Straight to Heaven

      Почему-то некоторые люди думают, что быть айдолом — это легко: танцуешь, поёшь и улыбаешься, получая за это «неоправданно» большие деньги; они явно уверены, что учёба в медицинском или юридическом университете гораздо сложнее, стабильная работа в уютном офисе, где каждый день — понятный и привычный «день сурка».              На самом деле, танцевать и петь никогда не бывает легко, уже само по себе это дано не каждому, а совмещать — чудовищный труд. Каждый день приходится держать в голове слишком много забот: от замысловатой хореографии, которую приходится отрабатывать с ночи до утра, оттачивая и делая движения безупречными, до навыков вокала и рэпа — тоже требующих ежедневного внимания. Если копнуть глубже, откроется далеко не пара утомительных условий, обязательных, чтобы не провалиться во время живого выступления и дальше продолжать жить в своём негарантированном, хлипком, но наполненном деньгами и вниманием мире мечты. Дебют был лишь началом, казалось бы, подтолкни, а дальше само легко покатится по отполированной дорожке, но, чтобы продолжать двигаться, необходимо постоянно поддерживать гладь идеально ровной и скользкой — постоянная усердная работа никогда не потеряет свою значимость, была и останется ключевым фактором достижения успеха; мало — заявить о себе, необходимо уметь конкурировать с другими в такой насыщенной, видавшей многое, если не всё возможное, индустрии, уметь выдерживать эту конкуренцию и не только.              Но ты цепляешься, достигаешь своей вершины, чтобы услышать, что у тебя «лёгкая» жизнь.              Феликс вроде и понимает, что люди изливают желчь в комментариях из-за личной мудачности, но но это всё равно его задевает.              Ничтожный процент действительно добивается успеха из общего числа ежегодно выпускаемых групп. Но самая обидная истина: даже если полностью посвятить всего себя работе и трудиться до кровавого пота, не спать ночей, успех не гарантирован. И никогда не знаешь, что будет с тобой дальше: полюбят тебя так же самозабвенно или нет, что для этой любви фанатов следует сделать — тоже неизвестно. Одним достаточно симпатичного лица, искусственно созданного привлекательного образа, и прощается галимое отсутствие навыков, наплевательское отношение к работе, другие же хотят видеть прилагаемые усилия, как айдол участвует в написании песен, создании хореографии, а не приходит на всё готовое, как с него пот градом льётся, а одежда от самоотдачи на сцене по швам трещит.              Феликс давно понял, как этот путь непрост, — ещё в годы стажировки. Сейчас он просто принимает происходящее, потому что ему нравится его жизнь и работа, нравится вкладывать всего себя и свою душу, пока позволяют это делать, нравится видеть тот ошеломляющий результат. Когда вышла тизер-фотосессия к камбэку, Феликс с восхищением листал кадры, смотрел на себя и не верил, как может быть таким красивым. Нет, это не высокая самооценка, он понимал и отчётливо видел присутствие обработки, свет выставлен должным образом, ракурсы подобраны удачные, и вообще эта серия снимков — работа полноценной профессиональной команды стаффа. Но фотографии выглядели невероятно, Феликс не мог не восхищаться собой, другими мемберами и членами съёмочной группы, чьими усилиями были раскрыты лучшие стороны каждого участника группы.              Ему остаётся только концентрироваться на работе, на том, чтобы всё было в лучшем виде, делать всё, что от него зависит. И Феликс делает. Всё и даже больше. Ему кажется, как бы эгоистично ни прозвучало, больше, чем его коллеги по группе, возможно, вместе взятые.              И он хочет, чтобы люди проявляли к нему соразмерное уважение, восхищение и впечатлялись. Да, не слишком правильно, да, сам хотел и знал, на что идёт, да, никто никому не обязан… И так далее. Но и кто, блять, сказал, что трахаться ради карьеры просто? Мало того, что Феликс постоянно на измене находится, боясь лишнее слово сказать: там не просто задавят «сверху», лишат того, к чему так долго шёл, легко найдя замену и оставив в долгах как в шелках, так ещё и вполне физически повлиять могут — Хёнджин объективно сильнее и не стесняется показывать своё физическое превосходство, если Феликс начинает ломаться и увиливать от встреч.              Хёнджин понимает слово «нет», знает о его существовании, но не принимает. Если он сказал, что хочет минет — в тот же момент надо опускаться на колени, несмотря на то, что съёмки шоу вот-вот начнутся и Феликс, вероятно, задержит и свою группу, и съёмочную; если Хёнджин сказал, что хочет секс прямо во время обеденного перерыва — Феликс раздевается и опирается на стол. Это чертовски обидно, подрывает чувство собственной значимости (кто ты и что из себя представляешь, если позволяешь собой так легко вертеть?), так ещё и затрачивает силы, которых почти на тренировки-то не осталось с навалившимся обилием выступлений и реклам.              