Straight to Heaven

      Это действительно было переутомление, о чём сказала несколько раз очаровательная медсестричка, защищавшая от другого заинтересованного персонала, видимо, взяв в качестве оплаты тот самый автограф, — выпятив грудь колесом, неприятным и требовательным голосом настаивала, что в палату не может зайти никто, кроме неё и лечащего врача. Из соображений безопасности, разумеется, снаружи посменно дежурила охрана в виде одного крупного мужчины, однако, будучи облачённым в белый халат, проскользнуть всё же шансы были, но знакомая медсестра эти брала уже на себя.              Лечащий врач не сказал ничего сверхъестественного или особо интересного, всего лишь провёл небольшой анамнез, сам ответил на парочку вопросов и сказал, что дата выписки зависит напрямую от самочувствия. А где это видано, чтобы, не имея чего-то острого, неотложного, требующего хирургического вмешательства, молодой айдол отлёживался? Не в первый раз переутомляется и не в последний, а в строй возвращаться надо было, полежал полтора дня и всё — не подставлять же мемберов и компанию, выступать пора.              Разве так плохо работать на износ? Показывает трудолюбие и самоотверженное стремление выкладываться и совершенствоваться, ну и, конечно, можно красиво и продаваемо назвать любовью к фанатам, на ком деньги зарабатываются, ради того номинально и следует возвращаться каждый раз.              Так что выписка произошла в короткие сроки, и перед ней Феликс предварительно раздал персоналу фрукты, которые ему принёс Хёнджин, — больничная рисовая каша и суп из водорослей на вкус неплохие оказались, чтобы в отчаянии к подачкам обращаться, и цветы тоже дамам раздал: от Хёнджина в первую очередь, от кого-то ещё во вторую. Прослыл приятным и добрым молодым человеком, получил ещё больше комплиментов и одобрения, пока выписывался, на всё отвечая благодарностями, честно занижавшими собственные «заслуги», и выученной улыбкой.              Прошёл полноценный спокойный день в больнице, выписка и половина от, так сказать, выходного дня перед предзаписью на следующем музыкальном шоу. Расписание почти не испорчено, менеджеру лишь пришлось в спешке внести некоторые коррективы.              Отдельным открытием стало возросшее число фанатов — использовать кавычки или нет, Феликс был пока не уверен. Дорвавшись до телефона, он понял, что имели в виду, когда Чонин сказал «как красиво упал», как и суть шутки про «загадать желание». Короткий и оставляющий двоякое ощущение хэштег «shootingstar» распространился по сети вместе с парой фотографий.              С одной стороны, быть звездой приятно, как и то, что тебе делают комплименты даже когда ты в отключке, но с другой — прославиться красивым падением и быть не обычной звездой, а именно «падающей», что звучит как злая шутка, неизменно напоминающая об инциденте, за который Феликсу откровенно… стыдно? Пожалуй, внутри осталась какая-то непонятная тяжесть, это не было всепоглощающим ощущением, вынуждающим сгорать, не давило так, что и нос на публику страшно высунуть, но осадок присутствовал и горчил, словно Феликс мог что-то сделать, но не сделал ничего. Не подвёл, но напортачил.              И он ломает голову — что же ему следовало сделать, чтобы не приводить к подобному резонансу, который охотно подхватили СМИ? Настоять на своём перед Хёнджином? Убедительнее воззвать к его благоразумию, прагматичной логике? Психануть и забить, пустить всё на самотёк и пусть «играется» с кем хочет, лишь бы отстал?              Ещё находясь в больничной палате, Феликс послушал то интервью, к которому и сам готовился, заучивая сценарий и ответы на вопросы, которые должны были задавать, и среди них чуть ли не в самом начале было добавлено несколько внеплановых, касаемо его — свалившегося в обморок участника, но мемберы в ступор не впали, наоборот, даже так уверенно, поднимая личный рейтинг Феликса, отвечали, мол, перестарался в зале, так усердно готовился и работал, не покладая рук, что переборщил.              Феликс тогда состроил такое лицо, слушая всё это, что в очередной раз оценил всю прелесть персональной палаты — ловко и красиво прикрыли ситуацию, за короткое время перестроились и так убедительно… В который раз в голове у него всплыла важность уроков актёрского мастерства — дело действительно оправданное и даже важное, несмотря на то, что некоторые трейни кривились, не понимая, зачем им — айдолам — то, что больше подходит актёрам. Собственно, Феликс тоже не до конца понимал, но сейчас утвердился, что всё было не просто так, а те, кто так глупо браковали уроки, развивающие воображение, умение играть эмоции, явно бы дар речи потеряли, узнай, что есть ещё один пункт в мечте, о котором те не догадывались. Убогий, предосудительный, но обязательный.              Через пару дней планировалось посещение music bank, Феликс выписался, исходя из мысли, что ему следует готовиться со всеми, дальше совершенствовать наработанное, но поздно понял, что стены больницы — своеобразная, но эффективная защита от Хёнджина. В больницу после того раза мужчина не приходил, после выписки навестить тоже — только через менеджера передал набор дорогой уходовой косметики и вновь похвалил, отметил, что запись была единственная, но выше всяких похвал.              Феликс чувствует себя некомфортно. Пока все в студии, а он на правах недавно «пострадавшего» отлёживается в квартире, напряжённо листая новости, читая комментарии и пересматривая старые выступления — залечивал раны тем, в чём уверен, почти умудряется расслабиться. Он говорил, что в порядке, что хорошо себя чувствует и вообще всё у него отлично — готов к работе, времена нынче такие — пока кости не торчат из открытых переломов, голова на месте, он вполне работоспособен и должен продолжать делать что-то полезное, но его всё равно оставили дома. Бан Чан словно строгий родитель под домашний арест посадил, потому что руководство настояло сократить рабочий график, дать продохнуть. Руководствуясь здравым смыслом — чтобы айдол больше не валился, радуя соцсети своим изящным обмороком, или Хёнджин всё-таки почувствовал вину.              Разве он так много требует? Феликс лишь хочет, чтобы мужчина, наконец, понял, что был неправ, что вёл себя как последний мудак, и испытал угрызения совести, которые ему словно и не знакомы вовсе.              Этого «подарка на выписку», сопровождаемого очередным букетом, Феликс не понял: извинение или намёк, что с кожей проблемы и пора бы о ней позаботиться усиленно. В любом случае, крем для рук из того набора оказался прекрасным: руки мягкие и нежные, а запах… Просто восхитительный! Мягкий и цветочный, сладковатые ненавязчивые медовые нотки, собственно, то же и с кремом для лица; теперь касаться подушечками пальцев настолько шелковистой кожи стало расслабляющим занятием, которое так и затягивало. Феликс потом, из интереса глянув, сколько это всё стоило, быстро понял, почему и текстура такая волшебная, и запах, и эффект — нечто почти за пятьсот тысяч вон не может не быть качественным, но, несмотря на все плюсы, Феликс искренне не понял, какого хуя набор антивозрастной, с лифтинг-эффектом.              Если это был намёк, то самый ужасный. Откровенно уёбищный, заставивший выключить телефон. Для любого человека внешность — нечто важное, это то, на что люди в первую очередь обращают внимание, для айдола — безусловный фактор успеха, ею торгуют. Феликс полчаса метался, загоняясь и пытаясь понять, что это значит, но написать отправителю и расспросить, не имеется ли каких-то нареканий к внешности, не решился. Как и написать, что наборчик с подобным эффектом нужен не ему, а как раз Хёнджину, учитывая возраст.              Хотелось, конечно, оскорблённо избавиться от всего, но максимум Феликс и так сделал: раздал ребятам, кому что понравилось, оставив себе два флакончика. Выкинуть кремы рука не поднималась — гладкая и ухоженная после их применения.              Феликс в который раз за день лежит на кровати, растирая лицо ладонями. Действительно мягкими — никакой поход к косметологу, ему кажется, такого чуда не совершал, или, по крайней мере, от лежания в больнице он за короткий срок позабыл.              Этот подарок от Хёнджина был явно лучше. Практичный и полезный, не то что цветы.              