Straight to Heaven

      — Ты выглядишь неважно, — подмечает Джисон, смотря, как Феликс угрюмо насаживал чапчхэ на вилку.              — Спасибо.              — Реально плохо, — покачивает головой Сынмин.              — Спасибо.              — Синяки такие заметные, — тянет Чонин, рассматривая лицо парня, который совсем потерял интерес к еде в своей тарелке. — Но если расчесать волосы, будет неплохо.              — Спасибо.              — Ты не выспался? — уже обеспокоенно чуть наклоняет голову Чонин, заглядывая в лицо Феликса.              — Спасибо.              — Что «спасибо», а? — Джисон толкает друга в плечо. — Он вопрос задал.              И Феликс словно прозревает, во всяком случае, окончательно просыпается, возвращается в реальность из наполненной мыслями полудрёмы прямо за обеденным столом.              — Я просто устал, — последовавший тяжёлый вздох — лучшее подкрепление слов, — всё круто, но не расписание.              — Есть такое, — охотно соглашается Сынмин, ловко подцепляя палочками кимчи. — Ощущение, словно второй дебют.              — Я общался с Ноа, он сказал, это фишка компании, — без особых эмоций сообщает Чонин, окидывая взглядом стол: столько усилий, а съелось меньше чем за полчаса. — Типа тут каждый камбэк должен держать планку высокого качества, типа, за то компанию и любят — никогда не экономят и не делают на отвяжись, особенно когда новички проявляют себя неплохо и в них видят потенциал.              — Это который из… Хоть убей, не вспомню, но что-то тупое и про «красный», — оживляется Сынмин, не утруждаясь предварительно прожевать и проглотить еду, так что сидящие рядом парни подальше отодвигаются, чтобы ненароком в них не долетело, если что и вылетит. — Когда успели подружиться?              — Так это эффект плейграунда, — весело заявляет Джисон со знающим выражением лица и наваливается на стол, чуть не залезая рукавом в свою тарелку, — закинь ребёнка на детскую площадку, и он быстро найдёт друзей. Легко сплетаться и заводить знакомства, когда маленький. А Йени и Ноа, кажется, одного возраста… Бейби-лайн, короче.              — Тогда, может, childhood-эффект? — вопросительно изгибает бровь Сынмин. — Мы все поняли, что ты после втыка от госпожи Чон принялся за английский, но что-то мне подсказывает, втык был заслуженный. Причём тут «игровая площадка», если акцент на возрасте?              — Причём тут язык, если это я тупой? — язвит в ответ Джисон.              — Слышали?! — чуть подскакивает на стуле Сынмин, оглядывая мемберов, ставших свидетелями неожиданного признания. — Это он сам сказал!              — Это было допустимое самоуничижение в целях обобщения! Так про меня только я и могу!              — Так-то мы в одной компании и частенько видимся, — стушевавшись, возвращается к теме Чонин. — Занимаемся в одном зале, мы с ними иногда пересекаемся в раздевалке. «Red Light» это.              — Аа, — словно осознав нечто сакральное, затянуто завывает Сынмин, — ну да, мы видимся. Просто из нас, кажется, ты — самый общительный.              — Childhood-эффект! — оживляется Джисон, вздёрнув палец вверх, обращая на себя внимание — почувствовал, что теория становится всё жизнеспособнее. — Он постоянно общается с кем-то, у него там целый список друзей из макнэ-лайнов, кажется, всех групп в компании.              — И за её пределами, — лениво поддерживает Сынмин, под шумок вытаскивая пару кусочков мяса из тарелки Джисона. — Ты там какие-то исследования проводишь, что ли? Откуда время свободное взял?              — Школьный проект, — пожимает плечами Джисон. — Изучаю связь возраста и коммуникабельности. Но если ещё раз, — он палочками подцепляет тарелку, двигая так, чтобы её было не достать с другой стороны стола, — ты полезешь палочками к моей еде, я буду изучать опытным путём воздействие слабительного на человеческий организм.              — А у меня вот тема «Влияние СМИ на формирование общественного мнения», мог бы, знаешь ли, и ты выбрать что-то из медиасферы. Умным прикинуться захотел?              — Ты меня слышал, придурок, — щурится Джисон, — я серьёзно. Это же ты выжрал мой сок? Знаю, что ты, постоянно ты это делаешь! Клянусь, я что-то травану, и ты не узнаешь, что, до момента, пока тебя не начнёт выворачивать во все стороны.              — Так-то это был я, — Феликс неловко прокашливается, — извини. Тебя дома не было, а хотел чего-нибудь эдакого.              — А… — Джисон удивлённо дёргает бровями, поворачиваясь в сторону друга. — Тогда ладно, тогда не жалко.              — Кажется, меня в этой группе не любят, — драматично изрекает Сынмин и получает слабый пинок под столом. От кого? Выбирая между Джисоном и Феликсом, он выбирает первого и спешит с ответочкой.              — Ау! — восклицает, подскочив на месте и дополнительно ударившись коленом об столешницу, Джисон. — Сам сказанул, сам подраться решил? Там Йени начинал про «RL», вы же слышали, что их группа неофициально называется «red flags»? Так вот, требую перевод Сынмина.              — С хуя ли я — красный флаг? — кривится парень. — Ты первый меня пнул, можем начать с этого!              — Я? — искренне удивляется Джисон. — Я? Первый? И это тебя тут не любят?              — Извините, — прокашливается Феликс, — и это тоже сделал я, — когда на него переводятся три удивлённые пары глаз, он пропускает смешок, спеша выдать нечто похожее на объяснение: — Не люблю, когда разводят драму, вы этим в последнее время капец утомляете, — он оборачивается в сторону переключившего внимание на остаток обеда в тарелке Чонина. — Что ты там говорил?              Парень коротко мычит и дёргает плечами.              — Да всё вроде сказал, что хотел, — Чонин выборочно нанизывает полосы омлета на вилку, расталкивая овощи, — просто чтоб вы знали, что то, как нас сейчас гоняют, — это норма и даже хорошо, значит, у нас есть будущее. И нет там никакого эффекта, — вздёргивает голову парень, смотря на Джисона, который, по всей видимости, тихо пинался с Сынмином под столом, хотя внешне всем, что выше пояса, не подавал виду, — и не подружился я ни с кем толком, так, знаком с несколькими ребятами. Мне кажется, даже у тебя, Джисон, больше друзей, несмотря на социофобную натуру.              Джисон на несколько секунд меняется в лице, но снова натягивает глупую улыбку.              Вроде уверенно, вполне успешно скрывал свою социальную неловкость, но почему-то всё чаще мемберы подмечают наличие у него какой-то «социофобии». Он — голимый интроверт, громкий и весёлый, вечно излучающий энергию, которая, как пишут комментарии, вдохновляет и вызывает улыбку, поднимает настроение, а его в конченую версию интроверта норовят записать! Да, немного боится людей, боится осуждения, косых взглядов и недопонимания, толп — пиздец как, не уверен, как следует вести себя с другими людьми, чтобы не выставить себя в плохом свете, так что решил, если изначально заявить о себе как о позитивном беззаботном экстраверте — станет беспроигрышным вариантом.              Так что Джисон очень хочет, чтобы его таковым продолжали считать, он, между прочим, старается — нелегко из себя клоуна выдавливать и держать улыбку, когда скопления людей откровенно нервируют, а взаимодействие с малознакомыми людьми — пугает, но приходится неизбежно сталкиваться и с тем, и с другим; он не хочет казаться нелепым даже перед парнями, с которыми вместе провёл немало времени. Слишком долго прожил рядом — теперь все относительно легко могут уловить изменения, отличить истинную натуру от образа, который на себя натягиваешь вместе с одеждой по утрам.              Так и хочет открыто попросить уважить его решение: казаться, а не быть.              — Смелыми заявлениями разбрасываешься, — фыркает Джисон.              — А ты пореже выбирайся на всякие тусовки и прекращай вести себя так, будто каждый человек — твой приятель, — подмечает Сынмин.              — Ещё что хочешь? — огрызается Джисон. — А ты тогда кончай всех подъёбывать и тоже никуда не выходи, а то, смотрю, зачастил по вечерам куда-то тихонько сваливать. Да-да, — он дёргает головой, бросая выразительный взгляд на Сынмина, в глазах которого мелькнуло удивление, — у меня сушняк часто, я просыпаюсь ночами водички попить, так что кое-что знаю.              А что Джисону остаётся? Шумные мероприятия, на которые зовут, пока те не превращаются в куплю-продажу молодых тел, кажутся неплохой возможностью научиться держаться в обществе, побороть гнетущую застенчивость помогает и капелька алкоголя; никакие уроки во времена стажёрства из разряда «как следует общаться», «как следует выглядеть и вести себя», призванные обучить трейни контактировать с людьми — не одного человека придётся повстречать, поприветствовать и не уронить имидж — айдол всегда окружён толпами, от которых Джисон охотно убегает по возможности. И небольшие сборища за закрытыми дверями, на которых иногда, пожалуй, случаются хорошие вещи, работают лучше любого урока; со времён трейни Джисон максимум может отметить занятия по актёрскому мастерству — научился выглядеть так, чтобы радовать глаз собеседника, держать улыбку во времена, когда совсем не хочется улыбаться.              — Так, получается, вы оба ночами шляетесь, — подытоживает Феликс, а лицо Джисона красноречиво кричит о предательстве друга, хотя, собственно, все почти всё друг про друга знают. Сложно жить в одной квартире, проводить почти каждую минуту вместе и не знать. — Не хотите махнуться комнатами? Мы с Чонином будем спокойно спать, вы своим копошением не будете беспокоить.              — Я за! — тут же громко объявляет Чонин и получает красноречиво-осуждающий взгляд преданного соседа. — Что? Всё время нас расфасовывали по комнатам, меняя соседями. В какой момент мы закрепились так, как есть?              — Тебя реально что-то не устраивает? — с нечитаемой интонацией обращается к младшему почти задетый Сынмин. Спокойный, чистоплотный и тихий — идеальный сожитель, так что не так?              — Да нет, — тут же тушуется младший, не придававший простой смене соседей особого значения, — не знаю. Просто… почему нет?              — Если что, я не смогу жить с Джисоном, — тут же ставит в известность присутствующих Сынмин, — мы разные.              — А мы с ним таки близнецы сиамские, — закатывает глаза Феликс, — такие одинаковые, что не разъединимся. Я научился терпеть его грязные шмотки по всей комнате, — и спешит заверить: — Ты тоже научишься.              — Мы реально меняемся комнатами? — хмурясь не от самого факта, а от непонимания ситуации, спрашивает Джисон. — Мне лень вещи перетаскивать. Так что учтите, сами это всё разгребать будете… И не по полу пинать кучами!              — Да не меняемся мы, — отмахивается Феликс, упираясь взглядом в недоеденную еду на тарелке. Ранит ли Чонина, который старался, готовил на всю наплевавшую на готовку «семью», если сейчас не доесть?              С самого детства Феликс делает то, что не хочет, только чтобы порадовать других. Все вынуждены это делать, он в этом не одинок — жизнь не была бы жизнью, делай люди исключительно то, что они действительно хотят. А по возможности хранить душевный покой и настроение мемберов — негласная обязанность каждого из них, так что Феликс собирается с духом и вновь берёт в руки вилку. Всё детство еду доедал — без чистого дна тарелки из-за стола родственники не выпускали, так что и сейчас справится.              Даже если не может, старается доедать, видимо, всё из того же детства травма пошла — неудобно оставлять недоеденным то, над чем старался другой человек. Не на последние деньги куплены продукты, никто не убивался на куче работ, чтобы их купить, но всё же… Отчасти поэтому Феликс взял готовку на себя — сам приготовил, сам наложил сколько надо, но, если всё же не осилил, — забил и выкинул.              — Ну ладно, — с нотками грусти в голосе отзывается Чонин, уже понадеявшийся разбавить серые будни мини-переездом, — но тогда, если кто-то хочет по-тихому покинуть общежитие, то делайте это реально тихо. Не матерясь, потому что упали или вписались в мебель.              — Да ладно, — махнул рукой Сынмин, — ты спишь чертовски крепко, тебя только холодной водой в лицо будить.              — У меня психотравма после того, как ты бухой завалился на меня, — кривится Чонин.              — Это когда нам надо было на следующий день на съёмки для тех духов? — припоминает Феликс. — А я-то думал, почему от него несло ментолом…              — Пятьдесят оттенков мяты, — поддакивает Джисон, чувствуя свой долг осветить в очередной раз свою обиду: — Он тогда выжрал весь мой ополаскиватель.              — Ой, да почти сразу купил тебе другой, что начинаешь? — стонет Сынмин, который и правда, чувствуя себя в долгу, купил новый, примерно похожий флакон пострадавшему от его похмелья парню. — И завалился я не на тебя, — он поворачивается к Чонину, — а рядышком.              — Рядом было бы, если бы ты упал на пол, — настаивает младший, — а кровати одноместные, куда, блин, ты там «рядышком»? Ты мне локтем в глаз чуть не заехал, но уж точно раздавил.              — Ой, да знаешь…              — В последнее время вы такие бодрые, — в дверном проёме появляется Бан Чан с небольшим пакетом в руке, — аж душа радуется. То вялые, прямо на съёмках заваливаетесь спать, стоит коснуться дивана, то вон как живо спорите.              Мужчина быстро подходит, оставляя шуршавший белый пакет на столешнице, и, чтобы не начались набеги заинтересованных детсадовцев, сам принимается выкладывать продукты, периодически комментируя, припоминая, что и кому предназначалось.              — Так, это тебе, — Бан Чан начинает выкладывать невысокие баночки одну за другой на стол перед Джисоном, — шоколад, шоколад, банан, клубника и… злакового не было, извини уж, — парень отмахивается, мол, и так пойдёт, в то время как Бан Чан переходит к Феликсу, — шпинат, пекинская капуста, редис и почти не страшненький имбирь. Мне за него вынесли мозг и чуть не разбили голову, наслаждайся.              — За этот-то корешок? — удивлённо вздёргивает брови Феликс, вертя в руках маленький кривой корень — ну уродец.              — Какая-то дамочка была уверена, что именно этот лучше остальных валявшихся в корзине, — всё ещё отходя от ситуации, с нотками негодования в голосе отвечает мужчина. — Типа ей для ребёнка, все дела, а я что? У меня их четыре, вообще-то, да и я первым взял. Живём в век равенства, когда она начала кричать, что я сексист, и дёргать за руки, мне пришлось по квадрату дышать, так что не знаю, зачем он вам, но режьте с уважением.              — А сливки? — отзывается Сынмин, и тут же перед ним на стол опускается квадратная небольшая упаковка бело-синего цвета. — Спасибо.              — На здоровье, но не налегай, — мужчина первым накрывает рукой упаковку, заглядывая в глаза потянувшемуся к ней парню, — от кофе портится кожа, Сынмин. Тебе это косметолог сказала, давай ограничивайся.              — Зато улучшается настроение, — парень тут же подхватывает сливки, когда рука мужчины их отпускает. — Все присутствующие вообще-то пьют его.              — Но ты делаешь это чаще всех, — с полуулыбкой расслабленно настаивает Бан Чан. — Старение ускоряется, а на коже с большей вероятностью появятся заломы и морщинки, давай, не больше трёх кружек.              — Почему никто не говорит о воздействии на сердце? — интересуется Чонин, уверенный, что здоровье важнее внешности.              Или всё-таки нет. Не в этой индустрии.              — Потому что он лицом торгует, — пожимает плечами Джисон, — оно на видном месте, можешь посмотреть и убедиться.              онин молча принимает этот факт, вспоминая, что они — айдолы, и откидывается на спинку стула. Ну да, внешность важнее, тем более что и не так много кофе Сынмин пьёт, чтобы это спровоцировало инфаркт или как-то ещё в значительной мере повлияло на работу сердца, колоссально пошатнуло здоровье. Да и без крепкого бодрящего порой не проснуться — единодушно время от времени заключают все, даже Феликс иногда хлещет кофейные напитки, кроме Чонина, который предпочитает без горечи на языке и долгого послевкусия — плеснуть в лицо холодной водичкой или встать под душ его привлекает больше.              — Я не просил, — сконфуженно сказал младший, когда перед ним на столе оказалась пара батончиков с мюсли в яркой упаковке.              — Подумал, если ты ничего не попросил, то сам что-нибудь куплю, — объясняет мужчина и не удерживается, чтобы не потрепать этого хлопавшего длинными ресницами парня по волосам, — а то совсем прозрачный скоро станешь на своей диете.              — Спасибо, — смущённо благодарит Чонин, принимаясь вертеть в руках один из батончиков — появилось острое желание занять чем-нибудь руки.              Относительно недавно, может, пару недель назад, когда Чонин первым завершил примерку гардероба и выказал острое желание отдохнуть после напряжённого рабочего дня в машине, пока остальных парней по одному продолжали наряжать, оценивая образы, подгонять по размерам одежду, Бан Чан сунул парню в руки батончик — угостил, по лицу прочитав, что макнэ не отказался бы перекусить. Чонин не может отказаться от сладкого, иной раз казалось, чтобы похитить этого айдола, было бы достаточно его любимой шоколадкой или карамельным «Бабл-ти» поманить — а тот бы и побежал.              Сейчас он, как в тот раз, рад этому батончику из ярко-жёлтых хлопьев и воздушных рисовых шариков, с полосами белого шоколада и им же покрытым основанием. Безумно вкусная, но калорийная штука.              — Так понимаю, нам пора на… — Феликс запинается, несмотря на то, что почти выучил расписание на весь месяц и совершенно точно сегодня несколько раз пересматривал планы на день.              — И снова съёмка клипа, — с напускной радостью подсказывает Бан Чан, пошире улыбнувшись и торжественно, будто парень и сам отгадал, тряхнул ладонями.              Вопреки, казалось бы, необходимости радоваться, раздались разочарованные вздохи и стоны вселенской усталости. И Бан Чан, зная, как бывает утомительно сниматься для музыкальных видео, съёмки которых зачастую растягиваются на неделю, если не больше, с возможными перерывами в день-два, не осуждает. Но и оставить отлёживаться, даже когда его об этом просят, не может.              Даже когда умоляют или психуют. С айдолами бывает невероятно сложно, даже, не кривя душой, невъебически сложно, особенно если те уже подцепили звёздную болезнь, так что эти четверо — глоток свежего воздуха, перерыв в бесконечном процессе сношения мозга всеми вокруг.              — Там разве не всё отсняли? — бурчит Джисон, ложась щекой на столешницу и упираясь взглядом в жёлтенькую упаковку перед собой. Злакового нет… Теперь для него это звучит в разы печальнее: мог бы вернуться, насладиться любимым вкусом…              — Если есть необходимость продолжать возвращаться на съёмки, значит, ещё не всё, — говорит вполне очевидную вещь менеджер и решает приободрить парней: — Осталось дня четыре, и, считай, ваше участие в создании клипа больше не понадобится. Полегчало?              Раздалось мычание на разный лад, пока кто-то отвечал, кривя лицо и явно не подразумевая облегчения, а кто-то покачивал ладонью, символизируя хотя бы «пятьдесят на пятьдесят». Когда Чонин пожаловался, мол, говорили всего два осталось, Бан Чан лишь ответил озвученное всеми, кем можно, и не один раз: «объём съёмок и количество съёмочных дней можно просчитать лишь примерно».      

• • • • •

             Музыкальные видео стали неотъемлемой частью к-поп индустрии, служат визуальным сопровождением, призванным дополнительно очаровывать зрителя и пробуждать интерес к песням, которые сами по себе уже достаточно привлекают. Есть немало способов привлечь аудиторию, и один из них — отснять цепкий видеоряд, при взгляде на который вырвется восхищённое «вау». А учитывая, что теперь без достойного клипа снижается вероятность полноценного успеха камбэка, компании не экономят — вокруг на съёмочной площадке поговаривают: «Под две сотни тысяч долларов было выделено», но, поскольку люди склонны преувеличивать без особых причин, никто из парней не вслушивался и просто принимал участие в съёмках.              Прежде чем камеры начнут работу, а важно восседающий режиссёр подаст сигнал, каждый раз проводилась серьёзная подготовка, уже неплохо утомляющая тех, для кого этот клип снимается. Если так сложно, долго и изматывающе снять всего лишь видео к песне, то каково актёрам? Чонин передумал уходить в киноиндустрию.              Значительный объем работы по планированию и подготовке к съёмке компания, разумеется, брала на себя, принимала ключевые решения: рассматривала предложенные «Scintilla» варианты, одобряла и добавляла детали. «Scintilla» — известная на всю Корею компания по производству видео, специализирующихся в основном на производстве музыкальных клипов и телерекламы, в штате которой числится приличное количество именитых групп режиссёров и продюсеров в области видеопроизводства, создаёт не просто клипы, а полноценные шедевры киноиндустрии; именно они создали те потрясающие музыкальное видео, которые на слуху не один год и не теряют своей популярности, в полной мере раскрывая прелесть снимавшихся айдолов и их музыки.              На плечи её штатных сотрудников ложилась вся работа по съёмке в рамках очерченной «HH» концепции и пожеланий, ими подготавливались локации и их обустройство, используемый реквизит, гардероб и остальные тонкости, но, несмотря на то, что оставалось прийти, грубо говоря, «на всё готовое», каждый в группе как в первый раз удивлялся, насколько тяжело бывает просто сняться в клипе. Казалось бы — пришёл, покрутился, поклонился, рот пооткрывал и ушёл. Но мало того, что низкопробный сценарий и нулевая актёрская игра — это не уровень «HH Entertainment», в которой предпочтение отдавалось сложности и зрелищности, чуть ли не до участия каскадёров доходило иной раз, съёмки никогда не были тем самым, о чём зритель, глянув разок на видео, самодовольно фыркнет «и я так могу». Нет, едва ли диванный критик, любящий обесценивать труд других людей, невесть по коим причинам — ни то сам ничего не добился в жизни и чует, едва ли добьётся, ни то по характеру ненавидит всё, к чему собственную руку не приложит, сможет повторить работу айдола, о «превзойти» и речи не идёт. Это сложно. Это действительно сложно, потому что даже тривиальный крупный план лица может сниматься десятки раз в поисках «того самого» момента, ведь для идеального видеоряда требуются идеальные кадры, которые далеко не всегда удаётся выхватить с первого дубля. Почти никогда не удаётся, поэтому съёмки и укладываются не в день или два — уже шестой пошёл.              Поэтому все четверо понимают ситуацию и смиряются, тем более что душу греет осознание — это их долгожданный камбэк, а, помимо хороших песен в альбоме, замысловатые и одновременно простые локации вызывают восхищение — клип будет великолепным. Не может плохим выйти то, во что вкладываются большие деньги, то, что уже на начальном этапе при взгляде дух перехватывает, и то, во что вкладывается столько времени и усилий.              Феликс не только переживает все круги гламурного ада в каждый день съёмок, ещё и вынужден сексом заниматься, так что у него есть своя специфическая мотивация раскрыться максимально, показать лучшее.              