Это Хёнджин на правах генерального директора пьёт кофе, подливая ликёр, не задумываясь ставит изящные подписи и проводит нечастые собрания, вытрясая из подчинённых результаты, эффективность, соглашаясь на предложенные идеи и варианты, или флегматично запрокидывает голову, массируя переносицу, всем видом показывая, что следует подумать лучше, если не хотят навлечь правый гнев руководителя.              А Феликс работает физически, умственно. Его каждый день психологически испытывают, даже пытают. Ему по-настоящему сложно.              Трудовая этика в к-поп индустрии — это не шутки, почти как рабство: что бы ни происходило, ты должен продолжать работать, как бы себя ни чувствовал, ты должен держаться и двигаться по плану. Болезнь в качестве оправдания неприемлема, а молодые, недавно дебютировавшие или не успевшие обзавестись значительной популярностью айдолы, но с серьёзным заболеванием, систематическими проблемами — невыгодный товар, неспособный в полной мере исполнять свои обязанности, который компания быстро устранит, смахнёт на раннюю отставку в пользу кого-то более перспективного — много здоровых стажёров. И ведь сколько известно историй об айдолах, заставляющих себя через силу выходить на сцену, несмотря ни на что, потому что, пока не умираешь, ты ещё способен работать, приносить пользу и выгоду бездушному конвейеру по производству прибыли, можешь оттянуть момент, когда тебя заменят, есть шанс ещё преуспеть, набрать достаточную популярность и любовь фанатов, которая станет своеобразной подушкой безопасности.              И Феликс рассчитывает на эту «подушку безопасности», ведь если Хёнджин не потеряет интерес, возможно, быстрее появятся причины, почему его не смогут так легко вышвырнуть, прикрыв какой-нибудь нелепой, но в то же время убедительной причиной вроде скандала из-за неожиданно всплывших сомнительных подробностей из, например, молодости, всеми любимых школьных лет.              — Ты выглядишь…              — Знаешь, — перебивает Феликс, когда Чонин попытался произнести надоевшую за этот месяц фразу, — если бы мне платили каждый раз, когда вы говорите, что я выгляжу «как-то не так», кем бы я стал?              Чонин удивлённо хлопает глазами, не уверенный, как на это ответить и следует ли отвечать вообще. А Феликса знатно беспокоит, почему люди не понимают простых истин: да, они в Корее, где открыто сказать о чьём-то внешнем недостатке — дело плёвое, привычное, но есть же то прекрасное негласное правило «пары минут» среди людей: не говорить человеку о том, что он не сможет исправить за короткое время. Феликс искренне благодарен, когда ему говорят, что у него на лице остался след от шоколадки, которой он перекусил, когда говорят о помаде на зубах или если та скаталась на губах, когда дают понять о чём-то смущающем вроде незастёгнутой ширинки или пятнах на спине от матовой белой стены, но не когда говорят, что он выглядит «плохо», «уставшим», «болезненно».              Он не может с этим сделать ничего, разве что, если назначены съёмки или полноценный выход в свет, визажисты лицо накрасят и приведут в порядок. Он не вырубится на кафельной плитке в коридоре компании, в пару минут отсыпаясь за весь утомительный месяц, как и не прикажет своей коже быть менее серой, а мешкам под глазами — сгинуть. Все эти напоминания удручают. Зачем люди вообще это подмечают вслух? Да ещё и в лицо…              — Миллионером? — оставляет догадку воодушевлённый Джисон. — Счастливчиком? Через дефис звучало бы круче.              — Всё таким же заезженным жизнью Феликсом, но с деньгами? — предполагает Сынмин, наливая себе воды из кулера.              Компания такие деньги получает, в ней числятся ведущие, одни из самых популярных айдолов последних лет, здание в высоту пятнадцать этажей чистой высококлассной архитектуры и четыре подземных, две парковки, а, чёрт возьми, стаканчиков, чтобы горло смочить водичкой, постоянно дефицит. Сынмина этот момент особенно поражает, хоть он и успел на последний.              — Я вообще хотел сказать, что тебе идёт эта водолазка, — смутившись ситуацией, в которую ненароком угодил, решает внести ясность Чонин. — «К-Couture»? У них ещё сайт с розочками оформлен.              — Рынок, — не раздумывая отвечает Феликс; теперь уже он смущается за острую реакцию, допуская мысль о расшатанных нервах и чрезмерном стрессе. — Намдэмун. Она у меня года три…              — О, у меня оттуда сумка, — сдержав смешок от нелепого ответа, говорит Сынмин, — сумки там обычно крутого качества…              — Белая которая? — поворачивает голову Чонин.              — Лососёвая. Но и белая оттуда же.              — Это типа розового цвета? — чуть наклоняет голову Чонин, пытаясь вспомнить, как выглядит лосось.              — Помнишь, тебе по видеосвязи звонили родители? — сдержав смешок, спрашивает Сынмин, но ответа не дожидается: — Примерно такого цвета, как-то, что на коврике оставила ваша кошка.              — Да ну фу! — вскрикивает Джисон, толкая Сынмина в плечо, отчего вода из стаканчика чуть не выплёскивается. — Фу! Вы мне рыбой напомнили булочки на рынке, только хотел сказать, что хочу бунгоппан, но теперь я ни в чём не уверен. А мы ведь в ресторан собирались спуститься перекусить… Неужели ни у кого не отбило аппетит, кроме меня?              — Так петушишься, будто это ты тогда кошачью блевотину убирал, — закатывает глаза Сынмин, сминая и выбрасывая в урну прозрачный пластик, — лучше о том, какой милой была та кошечка.              — Котики милые, — кривится Джисон, пытаясь искоренить неприятные кадры, длившиеся не дольше пары секунд, но отпечатавшиеся в памяти, — но не то, что они из себя извергают.              — М-м, — тянет Сынмин, — а когда ты в тот раз перепил, значит, из тебя выходили цветы и глиттер?              — Какое странное сочетание, — хмурится Джисон, недовольный тем, что ему и это припомнили, — как для скрапбукинга в началке. Если мы про последний раз, то да, цветы там и правда были…              — Ставлю, что тебя и вырвало не из-за алкоголя, а потому что начал сирень горстями жрать, — полный напускной уверенности, начинает Сынмин. — Даже Чонин такой хе… умнее, в общем. Это же надо так загореться загадать желание…              — Так мы идём? — напоминает о изначальной цели визита Чонин, не чувствуя, что это сравнение, пускай и в его пользу, звучало как комплимент. — У нас окошко меньше часа, а я хочу успеть перекусить, прежде чем госпожа Ли будет из нас душу вытрясать, мне силы нужны. А ещё там салат с авокадо и кревет… — парень тут же осекается и делает резкий поклон. — Добрый вечер, господин Хван!              Оставшиеся трое один за другим оборачиваются, тут же рассыпаясь в приветствиях и мелких поклонах возникшему словно из ниоткуда директору.              — Кажется, у вас сейчас перерыв? — с полуулыбкой интересуется Хёнджин.              Феликс чувствует холод, пробежавшийся вниз по спине. Снова.              Вместо того, чтобы со всеми поесть, его зажмут в каком-нибудь пустом кабинете. Это действительно утомляет. Как долго это будет продолжаться?              — Да, а после отработка хореографии с госпожой Ли, — первым поясняет Сынмин, полностью оборачиваясь в сторону мужчины.              — Тогда не буду задерживать, если дело касается Минджу, стоит наслаждаться любой свободной минуткой, — когда все расслабляются, Хёнджин кладёт руку на плечо Феликса: — Задержишься на минутку?              — Конечно, — растерянно отвечает парень, подмахивая мемберам, чтобы те шли вперёд, коротко добавляя, что догонит их после.              Догонит, если ноги не откажут — иногда Хёнджин вбивается так жёстко, что потом колени дрожат. Возможно, кто-то да сочтёт подобное плюсом, как и всю ситуацию с гендиректором, но не сам Феликс.              — Вам что-то нужно?              — Не совсем, — уклончиво отвечает Хёнджин, — ваш менеджер сказал, что ты подумываешь взять небольшой перерыв из-за самочувствия.              — Просто пару раз поболтали с парнями про график, ничего такого, — спохватывается Феликс, — я не собираюсь доставлять неудобства группе или Вам, я просто…              — Ты слишком напряжён, — окинув парня взглядом, заключает Хёнджин и облокачивается плечом на стену, — не буду я ничего делать.              — И на том спасибо, — но расслабление моментально не наступает, лишь плечи опускаются, спина немного расправляется.              — Думаю, моя ошибка в том, что я тебя немного заездил, — начинает мужчина, усмехаясь тому, как Феликс в панике оглядывается, смотря, всё ли ещё они одни в коридоре. — Если, скажем так, до вашего камбэка ты отдохнёшь от наших встреч, это поможет тебе вернуться в колею?              Феликсу кажется, ему послышалось. Это что… отдых длиной в две недели? Каникулы ему выдали? Отпуск от активной половой жизни? За то, что подобные предложения его радуют, он чертовски осуждает себя. Ситуация приобретает всё новые и новые унизительные оттенки.              — Вы же не шутите?              — Никому не нужен бесполезный работник, как и айдол, выглядящий, словно в цеху которую смену без сна отпахал, — плавно отталкиваясь от стены, подытоживает Хёнджин, — связь, сам понимаешь, есть. Так что любимую куколку на время можно и отложить.              Любимую куколку.              Ту, которая нравится, которая в данный момент предпочтительнее. Не единственную.              — То есть Вы…              — Незаменимых нет, Ёнбок, — с пренебрежением в голосе напоминает Хёнджин, — так что выполняй работу должным образом, чтобы не пришлось присматривать нового ведущего репера и танцора. — Хёнджин снисходительно улыбается напоследок и хлопает парня по плечу, уходя вперёд: — Не вынуждай разочаровываться в тебе снова, как вижу, ты ценен.              