Straight to Heaven

      Феликсу давно не снятся кошмары, только во времена трейни порой перебивался жуткими снами: то падает в темнеющую дыру, глубже Марианской впадины — бездонную, то тонет, захлёбываясь, то претерпевает абсолютный провал на глазах у инструкторов с перекошенными лицами, на решающих отборочных, а когда и у миллионов зрителей, вовсе не обладающих лицами, разве что близкие в первых рядах различимы. И каждый этот сон сопровождается удивительным реализмом — всё оно перед глазами, а ощущения настолько ярки и полны, что и не задумываешься о возможной нереальности происходящего.              Несмотря на то, что в последнее время все сны больше походили на размытые пятна, из которых с рассветом не откладывалось в голове ни кадра, или на моргание — заснул и, вроде отдохнув, тут же просыпаешься, Феликс в принципе понимает, что из-за Хёнджина ему могут сниться сны с эротическим содержанием. Когда тебя во всех возможных позах и местах имеют, повезёт, если всего раз на дню, неудивительно, что во снах, которые частично складываются из остатков дневных впечатлений, появляются не менее впечатляющие, постыдные сцены. То, что представляет собой переживания, потребность в любви и безопасной близости, отражение фантазий, страхов и желаний, которых, когда рядом такой мужчина, как Хёнджин, не избежать, Феликс старательно игнорирует, умываясь холодной водой и вставая под холодный душ, чтобы не только дурная голова прочистилась, но и эрекция спала.              И какими бы реалистичными в тот момент ни казались ощущения, ледяной душ быстро приводит в порядок, подгоняемый мыслью, что надо успеть занять его первым и пронестись до него так, чтобы, несмотря на пресловутое «все же мы парни», никто лишний раз не заметил. Поначалу подобное сопровождалось в адрес друг друга весёлыми подколками и шутками, ничего серьёзного, никакого лишнего внимания, пока в какой-то момент все не прекратили обращать на это внимание, но Феликс всё равно предпочитал, чтобы его стояк видел лишь он. Без исключений.              Но сейчас ощущения кажутся слишком реалистичными.              Пробуждение сопровождается откровенно неприятным, шокирующим открытием на грани сексуального насилия. Феликс ещё мог понять, если бы его разбудили как-то мягко и романтично: игривыми поцелуями, касаниями.              Но Хёнджин был твёрдым и… внутри.              Неожиданно для себя Феликс обнаружил, что его голова лежит на руке Хёнджина. На крепкой, мускулистой руке, но, что хуже, вторая рука поглаживала его тело, исследуя пальцами грудь, живот… Окончательно забил последний гвоздь в крышку гроба член мужчины, почему-то двигающийся внутри. Хёнджин, тихо постанывая, определённо плавно скользил внутри, мягко раскачивая и себя, и Феликса, к которому прижимался, приближаясь к оргазму.              Желудок Феликса сжался от этого странного открытия, и он тут же схватил руку, лениво ласкавшую грудь, и сжал, чуть впиваясь ногтями. Его сердце забилось с небывалой скоростью, в то время как к лицу прилил такой жар, что опусти он его во вчерашнее ведёрко со льдом, тот бы мгновенно растаял. Хёнджин резко толкнулся до основания, отчего сердце Феликса подпрыгнуло в унисон с этим движением.             — Что ты…              — Хотел узнать, как далеко смогу зайти, пока ты не проснёшься, — вполголоса объясняет Хёнджин, добавляя в движения энергии, ближе притягивая парня, начавшего оживлённо шевелиться, к себе. — Думал, ты выдохся за вчера, но с утра оказался удивительно бодрым, — он оставляет пару ленивых поцелуев на изгибе шеи, — я не мог упустить такой шанс.              Феликс ещё от вчерашнего марафона не отошёл, чтобы с утра пораньше приступать к следующему! Воспоминания словно в дымке, определённо не хватает некоторых важных эпизодов, потому что в голове отчётливо закрепились только обжигающий холод льда, толчки Хёнджина и то, как этот мужчина гнул во все стороны, ища способную удовлетворить его развратный вкус позу. Феликс не помнит, как заснул, поэтому подозревает, что после шампанского, который в какой-то момент прямо из горла бутылки Хёнджин принялся в него вливать, отключился, хотя и без того конец ночи провёл в полубессознательном состоянии, развлекая ненасытного мужчину своим телом; он не помнит и как добрался до дома, но сейчас, широко распахнутыми глазами оглядывая комнату вокруг, до него доходит, что комната не его, не общежитие группы. Но и на отель не похоже, ремонт смутно знакомый, а значит, это квартира Хёнджина.              — Помедленнее, — со свистом втягивая носом воздух, просит Феликс и прекращает царапать руку мужчины, — пожалуйста.              От этой ситуации ком в горле — никогда хорошее утро не начинается с секса без твоего согласия и ведома в принципе; если Феликс думал, что хуже, чем проснуться от раздражительной мелодии будильника в пять утра, не будет ничего, то проснуться от члена в заднице — определённо отвратительный фаворит в этом топе. Феликс едва мог дышать от странного предвкушения, от почти не приносящих дискомфорта ощущений и горячего дыхания Хёнджина, обжигающего шею и плечо, но не мог сопротивляться этому. Происходящее словно было совершенно неподвластно Феликсу, он чувствовал себя неприятно беспомощным, а крепкие руки, прижимающие к себе, не казались чем-то романтичным — показатель силы и физического превосходства, возбуждающе отчасти, но всё же парень предпочитал не оказываться в настолько нелепых положениях, как это.              Близость кажется интимной, Хёнджин слишком близко — Феликс отчётливо чувствует его накачанную грудь, весь крепкий торс и прижимающую ближе широкую ладонь, не оставляющую надежд на сопротивление.              А хочет ли Феликс сопротивляться?              Пожалуй, это было бы правильным, разумным решением, но сейчас от жара тела мужчины он тает, концентрируясь на получаемом удовольствии. В любом случае, разве оставалось что-то ещё? Феликс не собирается смиряться со своей ситуацией, но и позорно признаёт, что не знает, куда бежать и что с этим всем делать — Хёнджин за такой короткий срок всё перевернул и продолжает выворачивать наизнанку, заставляя теряться и сомневаться в себе, в правильности своих решений и мыслей.              Член пульсировал и легко скользил внутри — влажно и липко, смазанный уже нормальной смазкой, кровать слабо скрипела в такт толчкам, ставшими вновь медленными и плавными. Хёнджин определённо не видел в своих действиях чего-то предосудительного, лишь уверен, что разнообразный сексуальный опыт полезен всем и каждому, так что решил помочь Феликсу дольше оставаться в этой игре, а не бегать по другим членам в поиске чёрт знает чего. Отчасти то, как парень флиртовал с другими людьми — со всеми, кто был в том ёбаном клубе, давило на самолюбие: Хёнджин чувствует, что проебался, позволив взять перерыв. А проебываться не любит никто. Хёнджин пытается в личной жизни мыслить так же здраво, рассудительно, как в рабочей, а когда они переплетаются — это становится необходимо, но из раза в раз что-то идёт не так.              