Была задрана действительно высокая планка, требующая напрячься и выдать из себя максимум, раскрыть все свои актёрские навыки и пережить все отведённые на долю артиста образы, и при этом достойно выложиться, снимая не раз интенсивную хореографию, а уровень исполнения требует мастерства и усилий, ведь помимо технически верного исполнения, движения должны быть не просто отточены, но и осмыслены, они, как и выражение лица, должны отражать чувства и эмоции. Малейшая, кажущаяся незаметной или незначительной, вещь может значительно повлиять на конечный продукт.              Куда ни посмотри, вокруг сплошная ответственность и давление.              Каждый, кто сейчас тяжело дышит, стоя на залитой светом сцене, не раз отработав въевшийся в подкорку мозга танец, надеется, что эти ориентировочно четыре итоговые минуты будут того стоить. На съёмочной площадке сейчас копошится не меньше полусотни человек, каждый чем-то занят, что-то подравнивает, перестраивает или носит, не считая тех, кто строго ориентирован на аппаратуру для съёмок; у Феликса в глазах уже рябит от количества стаффа вокруг, от постоянного мелькания всего, чего только можно, и изнурительных повторов.              Феликс давно заприметил знакомую высокую фигуру, что-то обсуждавшую с эмоциональным арт-директором. И это осознание мешало полноценно сосредоточиться на съёмке; Феликс старался делать всё правильно, старался не ошибаться и не подставлять остальных членов группы, но неизменно неловко кланялся, выражая искреннее раскаяние, вяло, потому что силы давно исчерпали себя под конец напряжённого, но очевидно плодотворного рабочего дня.              Хёнджин не первый раз появляется на съёмках. На съёмках для журналов, рекламы, на фотосессиях и, как сейчас, — съёмках видеоклипа. Феликса это откровенно напрягает, он чувствует, словно, когда на него направлен этот нечитаемый взгляд, так не вовремя заглядывающий слишком глубоко в душу, должен делать свыше своих сил, но, когда этот мужчина так близко, когда его взгляд направлен не куда-то в сторону, не на странную декорацию или всячески выгибающегося оператора, не на всех участников группы или плавно скользя по каждому, а на одного конкретного — на него, Феликс просто не мог делать всё безошибочно правильно.              Но Хёнджин ещё в первый раз уверенно заявил, что он здесь не чтобы сводить Феликса с ума — в плохом и хорошем смыслах, а чтобы оценить работу, самолично убедиться, что всё идёт как надо, и, конечно же, создать атмосферу. Как бы ни звучало, а атмосфера на съёмочной площадке влияет на конечный результат, о чём говорит каждый знающий своё дело, опытный работник. И Хёнджин, несмотря на то, что его появление очевидным образом напрягает всех и каждого — перед гендиректором косячить нельзя точно, его одобрение позволяет выдохнуть всем, лёгкая похвала льстит и радует, показывая благосклонность и придавая уверенности, а принесённые напитки — по доброте душевной, разряжают атмосферу и поднимают настроение.              Хёнджин прекрасно играет роли заботливого, заинтересованного генерального директора и хорошего, приятного человека. Или Феликс себя накручивает? Может, этот мужчина не так плох? Он вежливый, достаточно мил в общении, поддерживает, за свой счёт щедро угощает несчётное количество людей на съёмочной площадке…              Когда артисты и работающая для них съёмочная группа не на взводе из-за дороговизны и нехватки времени на съёмку, когда они не кричат и не паникуют, конечный продукт выходит чище, качественнее и, как следствие, успешнее. Каждый должен быть сосредоточен на своей работе, а лёгкая атмосфера способствует её правильному выполнению.              И Феликсу сейчас кажется, что нервничает только он; словно от него исходит физически ощутимое напряжение. Он боится и Хёнджина, и его возможных выходок, непременно способных поставить в тупик и заставить усомниться в том, как долго сумеет выносить их связь. Феликс бы и рад пожаловаться во всех красках на этого мужчину кому-нибудь, но гордость не позволяет, да и ни Джисон, ни Сынмин, очевидно, не поняли бы.              Это не понять, пока сам не окажешься загнан в такую ситуацию. И сейчас Хёнджин для всех выглядит строгим профессиональным генеральным директором, но умеющим расслабляться и расслаблять других, хорошим человеком. В то время как Феликс не знает, куда себя деть, куда бы шмыгнуть, потому что мужчина отчётливо направляется в его сторону.              — Я хочу тебя забрать, — ставит в известность Хёнджин, протягивая Феликсу стаканчик фраппучино. — Мне сказали, вы закончили на сегодня.              