Должен ли Феликс в привычной манере поблагодарить? Что ему сказать на подобное и следует ли отвечать вообще хоть что-то? Хёнджин определённо вложил издёвку в свои последние слова — Феликс это услышал, вновь на внешности сделал акцент.              — А и, — мужчина замирает, не оборачиваясь, негромко, но требовательно дополняя сказанное им ранее, — больше не смей носить на своём красивом теле дешёвки, — всё же он бросает короткий взгляд через плечо: — Ещё раз увижу, порву прямо на тебе.              Нет, никакой благодарности — губы плотно сомкнуты, будто склеились.              Все слова Хёнджина звучат неожиданно обидно. Феликс чувствует, что делает больше, чем может, что прикладывает достаточные усилия и накидывает сверху, потом, слезами и кровью обливается, а его с лёгкостью «разочарованием» готовы окрестить? Впервые настолько чисто он встречается с обесцениванием собственных усилий и ясно прослеживающейся мыслью, что представляет собой не больше, чем симпатичный товар на витрине, призванный привлекать покупателей. Ошеломляет.              И от слов, что сейчас, пока он будет сфокусирован сугубо на камбэке, его место рядом с Хёнджином, под Хёнджином займёт кто-то другой…              Это очевидно. Это было изначально понятно, это даже неплохо. Но обидно. Вот так легко быть отодвинутым в сторону, несмотря на, вероятно, меркантильно-благие намерения, и быть заменённым кем-то другим — унизительно.              Феликс от этих непонятных эмоций покусывает щёки с внутренней стороны, спешно направляясь в сторону лестницы. Непрошеное фальшивое великодушие, коим плюнули в душу, отбивает аппетит.       

• • • • •

             — И что господин Хван хотел? — заинтересованно оживляется Чонин, когда Феликс присаживается напротив на диванчик к Сынмину.              — Ничего такого, — стараясь не выдавать осадка от диалога с директором, отвечает парень. — Ему не нравятся рынки, сказал, что не стоит носить дешёвую одежду.              — Видимо, нам не по статусу больше, — хмыкает Сынмин, подталкивая невысокий стаканчик с бледно-жёлтым напитком в сторону Феликса. — Угощайся, Джисон заверял, типа это то, что тебе надо.              — Ты прям как лидер, — воодушевлённо подмечает Чонин, насаживая кусочки авокадо, до которого, наконец, дорвался, на зубчики вилки, — неофициальный, конечно, но вот отдуваешься постоянно. Вечно тебя за каждую мелочь дёргают, уже дышать страшно.              — Не тебя же, так что суй в рот салат или благодари, — вздёргивает голову Сынмин.              — Мне кажется, Феликса неоправданно грузят, — с грустью в голосе продолжает Чонин, всё же отправляя салат в рот.              Он неоднократно замечал, как по поводу и без старший уходит «на ковёр», явно утомительно, порой весь отведённый перерыв, если не с какой-нибудь репетиции выдернут, разбирается чёрт знает с чем. Чонин даже чувствует за собой этот шлейф ответственности — не косячить, чтобы хёну не прилетало лишний раз, потому что обычно причины были в духе: кто-то что-то не то сделал, что-то кому-то сверху не понравилось, какой-то не тот пост или не такая, как надо, реплика на интервью. Иногда Феликс возвращался с комментариями о нейтральных поводах, в духе «обсудить количество скиншипа на камеру» или «уточнить детали, пожелания участников по тому или иному поводу», а когда и вовсе приносил новости, мол, похвалили, отметили, расспрашивали, как самочувствие и отношения внутри группы, но как-то без особой радости на лице.              Никто, казалось, не волновался, никто не придавал этому большого значения, и Чонин, следуя примеру хёнов, тоже старался не думать, заострять внимание лишний раз. Слишком много не думать и не косячить: каждый раз так ходить к самому гендиректору — явно же Феликса это напрягало, разница хоть и в три года, но Чонин ориентировался по себе — он бы с ума сошёл так часто к начальству бегать. Причём к самому высокому, не просто к руководителям проектов, каким-нибудь менеджерам высшего звена, а к самому генеральному, выглядящему жутковато. Этот факт тоже как-то смутно отзывался беспокойством в голове Чонина. Тем более когда один приятель из группы, ранее просуществовавшей в «HH» на три года дольше, намекнул, что там, за закрытыми дверями, происходит нечто большее, чем «директор отчитывает или хвалит работника». Много кто косился, перешёптывался. Но Чонин опирался на слова и мнение тех, с кем делит общежитие, тех, с кем он в одной группе и уже вместе больше года — никто из парней ничего не говорил по поводу слухов о какой-то интимной связи Феликса с директором, говорили не слушать, что там плетут за спинами, и принимал, когда настаивали, что у людей в этой сфере язык островат, а заостряется сильнее, когда дело касается успеха других людей.              — Я бы сказал, нас всех неоправданно грузят, — Джисон перетягивает внимание с конкретного мембера на общую проблему группы, — мы записались, всё выучили и отработали раз сто, хореографию лично я уже зазубрил. И всё равно нас трясут. Это никто не хочет обсудить?              — А что обсуждать? — флегматично отзывается Сынмин, не брезгуя, отпивая молочный коктейль Феликса; сам Феликс и бровью не повёл, а вот Чонин неприязненно на это дело нос сморщил. — «HH Entertainment», что ты хотел? Всё должно быть на высшем уровне, мало ли, из головы вылетит деталь и полетит следом всё выступление, тут каждый камбэк начинающие работают на износ. Спроси у кого угодно, любая другая группа в компании скажет, что начинала так же. Никто же не хочет повторить судьбу «four seasons».              — Ну да, я же за ночь могу забыть то, что месяц в голову вбивают, — фыркает Джисон, отпивая свой кофейный напиток. — Не могу я, странное ощущение от того, что мы уже год всё «начинаем».              — Причастность к большой пятёрке не гарант оглушительного успеха, — пожимает плечами Феликс, ухватываясь за холодный стаканчик раньше, чем это сделает сидящий рядом Сынмин. — Я уже просто надеюсь, что всё оно не зря.              — К большой пятёрке — нет, а вот к «HH Entertainment» — другой разговор, — оживляется Чонин. — Думаю, для группы-новичка количество просмотров и прослушиваний было запредельным.              — Ну не запредельным, — тут же недовольно подаёт голос Сынмин, подпирая голову рукой, — а минимумом для артистов «HH». А потом эти же «HH» на нас словно забили. Иногда я думал, а не в теневом ли мы бане у компании… Может, нас тупо не видно было.              По группе прокатываются тихие смешки; каждый вспомнил то, насколько гиблыми были времена, казалось бы, ещё недавние.              — Они сфокусировались на уже приносящих деньги проектах, кажется, в этом году активно раскручивались «Magnetic», «noon» и «GOATs», — попытался объяснить ситуацию со стороны компании Феликс. — Впрочем, ничего нового. Ну хоть не одни мы сидели без дела, «go-ahead» уже года два не отсвечивают. Как и другие, в общем, — он вздыхает, — у кого-то хуже, и я ещё не беру в расчёт упадочных из других компаний.              — «noon»? — хмурясь, переспрашивает Чонин. — Это где вся пятёрка разбежалась по индивидуальной деятельности и, в отличие от остальных участниц, только Мина осталась как к-поп артист? — и выдаёт растерянное: — Я думал, они распались.              — Дамочки оторвались от индивидуальных проектов, чтобы не забывать, что они айдолы, единая группа, и, как раз-таки, побороться со слухами о распаде и комментариями в духе: «Переименуйтесь в «sunset»», — небрежно поясняет Джисон. — Лет шесть назад, да, они прям впечатляли.              — Побольше уважения в голосе к сонбенимам, — ведёт носом Феликс, — однажды и сам, может, поймёшь, что жизнь айдола не для тебя, и тоже решишь уйти в модельный бизнес или актёрство.              — Вот веришь, — задыхаясь от возмущения к ситуации по поводу своей пока не идущей в гору карьеры, начинает Сынмин, — а я уже хочу понять, что это за жизнь такая.              — А ты ещё не понял? — вскидывает брови Чонин и прокашливается, скрывая вырвавшийся смешок. — Я думал, та ситуация, когда из гримёрки кто-то украл твои трусы, была очень просветительной.              — Она была травмирующей! — с отвращением передёргивает Сынмина. — Ненавижу кожаные штаны… Теперь понимаю выражение «всё своё носи с собой».              — Я его прочувствовал ещё на моменте, когда в школьные годы нас возили в какую-то путягу и из гардероба кто-то спёр мою шапку, — на цоканье Сынмина, считавшего свою ситуацию, несомненно, более травмирующей, Джисон поворачивается: — Ну да, куда уж мне до твоих трусов. На гардеробной, конечно, не висит «за оставленные вещи ответственности не несём», но и ещё лучше бы было, вывались твои боксеры из кармана во время выступления или куда б ты там их ещё сунул.              — Почему деньги, которые я получаю, несоразмерны с моральным уроном, — стонет Сынмин, откидываясь на мягкую спинку диванчика и запуская руки в волосы.              — И ты реально говоришь это при мне? — кривится Феликс.              Повисает короткое вдумчивое молчание.              — Тогда надо было вестись не на красивые визитки и восхищённые рассказы о здании «HH Entertainment», а топать в «SSG», там со всех продаж, концертов процент артисту начинается от семидесяти, — опередив успевшего рот открыть Чонина, настаивает Джисон. — Но эти визитки… Лично я готов всё простить за эту столовую, — он окидывает взглядом залитое светом уютное помещение, — это чёртов ресторан, а еда на вкус — будто звезду Мишлен получила.              — Ты иногда чертовски простой.              Феликс смеётся, потому что нервный. Сынмину смешно со подавленно-неловкого смеха Феликса, Джисону — с парней, а Чонину просто потому, что всем стало неожиданно весело.       