Феликс — один из немногих, кому мужчина шёл на уступки, но в то же время был из тех, кого хотелось использовать по максимуму и долго, так долго, насколько это возможно. Хёнджин искал баланс, но, судя по всему, Феликс этих попыток в самообладание и человечность не оценил.              И сейчас, несмотря на показательное сопротивление в начале, только раззадорившее, он стонет — тихо, но бесстыдно, нескромно хватает ртом воздух и сжимает член внутри; Хёнджин вновь решает немного помочь парню, сделать его стоны громче и честнее, так что отпускает, чтобы опробовать совершенно новый способ ощутить друг друга. Мужчина поднимает ногу Феликса, вынуждая чуть приподняться, и почти кладёт себе на плечо, свободной рукой направляя всё ещё возбуждённый член в парня, который больше не сопротивляется, лишь расплывшись по белому постельному белью, сквозь влажные ресницы наблюдает за происходящим. Он тяжело дышит, его грудная клетка медленно вздымается и опадает в предвкушении, но со стоном-всхлипом замирает, становясь отчётливым сигналом для Хёнджина — всё идёт как надо и даже лучше, глубокое проникновение сопровождается протяжными стонами.              Феликс чувствует, как нарастает не только возбуждение Хёнджина, но и его собственное, поэтому тянется к своему члену, но Хёнджин громким и низким «нет» вынуждает вцепиться пальцами в простыни. Мужчина медленно, почти полностью выходит, лукаво глядя Феликсу в глаза, подмечая каждую короткую эмоцию, и медленно входит обратно. Не останавливаясь, Хёнджин игриво берёт Феликса за голень и нежно целует гладкую кожу, продолжая наблюдать за реакцией, которая определённо смягчилась — на лице парня появляется смущённая улыбка, которая пытается скрыться предплечьем.              Понемногу наращивая темп, переходя с плавного и естественного на интенсивные жёсткие толчки, Хёнджин обеими руками сжимает бедро Феликса, прижимая к своей груди, чувствуя, как мышцы парня напрягаются и тут же почти расслабляются. Феликс нервно сглатывает, жмурится и поворачивает голову в сторону незашторенного окна, отчётливо ощущает яркий свет даже под сомкнутыми веками. Должно быть, уже и не утро вовсе.              Феликс взволнованно вспоминает, что сегодня должна была быть примерка гардероба на предзапись, которое буквально в спину дышит. Первое живое выступление в рамках камбэка, а он напился, чёрт знает, как после секса с Хёнджином будут болеть мышцы, так ещё и, кажется, опоздал на примерку!              — Господин… господин Хван! — Феликс вскрикивает, когда член резко проходится по простате, и сглатывает. — Мне… мне нужно идти… я опаздываю…              — Пока я тебя трахаю, единственное, о чём ты должен заботиться, — это секс со мной, — настаивает Хёнджин, и от этих слов у Феликса возбуждение скручивается внизу живота, неприятно тянет…              Через раз член внутри затрагивает простату, пробивая тело волнообразным напряжением, а резкость вынуждает хватать ртом воздух, словно Феликс разучился дышать. Этот мужчина каждый раз помогает обнаружить новые удовольствия, о которых Феликс и не подозревал.              — Перенесли на пять, так что не волнуйся, — словно смягчается мужчина и делает последние грубые толчки, прежде чем вытащить член и кончить парню на плоский живот. — Не о чём беспокоиться, пока ты в надёжных руках.              Хёнджин звучит уверенно, ни на секунду не сомневаясь в себе и своих словах, отпускает ногу Феликса и поднимается с кровати. А вот Феликс хотел бы поспорить и с «не о чём беспокоиться», и с тем, насколько эти самые руки «надёжны».              — Душ, если забыл, прямо по коридору, полотенце бери любое, — мужчина лениво потягивается, разминает спину, — твоя зубная щётка всё ещё там.              Феликс медлит, чувствуя себя растаявшим после секса, разбитым с похмелья месивом, но, когда Хёнджин предлагает помочь и донести, тут же вскакивает, морщась от боли в теле и пояснице в особенности, даже связки болят — порой Хёнджин требовал то, что могла дать только какая-нибудь чёртова гимнастка, но никак не парень из группы, у которой занятия по стретчингу на самом базовом уровне — чтобы мышцы не задеревенели, шпагаты не требуют и насильно не сажают. По голосу мужчины было понятно, что тот шутит, явно не в его интересах и дальше возиться со взрослым парнем, способным о себе позаботиться на базовом уровне, но Феликс всё равно перестраховался — он совсем разучился понимать, где у Хёнджина шутки, где сарказм, а где чистая от примесей искренность.              С одной стороны, это было интересно — и на этом всё, с другой — это была откровенно жуткая и нервирующая хуйня, которая у Феликса из головы не выходит даже под душем. Контрастным. Потому что не понимает забитой мыслями головой, где какая крестообразная ручка, и то кипяток на себя льёт, то убавляет — и хлещет из недр арктического моря, зато приводит в чувства. В чувство паники, вынуждая забиться в сторону, прижаться к стене душевой кабины и разобраться с водой нормально — в критической ситуации голова прочищается лучше всего и окончательно. С ещё одной стороны, потому что эта ситуация, как и вся жизнь, до хуя многогранная, Феликс слышал и читал, что многие люди в восторге от подобного утра. Но, возможно, такое пробуждение радовало парней, а не их девушек, не тех, кто спокойно посапывают, не догадываясь, что в данный момент находятся в пассивной роли.              Феликс не в восторге. Его это раздражает — он утрами-то и без того раздражительный, ненавидит просыпаться, чувствуя болезненную разбитость и сонливость, так ещё и проснулся с болезненной долбёжкой. И что в итоге? Всегда может быть хуже, так что теперь Феликс скучает по ранним подъёмам, на которые всей группой дружно сетовали, тихо матерясь себе под нос и толпясь в ванной.              Неявное согласие — это ещё ничего, хуже, когда на него и намёка нет, когда будят проникновением.              Короткий стук в дверь вынуждает Феликса вздрогнуть и резко обернуться. Разве это не нелепо? Зачем? Феликс не понимает этих выборочных манер: почему-то, прежде чем войти в него, разрешения Хёнджин не спрашивает, а чтобы войти в свою ванную… Впрочем, рано он встрепенулся — Хёнджин дёргает ручку и бестактно распахивает дверь, не дождавшись застрявших в горле парня слов. В абсолютном молчании он проходит, оставляет сложенную стопкой одежду, глянул оценивающе, ну не иначе как оценивающе — именно так люди смотрят, прежде чем выдвинуть какое-то непрошеное замечание, но, вопреки ожиданиям, мужчина не проронил ни слова, только подмигнул, отчего Феликс сильнее стиснул полотенце, которым прикрывался, будто он девочка-подросток, и вышел.              Чем выше у человека доход, тем меньше нравственности — Феликс в который раз убедился. И страшно подумать, что происходит с людьми в правительстве, что там за оргии у чиновников в парламенте, раз уж среди знаменитостей подобное — не новость.              