Феликс с паникой ловит несколько заинтересованных взглядов работников, сновавших по съёмочной площадке. Даже у края, у самой стены не укрыться от глаз и ушей других людей, а Хёнджин не мелочится, слов не подбирает, как и громкость голоса не убавляет.              — Зачем? — нервно выпаливает парень, сжимая тонкий пластик стаканчика. — Крис нас подвезёт, он, кажется, в комнате отдыха…              — Что значит «зачем»? — скептический тон ясно даёт понять, что Хёнджин не отказы принимать приехал. — Я так хочу, — и всё же мужчина проявляет жалость, наклоняется, говорит вполголоса: — Тебя хочу.              Феликса как электричеством пробивает. Он сглатывает, отшатываясь и бегая глазами по сторонам, по людям — у него медленно, но верно развивается ощущение, липкое и жгучее, словно все знают и осуждают, а кто не знает — непременно вот-вот узнает и пристыдит. Мужчина легче не делает: дружелюбно похлопывает по плечу, словно не угрожал выебать, а шутку рассказал.              С Хёнджином тяжело.              — Будут вопросы, — тушуется Феликс, пытаясь делать непринуждённый вид — всего лишь разговаривает с начальством, но на деле выдаёт свою панику — трубочка в рот попадает не с первого раза, а когда всё же попадает, парень обхватывает её губами, спешно втягивая напиток.              — Открою тебе секрет, радость моя, — лукаво начинает Хёнджин, — все знают, — он проводит тыльной стороной пальцев по щеке Феликса, по милым, закрашенным плотным слоем тонального крема веснушкам, замечая, как тот моментально напрягся. — Не про нас. В принципе. Все всё понимают, это ты у нас словно недавно на свет вылупился. Хотя это могут даже не удостоить вниманием, подумаешь, добрый человек, заботливый начальник, а стоит лишь сказать, что нам было по пути и я решил подвезти. Знаешь, как много людей мечтает со мной прокатиться? А сколько отсосать прямо в салоне моего Бентли? Четыреста миллионов вон, куколка, некоторые становятся влажными только от одной лишь мысли об этом.              — Господин Хван, — Феликс панически вцепляется в руку мужчины, не выдерживая этого накала в публичном месте, но тут же, одумавшись, отпускает, — пожалуйста. Разве обязательно это обсуждать? И так… пошло.              Даже у стен есть уши, чёрт возьми. Феликс не понимает, что в голове у этого мужчины, слова которого чудом перекрывает общий гул, царивший на съёмочной площадке.              — Пытаюсь по-хорошему соблазнить тебя поехать со мной, — уже более деловым тоном поясняет Хёнджин, а уголки губ немного опускаются, вынуждая Феликса сглотнуть и начать решать, что он сделал не так, — чтобы не пришлось заталкивать силой.              — По пути, так по пути, — соглашается Феликс. — Только, пожалуйста, скажите, что по пути. Без… без лишнего. Пожалуйста.              После того инцидента в офисе у него остался стойкий страх перед применением силы в его сторону. Хватило. И как ещё несколько раз после в разные дни, в разных ситуациях Хёнджин его хватал — возникало острое, едва преодолимое желание шарахаться, уклоняться от любого движения в свою сторону, словно должен был последовать удар.              — Могу даже лучше, — с полуулыбкой, довольный быстро полученным согласием, обещает Хёнджин, оставляя Феликса наедине со спутанными мыслями и стаканчиком, холодящим руку.              Феликс наваливается спиной на стену, обхватывая трубочку губами, смотря на спину уходящего мужчины, которая вскоре скрывается в шумной, интенсивной суматохе. Слишком приторно.              Съёмочный день и правда был закончен, десятичасовая рабочая смена подошла к концу, оставалось лишь снять с себя всё то, что любовно нацепили стилисты, и стереть с лица и немного с шеи то, что старательно намалёвывали визажисты.              Феликса всегда удивлял стафф, с которым доводилось работать. Нынешний штат сотрудников отличался поразительным вкусом и стабильно, если не являлись теми самыми известными специалистами, изобретавшими новые стили и детали, которые, появившись на артистах, становились популярными модными трендами, охотно подхватываемыми народом и разномастными бьюти-блогерами, то, несомненно, неоднократно посещали этих самых высококлассных специалистов. Отдел имеджмейкеров, состоящий из тех, кто разрабатывает стратегии имиджа и анализирует тренды, прогнозирует будущие, а в идеале играют на опережение — создают новые тренды, и из тех, кто непосредственно выполняет задуманное в самом лучшем виде, — одна из гордостей «HH Entertainment», поддерживающая модную репутацию всей компании через её артистов.              