• • • • •

             Секс — это, несомненно и очевидно, приятно, но чувства добавляют изящный слой интимности, с возлюбленным удовольствие ощущается иначе. У Феликса в сознании теплится тесная связь между сексом и любовью, такая по-своему наивная, глупая отчасти, но искренняя. Он не понимает, почему для Хёнджина секс — не больше, чем удовлетворение физических потребностей.              Так легко и часто менять партнёров… Разве близость не теряет свою прелесть, перестаёт быть чем-то особенным и чувственным? Или это не имеет значения?              В каком возрасте это начинается?              Феликс был уверен, что кризис четверти жизни должен проявляться как-то иначе. Или это Хёнджин сам по себе непостоянный человек, не любит «ограничивать» себя?              Феликс не ревнует, нет, просто… странно. Это всё странно и убого. Рядом с Хёнджином он видел девушку.              И девушка эта красивая. Очень… Безумно красивая, и не имеет значения, сколько к своим восемнадцати она перенесла пластических операций, даже если их число уже двузначное. Феликсу теперь кажется, что, если ему предлагают немного увеличить губы, подпилить подбородок до в-лайна, сделать контур нижних скул — это имеет смысл.              Она и правда выглядит как изящная фарфоровая куколка. Она… Она просто чудесная. Бывает, видишь нечто настолько красивое, завидуешь, но ненавидеть за эту красоту, всё от той же низкой зависти, не можешь. Бьёшься с собой, потому что ненавидеть было бы не так обидно, но не можешь: не получается злиться на этого человека, лишь продолжаешь восхищаться и гнать себя в сточную канаву самобичевания.              Миён дебютировала в новенькой «Candy Store» в одно время с «Miracle», затмила остальных семерых участниц, которых иной раз было не отличить от подтанцовки на фоне, не без помощи стилистов, ярко выделявших «лицо и центр» группы заметными, детализированными костюмами, а вместе с тем и всех, кто дебютировал в тот месяц. Стоило выпорхнуть в свет, тут же общественность окрестила одной из самых симпатичных девушек-айдолов пятого поколения; всего ничего в сфере развлечений, но уже попала на высокие позиции рейтинга сотни самых красивых лиц в год своего первого появления на большой сцене… Пленительная красота, никто не устоит.              Её называют чистым и невинным ангелом, благородной принцессой. Неудивительно, что в своей группе она не только вокалистка: собрала все позиции, ориентированные на зрителя. Она выделяется среди других семи девушек, даже когда все одеты одинаково — на ней что угодно сядет лучше, даже когда у кого-то волосы покрашены в ярко-красный, в то время как у неё и остальных участниц — чёрные. В толпе её невозможно не заметить.              У неё очаровательный светлый образ, она ведёт себя по-детски и обожает эгьё, чёрт, она тот редкий человек, которому на самом деле идёт такая нелепая, если не откровенно противная вещь, как «эгьё»; у неё милый смех и привычки, лёгкая походка с идеальной осанкой и удивительное умение невинно хлопать длинными наращёнными ресницами — рука сама тянется купить билеты на концерт, выбрав места поближе, и скупать альбомы, пока не выбьешь заветную карточку. Её ослепительная красота привлекает внимание пользователей сети, потому что присутствие фильтров, сглаживающего эффекта на коже и идеальные, чтобы показать самые лучшие черты, условия превращают её в нечто нереальное.              Она сразу привлекла внимание зрителей благодаря своей внешности, длинным худым ногам и особой харизме. Беглого взгляда будет достаточно, чтобы уверенно сказать, что она станет центром, самим лицом в каждой группе, к которой присоединится. Её фанкамы взрываются просмотрами и комментариями, а моменты, когда она появляется в видео, неизменно зациклены и пересмотрены сотнями раз. Вот-вот и её фан-база скоро на полном серьёзе поклоняться начнёт.              Конечно, Хёнджин выбрал самое лучшее.              Феликс несколько секунд заворожённо смотрел, как эта девушка жалась к Хёнджину, прежде чем сесть в его машину. Внешне безразлично, с нечитаемым лицом продолжал следить взглядом за быстро удаляющимся автомобилем, пока Бан Чан не посигналил последнему зазевавшемуся мемберу.              Громкий, оглушительный звук запустил замершее сердце и вынудил поспешить к минивэну.              Разве имеет Феликс право на эти эмоции? Откуда они вообще взялись? Их с Хёнджином не связывает ничего, кроме рабочих отношений, кроме странного партнёрства, не представляющего из себя нечто большее, чем извращённое подобие рабочих отношений, явно недостаточное, чтобы называть это «отношениями». Феликс действительно едва ли ненавидит, но уж точно осуждает Хёнджина, недолюбливает и относится с опаской, лёгкой неприязнью. Тогда откуда это неприятное тянущее ощущение в животе?              