И всё же Феликс делает скидку, Хёнджин получает своё снисхождение — обычная футболка и даже свободные длинные шорты к ней. Ничего извращённого, ничего странного и вполне такой неплохой набор, вот только нижнее бельё нужного размера напрягает. Узнать размер одежды артиста, пускай и боксеров, для гендиректора не стоит ничего, но вот купить специально — уже подозрительно. Они выглядят новыми и явно не размер Хёнджина.              Феликс не хочет думать о возможных вариантах: остались они от кого-то или изначально предназначались ему.              — Насколько рано Вы проснулись, чтобы успеть приготовить всё это? — Феликс в недоумении окидывает взглядом стол, сервированный тарелками с фруктами, панкейками, воздушными объёмными омлетами с беконом, свежесваренным кофе и, главное, красиво оформлено, на специальных салфетках, с сияющими чистотой серебряными столовыми приборами.              — Только ушла домработница.              Теперь Феликс понял, что это за звуки были… Он был уверен, что в доме были только они вдвоём, никаких чужих глаз, никаких других людей, но теперь лицо вновь закололо стыдом. Феликс чувствует беспокойство, понимает, чем они занимались этим утром, так, если женщина только ушла, предположительно приготовив всё это где-то за час… Как много она успела увидеть и услышать лишнего? Феликс готов со стыда сгореть, лицо неизбежно краснеет, а живот скручивает беспокойством.              — У тебя нет аллергий, так в чём проблема? — Хёнджин вскидывает бровь, оценивая неуместный ступор. — Садись и ешь.              Феликсу хватает сил только сдвинуться с места, отодвинуть себе стул и присесть рядом, потому что, как бы ни хотел, сдвигать всю сервировку подальше от Хёнджина — слишком демонстративно и красноречиво, едва ли бы он отнёсся к подобному оскорбительному жесту с пониманием.              — Если что-то не хочешь — не ешь, — Хёнджин расслабленно вдыхает ароматный запах свежесваренного кофе, прежде чем сделать глоток. — Чай ты пьёшь, госпожа Лим заварила качественный, попробуй. Но вот чем бы ты предпочёл позавтракать, я не знал, попросил приготовить несколько, чтобы у тебя был выбор.              — Спасибо, — неловко благодарит Феликс, придвигая тарелку со сладким, а после подцепляя с салфетки вилку. Руку приятно холодит металлом, который быстро нагревается.              — Ты такой вялый, потому что не ожидал утреннего секса? Вымотался?              — Было и правда неожиданно, — смазано отвечает Феликс, отделяя кусочек панкейка. — И неожиданнее только, что это было пока… пока…              — Не волнуйся, госпожа Лим немного глуховата, — решает немного обнадёжить Хёнджин, и, на самом деле, Феликс чувствует себя лучше после вскрывшегося факта. — Это не возрастное, с рождения с небольшим дефектиком, но вот руки золотые.              — Вот как, — не зная, что ответить, потому что сказать «тогда хорошо» прозвучало бы отчасти жестоко и цинично. — Может, будет лучше, если меня всё же отвезёт менеджер?              — Кристоферу не до пустых катаний по городу, не усложняй своему менеджеру жизнь, — с лёгким холодом отвечает Хёнджин и тут же смягчает улыбкой. — И разве может быть вариант, который лучше того, что предлагаю я?              Феликс не понимает: это мужчина опять высокую самооценку обнажил, мол, всё, что он не предложит — лучшее, или уверен, что гендиректор, подвозящий молодого айдола, — и правда такая хорошая идея. Но спрашивать и уточнять не спешит, только многозначительно мычит, переключая внимание на панкейки. Домработница у Хёнджина и правда, если не талантливая, то с образованием и опытом шеф-повара… Вкус бесподобный, сочетание воздушных ванильных панкейков с шоколадным сиропом — невероятно, так что от пребывания в квартире Хёнджина есть свои небольшие плюсы.              — Ты следишь за слухами, ты всё знаешь, — Хёнджин говорит медленно, с расстановкой, как всегда зная, о чём говорит, — в чём тогда твоя проблема? Едва ли ты волнуешься насчёт моего впустую потраченного времени. Случаем, не продолжаешь ли скрывать наши отношения от своей группы?              — Волнуюсь о Вашем времени.              — Джисон и Сынмин кидают в меня неодобрительные взгляды и, очевидно, испытывают дискомфорт, когда я рядом. Особенно, когда рядом с тобой, — с каждым спокойно произнесённым словом мужчины, сердце Феликса ускорялось, а аппетит пропадал, словно этим утром для него было место. — С учётом моих наблюдений, один только малыш Чонин ведёт себя как ни в чём не бывало. Значит, не знает только он, верно? Или лучше своих хёнов скрывает осведомлённость, не придаёт…              — Господин Хван, — прокашлявшись и промокнув липкие от сиропа губы салфеткой, прервал Феликс, не понимая, к чему этот разговор был начат, — Вы что-то хотите этим сказать? Вас что-то не устраивает?              — Это даже мило, — мужчина переплетает пальцы, укладывая на них подбородок, щурясь, смотрит на Феликса, старавшегося делать невозмутимый вид, — это потому, что он — макнэ? Бережёте его психику или вроде того?              — С Джисоном и Сынмином получилось непреднамеренно, — вздыхает Феликс, начиная нервно медленно складывать салфетку квадратиками, — не считаю нужным ставить всех и каждого в известность, что мы спим.              — А теперь без эвфемизмов, куколка, не зря ты старший в группе.              — Не считаю нужным осведомлять людей вокруг о том, что мы занимаемся сексом, — на удивление, это незаувалированное и сказанное прямым текстом придало уверенности.              — Если честно, — Хёнджин откидывается на спинку стула, лениво принимаясь вилкой делить омлет на кусочки, — я тоже предпочитаю, когда об этом не распространяются лишний раз.              В голове Феликса проносится одно единственное: «Так какого хуя от меня надо?», потому что с каждым днём он всё ощутимее понимает важность неприглядного, несдержанного мата. Обсценная лексика — отдушина, позволяет формулировать мысли лаконичнее и исчерпывающе, передаёт ту важную эмоциональную окраску.              — Но твои вечные ухищрения и жалобные просьбы «можно не сейчас», «можно не сегодня» из-за того, что пытаешься скрываться, меня не устраивают.              Феликс не настаивал, да, «жалобные просьбы» — отличное описание его попыток перенести встречу на другое время, на другой день. Не так просто объяснить причины, почему ты исчезаешь на несколько часов, на всю ночь, почему возвращаешься под утро или не возвращаешься вовсе — отдельно приезжаешь на место съёмок или в салон, воссоединяясь с группой. Да, Джисон, Сынмин прикрывают, но у парней порой такие идиотские предлоги… Феликс хотел себя по лицу ударить, отрезвляя, когда Чонин взволнованно спрашивал, как прошли похороны черепашки сестры или выражал беспокойство по поводу того, что, будучи довольно популярным айдолом, не стоит оказывать репетиторские услуги поздними вечерами, даже если платят много.              