Цветы в больницу, цветы на выписку, цветы, периодически доставляемые до попадания под капельницы, которые проблематично было объяснить, — всегда донельзя банальные и пошлые красные розы. У Хёнджина не было либо желания заморачиваться, либо фантазии. Сказать, что вкусом обделён, едва ли выйдет, учитывая то, как симпатично, не пользуясь услугами стилистов, выглядит мужчина каждый божий день. Да и красные розы, если посмотреть с другой, более распространённой точки зрения, — бессмертная классика и роскошь. Радоваться бы…              Перед глазами вновь возникает образ мужчины, вынуждая Феликса отчаянно простонать и агрессивно подёргаться, попинать пяткой матрас под собой, выпуская накатившее негодование: какого чёрта такой человек не уймётся?              Феликс видел сам, знал из новостей и рассказов знакомых, что влиятельные и богатые предпочитают отдыхать в своё удовольствие: кто под солнышком на островах, на яхтах с моделями и полюбившимися порно-актрисами, кто поскромнее и социальнее — на закрытых вечерних мероприятиях, куда стекаются сливки общества, пользоваться услугами ведущих артистов, по разным причинам посетивших, но понятным назначением, и распивать алкоголь. Живут в своё удовольствие, есть даже несколько конкретных клубов, находящихся под руководством влиятельных людей, где легко и тихо можно удовлетворить свои желания не только с восходящей звездой к-поп индустрии, но ещё и с несовершеннолетними без оглядки на пол. Такие, как Хёнджин, берут от жизни всё, но Хёнджин клещом впился, отказываясь отпускать, а иной раз, когда чуть ли не весь день где-то рядом проводит, важно мелькая на периферии. Феликсу начинает казаться, что гендиректор не работает и не посещает никакие сомнительные вечеринки для хищников его статуса — спускает всё свободное время на преследование.              Почему просто не сделать всё, что хочешь, с тем, кто согласен на любое извращение? Феликс не понимает. Совершенно, как бы ни пытался. Есть и красивее, и способнее него, но именно ему достаётся эта «радость», выбивающая землю из-под ног, унижающая и, как оказалось, доводящая до вполне реальных проблем — переутомления. Дальше лучше не будет.              Хёнджин молчит: не пишет ничего, не звонит и вообще никак не отсвечивает, максимум рукой помашет, если случайно в здании компании встретиться доведётся. Феликс не то чтобы хотел вести длительные переписки, часами висеть на телефоне с наконец-то умерившим пыл мужчиной, но всё равно чувствовал себя…              Дежавю.              Словно вот он сейчас здесь, у себя на кровати, впустую тратит время, а Хёнджин где-то в своей привычной манере ходит по ресторанам, занимается сексом с какой-нибудь очередной симпатичной особой, одного взгляда на которую достаточно, чтобы усомниться в себе. Даже не парнем — Феликса этот факт не оставляет тоже: если Хёнджину больше нравятся женщины, то какого чёрта он в пассивную роль загоняет того, кому она не предназначена?              — Помяни черта, блять, — цедит парень, когда телефон рядом завибрировал и на включившемся экране показалось сообщение от Хёнджина.              Феликс не горит желанием читать и отвечать, что там от него могло понадобиться. Ведь что ещё Хван может с него потребовать?              На раздавшуюся оглушительную в тишине комнаты мелодию Феликс чертыхается и подскакивает — ненавидит, когда ему звонят, каждый раз это стресс, независимо от звонящего. Ненавидит ещё больше, когда это делает Хёнджин. Приходится прокашляться и смахнуть в сторону по экрану, принимая вызов:              — Слушаю?              «У вас фансайн начинается в шесть?»       Ни привета, ни вопроса о самочувствии. Феликса это вынуждает закатить глаза и отодвинуть телефон подальше на вытянутую руку, чтобы на той стороне не было слышно, как он негодующе вздыхает. Удержаться было невозможно.       — Да.              «Сейчас три», — не то задумывается, не то решает проконстатировать факт Хёнджин, потому что повисает пауза, словно Феликс должен был или сам догадаться, что от него надо, мысли прочитать, или ответить что-то.              — А после будет четыре, господин Хван, — не выдерживает напряжённой паузы Феликс. — Ещё три часа, Вы что-то хотели?              «Выведу тебя развеяться»       — Я как-то не слишком засиделся, — сумев придавить эмоции, плещущееся внутри негодование и возмущение, парень отвечает уже чуть тише, — думаю, мне достаточно, когда я выезжаю до компании и…              «Это был не вопрос, — перебивает мужчина, тоном давая понять, что это было уверенное утверждение, не терпящее отказов, — поэтому собирайся».       — Господин Хван, я… — обеспокоенно поднимает голос Феликс, но звонок сбрасывается, и вырывается язвительное: — Ну да, нахуй меня!              Повезло, что звонок и правда был закончен. Не сдержался немного в конце…              Феликс открывает переписку, но та ясности не вносит, остался вопрос, уточняющий время автограф-сессии. Он откидывается на подушку, но рукой тянется к телефону, когда тот снова завибрировал — уж лучше отвечать на сообщения, чем директор снова начнёт названивать. Иной раз, когда надо, через секретаря не допросишься переговорить, а тут самолично звонит — какая честь.       

      «Буду через полчаса»      

             Лаконично и не оставляет надежд. Феликс на грани плохого настроения — только всё было тихо и спокойно, только его в покое оставили: Хёнджин не отсвечивал, не писал и никак не вытягивал на встречи, хотя, несомненно, при желании мог — если этот человек что-то захочет, то непременно получит, невзирая на чужое самочувствие. Не беря в расчёт чужое мнение и чувства в принципе.              Но Феликсу ещё несколько часов сидеть на заднице — внутри него ничем хорошим не отзывается перспектива оказаться выебанным перед встречей с фанатами. Его встряхивает и передёргивает от этих мыслей, но игнорировать «приглашение» Хёнджина тоже не вариант: пробовал, результат был ожидаемым, но болезненным, повторять желания не возникает, поэтому Феликс нехотя сползает с кровати, моментально ставшей самым удобным и комфортным местом, которое покидать не было ни малейшего желания.              Феликс умывается и, когда смотрит в зеркало, пытается понять, хорошо или плохо он выглядит, учитывая отсутствие макияжа. В любом случае, ему ещё нанесут плотный слой косметики перед фансайном, чтобы глаз влюблённых фанатов радовал, так что можно не заморачиваться, натянуть панаму и маску — лучше любого макияжа, не узнают лишний раз. И у Хёнджина на тёмные круги под глазами, бледную серость, может, не встанет.              Одежду в любом случае на месте стилисты другую выдадут, и одеться можно комфортно: в свободную кофту и широкие синие джинсы — несексуально и непонятно, чтобы уж точно не возникало желания хватануть лишний раз или шаловливые директорские руки куда-нибудь запустить. Феликс, наученный опытом, изо всех сил старается быть предусмотрительным. Когда люди рассказывают о сексуальных домогательствах, зачастую прилетает неуместный вопрос «во что ты был одет?». Этот вопрос задают жертвам сексуального насилия слишком часто. Вроде и есть логика: явно обтягивающая одежда, тем более просвечивающая сетка, кожаные штаны в облипочку покажутся сексуальнее, поэтому Феликс старается минимизировать свою привлекательность.              В большинстве случаев на айдолов не нападает толпа, не облепляют люди, если это не какая-то невероятно желанная всеми звезда, когда они выходят на улицу в свободное время. Но если фанаты их замечают, они обычно быстро снимают исподтишка или подбегают для короткого неуместного разговора или просьбы о совместном селфи или автографе. И чтобы избавиться от нежеланного внимания, многие айдолы надевают маски, солнцезащитные очки или головные уборы для выхода на улицу, и Феликсу тоже приходится маскироваться, потому что он не из тех знаменитостей, кого без сценического макияжа не узнать. Но круг замыкается на том, что излишняя скрытность тоже привлекает внимание.              Другой плюс только начавшей расти популярности — группа не узнаваема каждым вторым, они просто не популярны среди широкой публики, прохожие склонны реагировать прохладно и игнорировать, как любого другого неинтересного встречного. Новостные организации, папарацци иногда преследуют, но это в случае, если есть спрос и острый интерес к знаменитости; тот же Dispatch склонен искать нечто, способное вызвать ажиотаж, им нет пользы от будничных караулов у дома местечкового айдола, слежки за его скучной прогулкой, когда заведомо знают все места, в которых появляются крупные знаменитости, с которых точно можно вытянуть неплохой скандал или разоблачение.              Так что Феликс спокойно выдыхает, выходя на улицу.              Быть популярным, но не слишком — прекрасно. Осталось только начать зарабатывать с этого нормально, а не жить на подачках и фанатских подарках. Популярное мнение о получении денег только после пары лет работы и то с громким мега-хитом, написание и появление которого может занять неоправданно долгий срок, обретает для Феликса всё новые краски.              