Желудок скручивает. Тошнотворно.              Если бы он тоже тогда согласился, именно согласился, как Хёнджин и ожидал, если бы нормально принимал ухаживания мужчины, не воспринимал его внимание в штыки, не брыкался, а, наоборот, был благодарен и искренне вовлечён… Что бы тогда было? Где бы он оказался сейчас? Тоже в автомобиле, на мягком кожаном сиденье и в окружении тёплого древесного запаха.              Заменить человека легко.              Заменить работника, неэффективного сотрудника просто, можно заменить друга, возлюбленного тоже вполне реально, а любовника — по щелчку пальцев. Но… не так же быстро, блять! Это пиздец бьёт по самооценке, у Феликса пока не успело раздуться чувство собственной важности, а подобная ситуация, вопреки здравому смыслу, вопреки тому, что он всё понимает, рассуждая весьма трезво, бьёт по самому уязвимому.              И дня не прошло.              Даже день не закончился, сумерки не опустились, а Хван уже нашёл себе того, с кем развлечься. Ещё и… ладно бы кого-то простого… Феликс всё не может оставить тот факт, что Хёнджин уехал не с каким-то рядовым айдолом, кем-то вроде него самого, а с чёртовой принцессой пятого поколения! Это порождает в его голове всё больше вопросов, вынуждает кипеть в попытках доказать себе, что не так плох. Почему именно она? Ответ напрашивается сам. А если она, то почему не сразу она? Это начинает походить на издевательство… Зачем Феликс был нужен, когда там был такой охуенный вариант?              Но разве не всё указывает на то, что Хёнджин с ней и останется?              Это тоже отдаётся липким беспокойством внутри Феликса. Но он заверяет себя: так даже лучше.              Пусть в этой хуйне вертится тот, кому всё это нравится. Её никто в машину не заталкивал, её явно никто виски не обливал и за шикарную укладку не хватал. Миён не выглядела, словно делает нечто ей неприятное, не выглядела как жертва жестокого обращения, и эти мягкие игривые касания к Хёнджину, смех, прикрываемый ладонью, улыбка явно показывали, что девушка не чувствует себя униженной или оскорблённой. Она…              Её светлый образ явно далёк от той чистоты, которую приписывают фанаты. Глупые, убогие люди. Все. Все люди чертовски убогие.              Феликса уже тошнит от людей.              — Разве это не хорошо? — вскидывает бровь Сынмин, толкая Феликса коленом в колено.              — Это хорошо.              — Тогда почему ты портил всем аппетит кислой миной? — настаивает парень. — Я, конечно, не так хорошо готовлю, как вы с Йени, но и никто пока не жалуется. Не умер даже. Не отравился. Пока что. Чонин… чёрт, заявил, что больше тащить всё это в одно тело не намерен, у него ещё школа в затылок дышит.              — Так и ты тоже учишься, — откидывая голову на диванную подушку, подмечает Феликс.              — И в старших классах, да, скоро выпуск, — при мысли о школе и учёбе губы непроизвольно кривиться начинают. — Но не могу же я сказать младшенькому, что мне плевать на его возражения.              — А тебе не плевать? — Феликс поворачивает голову в сторону Сынмина, напряжённо листавшего каналы.              — Не плевать, — резко соглашается парень, останавливаясь на одном из поздних вечерних шоу. — Думаю, скоро вернёмся к истокам, и Крис будет вынужден нам готовить как раньше.              — Представляю, как он обрадуется, — в голосе сквозит очевидный сарказм. — Последнее время телефон из рук выпустить не может, разрывается между компанией, встречами и мероприятиями, а ты с готовкой.              — А когда начнётся камбэк-промоушен, на доставки сядем, — безрадостно стонет Сынмин, — или будем голодать?              — Если будет время присесть, — отучивается Феликс, забирая из рук парня пульт и переключая, раздражаясь от идущей рекламы. — Не паникуй раньше времени, начну я готовить скоро. Как только настроение появится.              — И что у тебя пока по настроению? — лениво интересуется Сынмин. Прискорбная ситуация: либо как-то радовать и веселить домашних шеф-поваров, либо самостоятельно учиться готовить, а то есть хочется, но нечего.              — Отстой, — теперь уже Феликс напряжённо листает каналы.              — Меня Чонин спрашивал, не спишь ли ты с директором.              На телевизоре остаётся идти, несомненно, очень увлекательная передача про чешуйчатых пресмыкающихся. Ведь почему бы иначе Феликс на ней остановился, упёршись невидящим взглядом в ползущую чёрную мамбу?              — И что ты ему ответил?              