, и быстро шагает в комнату.              — Эй, — хмурясь, резко оборачивается Феликс и на Сынмина, который тоже, между прочим, за собой ничего за последнюю неделю не помыл, — кто разгребать будет? Сынмин, ты сам сказал, что Крис всё покупает!              Последнее, чем удостаивается Феликс, прежде чем второй парень покинет кухню, это короткое «ну не всё». Заведомо тяжёлый взгляд, решающий осуждать или нет, перемещается на оставшегося сидеть за столом, возящего вилкой по тарелке, Чонина. И, словно поняв повисшее настроение, макнэ вскидывает руки и, как клянясь, заверяет:              — Я всегда за собой мою.              Несколько секунд, чтобы понять — не врёт, и Феликс выдыхает, откидываясь на спинку стула. Хоть кто-то в этом доме и правда стабильно поддерживает чистоту, хоть кто-то пока безупречно следует, казалось бы, такому простому и гениальному правилу «посуду моет каждый сам за собой».              Иногда сосуществовать в квартире с другими людьми, делить эту, не такую тесную, но всё равно ограниченную жилплощадь бывает непросто, тем более с мыслью, что это всё затянется ещё на четыре года минимум. Перевоспитать ленивых и почти взрослых парней просто нереально, так что Феликс благодарит родителей Чонина за прекрасного сына.              Жить с другим человеком означает идти на некоторые жертвы, регулярные уступки. Если сначала это было невыносимо для каждого, постепенно четвёрка сблизилась: когда вы делите жилплощадь с кем-то, вместе едите за одним столом, постоянно встречаетесь друг с другом в гостиной или любой другой общей комнате, не сблизиться невозможно, тем более если отчасти совместное проживание на то и направлено. Теперь все четверо научились мириться с бытовыми и не только недостатками друг друга, по сей день в мелочах скрипят и ругаются, но до полномасштабных войн не доходит.              В любом случае, жить с кем-то — многоаспектная, непростая задача: комфортный уровень шума у всех отличается, приходится вести себя тихо, когда планы противоположные, или, напротив, кто-то в соседней комнате слишком шумит, мешая заснуть или сосредоточиться на работе, жизненные соображения тоже отличаются — стандарты чистоты и предпочтения, например, вкусовые, и, разумеется, никакого ощущения комфортной свободы: Сынмин предпочитает расхаживать полуголым, Джисону просто бывает лень одеваться, а вот Феликс, на пару с Чонином, не выносит подобных выходок.              И, чтобы это всё не приводило к напряжённости и нездоровой атмосфере внутри группы, приходилось идти на компромиссы.              Феликс наивно подумал: больше рук — меньше забот. Один пропылесосит, другой вытирает пыль, кто-то готовит… Нет, всё это есть, за каждым закреплены оговорённые роли, которых все стараются придерживаться, но частенько приходится расталкивать и повторять по несколько раз, а мусорная дженга — отдельная головная боль. Негласное правило: тот, кто своим мусором опрокинет гору, собирает всё, а потом выносит. Потому что мусор выносить не хотел никто: это же надо выходить лишний раз до мусорного бака, собирать, возиться с гадостью, влезть случайно во что-то, а если сбежит в ведро… Обязанность осталась свободно дрейфовать, а каждый её от себя отталкивал.              Джисон с Сынмином, конечно, не захламляют квартиру до невероятных масштабов, но Сынмин поддерживает чистоту только на своей половине комнаты, а Джисон — нигде.              — Хён, у меня вопрос, — неловко подаёт голос Чонин и коротко побарабанил пальцами по столешнице. — Личный.              Феликс вздёргивает брови, тут же поворачиваясь в сторону младшего, который как-то слишком разнервничался.              Когда Чонин волнуется, он рефлекторно начинает цепляться за края своей одежды, не поддерживает зрительный контакт. Но смущается или волнуется в повседневной жизни он крайне редко, так что Феликсу действительно интересно, что это за «личный вопрос» такой. Он спешно относит посуду со стола и возвращается обратно на стул, отодвинув и повернув в сторону Чонина.              — Ну давай.              — Ты…              Ну очевидно нервничает. Очевидно не знает, как подступиться.              