Было проще рассказать уже и не нагружать голову лишними мыслями. Всё равно знают все, кроме Чонина, а Чонин, Феликс теперь уверен, не так уж мал и невинен, чтобы его покалечила эта информация или чтобы он стал испытывать неприязнь. Было бы проще, да… Но с остальными… Они сами узнали, по сути. Не подойти же к младшему со словами: «Я занимаюсь сексом с директором». Это нужен… момент. Какой-то повод. Соответствующие основание и контекст.              — Я приму к сведению, господин Хван, извините, — не чувствуя вины, извиняется Феликс. Как-нибудь исправит, что-нибудь придумает.              — Не относись к подобным вещам слишком серьёзно, — с полуулыбкой советует мужчина, — это жизнь. Вкусно?              Феликс чувствует странную тянущую неприязнь. Не относиться серьёзно?              Значит, Хёнджин сам не относится к их связи серьёзно. Это не должно задевать, не должно быть обидно. Но…              Почему просто не отпустить? Зачем лишний раз выгуливать по ресторанам, дарить подарки и скупать магазины одежды? Зачем ходить на свидания? Это какое-то изощрённое издевательство?              Это раздражает. Это расстраивает. Феликс понимает, что не имеет права и оснований, чтобы испытывать эти эмоции, но ему всё равно неприятно. Ему нужно нечто простое и понятное: если вся эта романтика, от которой не позволяют отказаться, — должны быть нормальные отношения, если Хёнджин хочет использовать тело — пусть использует его и только, но не пытается вызвать симпатию к себе, не пытается расположить.              Это выгодно: удерживать рядом, вместо того, чтобы отпустить? Удобно? Приятно, тешит самолюбие?              Феликсом играют, а он только и может, что натянуть улыбку, проглатывая гордость:              — Да, господин Хван, вкусно.       

• • • • •

             Папарацци, готовые круглосуточно наблюдать и делать бесчисленные снимки, вынуждают знаменитостей постоянно выглядеть красивыми: иметь на лице подчёркивающий достоинства макияж и быть одетыми с иголочки. Большинство компаний понимают всю важность найма качественных сотрудников в лице успешных PR-менеджеров, опытных визажистов и стилистов — весь стафф должен подбираться с осторожностью, быть проверен и свеж, чтобы айдолы, над которыми они трудятся, выглядели действительно безупречно и отвечали последним тенденциям мира моды, а ещё лучше — задавали новые.              Нагрузка к-поп стилиста порой бывает чудовищной: именитый специалист в своей сфере выполняет множество функций, таких как консультации, порой с вкраплениями психологических ухищрений, создание и разработка образов для мероприятий всех типов и важности — от красной дорожки, рекламных съёмок до походов по улице, а живые выступления в мире к-поп — отдельная тема.              Клиент должен выглядеть хорошо, айдол — идеально со всех сторон.              Когда дело доходит до подбора одежды, предварительно согласовав с компанией, как с непосредственным работодателем, отдел стилистов оживает, разрабатывает детали и образы, учитывая индивидуальные особенности, помимо сотрудничества с известными брендами и составления костюмов из их линеек, нередко индивидуальные наряды отшиваются на заказ в ателье, чтобы присутствовали дополнительные карманы для микрофонного оборудования, цвета и крой в точности соответствовали намеченным эскизам и концепции, а ткани были удобными для танцев. Отдел «HH Entertainment» сотрудничает с пользующимися уважением компаниями, предоставляющими услуги стилистов ведущим звёздам, создавшими популярные эры айдолов, запомнившиеся визуалом, что лишь предаёт больший размах работе.              Стилисты «HH», как и любой другой компании, не сидят на месте ровно, они разъезжают вместе с группой, к которой прикреплены, когда проводятся туры в других городах или за пределами страны, осуществляя свою деятельность в пределах компании, переходят от одних айдолов к другим и редко закрепляются, но тем не менее Феликс прикипел к трём девушкам и одному чудаковатого вида мужчине, неизменно сопровождавших «Miracle» на протяжении их творческого пути чаще других стилистов.              А как тут не сблизиться с теми, кто помогает переодеваться за кулисами, искренне беспокоится, комфортно ли в одежде, и, ну очевидно, вкладывают всю душу в работу; с теми, кто водили по магазинам, консультируя, прививая чувство вкуса и помогая собирать стильный гардероб под стать положению? Парень искренне ценит стафф и всё то, что делают работники, понимает, что работа стилистов ненамного легче его собственной, а сам бы, встав на место рядового стилиста, ходить по магазинам и договариваться со спонсорами одежды не смог бы, как, впрочем, и составить что-то, на что при взгляде приоткрывается рот. Разумеется, он не хочет приносить лишний раз этим, пускай и выглядящим вполне дружелюбно, но ужасно занятым и нервным людям неудобства своими опозданиями, становиться причиной переноса примерки гардероба, даже если никто и не узнает, что он — причина.              Вкус стилистов «HH Entertainment» Феликс, если не всегда понимал, то неизменно им впечатлялся. Одежда, в которой приходилось сниматься в клипах, продуманные образы и мелкие детали, костюмы, подобранные на шоу и награждения — всё было мастерски подобрано, частенько неудобно в ношении, но терпимо, да и не раз проскакивала шутливая фраза «красота требует жертв». Феликс не воспринимал это, когда на него навешивали бусы или массивные серьги, тянущие мочки, на которых появилось ещё несколько проколов, топы или сомнительные шлюха-шик меха, но вот латекс и кожа, под которые приходилось чуть ли не стринги надевать, уже больше походили под «жертвы».              Бесчисленные смены нарядов, уходит прилично усилий и времени на планирование и создание идеальных образов для выступлений и рекламных акций, но, помимо работы стилистов, несомненно важной и серьёзной, исполнять несколько часов кряду роль вешалки для одежды — утомительно. Ноги болят, особенно после секса с Хёнджином, мышцы — тоже, руки подрагивают, а стоять приходится то неподвижно, то крутясь во всяких позах, а когда что-нибудь в спешке случайно прищемят или уколют… Далеко не одна микротравма обеспечена.              Учитывая выступления в рамках Кореи, ближайшие шоу и концерты, запланированные на ближайшие три недели, это где-то десять костюмов на каждого, потому что Феликс уже не уверен, что на него надевали, что он надевал сам и как это вообще должно было работать, а у уставших за день работников, всецело посветивших себя стилю, будто настроение на чувство вкуса и профессионализм променявших, спрашивать и что-то уточнять было неудобно. В сумме на всю группу это было несколько рейлов, забитых разного стиля и броскости костюмами, в полной мере отражавших высокие зарплаты «HH». Разнообразные, но чётко соответствующие концепции и стилю компании, образы демонстрировали уникальность и индивидуальные лучшие черты каждого мембера; пошитая на заказ, подогнанная и усовершенствованная одежда брендов дополнялась обувью, несомненно красиво выглядящей, но вызывающей сомнения в удобстве, впрочем, как и костюмы, как и прилагаемые аксессуары. Хотя бы нужный размер, как сказали, «жаловаться не на что». Каждая деталь тщательно продумана для создания визуально яркого и запоминающегося сплочённого ансамбля из костюмов, часть которых, Феликс очень хотел верить, предполагалась не для выступлений, а для фотосессий и, желательно, сидячих мероприятий, потому что даже самые «простенькие» образы вызывали сомнения, стоило их надеть.              