Все знают, что Хёнджин может сближаться с определёнными айдолами, да, не секрет — сколько лет кряду уже таким промышляет, не первый и не последний в индустрии, кто так делает. Но это не афишируется, никому не нужна лишняя шумиха, грязные подробности, способные утечь из стен компании и замарать чистое имя и светлый лик генерального директора: смыть с себя, вновь обеляясь, попавшую грязь не так сложно, но и, чтобы это сделать, придётся не полениться, потратить силы и время, чтобы открыть воду, а главное — приличные деньги. Так что всё происходит тихо и по обоюдному. Просто никто не знает, насколько всё обоюдно — Хёнджин умело затыкает рот, имея в арсенале всевозможные методы.              А на строгого, но вежливого, щедрого и в целом приятного директора, тщательно следящего за своим образом, даже если кто и покусится, попытается опорочить громкое имя, никто не подумает плохо. Всякие низкого звена актёришки, низкопробные певички и модельки воют и кричат, поднимая дыбом волосы, оттого, что не получилось добиться желаемого своими сомнительными методами. Не получилось добиться от господина Хвана особенной благосклонности, вот и психуют, сейчас как раз выкатывать обвинения о насилии, домогательствах, ничем не подкрепляя, — как никогда актуальное дело, новая мода.              Про Хёнджина никто толком слова плохого не скажет не потому, что тот такой хороший, а потому что хорошо умеет скрывать свои самые тёмные грани личности и умело манипулирует людьми, орудует деньгами, поддерживая безупречный имидж. Так что генеральный директор не «трахает начинающих звёзд в своё удовольствие за продвижение по карьерной лестнице, за деньги или подарки», а «периодически заводит близкие отношения, потому что его привлекает личность человека», остальное — неподтверждённые грязные слухи.              Феликсу с этого было смешно, пока не начал косые взгляды ловить, пока не дошло, как про него и директора начали поговаривать. Там окончательно невесело стало. Кто-то завидовал, кто-то ухмылялся, расценивая как слабость характера и отсутствие должных навыков для самостоятельного приобретения популярности.              Но большинству было плевать. У каждой свои жизни, свои интересы, своя работа; когда ты живёшь в пространстве, где каждый день какие-то скандалы, каждый час — новые слухи, просто не заостряешь внимание на том, что не касается непосредственно тебя.              — Сказал, что такое надо уточнять напрямую, а не через третьих лиц, — пожимает плечами Сынмин и издаёт короткое мычание. — Сказал, что без понятия. В любом случае, думаю, это не наше дело — что там между вами происходит, пока как-то негативно не сказывается на группе, — он решает немного пересмотреть приоритеты: — Или на тебе. Всё, разбежались?              — Да мы как-то изначально не сказать, что прям вместе были, — вздыхает Феликс, ощущая новую волну беспокойства, — но, думаю, вроде того.              — Я видел, как к нему липла конфетка-Миён, — сам не до конца понимая зачем, упоминает Сынмин, но Феликс и вида не подаёт, словно эти слова как-то на него повлияли. — Мне просто интересно… — он задумывается, подбирая слова для интересующего вопроса: — Ты не ревнуешь или вроде того?              — С чего бы?              — Сначала он крутил с тобой, а теперь с кем-то другим.              — Не знаю, чем ты меня слушал, если после моих рассказов думаешь, что он что-то там «крутил», — вздыхает Феликс. — Меня, блять, крутил. На всевозможные градусы, во всевозможных позах. Чувствую облегчение, если интересно, словно передал свой крест кому-то другому.              — И эта крошка его с радостью потащит, — хохотнул Сынмин, — не надломится. Уверен, вопьётся своими коготками и не отпустит. Но, знаешь, если у директора такой высокий стандарт, а ты попал к нему во вкус, разве это не даёт своего рода… ну… не льстит?              Вместо ответа, Феликс поворачивается и одаряет парня своим максимально скептическим, осуждающим излишнее любопытство взглядом, призванным породить сомнения в озвученном вопросе.              Феликс, немного поразмыслив, вышел на новый уровень в своих выводах: после него Хёнджина потянуло на что-то нормальное. Как заесть сладким горькую микстуру, как после не самого вкусного ужина заесть пресные овощи сладеньким десертом.              — Понял, не льстит, — вскидывает руки Сынмин. — Хочешь выпить? Типа, я давненько общаюсь с Кенсу из «GOATs», он приглашает в клуб в эту субботу. Я один не шибко хочу, так что…              — Окей.              Феликс соглашается коротко, не задумываясь, — сейчас как раз напряжённое время, было бы неплохо немного отдохнуть, тем более с каплей алкоголя. Сынмин в удивлении издаёт короткое мычание — впервые так легко, без лишних слов Феликс согласился куда-то выбраться, тем более на алкогольную тусовку. Видимо, совсем не льстит.