Парень налегке покидает высокий жилой дом, чтобы с тяжёлым сердцем сесть в машину Хёнджина, немного выделяющуюся среди других машин среднего класса. Но, как Феликс считает, любая мало-мальски современная машина сойдёт за дорогую, если будет целой и чистой, и уж тем более — чёрной.              — Ничего, что так просто собираетесь разгуливать по городу с айдолом из своей компании? — смазано спрашивает Феликс, пристёгивая ремень безопасности. — Не опасно для Вашей репутации? Там про спонсорскую поддержку мнение не слишком популярно, но присутствует.              — И тебе привет, — Хёнджин тянется, чтобы поправить зеркало заднего вида, проводит пальцами вниз, касаясь небольшого свисающего освежителя воздуха, — не вижу причин беспокоиться.              — Не беспокоитесь, что какое-нибудь онлайн-издание, специализирующееся на индустрии развлечений, напишет пару статеек и подкрепит фотографиями?              — Большая часть таких «разоблачений» фокусируется на самих артистах и рассчитана на повышения популярности конкретных исполнителей, привлечения к ним внимания, фактически не нанося ущерба карьере. Иной, по-настоящему серьёзный и скандальный репортаж о подобном, на самом деле балансирует на тонкой грани законности, и можно либо заплатить, чтобы никуда не просочилось собранное, либо подать в суд. У меня целый штат профессиональных юристов и достаточное количество цифр на банковском счету, — Хёнджин хлопает Феликса по бедру, как бы показывая, что рядом с ним волноваться не о чём и о нём волноваться не следует тем более, — я могу не беспокоиться о таких мелочах.              — Вы звучите уверенно.              — Обнадёживает?              — Беспокоит. Зачем-то же идут в сеть громкие статьи и сомнительного рода фотографии.              — Например, Dispatch, так понимаю, ты имеешь в виду его, не мониторит, ловя знаменитостей на сомнительных делишках: фотографии курящих, пьющих айдолов, видеозаписи, запечатлевшие, как они грязно ругаются матом, ведут себя развязно в ночном клубе, по большей части делают простые люди и продают, пытаясь немного подзаработать, — будничным тоном, медленно выезжая на дорогу, настаивает Хёнджин. — Крупные СМИ поддерживает деловые отношения с компаниями и их артистами, они работают и зарабатывают, а не считают своим святым долгом осветить драму внутри индустрии. За исключением реальных преступлений и серьёзных юридических вопросов.              — Понемногу Ваша уверенность передаётся и мне, — пытаясь расслабиться, Феликс стягивает маску под подбородок. — Звучите логично, но вновь всё вертится вокруг денег…              — А как иначе, куколка? — ухмыляется Хёнджин, плавно прокручивая руль, встраиваясь в поток автомобилей. — Материальная выгода в наше время — лейтмотив современности и любого бизнеса во все времена. А, знаешь ли, тот же Dispatch, на самом деле, не так плох, их большие камеры в своём роде защищают айдолов от толп фанатов, если ещё сам не понял, то обрати на язык тела других айдолов — при взгляде на Dispatch они искренне улыбаются. Сплошной взаимовыгодный симбиоз.              — Мм, — многозначительно мычит Феликс, поворачивая голову в окно, — а я думал, они только качеством фотографий отличаются.              — Да, камеры у них отличные, — удовлетворённо соглашается Хёнджин. — А ты, кажется, приуныл. Так расстраивает, что, став айдолом, лишился права на спокойную личную жизнь?              — А я лишился? — глупо переспрашивает Феликс, и сам зная ответ на этот вопрос.              Статус айдола не означает, что тебя автоматически лишают неприкосновенности частной жизни, это не означает, что ты обязан придавать огласке каждый свой шаг, не означает, что теперь твоя жизнь — это жизнь тысяч поклонников. Но знаменитостям не хватает личной жизни, свободы из-за постоянного участия папарацци по профессии и «по призванию». У некоторых фанатов достаточно совести и благоразумия, хватает приличия не влезать, не снимать тихонько, в то время как у других их нет вовсе — с удовольствием чуть ли не в лицо камерой ткнут, пока будешь пытаться перекусить на фуд-корте в торговом центре.              С ростом популярности увеличивается внимание общественности, количество неадекватных фанатов в фэндоме — это неизбежно, и остаётся только принять, смириться.              — Чем глубже в дебри, тем страшней, — пожимает плечами мужчина, не отрывая взгляда от дороги, начиная тихо отстукивать в такт играющей песне пальцами по рулю. — А также красивее, комфортнее, приятнее и вкуснее. Ты хочешь есть?              — У меня диета.              — А ещё контракт на пять лет.              — Я год пережил. И это злоупотребление служебным положением, — Феликс уже не хмурится: привык почти к своенравному характеру Хёнджина, бесполезно препираться с тем, кого, очевидно, в детстве ужасно баловали. Бесполезно, но не делать этого совсем не получится — велик соблазн попытаться отстоять свою позицию.              — Только не говори, что только сейчас это понял, — приподнимает уголок губ Хёнджин. Настроение у него сегодня хорошее.              — Это чистосердечное признание в уголовном преступлении? — неловко шутит Феликс, не выдерживая того, как налегке генеральный директор заявляет о своей игре статусом и полномочиями.              — Ты же помнишь, что возможность выбора — роскошь? — напоминает Хёнджин, бросая короткий, но достаточный, чтобы Феликс опомнился, взгляд. — Можем заехать в ресторан, какое-нибудь кафе.              — У меня диета, мне необходимо поддерживать форму.              — Хочешь поесть или выпить кофе?              — Кофе.              Феликс выбирает то, что кажется проще и спокойнее, меньшее, так сказать, из всех возможных зол, не располагающее к интимной атмосфере, если варианта сказать «пожалуйста» и отпроситься обратно домой не предусмотрено.              — Хочешь прогуляться по торговому центру?              — Как Вам угодно, — с тяжёлым вздохом отвечает Феликс, уверенный, что его мнение, настоящее мнение, не учитывается.              — Не научившись отвечать на общие вопросы, предполагающие положительный или отрицательный ответ, на вопросы с альтернативным выбором никогда не начнёшь предлагать свои варианты.              И вновь общество Хёнджина лишь удручает. Иногда, как бы не звучало, этот мужчина кажется Феликсу строгим родителем, любящим вставить лишнее нравоучение. Обычно его слушать интересно, он непременно расскажет что-то, чего Феликс не знал, блеснёт всесторонним развитием, терминологией и явным высшим образованием — не слишком понятно, каким именно, но, вероятно, юридическим. Но Хёнджин и одним словом может испортить неплохое настроение, вогнать в чудовищную апатию, всё же проводить с ним время — как в русскую рулетку играть.             Парковка забита автомобилями, но, учитывая время, свободные места просвечивают в этих неплотных рядах.              День был особенно солнечный, не слишком жаркий, но и не слишком холодный — неплохой, располагающий к короткой прогулке; мимо проходят люди, то и дело встречаются на пути. Пока одни гуляют, наслаждаясь погодой, другие заперты в своих тесных и душных офисных коробках. Феликс задерживает взгляд на надписи на футболке случайного парня, понимая, что не завален бумагой, не напрягает глаза сиденьем за компьютером и пальцы не немеют от безустанного бега по клавиатуре, от чего настроение непроизвольно поднимается — разгар дня, а он прогуливается. Может себе пройтись в будний день, не разлагаясь на рабочем месте, с которого раньше начальства не уйти. Правда, гуляет с мужчиной, доводящим через раз, толком не зарабатывает, да и напрягаться приходится явно больше половины массы рядового офисного планктона, чередуя умственную работу с физической, но всё же… В такие моменты кажется, словно всё идёт как надо, всё прекрасно.              Торговый центр шумный, оживлённый и немного напрягающий, люди двигаются со всех сторон, болтают и отдыхают. Феликс тоже хочет отдохнуть. Один. Благо Хёнджин не идёт слишком близко, не пытается за руку ухватить и пока не делает ничего сомнительного. А куда больше? Сама ситуация каждый раз, когда Хёнджин вытаскивает погулять, на «свидание», Феликсу кажется сомнительной. Зачем? Какой в этом смысл? У него в голове не приживётся мысль, что у Хёнджина есть какая-то симпатия. Определённо есть, да, сексуальная, как у бездушного бабника-коллекционера — пополняет список оттраханных тел, как у специфического эстета — почему-то же выбрал Феликса, видимо, внешность сыграла. Но эта симпатия определённо была и будет бесплодной, короткой и приносящей дискомфорт. Феликс ради того, чтобы потешить, предоставить развлекательный эскорт, не хочет ходить и опасаться, что кто-то ещё прознает о его отношениях с директором, по совместительству владельцем компании, в которой он числится айдолом. Это бы не навредило Хёнджину, вероятно, совершенно бы не сказалось, а вот на Феликса от души навешают ярлыков, кличек и названий, припишут несуществующие факты, хотя… очевидно, был бы упомянут секс за карьеру — весьма заслуженное обвинение, но продажность-то была принудительная, не объяснить будет разочаровавшимся фанатам и негодующей общественности, что айдол порой человек крайне подневольный.              