Но костюмы для первого, открывавшего череду выступлений, музыкального шоу пришлись по вкусу всем: и стилистам, которые любили как родное дитя каждую свою работу, и участникам группы, которым предстояло их на себе носить и, на минуточку, танцевать, и Хёнджину, который одобрительно покачивал головой, но смотрел отчётливо на Феликса, рассматривая не столько костюм, сколько фигуру и лицо парня. Были ли сомнения? Красивому человеку идёт всё, что бы на него ни надели. Да, пожалуй, бывают исключения, но не когда над визуалом бились опытные знатоки своего дела не одну неделю.              Одержимая модой и всем, что с ней связано, с детства Им Соён — низкая блондинка в клетчатом пиджаке и прозрачной юбке в пол, сопровождала парней с самого начала, любовно облачая в очаровательный «высоки» стиль. Роскошные дизайнерские бренды — её лучшие друзья, если не единственные, учитывая непростой и скрытный характер; в наряды известных исполнителей изящно и с лёгкой руки добавляет нотку роскоши: шляпы, сумки, перчатки, кольца и каблуки — отличное дополнение; излюбленный ностальгический и неподвластный времени гламурный стиль помогал ей раскрыть женственность в любой девушке, с которыми в основном она и работала, посредством атласных платьев и украшений из жемчуга и драгоценных камней. Она умело создаёт образы прямиком из роскошной жизни, о которой большинство, особенно представительницы прекрасного пола, мечтали в детстве.              Лёгкий на подъём и с языком без костей Ким Сонхун, любитель нового, яркого и жизнеутверждающего, крупные бренды умело смешивает с малоизвестными, но многообещающими, создавая современные и актуальные смелым тенденциям образы: массивные платформы, комфортный свободный стиль с яркими акцентами. Его видение и артистизм получают высокую оценку модных инфлюенсеров и брендов, высокие оценки критиков и похвалу артистов, с которыми тому доводилось работать.              Чон Юна работает в милом, приятном глазу нежном стиле, приносящем артисту свежесть и молодость, каким бы актуальный возраст ни был. В свои двадцать пять успела поработать с большинством айдолов, чей возраст не доходил до совершеннолетия, и концепт, соответственно, был отчасти невинным. Скромный, но не серый и пресный стиль, колеблющийся от нежной романтики до яркой молодёжи; заколки, жемчуг и нежные оттенки, развивающаяся, акцентно-приталенная одежда, навевающая воспоминания о беззаботных летних днях и молодости, порой школьных годах. Она вызывает непринуждённую улыбку тем, что создаёт.              Чон Чонха — та, кто умудряется в увлекательный и многогранный мир к-попа креативно и с вниманием к деталям привнести что-то новое, комбинируя стили, возвращая к жизни забытые тренды и тенденции. Варится в современном, но тяготеет к очарованию «old money» и бренду «Шанель», любит болтать о девяностых в Штатах, временах, когда подрастающее поколение жило в попытках найти и выразить себя.              Феликсу довелось узнать ещё немало крайне интересных людей: действительно интересных и «интересных» — потому что иного безобидного слова к специфической натуре не подобрать. Все были безгранично талантливы, но то, что складывалось в рамках недавнего камбэка… Образы, за которыми стоит армия работников, неустанно трудящихся над разработкой и созданием, пророча громкий отклик у людей по всему миру, были чем-то специфическим. Подытоживая, сдержанному и консервативному человеку, чётко разделяющему одежду на два всем известных, сформировавшихся с незапамятных времён гендера или ограниченному религиозными, особыми культурными соображениями, результат не придётся по вкусу.              Иной раз люди яро негодуют, льётся шквал негатива, когда мужчина наденет каблук чуть выше минимально плоского, какую-то показавшуюся «женственной» серьгу, не говоря уже о сетке на ногах или блузах, полуюбках или слишком свободных штанах. Общество становится толерантнее, требует новых концепций и идей, чего-то, что бы можно было обсудить и рассосать до микроскопических деталей, но Феликс не чувствует себя готовым к реакции публики на смелые образы. Словно в «HH Entertainment» решили переплюнуть все те прощупывания границ, объединив самое успешное и неоднозначное, словно решили, что чёрный пиар — это тоже пиар. Да. Пиар. Но стоит ли того? Феликсу нравится эта одежда, он уверен, что у одежды нет гендера, пока не доходит до… абсурда. Ему нравятся составленные стилистами образы, разумеется, какой-то больше, какой-то меньше, но нет такого, от которого бы открыто воротило, его всё как минимум устраивает, а где-то и восхищает. Но ходить вечерами, оглядываясь, он не намерен. Быть публичной личностью, тем более айдолом — опасно, когда несёшь нечто неоднозначное на своём теле в массы на всеобщее восхищение или порицание, на несправедливый суд, дело становится как никогда волнующим.              Тело Феликса снова словно электрическим разрядом пробивает, и он в который раз за день убеждается, что лучше бы Хёнджин надел на него электрошокер и, утоляя сомнительные, но явно присутствующие наклонности, шарахал током. Все эти примерки уже кажутся изнуряющими и бесконечными, а вибратор делает их совершенно невыносимыми. Попытки в будничные беседы даже с самыми приятными работниками, улыбчивыми стилистами или другим пока не утомлённым стаффом, чтобы разбавить молчание в помещении и создать располагающую атмосферу, чертовски напрягают. Феликс концентрируется не на том. Вообще не на том.              Если поначалу его беспокоило нелепое, но, он был уверен, не лишённое смысла «не услышит ли кто-то?», ведь эта штука определённо была не беззвучной, сейчас волновала её непомерная мощность. Пару раз Хёнджин лукаво прибавлял — лёгким движением, но способным чуть ли не с ног свалить того, по чьему телу прокатилась волна непрошеного удовольствия. Феликс чувствовал, как подкашиваются ноги, а вибратор внутри замер определённо у простаты, что значительно ухудшало положение.              Даже сейчас, сидя на небольшом диванчике, с серьёзным лицом смотря на экран мобильного, Хёнджин плавно играл со скоростями, периодически переводя невозмутимый взгляд на копошащийся вокруг группы стафф, но на деле смотря на одного конкретного человека.              