Да, Чонин не знает, как спросить то, что вертится на языке. Вертится там то, что может, если всё окажется не таким, каким казалось, весьма задеть, оскорбить глубоковато. Спросить подобное непросто, а Чонин не слишком хорош в подборе слов: либо до нелепого и глупо и вежливо, либо грубо в лоб.              — Ты встречаешься с директором?              Феликсу кажется, что смочить горло — плохая идея, потому что он чуть не утонул в паре глотков.              — Что? — прокашливаясь, переспрашивает парень, надеясь, что что-то не так услышал. — С кем?              — Ну, — Чонин ещё более неловко мнётся, — генеральный директор… господин Хван… — он хмурится, задумываясь, и наклоняет голову в сторону: — У нас много директоров?              — Много, — хмурясь, бросает Феликс и скрещивает руки на груди — сразу уверенность, чувство защищённости прибавляются. — Ты с чего это взял?              — Я же не слепой, — хмурится и в ответ, зеркаля, скрещивает руки Чонин, — и не глухой. А ещё не ребёнок, так что можешь отвечать честно.              Вроде и настал тот самый момент, но Феликс колеблется. Может, всё же стоит солгать немножко? Это и неловко, вновь откуда-то нахлынуло чувство стыда, неправильности своих действий, связи с Хёнджином… Но можно скинуть с себя часть ответственности, прямо сейчас ответив правду. Вернее… что это вообще за формулировка?! Феликс хмурится сильнее, Чонин под этим взглядом теряет свою настойчивость и тушуется, задумываясь, не лезет ли он не в своё дело.              Феликс всего лишь не понимает, что чувствует от этого не самого подходящего слова, а Чонин обеспокоенно раздумывает, не надумал ли себе, не преувеличил ли близость участников внутри группы: жить вместе — не даёт права вмешиваться в личную жизнь, в душу лезть.              Чонин видел эти переглядывания, касания, видел то, как меняется в лице Феликс, да и остальные мемберы, когда появлялся Хван, да и для своего положения генеральный директор что-то зачастил, постоянно заглядывая на съёмки, в студии… Вроде и имеет право, несомненно, имеет, вроде с умным лицом корректирует работу, какие-то замечания озвучивает и указывает, как лучше сделать, но в то же время его участие словно чрезмерно и навязчиво — бросается в глаза. Особенно вопросы вызывали постоянные походы Феликса куда-то под вечер, да даже днём — поводы, которыми тот оправдывался или объяснялся, казались странными и притянутыми. Да и как-то слишком часто Феликс «случайно» пересекался с директором, слишком часто им было «по пути».              Чонину было уже просто интересно. Но никто ничего толком не объяснял, даже менеджер молчал, хотя пару раз, оставшись наедине, — каждый раз, когда оставались наедине, Чонин пытался разговорить Бан Чана. И неизменно по-взрослому отправляли к тому, кто непосредственно связан с подозрениями.              Но подойти к хёну и спросить такое — было неловко, какой-то верх неприличия и грубости. Неудобно. Чонин уже жалеет о том, что собрался с духом.              — Ну, — прокашлявшись, неловко нарушает повисшую монотонную тишину Феликс, — у нас есть своего рода отношения… В которых я не слишком хочу находиться, но варианта выйти пока нет.              У Чонина на лице отражается облегчение, смешанное с беспокойством. Феликс ответил, но оставил ещё больше вопросов.              — Я не осуждаю, — вскинув руки, спешит обнадёжить младший, — меня это вообще не касается, так что твоё… ваше дело. Просто… больше не шепчитесь между собой, ладно? — он снова тушуется, неловко запуская руку в волосы. — Это обидно.              Когда что-то происходит и все, кроме тебя, об этом знают — обидно. По-настоящему неприятно и обидно. Остаётся только догадываться, что там, но начинают беспокоить другие мысли, ещё более неприятные: ведь есть причина, почему все знают, а ты лишь догадываешься.              — Ладно, прости, — Феликс почувствовал необходимость извиниться, несмотря на то, что «не касается» чуть нервный смешок не выбило, — возможно, мы и правда немного преувеличиваем значимость твоего возраста.              