Поэтому Хёнджин преспокойно прогуливается, эта уверенность, которую мужчина источает, не обнадёживает. Хёнджин из неё словно состоит, а также из упрямства и вспыльчивости, высокой самооценки, авторитетности и солидности, стиля… Этому мужчине даже простые широкие брюки и кремового цвета рубашка к лицу, несмотря на то, что это не его привычный официальный стиль. А Феликс идёт и мало того, что чувствует себя каким-то несимпатичным на фоне Хёнджина, так ещё и дискомфортом пробирает, когда редкие косые взгляды от окружающих ловит.              Впервые он так напряжён, проходя по торговому центру, даже попытки Хёнджина разговорить и разбавить атмосферу не помогают. Но помимо людей, замечающих их, особенно Хёнджина, едва ли тот популярнее собственных, тем более самых успешных айдолов, — просто красив и привлекает внимание, Феликс и сам замечает кое-что.       Кое-что странное.              Краем глаза зацепился знакомый силуэт, вынудив замереть. А не показалось ли?              Показалось. Мало ли кто сейчас носит чёрные толстовки, мало ли на ком сейчас «Destiny», тем более что их продажи и правда поднялись — Феликс совсем потерялся в маркетинге и том, как он устроен, но графики, взмывающие вверх, и крупные числа под объяснение знающего человека — менеджера, которому сказали порадовать ребят приятными новостями, призванными поднять чувство собственной значимости, Феликс что-то да уловил. Да и если бы в кафе так легко сидело две знаменитости, Феликс уверен — они бы там дольше пары минут не просидели, тем более что один из них — айдол из набирающей популярность группы, а второй — безумно популярный актёр, каждая дорама с участием которого занимает самые высокие позиции в рейтингах и ещё месяцами на слуху. И как ни посмотри, а времена такие: опираясь на вкус кумиров, имея множество достойных примеров для подражания, задающих тон нынешней моде, каждый второй уважающий себя кореец разбирается в моде, сам чуть ли не модель, иной раз решишь, что встретил популярную медиаперсону. Да и медиаперсон развелось — каждый, кому не лень, кто хочет внимания, инстаграм-инфлюенсер, местечковый блогер, в частности бьюти-блогер.              Хёнджин одёргивает за рукав зазевавшегося парня. Феликс моментально возвращается из мыслей. И ведь не скажет, что заметил одногруппника, не попросит вернуться, уже пройдя несколько метров вперёд.              — Ты хочешь есть?              — Что? — переспрашивает Феликс, окончательно возвращаясь в реальность. Хёнджин пытается взять за руку, но парень тут же избегает касания — отдёрнул, будто обжёгся. — Нет, просто задумался, засмотрелся на… Сейчас же есть мода на яркие акценты в одежде? У какой-то девушки был вызывающий оранжевый пиджак, зацепил взгляд, извините.              — Вот как, — задумчиво тянет Хёнджин, переводя взгляд с Феликса вперёд и возвращаясь к неспешной ходьбе, — случаем, не хочешь тоже яркий пиджачок?              — Спасибо, откажусь, — Феликс мгновенно отзывается, быстро догоняя мужчину всего за несколько шагов. Если долго думать, Хёнджин решит, что к предложению есть интерес: парень задумался, решая, стоит или нет, но даже если интерес и есть, Феликс не хочет лишний раз ходить по магазинам с этим мужчиной — чувствует себя самой жалкой содержанкой. Объективно элитной содержанкой богатого мужчины: безумно дорогая одежда — Хёнджин предпочитает качественные ткани, идеально ровные швы и отсутствие изъянов, которые предоставляют высококлассные бренды, а также уникальность из разряда «десять пар на всю Корею», что чертовски смущает и выбивает из колеи Феликса. Феликс не чувствует, что ему нужно то, что ему норовит сунуть Хёнджин, ему не нужны все эти подарки, которыми мужчина его щедро одаривает: одежда, обувь, ювелирные украшения и аксессуары, которые передаривать страшно, а самостоятельно носить неудобно. Получить плюшевую игрушку, симпатичный букет — да, это ещё мило, но не когда букет из такого количества красных роз, которые пересчитывать заебешься, или игрушка гигантского размера, которую в руках держать невозможно. Так ещё и с записками. Мерзкими, наполненными пошлостью, приглашающими наведаться в гости.              Хёнджин до последнего не принуждает, не заставляет прямым текстом, но намекает, подводит к очевидной и горькой мысли, что отказаться нельзя, используя все средства, какими только обладает: надавит на чувство долга, на то, что Феликс должен быть благодарным за всё то, что для него делается, если хочет, чтобы всё и дальше так же хорошо шло по дорожке, выстланной успехом, чтобы вместо него не «пришлось» переключаться на кого-то из его группы.              Но Феликс понял, что Хёнджина лучше не злить. Если ситуация безвыходная, то выбираешь менее ужасный из двух плохих, неприглядных вариантов, чтобы потом не рыдать в подушку и не психовать, кидаясь вещами в исступлении, после того как в очередной раз окунут в жестокость и унижения. Лучше хороший Хёнджин, который пытается делать вид, что он хороший, который себя сдерживает и не кричит, не распускает, не поднимает рук, который хотя бы делает вид, что его заботит не только его личный комфорт.              Феликс просто не может и дальше испытывать его терпение, уже понял, что ничем хорошим подобное не заканчивается. Поэтому он принимает то, что даёт Хёнджин, и сам даёт то, что от него требует мужчина; поэтому он ходит на эти «свидания», позволяет использовать себя для игры в отношения, ведь лучше временно побыть «возлюбленным», пока Хвану не надоест, чем быть откровенно безвольной игрушкой, не имеющей права голоса, с чувствами которой нет необходимости считаться.              — Может, тебе что-то нужно? — настаивает мужчина, всё же ухватывая парня за руку. — Хочешь новые кроссовки? Или куртку? Я знаю отличный бутик, в которой качество кожи отменное, приятные на ощупь и удобные в носке модели.              — Вы уже дарили мне обувь, и одежды у меня достаточно, — вздыхает Феликс. — Вам так необходимо держать меня за руку?              — Тебя это не устраивает? Есть что сказать?              — Я волнуюсь за Ваш имидж, господин Хван, — в очередной раз вносит ясность Феликс, — я в маске и панаме, а вот Вы к миру и народу в нём открыты. В любом случае, если захотеть, в толпе несложно заметить известного человека, просто глядя вокруг.              — Обо мне и так клубятся разные слухи, — словно гордясь собой, говорит мужчина, — меня это не волнует. Я так парочку интернет-героев засудил, если не слышал, один журналистишка даже повесился — долг неподъёмным оказался, так что теперь смельчаков поубавилось. За себя не боишься?              Хёнджина и правда не волнуют все эти слухи. Слухов много. Чем выше твой статус и доход, тем более разнообразными и увлекательными становятся статьи о тебе, где авторы пытаются найти что-то компрометирующее, а если не удаётся — в ход идёт двусмысленные лживые фразочки, призванные подорвать авторитет. В основном все проблемы так или иначе исходят от конкурентов, от обиженных жизнью, надумавших себе больше, чем было на самом деле, партнёров, но Хёнджин привык быстро и эффективно решать всё, что бы ни всплыло. Крупные взятки и связи творят чудеса, а когда обвинения то и дело оказываются «ложными», даже если те целиком и полностью состоят из правды, уже не различается, где настоящая ложь, а где истина, что тоже играет на руку.              