Феликса ситуация начала выводить уже в самом начале, с предложения Хёнджина, озвученного приказным тоном. И всё сильнее нервировало с каждой новой волной, когда вместе с приятными вибрациями к простате захлёстывало стыдом и страхом быть пойманным на этом грязном занятии. Феликса не устраивало ни присутствие Хёнджина, ни вибрирующее устройство внутри, задевающее комок нервов и посылающее сомнительное удовольствие, но возмущения по многим причинам приходилось заталкивать куда поглубже.              — Если и есть что-то, что айдолы умеют делать, так это бросать вызов стандартам моды, — удовлетворённо бормочет девушка, заправляя за ухо выбившуюся короткую прядь, продолжая поправлять костюм Феликса, всё больше удовлетворяясь своей работой.              — Я бы сказал, это по Вашей части, госпожа Чон, — с сомнением выдыхает Феликс и прокашливается, когда с губ слетает очередной вдох, вызванный некстати ожившим вибратором; девушка тут же поднимает взгляд. — Вы как всегда отлично потрудились.              — Им Соён хотела настоять на более длинном варианте, но, если есть что показать, то это определённо следует сделать! — воодушевлённо отвечает Чонха, заглядывая в зеркало за спиной парня, отмечая изящные изгибы обнажённой талии. — Кроп-топы, мои кроп-топы… Подчёркивают сексуальную сторону и выглядят так игриво! Надеюсь, мужская мода и дальше будет принимать всё большее дерзкое разнообразие.              — Не самый мужественный элемент гардероба, — смущаясь, отвечает Феликс, избегая прямого взгляда со стилисткой. — Обычно ассоциируется с женскими группами. Не думаете?              — Не разбив старое зеркало, не удастся сделать новое мозаичное панно. Одежда — это одежда, — пожимает плечами девушка, чуть оттягивая край топа, поправляя и наслаждаясь нежной фактурой чёрной ткани. — Эко-кожа, натуральная, цепные подвески… цепи, цепи, мои цепочки-и, — любовно тянет она, — немного камней, немного жемчуга… Разве не главное, что это всё смотрится сногсшибательно? Иногда стоит отступить от пресных стандартов.              — Наверное, — уверенно соглашается Феликс. — Но вот моя одежда, в отличие от Чонина, например, не оставляет простора фантазии. Совсем.              — Всё уже придумано для фанатов, — не задумываясь, бросает девушка, и Феликсу остаётся только вздохнуть — намёка на излишнюю «откровенность» та не поняла, — да и что они там не видели. Ваша последняя фотосессия — оглушительная, знаешь, если «свыше» сказали играть по-крупному, то мы идём ва-банк! Чонин-а, вон, молодец, ему всё нравится, даже активно подсказывает, что лучше приоткрыть. Далеко пойдёт, на самом деле, с таким настроем.              — Люблю Ваш оптимизм, — приподнимает уголок губ парень и снова крупно вздрагивает, метая убийственный взгляд в сидящего на диванчике, закинув ногу на ногу, Хёнджина, — и энтузиазм.              — Ты в порядке? — с толиками беспокойства спрашивает девушка, на что Феликс несколько раз быстро кивает, но его ярко-красное лицо говорит об обратном. — Это последний, думаю, ты можешь снимать и передохнуть со стаффом или что у вас по расписанию дальше, в любом случае, ты свою роль уже сыграл.              — Извините, — смазано отзывается Феликс и делает вдох поглубже, — думаю, я просто немного утомился и как-то душновато здесь, — он проводит пальцем по вороту, оттягивая.              — Чёрт, — стилистка оборачивается на массивный блок кондиционера под потолком, — я самолично обращалась… Вроде окна открыли, и получше стало, но вы у нас айдолы — люди нежные, — она беззлобно смеётся высоким голосом, — думаю, сам разберёшься, что и как снять? — Феликс кивает, не собираясь и дальше задерживаться. — Тогда я сейчас тебе помогу немного, отцеплю сзади, — она тут же сопровождает слова действиями, юрко огибая парня и принимаясь расстёгивать аксессуар. — А теперь переодевайся и свободен!              Махнув, стилистка покидает помещение, пока Феликс направляется в противоположную сторону — небольшую комнатку, в которой группа скидала свои вещи, менее хорошо освещённую — не залитую тем чистым, естественно-искусственным светом. Феликс и правда устал, несмотря на то, что давно таких пустых и свободных дней у него не было, так роскошно отоспался до середины дня — будто праздник какой!              Первым, на ком всё идеально сошлось и село без нареканий, на кого посмотрели и сказали — всё как надо, так, как и представлялось, стал Чонин, и сейчас он преспокойно сидел и играл в игры на телефоне, не сразу заметив вошедшего Феликса, только заслужившего свободу. Феликсу даже завидно немного — этому парню, кажется, идёт любая одежда, причём одинаково хорошо, что бы на него ни надели: и в милый стиль как родной вживается, и в не по годам сексуальный встраивается без усилий. Только то, что для Феликса «чересчур», стилисты таковым не считают, твердя о какой-то новой «невинной сексуальности», популярном тренде, в который играть могут не только миловидные девушки от пятнадцати до двадцати. Миловидные мальчики, оказывается, тоже.              К началу третьего поколения компании боялись негативной реакции на сексуальные концепты, так что играючи адаптировали свои группы к милым или набравшему обороты новому «girl-crush». В конце концов рынок перенасытился только этими двумя концепциями, и новинок почти не осталось, так что компании решили использовать новый способ пробуждать интерес и привязанность — молодые, несовершеннолетние артисты, а помимо классической сексуальности, которая может подаваться во всевозможных зрелых оттенках, появилась та самая, вызывающая вопросы и мощный отклик «невинная».              То, как Чонин обхватывает губами трубочку, беззаботно потягивая коктейль, в перерывах между эмоциональной игрой в телефон, окончательно убеждает Феликса, что в индустрии что-то идёт не так. Но сам Чонин, кажется, и не беспокоится вовсе. Восхищённо хлопал ресницами, с радостью принимал каждый новый образ, в отличие от Сынмина и Джисона, которые решили побороться за мужество, наоборот, прогрессивно и позитивно соглашался со всеми новыми тенденциями, воплощёнными в костюмах.              — Чонха похвалила твою включённость в работу и напророчила хорошее будущее, — зачем-то говорит Феликс, аккуратно снимая свой будущий сценический костюм элемент за элементом.              Чонин тут же заинтересованно вздёргивает голову — ему безумно нравится, когда его хвалят, это означает, что он всё делает правильно, что достаточно старается и это заметно, это отмечают. Дома, в школе, на, как бы ни звучало, работе — любая похвала тепло отзывается внутри Чонина, по какой бы мелочи она ни была, обнадёживает, и дышится сразу легче, настроение улучшается, а мир словно красочнее выглядит. Но он тут же неловко отворачивает голову, чтобы не смущать хёна, а главное — себя, чужим обнажённым торсом.              — Я рад, — со скромной полуулыбкой говорит Чонин. — А мне Юна-нуна сказала, что тебе не помешал бы отдых. У тебя нет температуры?              — Кому-то комплименты, а кому-то это, — отшучивается Феликс, наслаждаясь тишиной внутри — вибратор не работает уже несколько минут, обнадёживая. — В порядке я, просто… чёрт! — не сдерживается Феликс, когда тело вновь неожиданно простреливает максимальной скоростью. — Что-то меня… затошнило.              Чонин тут же взволнованно выпрямляется, заранее прикидывая, куда бежать, а может, за чем — ведёрком, например, пакетиком… Новеньким шоппером он жертвовать не собирается, был нехороший опыт, но тогда всё было в ограниченном пространстве — салоне автомобиля, и прополоскало Джисона, с его же слов, «случайно перепутал сумки»…              — Позвать Криса? Кажется, он ещё недавно боролся с Сынмином из-за тех серёжек…              — Всё в порядке, — небрежно перебивает Феликс, спешно надевая свободный пуловер, прикрывая становящийся всё более отчётливо заметный стояк. — Я пойду умоюсь и подышу. Тут жарковато, думаю, отойдёт.              — Ну да, походи по коридору, там прохладно, — неуверенно советует Чонин, взглядом сопровождая старшего на выход из помещения.              Есть сто и один способ справиться со стояком. Но все они бесполезны, когда нет условий: душа, конечно же, в доступности не имеется, а заниматься споротом, вызывая вопросы, тоже не лучший вариант, но можно не заморачиваться, решить проблему самым доступным и не самым приличным образом… — Ёнбок-а, — изображая беспокойство в голосе, Хёнджин хватает парня за руку, — ты хорошо себя чувствуешь? — откровенно дразнит, отчего по лицу Феликса пробегает вспышка отчаяния и негодования. — Ты так дрожал весь день.              — Господин Хван, я… — Феликс запинается, говорит тихим напряжённым голосом, оборачиваясь на людей вокруг, — я плохо себя чувствую.              — Почему бы тебе не пойти и не ополоснуть лицо холодной водой? — скалясь, заботливым тоном предлагает Хёнджин. — Я помогу тебе не испортить макияж.              Феликс всё ещё дрожит, но намерен твёрдо игнорировать Хёнджина, как тот игнорирует направленные на них редкие, заинтересованные взгляды некоторых работников; парень грубо отмахивается от руки, коротко извиняется и спешит в коридор.              Снаружи дышать и правда легче.              Феликс уверенно, стараясь не привлекать внимания, шагает по полупустому коридору, проклиная всё вокруг и Хвана в особенности, затеявшего эту игру. Хёнджин следом не пошёл — Феликс почти успокоил нервы, но сразу же, после короткого облегчения, вибратор напомнил о себе в очередной раз увеличившейся мощностью, вынуждая сорваться на бег, сдерживая рвущееся наружу желание психануть погромче.              Это же издевательство? Это издевательство.              Феликс влетает в пустую уборную, с облегчением понимая, что хотя бы этим жизнь порадовала, спешно бежит к последней кабинке и запирается. Хватит с него этих пыток удовольствием и страхом общественного порицания, он нервно дрожащими пальцами подцепляет пуговицу и спускает джинсы и боксеры, собираясь лишить Хёнджина главного развлечения за этот вечер.              С нервами, тихими матами и чудовищным волнением — вдруг кто-то зайдёт, застанет за подобным, что-то не так поймёт, Феликс вытаскивает из себя небольшой продолговатый, неустанно вибрировавший предмет и, натянув штаны, немедля кладёт его на пол. Чёрный матовый овал вибрирует, шумно прыгая по кафельной плитке, но Феликс прицеливается и уверенно заносит над ним ногу… От меткого удара пяткой массивной твёрдой подошвой кроссовка спасает лишь звук открывающейся двери и отчётливый знакомый голос:              — Будешь ртом отрабатывать, если решишь избавиться от вибратора. Смоешь в канализацию, выбросишь в урну, без разницы.              — Я даже не думал, — выпалив, Феликс, растеряв уверенность и отчасти гнев, стараясь двигаться бесшумно, приседает, с отвращением поднимая вибратор.              — Очень сомневаюсь, — язвительно тянет Хёнджин, медленно шагая, тихо стуча кожаными туфлями по кафелю в направлении единственной запертой двери. — Что, даже дверь не откроешь? — Феликс слышит эту ухмылку, из памяти перед глазами она всплывает тоже. — Постучать?              Тихо бурча негодования себе под нос, Феликс щёлкает замком, не желая и дальше развивать эту ситуацию. Как только мужчина заходит внутрь, Феликс бросает на него самый сердитый взгляд, на какой только способен.              — Я не собираюсь это терпеть, — уверенно заявляет парень.              — Я думал, нам обоим было весело, — играя искренность, озадаченно говорит Хёнджин. — А тебе ещё и очевидно приятно, — он бросает короткий взгляд на стояк парня, который тут же прикрывается, Феликс натягивает ткань кофты ниже, чтобы перекрыть обзор.              — Я чуть не умер, когда у меня в третий раз спросили, в порядке ли я, — хрипит Феликс, несколькими шагами дистанцируясь от Хёнджина.              — Держал бы лицо проще, не трясся бы как осиновый листик, и всё бы было отлично.              — Не пихали бы в меня всякую дрянь — вот тогда бы всё было отлично, — возражает Феликс. — Все такими темпами решат, что со мной что-то не так!              — Ты грубишь, — сужая глаза, говорит Хёнджин.              — А Вы издеваетесь!              — Ты ведёшь себя как малолетняя истеричка, — вздыхает мужчина, словно Феликс — самый проблемный человек, с которым ему доводилось иметь дело за десятки лет работы с людьми. — Если я захочу поиграть с тобой, я буду играть с тобой, и мне похуй, где мы находимся и кто что думает, — серьёзным тоном, уверенным обнажением своих намерений Хёнджин пугает Феликса не меньше, чем приближением, — и о чём ты беспокоишься меня тоже не ебёт. Если я захочу толкнуть тебя прямо на один из тех диванчиков и отыметь, позволяя всем смотреть, я, блядь, именно так и сделаю, а ты, — мужчина большим пальцем проводит по нижней губе Феликса, чуть оттягивая, — будешь держать свой блядский рот на замке по этому поводу, молча будешь подставлять свою задницу.              Феликс с обидой, стиснув зубы, заглядывает мужчине в глаза, пытаясь найти там намёк на шутку или совесть, но оказывается прижатым к стене; он сглатывает, стискивая до хруста вибратор в руке, и вскрикивает, когда болезненно возбуждённый член сдавливает крепкая рука. Феликс тяжело дышит, хватая Хёнджина за бицепс, который отчётливо ощущается и сквозь слои дорогой ткани, прикусывает губу, не находя слов, чтобы описать своё возмущение и потребовать соответствующее отношение.              Хёнджин сминает член сквозь джинсы, чередуя мягкие массажные движения с грубыми и жёсткими, наслаждаясь внутренними метаниями парня, отчётливо отражающимися на его лице, и тем, как соблазнительно прикусывается нижняя губа, чтобы не выпустить лишний стон.              — Заткнись, — вполголоса требует Хёнджин, запуская руку под джинсы Феликса, но не под боксеры, продолжая дрочить сквозь одежду, — так беспокоился, а теперь не волнует, что все услышат тебя и узнают, как ты позволяешь мне трахнуть себя в чёртовом туалете? Интересно, что бы о тебе подумали фанаты, узнай, как очаровательный образ отличается от реальности? — мужчина понижает голос до шёпота, опаляет горячим дыханием ухо Феликса и проводит языком по краю ушной раковины, прикусывает мочку. — Если бы все вокруг, работники компании, СМИ, твоя группа узнали, что ты шлюха, которая позволяет мне делать с тобой всё, что я захочу? Мм?              Глаза Феликса совсем панически расширяются, и он затыкает себе рот предплечьем. Сдерживать стоны слишком сложно, почти невозможно, тем более что, помимо действий, грязные разговоры, ёбаные угрозы определённо возбуждают.              С губ срываются прерывистые вдохи.              — Приведи себя в порядок.              В один момент Хёнджин прекращает натиск, отстраняется, оставляя Феликса одного наедине с его не достигшей пика эрекцией.              Парень хлопает глазами, пытаясь осознать, что только что произошло, но понимает, что ни вибратора в его руке больше нет, ни Хёнджина, только что стоявшего напротив в опасной, удушающей близости. Но болезненное возбуждение, вставший член и пряный, ромовый шлейф парфюма — всё оно осталось.              Феликсу приходится спохватиться и закрыть дверь, чтобы позорно довести себя до финала. Он облизывает сухие губы и приспускает джинсы вместе с бельём, спеша обхватить твёрдый член, требовавший разрядки. Тяжело дыша и тихонько постанывая, Феликс принимается старательно заканчивать то, что начал Хёнджин, а после нагло и абсолютно бессердечно бросил.              Наспех Феликс поправляет макияж и одежду, в который раз крутится перед зеркалом, чтобы выйти из уборной, вернуться к людям и не дать малейшего намёка на то, что произошло в уборной.              Это слишком стыдно. Слишком убого. Возможно, Феликс надеется, что однажды он сможет расслабиться. Словно недостаточно ему нервов, словно стресса мало. Но Хёнджин всегда преуспеет и доведёт до крайности!              Даже сейчас приходится в панике бежать, чтобы отдёрнуть руку мужчины, на первый взгляд, безобидно покоившуюся на бедре Чонина.              Хёнджин… Он хорошо умеет давить, Феликс признаёт, что манипулирует этот мужчина отлично! Признаёт, но и прогибаться не собирается. Но как этого не делать? Как противостоять?              — Хён! — обеспокоенно восклицает Чонин, смотря снизу вверх на рассерженно пыхтящего Феликса. — Это было… невежливо!              — Невежливо работников лапать, — кривится Феликс, осуждающе смотря на Хёнджина, который выглядел абсолютно спокойно — подобное спокойствие из себя выводит, сидит себе, словно ничего не происходит, словно не делает всё это показательно-намеренно, на руку, за которую его схватили, чтобы выдернуть из личных границ макнэ, удивлённо смотрит.              — Я кого-то лапаю? — довольно правдоподобно изображает удивление мужчина, но недолго играет святую простоту — растягивает губы в высокомерной ухмылке.              — Господин Хван похвалил мою физическую форму, — неуверенно объясняется Чонин, но ситуация в глазах Феликса не меняется.              — Хвалить и трогать — две разные вещи, — настаивает парень. — Рабочий этикет, господин Хван, слышали о таком?              — Субординация, Ли Ёнбок, тоже очень интересное явление.              — Хён, нельзя так с…              — Тихо! — Феликс строго прерывает жалобные попытки младшего вмешаться и одаряет осуждающе-замученным взглядом. — Мы можем выйти на пару слов, господин Хван?              Феликс натянуто улыбается, сдерживая плещущийся гнев внутри. Хёнджин, поднимаясь, одаряет в ответ такой же фальшивой улыбкой. — Ещё поболтаем, Чонин-а, — натянув более тёплую улыбку для младшего, Хёнджин уже естественнее опускает уголки губ, поворачиваясь к Феликсу.              Чонин спохватывается, согласно кивает и бросает «конечно», а после прощается, обеспокоенно смотря на то, как Феликс тащит директора за пиджак из комнаты.              Чонин не понимает этих опасений — ну потрогали его мышцы на бедре — и что? Не за какую-то интимную часть тела же, не за участок обнажённой кожи. Тем более гендиректор — разве можно так нагло влезать, повышать голос и, тем более, куда-то тащить того, кто в иерархии на заоблачной вершине? Высшее руководство! Чонин уверен, что после такого обычно головы летят, а в ситуации с айдолами — разборки, ограничения и запреты, если не штрафы. Теперь ещё и косятся другие работники…              — Вы что удумали? — пыхтит Феликс, вытащив мужчину в пустой коридор.              — Разговор с сотрудником, сугубо вертикальные отношения, — уверенно заявляет мужчина, наваливаясь плечом на стену. — Не слишком ли ты много на себя берёшь?              — Вы же намеренно это делаете, да? — не отступает парень. — Специально тонко намекаете, когда я пытаюсь дать отпор?              — Кажется, кто-то очаровательно ревнует, завышая собственную важность, — ухмыляется мужчина и подаётся вперёд, наклоняясь, чтобы быть на одном уровне с Феликсом. — Если я сейчас трахаю тебя, это не значит, что я не могу поменять тебя на того же Чонина. Или вас обоих за раз.              — Не буду осуждать Ваши вкусы и острое желание разнообразия, — отшатываясь назад, не теряя уверенности, продолжает Феликс, — но это дело откровенно плохое. Ему шестнадцать.              — Ему шестнадцать, — согласно кивает мужчина и не сдерживает смешок. — А это возраст согласия. Понимаешь? Мне лишние иски и громкие разбирательства не нужны.              Феликс так и хочет пошутить на эту тему, бросить язвительный комментарий, предварительно скривив лицо, в духе «наверное, день, когда повысили возраст согласия с тринадцати, Вы восприняли болезненно» или «а я-то думал, почему минимальный возраст у макнэ в «HH» не превышает шестнадцати», но сдерживается.              — Да у вас разница лет в… — Феликс задумывается, потому что на пальцах считать стыдно, а голова отказывается решать пример из начальной школы. — Это всё равно чертовски громко!              — Мм, — многозначительно тянет мужчина, — так же, как сейчас кричишь ты? Хочешь, сравним, кто из вас в постели будет кричать громче?              — Я не понимаю, чего Вы добиваетесь, — Феликс падает спиной на стену, растирая лицо руками и тяжело сопя, — это какой-то мрак…              — Ты слишком много думаешь о том, что тебе никогда не понять, — равнодушно говорит Хёнджин и нарочито заботливо, с этой фальшивой, но тёплой нежностью заправляет прядь чёрных волос Феликсу за ухо. — Я просто делаю то, что хочу. И пока я хочу тебя, твой ключ к счастливой жизни — послушно делать всё, что бы я ни сказал.              — И Вы не будете приставать к Чонину? Или кому-то из ребят?              — Мы это обсуждали, — на лице мужчины мелькает раздражение, и он пару раз слабо хлопает Феликса по щеке. — Ты не можешь выдвигать мне условия, но, пока у меня есть тот, кто мне нравится, я не горю желанием искать кого-то ещё.