Потому что сейчас, в глазах Чонина, Феликс уверен, что ситуация выглядела крайне паршиво: о каких-то отношениях знали все вокруг, другие двое мемберов, но не Чонин. Феликс чувствует, что в итоге выбрал не самую лучшую тактику. И ведь как хорошо, что в группе нет лидера — не дай бог на него из-за возраста бы скинули: он понимает, что не справился бы.              — Подожди, — всё же решает прояснить для себя Феликс, — почему ты вообще решил, что мы встречаемся? Ты же и сам понимаешь, в какой мы индустрии, спонсорство, все дела… А ты слово такое подобрал…              — То, что вы спите, это было моим первым предположением, — пожимает плечами младший, а Феликс и от слов, и от беззаботного тона, которыми те были произнесены, ёжится. — Но как-то господин Хван мне сказал, ты ему нравишься, когда мы были на обеденном перерыве. А потом он принёс тебе цветы в больницу…              — Ты серьёзно? — хмурится Феликс, но подозревает, что «нравится» — либо Чонин что-то не так понял, либо эти слова не значат ничего. — Когда был этот перерыв? Что там за конте…              — Цветы! — вскрикивает, подскочив, Чонин. — Подожди, хён!              Младший срывается на бег, моментально вылетая из кухни. Феликс даже не успевает произошедшее осознать и переварить, как тот уже возвращается и тычет чем-то в лицо.              — Прости, — неловко извиняется Чонин, пока Феликс забирает картонный прямоугольник, — давно хотел отдать, но забыл.              Феликс недоумевающе вертит бумажку, пытаясь понять, что к чему и зачем…              — Откуда это? — Феликс не может опустить брови, продолжая читать красиво выведенный текст.              — Когда шли к тебе, валялось у палаты, я присел кроссовок зашнуровать и заметил, — пожимает плечами Чонин, — но как-то не решился заходить, когда там был господин Хван… Решил отдать потом. Это же от того актёра, да? Который постоянно с тобой в гляделки играет на всяких выступлениях? У него и младшая сестрёнка такая милая, постоянно поддерживать её ходит… Даже завидую!              — Да, от Чанбина… — кажется, Феликс начинает понемногу понимать.              Как и то, про что тогда его спрашивал Чанбин — голова была забита всем и ничем полезным или правильным, так что Феликс просто ответил, что да, получил цветы. Он получил с десяток букетов разного вида и ценника от фанатов, чёрт знает каким образом прознавших адрес больницы, и слова Чанбина вылетели из головы. Наверное… стоит поблагодарить?              — Я решил, что другим не стоит знать, — с лёгкой гордостью за себя поясняет Чонин. Словно стал частью захватывающего тайного романа, какие крайне популярны в индустрии, будто в фильм попал — непросто было никому не похвастаться, не обсудить этот поворот. — Ребята достают друг друга, если кто-то из них постоит рядом с кем-нибудь, так что, подумал, им знать не обязательно, сам потом расскажешь. Так вы…              И всё же Чонин просто очарователен. Феликс не может сдержать улыбку: как мило со стороны младшего подобным образом позаботиться, оставить двух хёнов в неведении личной жизни третьего. Вот только тем, кто по-настоящему находился всё это время в неведении, был именно Чонин.              — Ты не обижаешься, что я скрывал от тебя подобное?              — А должен? — искренне удивляется Чонин. — Если бы до меня систематически домогался руководитель, я бы тоже о таком никому не рассказал, — Феликс корчит самое красноречивое лицо, моментально вызывая реакцию. — Ну типа… стрёмно же…              — Даже не вздумай скрыть от нас, если кто-то к тебе потянет свои мерзкие ручонки, — вздыхает Феликс, поднимаясь и задвигая стул под стол. Он напоследок бросает серьёзный взгляд на младшего: — Серьёзно, ты наш маленький макнэ, нам важно это знать.              — Хён, ты слишком трогательные вещи говоришь, — стонет Чонин и, не удержавшись, подрывается, чтобы стиснуть старшего в объятиях.              Феликс приобнимает в ответ, но Чонин тут же стремительно передумывает и отстраняется, неловко запуская руку в волосы на затылке, отводит взгляд:              — Прости, я просто всегда мечтал о старшем брате… вроде того.