У «HH Entertainment», как и любой развлекательной компании из большой пятёрки, чистейшая репутация и тлеющие слухи; Хван Хёнджин — некогда молодой владелец, генеральный директор, прозванный человеком гениальным: его дело сумело за короткий срок разрастись до полноценной, одной из крупнейших успешных корейских компаний в наполненной чудовищной конкуренцией индустрии развлечений, сам по себе мужчина умный и образованный, получил несколько высших образований, одно из которых — заграничное, в лучшем университете Соединённых Штатов, умеет поддержать любую тему и ловко выкрутиться в диалоге даже с самым скандальным интервьюером, язык которого колок и умел; Хёнджин красив — не стесняется и сам неоднократно сниматься для различных журналов, но ни моделью, ни айдолом или актёром становиться не собирается — отшучивается перед камерами, мол, не его. А главное — его отношения с сотрудниками: «HH Entertainment» — одна большая семья, в которой уважают и любят каждого, независимо от того, насколько успешен и популярен артист; Хёнджин не против отснять коротенькое видео со своими айдолами для их соцсетей, посещает съёмки и поддерживает своих подопечных самолично, щедро одаривает и их, и стафф приятными мелочами в виде кофе или перекусов из доставки — всё, чтобы укрепить отношения. Хёнджин в глазах общественности чуть ли не святым выглядит, учитывая, что ещё и постоянно жертвует во всевозможные фонды и организации: сегодня он помогает миллионами каким-нибудь приютам, позавчера помогал детским домам и малоимущим слоям населения, а завтра переведёт кругленькую сумму на спасение зелени.              Он спокойно посещает мероприятия, поддерживая своих артистов, приглашает выпивать сотрудников, повышая приязнь внутри крупного коллектива и его отдельных частей, и иногда отдельно встречается, просто чтобы посидеть в кафе, поужинать и отдохнуть. Ничего странного, ничего страшного, максимум иногда некоторых авторов статеек волновала разница в возрасте между директором и какой-нибудь участницей недавно дебютировавшей группы — больше пятнадцати лет. Но на всё был один ответ — дружба, вся проблема в испорченности тех, кто пытается навесить сомнительное клеймо на такого чистого и хорошего человека.              — С Вашей блестящей репутацией, пожалуй, мне не грозит ничего, кроме нападения какого-нибудь фаната или лютого ненавистника.              — Я говорил, что у меня седьмой дан в тхэквондо? — не упускает возможности похвастаться мужчина — не зря же в своё время работал над собой. — И три года в смешанных единоборствах, — он игриво дёргает бровями, довольно улыбается: — Чувствуешь себя защищённым?              — Обнадёживает, — улыбается Феликс.              А то он думал — с хуя ли рука такая тяжёлая, чуть спину не ломает, нажимая, синяки остаются от лёгких хваток… Если покопаться в интернете, Феликс знает, что можно найти все заслуги и достижения Хёнджина, вдоволь начитаться, какой он талантливый и способный — задохнёшься в восхищении, но вот что из этого правда, а что приукрашенные детали интервью — вопрос. — Если, например, у нападающего нож? Всё равно сможете?              — Подобный опыт уже был, — будничным тоном сообщает мужчина и ведёт плечом, — и, как видишь, я рядом с тобой.              — Это оттуда у вас шрам на животе? — интересуется Феликс.              Давно заметил тот неявный — не иначе как у хирурга золотые руки были, небольшой шрам, но вот расспрашивать, пока из тебя душу сексом выбивают, как-то рот не открывается. Как и после секса — о другом думается, с Хёнджином говорить желания нет — обида берёт, а когда и сразу в сон от изнеможения валит.              — Это шрам от аппендицита, — не сдерживает смешок Хёнджин, — я того мужчину заломал и отобрал нож.              — Аа…              Кофейня оказывается обычной кофейней. Феликс по привычке говорит, что ему без разницы, когда Хёнджин спрашивает, что заказать, и, помедлив, добавляет «не горькое», уходя искать уголок поукромнее, с минимумом лишних глаз.              Хёнджин без эмоций следит за удаляющейся фигурой, вдыхая аромат свежей выпечки и ощущая сухой тёплый воздух кофейни. Довольно популярное местечко, эстетичное, частенько в «Инстаграме» мелькают фотографии, снятые в нём, фотографии шикарных напитков и десертов, а отзывы исключительно хвалебные, так что это выглядело как лучший вариант. Но Феликсу, кажется, не нравится. Ни хуя ему не нравится, что ни делай.              Дежурная улыбка и мягкий, ласкающий слух голос, которым опрятно выглядящая работница приветствует клиента. И всё же откровенно несимпатичного, с мерзким голосом на видное место не поставят. Это хорошо. Лукизм лукизмом, уж извините, а честный работодатель скажет, что выгоднее нанимать симпатичных сотрудников; мужчины и женщины с «эстетическими недостатками» справляются с работой «на виду» не так хорошо, как их привилегированные от природы коллеги. Привлекательные люди, как правило, производят лучшее первое впечатление на клиентов, являются персоналом на ступень выше и востребованнее.              Разве не приятнее смотреть на нечто красивое, радующее глаз? Жестоко, да, но это, своего рода, тоже клиентоориентированность: владелец заведения должен заботиться о том, как бы клиент себя почувствовал, что бы услышал и увидел.              Сухая объективность, жестокая реальность. Но, опять же, жестокая для кого? Для тех, кто не попадает в число привилегированных счастливчиков.              Но такой красавице за кассой невозможно не улыбнуться, от неё исходит солнечная радость, определённо позитивная аура, поднимающая настроение.              — Добрый день, — не лишая вежливого отношения улыбающуюся девушку за прилавком, здоровается Хёнджин, чётко зная, что он хочет: — Айс-американо, фраппучино и брауни.              Ей требуется несколько секунд, чтобы собраться, судя по всему, новенькая, и тут же отправляет заказ на кухню, а после, сверкая большими, будто пара изумрудов, глазами, просит подождать пару минут.              На стол опускается небольшой матовый поднос, привлекая внимание Феликса, отвлёкшегося на телефон. Два высоких напитка, один из которых выглядит несуразным из-за льда, а второй — произведением искусства со всеми его топингами, посыпкой на лёгком куполе из чего-то взбитого, и белоснежное блюдце с несоразмерно маленьким квадратиком посередине.              — Не горькое, — с полуулыбкой комментирует Хёнджин, ставя перед парнем с одной стороны брауни, с другой — кофейный напиток.              — Разве здесь нет официантов? — скептически смотря на пирожное, интересуется парень и спускает маску ещё ниже.              — Можно забрать самим. Не хочешь снять головной убор в помещении?              — И Вы не против заморочиться, когда есть обслуживающий персонал? — Феликс всё-таки решает, что не совсем прилично, снимает и укладывает себе на бёдра панаму, поправляет примятые волосы.              — Кажется, — Хёнджин отдаёт подошедшему с соседнего столика официанту поднос, — ты плохого мнения обо мне.              По удивлению, слабо мелькнувшему в лице работника, Феликс предполагает, что его узнали, но никакого разговора завязать, благо, не попытались. Однако, уходя, официант незаметно показал маленькое сердечко из пальцев и кивнул. Вроде Феликс и догадывался, что не только девушки купятся на этот концепт, но какой-то странно-приятный, весьма неоднозначный осадок остался.              — Как можно плохо думать о том, кто за тебя платит, — тонко, оттого незаметно, язвит Феликс и обхватывает губами трубочку. — Вкусно.              Ещё бы. Хёнджин же у менеджера группы уточнил, что нравится Феликсу, чтобы безошибочно решать за парня, привлекательно «предугадывая» желания наперёд. Поэтому глухим раздражением отдаётся, что у Феликса есть предпочтения, но тот постоянно отмалчивается, недоговаривает, упорно отказываясь ими делиться и скидывая со своих хрупких плеч бремя выбора.              — Как самочувствие?              Феликс замирает, медленно возвращает стакан на стол. Своевременный вопрос, неужели Хван вспомнил, что довёл до обморока? Интересно стало?              — Нормально.              Не медля, парень вновь возвращается к фраппучино, выбор которого, если бы не тот факт, что Хёнджин — высшее начальство, списал на удачу. И правда вкусно. Пожалуй, не так важно, как мужчина узнал и откуда, зачем вообще в такие мелочи лез, а ведь лез не раз — сделает что-нибудь и довольно обмолвится, мол, ещё бы, а потом менеджер расскажет, что Хёнджин с него информацию вытрясал, и попросит больше рассказывать самостоятельно, чтобы его лишний раз на ковёр не вызывали по смешным причинам.              А как с Хёнджином общаться? Обычно это скромные несколько фраз, неловкий диалог, не несущий в себе ничего, кроме двоякого ощущения и терпкого послевкусия. В гробу Феликс такое общение видел — редкий случай, когда случайно выйдут на какую-то адекватную тему, в основном это работа и всякая грязь.              — Ты же в курсе, что теперь ты «падающая звёздочка»?              — Не читайте, пожалуйста, статьи и не переходите по хэштегам, касающимся меня.              — Тогда обсудим твоё выступление?              — Есть что-то, что следует доработать? — чуть вздёргивает голову Феликс, продолжая наслаждаться вкусом. — Что-то не так?              — Почему ты сразу думаешь о плохом? — вздыхает мужчина, придвигая стул ближе и откидываясь на его спинку. — Может, хотел сделать комплимент, похвалить.              — Тогда благодарю, — ориентируется парень. — Заранее.              Найти общий язык с другим человеком бывает сложно.              Это сказывается возраст? Хёнджин разучился общаться с людьми? Или влияет разница почти в двадцать лет? Хёнджин уверен, что молод внешне и душой, он с Феликсом из одной сферы, только немного с разных сторон, вроде должны быть какие-то точки соприкосновений, где-то должны встречаться общие интересы, но пока они все начинаются и заканчиваются сексом. Хёнджина это устраивает. Но когда он хочет показать особую приязнь, пойти навстречу, крайне досадно видеть, что в ответ лишь, мягко говоря, культурно отшивают и дистанцируются.              — Ешь брауни, — упёршись взглядом в пирожное, просит Хёнджин.              И Феликс послушно отделяет себе кусочек шоколадного десерта небольшой изящной ложечкой. Всё же приятно нарушить диету, к которой обязывает прыткий взгляд публики — не дай бог потерять презентабельную форму, чуть поднабрать — об это сразу же возникнут недовольные разговоры.              Сладкий брауни кажется как никогда вкусным, Феликс соскучился по десертам, потому что последний он попробовал тогда в больнице, да и съел — сам не заметив; шоколадная помадка, сохраняющая форму, удивительно шоколадная, отчётливо ощущаются на языке молочный и тёмный. И, запивая фраппучино, сочетание не кажется излишне приторным, наоборот, сладости в самый раз. Феликс отделяет себе ещё несколько кусочков, аккуратно обхватывает губами трубочку, медленно втягивая холодный кофейный напиток, будто не посидеть в кафе пришёл, а в ресторан, в котором принято отличаться сдержанностью и манерами.              — Вкусно?              — Вкусно.              — Угостишь? — к Хёнджину тут же придвигается вся тарелка, но прежде чем Феликс успевает оставить на краю ложку, та возвращается обратно к нему. — Ты же понимаешь, о чём я.              Феликс медленно моргает, поджимает губы, прежде чем отделить кусочек и протянуть его Хёнджину на ложке.              Это определённо странно.              Несмотря на то, что Феликс сыскал самый тихий и спокойный уголок, малолюдный закуток, ему всё равно было некомфортно подобным образом извращаться на людях, тем более, что перед глазами сидела милая флиртующая друг с другом парочка, в которой молодая девушка подобным образом игриво кормила своего парня каким-то суфле.              — Кажется, Вы упоминали, что сами можете себя обслужить, — неуверенно припоминает Феликс, не выдержав этой довольной улыбки Хёнджина и кивка, намекающего на повтор.              — Одно дело кто-то, другое дело ты, — неоднозначно, отчасти смущающе-размыто отвечает Хёнджин, пережёвывая пирожное.              Взмах руки, означающий, что Феликс может прекратить эту «заботу», притупляет нахлынувший дискомфорт.              — Если Вы допили, может, пойдём? — стараясь быстрее доесть десерт, с надеждой предлагает Феликс.              — Куда бы ты хотел? — подпирая голову рукой, спрашивает Хёнджин, изучая лицо парня. Приятно смотреть на что-то, что нравится, на что-то красивое. Хёнджин бы часами разглядывал Феликса, специально бы выделил на это время в субботу с пяти до семи.              — Домой, — не раздумывая, отвечает парень. — В смысле, вернуться в общежитие. Скоро фансайн, так что…              — Тогда сходим в караоке.              Феликс не старается, но строит лицо великого мученика.              Почему его просто не отпустить? Всё, Хёнджин уже поиграл в «достойного хозяина», выгулял «зверушку», покормил, так почему не вернуть и не оставить в покое?              — Караоке?              — Да, тебе подобное нравится, — уверенно отвечает Хёнджин, словно знает Феликса лучше, чем тот сам себя. И он знает. У него есть опыт, логика и менеджер этого парня, который докладывает если не о каждом движении айдола, то обо всех деталях личности, включая предпочтения.              — Вы решили так, потому что я — айдол? — в голосе проскакивает сомнение.              — Потому что мне так сказал Ваш менеджер, — окидывает скептическим взглядом Феликса Хёнджин. — Но знаешь, ведь не одному тебе из вашей группы это нравится, может быть…              — Хорошо, — с широкой натянутой улыбкой парень поднимается, резко отодвигая стул, — да, мне нравится.              Хёнджин комментирует коротким: «Будь проще» и поднимается следом.              Всё же ему нравятся безотказные методы, казалось бы, всего лишь слова, ёмкие и толком не конкретизированные, никаких угроз, а помогают получить удовлетворительный ответ и подтолкнуть в нужную сторону за считанные секунды.              Большинство людей время от времени прибегают к манипулированию, потому что это удобный способ контролировать мысли, эмоции и поведение других людей. Люди используют подобную тактику ежедневно, по мелочи или в серьёзных ситуациях, каждый так или иначе подталкивает кого-то к желаемому; это нечто повседневное, о чём раньше не говорили так громко и не порицали, как повелось в последние годы, когда наплодилось психологов и всяких «абьюзер», «газлайтер». Мелкие манипуляции, не несущие в себе вреда, не являются ни негативным, ни положительным; но, конечно, чаще это нечто, ведомое коварным желанием контролировать или эксплуатировать. И, опять же, это плохо лишь для того, на кого направлены манипуляции, поэтому Хёнджин чувствует себя отлично. Без долгих разговоров, не разглагольствуя и препираясь, быстренько определились — разве так не проще, не удобнее?              Тем более Хёнджин подталкивает в хорошую сторону, предлагает безобидно развлечься, хорошо провести время без подтекста. Будь Феликс более заинтересованным, всем было бы хорошо, но приходится брать на себя ответственность и немного нажимать. Хёнджин давит без желания раздавить и размазать, мягко и даже нежно, весьма аккуратно и понимающе.              В заведении было невероятно шумно, повсюду вспыхивали неоновые огни, а зал наполняли весёлые голоса. Корейцы сами по себе не слишком открытые люди, любящие отдохнуть в своей компании, а не в куче незнакомого народа, так что предусмотренные отдельные комнаты для караоке оказываются весьма удобны.              Феликса полумрак помещения, освещаемый гигантской плазмой на стене, напрягает, длинный диван, выглядящий удобным, доверия не внушает, как и то, что Хёнджин арендовал эту комнату на два часа. Что-то подсказывает, что петь всё время он не собирается, а отсутствие камер видеонаблюдения только неутешительно подтверждает догадки.              К симпатичному оформлению караоке-зала, украшению диско-подсветкой в центре, к высококачественному звуковому оснащению, микрофонам и широкому выбору песен на корейском и английском языках претензий нет, все они только к тому, кто сейчас, вальяжно развалившись на диване, листает список на плазме.              — Без алкоголя, конечно, не так весело, — вздыхает мужчина, наконец находя песню под свой вкус, — но мы оба люди работающие, так что просто отдохнём. Можем как-нибудь вернуться и отдохнуть по всем правилам.              Столица Южной Кореи оживлена в любое время суток и особенно бодра после заката, может похвастаться активной ночной жизнью. После напряжённого дня нередко возникает желание расслабиться с друзьями, посетить какое-нибудь заведение, поболтать и спеть в караоке, выпить в баре… И всё же чаще люди посещают караоке, желая кутить до рассвета, кричать песни, соревнуясь и запивая соджу.              Феликс бывал в караоке периодически и как-то не ассоциируется это место с трезвостью. Отсутствие алкоголя в расслабляющем приглушённом свете кажется нелепым.              — Вы умеете петь? — наивно интересуется Феликс, всё же подсаживаясь ближе, когда Хёнджин хлопает по месту рядом с собой.              Он чувствует себя хостес, типичной для подобного заведения, и надеется, что в его обязанности тоже не будет входить интим.              Не озаряя светом, дверь приоткрывается, и появляется девушка в сияющем платье, вносящая несколько закусок в маленьких чашечках и пару высоких стаканов холодной газировки. Феликс даже не удивляется, когда Хёнджин протягивает ему колу, сам делая глоток чего-то с мятными листиками на поверхности — безалкогольный мохито.              — Конечно, — соглашается мужчина, и почему-то Феликс легко в это верит, — но это для тебя, ты же знаешь Ариану Гранде?              — У меня позиция рэпера и танцора, господин Хван, — с укором во взгляде, не различимым в полутьме, решает напомнить Феликс.              — Мне следовало остановить выбор на Карди Би? — мужчина протягивает Феликсу микрофон, заранее предусмотрительно прихваченный со стола.              — Понял, — Феликс забирает микрофон.              Он уверен в себе. Уверен в том, что он достаточно профессиональный айдол, он умеет читать рэп, он умеет петь. Но под заинтересованным взглядом Хёнджина, который в очередной раз решил использовать его как развлечение, сомнения поднимаются по горлу. И Феликс сглатывает.              Делает глубокий вдох, слушает музыку, пропуская несколько первых строк, может, ориентируясь в песне, а может, потому что они звучат как признание в любви, но всё же вступает.              «And all I wanna do, — он тихо поёт, по-настоящему сосредоточившись на том, чтобы взять правильные ноты, — is to fall in deep».              Феликс прикрывает глаза, чтобы по-настоящему погрузиться в мелодию, игнорируя присутствие Хёнджина, чтобы убедиться, что его голос точно не дрогнет на высоких нотах или когда придётся тянуть слова…              Он выступал перед тысячами людей, выступал на камеру, но всего один единственный человек рядом заставляет так волноваться. Разве не нелепо? Феликс хочет показать весь свой профессионализм, несмотря на то, что его подтолкнули не совсем в его зону, хочет сделать всё в лучшем виде, просто чтобы… не опозориться перед генеральным директором, который не стесняется использовать аргумент «ты же айдол».              «Oh baby, look what you started, — Феликс клянётся, что старается, просто песня не его, начиная с тональности, заканчивая текстом, — the temperature's rising in here».              А ведь температура и правда поднимается: лицо горит, так что Феликс, распахнув веки, поднимается, намереваясь оставить Хёнджина позади и не видеть его лица и реакций. Смущает. Несмотря на возраст, несмотря на то, что должен держаться мужественно, — смущает чертовски.              Он бы спел «bloodline» — подходящий посыл, отличные душевные строки: «я не хочу тебя в своей родословной» и «я не пытаюсь сделать тебя своим», а про отсутствие общения на следующий день… Передаёт эмоции и желания.              «So baby, come light me up».              Припев идёт вообще на ура, легко и просто, энергичные строчки, хороший ритм и мотив, а текст… Феликс просто сделает вид, что не понимает ничего, он же кореец. Ему можно.              «A little less conversation,       And a little more touch my body»              Феликс действительно расслабляется.              Второй раз встречаясь со знакомым весёлым, весьма бодрящим припевом, который наизусть знает, а ритм так и тянул танцевать (не устоять: если человеку искренне нравится что-то делать, он будет улучать каждую возможность это сделать, а танцевать Феликсу нравится безумно), так что немного подвигаться в такт песне он себе позволяет.              «Got everyone watchin' us,       So baby, let's keep it secret»              «A little bit scandalous,       But baby, don't let them see it»              Феликс крупно вздрогнул, чуть не выронив микрофон, когда Хёнджин, негромко подпевавший на фоне, подошёл сзади и приобнял за талию, не пропевая, но вполголоса проговаривая «don't let them see it». Феликс чувствует, что лицо краснеет, оно полыхает и явно яркими красками, а тепло чувствует ощутимо, как и тепло рук мужчины, тяжесть на талии, что вынуждает экстренно прекратить исполнение и спешно выпутывается из мягких объятий.              Так и бывает — только расслабишься, а хищники незаметно подбираются со спины. Феликс невольно вспоминает слова макнэ, мысленно подчёркивая, что не во всех ситуациях удаётся проявить должный профессионализм.              — Ваша очередь, — бурчит Феликс, всучая в руки мужчины микрофон, и возвращается на диван.              — Ты был удивительно хорош, жаль, решил окончить концерт досрочно, — на губах Хёнджина играет фирменная ухмылка. — Какую песню?              — Я могу выбрать? — перепрашивает Феликс, приятно удивлённый.              — Если хочешь.              «Хочу», — оживлённо бурчит парень, принимаясь выключать не успевшую последние секунды доиграть песню, отправляясь на поиски чего-то эдакого. Хочется, конечно, что-то, что бы Хёнджин очевидно не вывез, что-то сложное в плане исполнения, чтобы с небес на землю скинуть вышло, но Феликс решает пойти иначе — «bloodline». Все песни Арианы не так просты в исполнении, а главное — обменяются намёками, так сказать.              Хёнджин не цокает и глаза не закатывает, но, что хуже, подхватывает песню легко и без усилий вливается приятным бархатным голосом. Исполняет на свой манер, но, что откровенно ущемляет Феликса, вполне хорошо для того, кто не айдол, а директор, не имевший за плечами карьеры певца.              Стабильно, красиво, голос и музыкальный слух — всё при Хёнджине. Как унизительно. Оказывается, талантливый человек талантлив во всём…              «You're the one that I'm thinkin'»              Хёнджин талантлив и жесток.              «Love me, love me, baby»              Он акцентирует совсем не на том, на чём следовало бы, идёт вопреки планам Феликса. Помимо неожиданно хорошего исполнения, которое оказалось не пустой самоуверенностью, приятного, погружающего в восхищение и трепет голоса, строчки песни ловко меняются, изменяя и смысл, теперь это уже «I'm tryna make you all mine», «I know what you need and it will be me», заставляющие хмурить брови.              Феликсу грешным делом кажется, что в Хёнджине артистизма больше, чем в нём самом — так завораживающе двигается, играет эмоциями и очевидно флиртует со зрителем — метко и впечатляюще. Точно ли нет карьеры айдола за плечами этого мужчины? Может, музыкальная школа…              Мужчина веселится, наслаждается и песней, и своим исполнением, и замешательством, красноречиво сиявшим все три минуты на лице Феликса.              — Скажите честно, — когда песня перестаёт играть, вздыхает парень, — Вы же похвастаться меня привели, да?              Хёнджин не сдерживает смешок, откладывая микрофон на стол, вместо него беря свой высокий стакан, и подсаживается к Феликсу, который с трудом сдерживался, чтобы не спрятать смущённо-возмущённое лицо за ладонями.              — Сочту за комплимент.              Феликс бы и правда не отказался от алкоголя, потому что кола со льдом так не снимает напряжение, как высокоградусный соджу. Залпом бы, на одном дыхание, чтоб аж прослезиться и закашляться…              Они делают перерыв, позволяя песням звучать на фоне, пока Хёнджин всё же настоятельно увлекает в диалог. С н-ной попытки же должно было получиться? Получилось. Но для себя мужчина отметил, что лучше выбирать позднее время суток для свиданий, чтобы использовать такой замечательный двигатель вечера — алкоголь, раскрепощение бы пошло активнее и началось раньше.              Всё же Феликсу удаётся расслабиться. Если абстрагироваться от прошлого и возможного будущего, Хёнджин увлекательно рассказывает интересные истории, он обходителен и приятен в общении. Он не делает сальных комплиментов, от которых воротит, почти не касается, по крайней мере, откровенно и пошло за части тела не хватает; Феликс просто не может игнорировать эти попытки наладить контакт.              Да, терпила.              Да. Признаёт. А что? Он только и может, что в своей ситуации наслаждаться хорошим отношением, приятными моментами и стараться лишний раз не нервировать и не провоцировать Хёнджина. Не зря его учили, как презентабельно притворяться в общении, как скрывать своё отношение и мысли, имитировать эмоции и в целом преподносить себя в лучшем свете — пора бы воспользоваться на практике в полной мере.              Караоке было глуповатым развлечением, была куча английских песен, и Феликс прикусывал губу, выбирая, что спеть самому и что выдать Хёнджину, который заявлял, что справится с чем угодно и не стоит его недооценивать, если речь не об операх, которых, благо, в списках не было. Но Феликс подозревает, что этот мужчина бы и их осилил… Петь с Хёнджином было весело. По-своему весело, когда тот не буравил крайне внимательным, навязчивым взглядом, не нахваливал и восхищался слишком ярко и, тем более, когда не пытался влезть в личное пространство. Что ещё за несанкционированные романтические штучки? Феликс не подписывался!              Когда на ногу легла рука мужчины, как-то не так, как ложилась раньше, — увереннее и далеко выше колена, Феликс понял, что одежда не спасает от незапланированного, нежеланного секса.              «Подходящая» одежда никогда не положит конец сексуальному насилию, и дело не в ней, а в насильнике, если он изначально не заботится о согласии. Простые решения сложных проблем — это прекрасно, даже если те могут показаться… ущемляющими, зато они работают — так думал Феликс, но это было наивно. Поговаривают же, что «если бы вы не выставляли напоказ свои достоинства и прелести, не были бы так склонны к сексуальным домогательствам». Сейчас же Феликс не уверен, что именно из его образа на сегодня стало основанием, чтобы простая прогулка переросла в нечто большее: широкие, чуть искусственно потёртые джинсы, которые не то что задницу не облегали, хотя её парень искренне считал своим достоинством, так её ещё и свободная кофта прикрывала вместе с руками, талией и ключицами — всем, что может показаться сексуальным.              Оказывается, не только молодые парни подвластны «неконтролируемым» побуждениям. Кто-то скажет, что это нормально, в порядке вещей: мужчины искушаемы ещё со времён пещерного человека, и, когда они любуются непослушными частями тела, неприкрытыми участками кожи, неандертальское нутро с рёвом вырывается наружу. Они просто ничего не могут с этим поделать.              Но Феликс тоже мужчина. И он не замечал у себя порывов внаглую завладеть кем-то даже в разгар пубертата, если желание секса и возникало, то вполне контролируемое.              Хёнджин, нависая сверху, упирается руками в твёрдую спинку дивана по обе стороны от Феликса и обжигает нежную кожу шеи горячим дыханием, прежде чем оставить несколько поцелуев. Парень отчётливо чувствует губы мужчины на себе, слабую, не заметную визуально, щетину мужчины и сглатывает.              Иногда начинаешь радоваться мелочам, о которых раньше не задумывался: хорошо, что не засосы. Может, Феликсу следовало ещё шарфик какой повязать, прикрывая открытую кожу, или надеть что-то с высоким горлом? Он вздрагивает, когда чувствует, как Хёнджин с наслаждением втягивает воздух рядом с его шеей.              Есть ли какие-то духи, отпугивающие нежелательное внимание? Но с феромонами точно есть, Феликс чувствует тяжёлый, знакомый парфюм мужчины, которым тот вновь окутал, и отмечает привлекательность запаха.              — Всё-таки пользуешься, — вполголоса заключает Хёнджин, отстраняясь, чтобы посмотреть парню в глаза, — мне приятно, молодец.              Феликс неловко смотрит в ответ, но не в глаза напротив, а блуждает взглядом по лицу: отвернуться — показать неуверенность, кажется, Хёнджина это соблазняет только больше, но и прямо в глаза смотреть — Феликс пока не настолько преуспел. Сейчас он понимает, что, вероятно, стало зелёным светом.              — Вы так рассматриваете моё лицо, потому что на нём морщины?              — Всё-таки задело, — растягивает губы в улыбке Хёнджин, отдаляясь всё дальше, возвращая парню его отнятую несколькими минутами ранее зону комфорта, — не думал, что они противовозрастные, — он возвращается на диван рядом; не оправдывается, а проясняет ситуацию, чтобы не возникало недопониманий, — одна подруга порекомендовала и помогла выбрать, я ориентировался на цену и востребованность бренда-производителя.              — У вас есть друзья, — вырывается негромкое у Феликса, приходящего в себя и пытающегося понять, что только что произошло и зачем, чем обращает на себя внимание мужчины.              Хёнджин строит самое непонимающее лицо, отдалённо похоже на искреннее недоумение.              — Тебя это удивляет? — мужчина вопросительно изгибает бровь, откидываясь на спинку дивана. — Люди после тридцати должны посветить себя карьере и плавать в гордом одиночестве?              — Они должны посветить себя семье, господин Хван, — сразу находит, что ответить Феликс, удерживаясь, чтобы не поправить: округлять надо уже в большую сторону, там далеко не тридцать, — жене и детям. Остепениться.              — Хочешь стать моей женой? — шутливо предлагает мужчина.              Ясно, Хёнджин намёка не понял. Ловко проигнорировал.              — Нет, господин Хван, давайте начистоту, — натянуто улыбаясь, начинает Феликс. — Я вообще не могу стать Вашей женой.              — Почему?              — Ну, — не отступает парень, — хотя бы потому, что у меня крашеные волосы!              — Это не важно.              И ведь Хёнджин выглядит точь-в-точь картинно счастливым, как тот мужчина из известного чёрно-белого фильма, только моложе и симпатичнее.              — А я курю, — Феликс решает, что сейчас, на безопасном расстоянии, терять ему нечего, так что делает голос повыше; а с плеч словно груз спадает: вроде и признался, что тайком затягивался, вроде и монолог цитирует, — курю всё время!              — И это не важно, — Хёнджин, очевидно, всё же понял и, подобно актёру из «В джазе только девушки», мотает головой, правда, с меньшим энтузиазмом, но всё же поддерживает.              — А какое у меня прошлое, — вздыхает Феликс, кладя руку себе на груди, и эмоционально продолжает: — Прорва мужчин и в том числе один… саксофонист!              — Я тебя прощаю.              Теперь Феликс даже чувствует себя немного странно. По-хорошему странно.              — О, Боже, — соответствующим, копирующим интонацию «героини», вздыхает Феликс. — Я никогда не рожу тебе ребёнка!              — Усыновим чужого.              — Ну уж если тебе и этого мало, — он выдерживает театральную паузу, чтобы обрушить финальный аргумент своим сценическим басом: — I am a man!              — Well, nobody's perfect, — Хёнджин оценил, что конец монолога из музыкальной комедии завершился в оригинале, и уже не сдерживает подступающий смех. — С классикой мирового кинематографа закончили? Это было мило, так вжился в роль, что твоё лицо сейчас похоже на лицо того парня, когда он стянул парик.              То, что Хёнджин не просто поймёт — подыграет, оказалось приятным удивлением, да ещё и так хорошо это сделает. Феликс ненадолго отвлёкся от того, что сейчас заперт в тесной комнатке и этот ставший вновь расслабленным и незаинтересованным в интиме мужчина ещё недавно нависал над ним.              — Извините.              — Наоборот, — Хёнджин вздыхает, прихватывая холодный кофе и делая глоток, — некоторые восходящие звёзды индустрии не смотрят и не читают ничего, что не касается их работы, совершенно никакущие и скучные, почерпнувшие все знания из кабинета косметолога или въевшейся в голову частей школьной программы. Не нелепо? А поговорить только не с кем, так что это было весело.              — Если хотите, можем что-нибудь обсудить, — Феликс с опаской косится на руку, которая легла ему на бедро, сглатывает, — кинематограф, например. Или литературу… Я читаю! Знаете, читал, точнее. И, если бы появилось больше свободного времени, — в ход идут отчаянные намёки, — я бы развивался больше.              Он принимает тот факт, что мужчины наглядны: не требуется много визуальных стимулов, чтобы возбудиться, взгляд на симпатичное лицо или тело, смотря у кого какие фетиши, может мгновенно вызвать сексуальные мысли и поднять то, что ещё недавно было аккуратно уложено и не шевелилось, не говоря о шансе словить эрекцию из-за пролетевшей в голове фантазии. По себе знает. Но сексуальное возбуждение не обязательно должно приводить к сексуальному насилию. Как это объяснить Хёнджину, который свои действия насилием не считает?              — Точно не хочешь переодеть кольцо с указательного на безымянный? — пропускает очередную шутку Хёнджин, но руку не убирает, продолжает поглаживать бедро. — Я в любом случае не собираюсь сегодня ничего делать. Я свободен, ты тоже — мы вышли прогуляться, но, кажется, прогулка тебе не по вкусу.              — Мне всё очень даже нравится! — спохватывается Феликс, вновь напрягая и выпрямляя спину. — Просто Вы… смущаете, это сводит с ума.              — Тогда следует ли мне окончательно довести тебя? — не дожидаясь ответа, мужчина продолжает: — Это моя последняя попытка пойти навстречу, поэтому просто «Хёнджин».              — Мне Вас…              — Если удобно «Вас», пускай «Вас», — небрежно перебивает Хёнджин, — но обращайся «Хёнджин». И зови по имени почаще, мне нравится, как это звучит, — Феликс только успевает подумать о высокой самооценке мужчины, как тот продолжает: — Во время секса обязательно. У тебя красивый голос, мне нравится его слышать.              Теперь Феликс не понимает ничего, кроме того, что ему, кажется, дали второй шанс.              Второй шанс… словно он как-то провинился! Словно он провинился! Тяжелее, чем иметь желание повозмущаться, но не иметь возможности это сделать, едва ли что-то может быть.              — Понял.              Но всё же, возможно, ещё пару песенок спеть Феликс сможет. Даже дуэтом разок не против, если Хёнджин не намерен портить разрядившуюся атмосферу.