Молодые, но талантливые визажисты словно родились с макияжной кистью в руке — даже не выбрали из множества других разложенных перед ними на столе предметов в первый день рождения; стилисты, создающие культовые образы, метко подбирающие одежду, которая сидит, словно создана была для конкретного айдола, выгодно подчёркивает каждое достоинство и изгиб тела, будь то костюмом в клипе, на живом выступлении или даже во время обычных прямых трансляций. И ни один сотрудник никогда не допустит той самой роковой ошибки, кои обычно быстро подхватывают электронные форумы и модные журналы, внося в список фэшн-катастроф к-поп индустрии.              Нужен незаурядный мозг, готовый выдавать серьёзные, конкурентоспособные и очаровывающие идеи, мыслительные процессы представляют собой тяжёлую работу, обязательным ключом к успеху в которой является врождённое чувство стиля и наличие креативности: создание культового модного заявления в, казалось бы, видавшей всё индустрии — дело нелёгкое.              Распространённая практика: отличившихся сотрудников то и дело переманивает одна компания из другой, а те, гонимые предложенными заоблачными зарплатами и творческой свободой, охотно кружатся. Но, как известно, в «HH Entertainment» возможно войти лишь раз — продавшемуся специалисту, вынесшему из компании её особенный шарм и уникальность, дороги назад не будет.              И девушка, сейчас старательно смывавшая макияж с лица Феликса, подумывала о том, чтобы переметнуться на другую сторону — едва ли велики потери, смени одну компанию из большой пятёрки на другую, но передумала, когда получила очередную премию.              Нам Каори — наполовину японка, наполовину кореянка и на какие-то мелкие части германо-филиппинка, о чём сама же и поведала. Чертовски болтливая девушка, но язык без костей с лихвой перекрывается золотыми руками, творящими чудеса. Феликса эта постоянная болтовня то о работе, то о моде, то о её пяти кошках утомляет, такие люди больше по части для Чонина, который увлечённо слушает и поддерживает разговор, пока возможность есть — губы не красят, может, Джисон тоже не откажется от этой необузданной энергии, как ни странно, не мешавшей профессионально выполняемой работе, но сейчас, стирая остатки высветляющего кожу тонального крема с шеи, бодрость визажистки утомляла. Феликс хочет тишины и покоя, чтобы пропитавший, по ощущениям, насквозь, тон стирали молча, максимум, как немногословная Дахён — одна из тех, кто действительно нравился Феликсу как специалист в своём деле, негромко мычали мелодию, можно даже тихо себе под нос напевать… Но Дахён сегодня не работает.              — Во время правления королевы Елизаветы I макияж был безумно популярен среди мужчин, высоко ценилась призрачно-белая, хорошенько напудренная кожа, — девушка растягивает узкие губы, покрытые помадой оттенка «горячий розовый», в улыбке, смачивая в мицеллярной воде новый диск. — Бледный цвет лица всегда был признаком богатства, власти и причастности к высшему свету, а вот смуглый… Кажется, у вас в Корее это нечто вроде тона для «простых смертных»? Ещё со времён работающих в поле крестьян…              — Ага, — соглашается Феликс, чуть поворачивая голову, когда в щёку упираются пальцы девушки, — ещё светлая кожа банально привлекательнее, веет благородством или чем-то кукольным. У азиатов она от природы такая… тёмненькая.              — И с желтоватым подтоном, — подхватывает девушка, щуря свои тёмно-зелёные глаза, красоту которых подчёркивает изумрудная тушь на длинных ресницах. — Одно дело, когда это шоколадный загар от канарского солнышка, а другое — естественный неутешительный оттенок. Знаешь, сколько стоят качественные отбеливающие косметические продукты? О-о, фарфорово-молочная кожа помогает поднять хорошие деньги всем этим производителям, помешательство на мертвецкой бледности делает кассу. И тем, кто умеет ими орудовать, — она складывает ладони в молебном жесте, зажав пару ватных дисков между средним и указательным пальцами, на несколько секунд вскинула взгляд к потолку, но по сути — к небу, и блаженным тоном выдохнула: — Храни, Боже, современные тренды и кск.              Феликс пропускает смешок, подумывая, что всё-таки личность человека важна — лучше лёгкость и непринуждённость, чем отталкивающий угрюмый вид, вне зависимости от профессионализма работника.              Визажистка уже мысленно и чуть кривя душой добавила беглое: «И лукизм». Без разницы, кто и как страдает, пока на этих страданиях поднимаются деньги.              — И современные технологии, — с полуулыбкой добавляет Феликс, — в елизаветскую эпоху средства для макияжа изготавливались с добавлением всяких штук вроде ртути и свинца, делающие их ядовитыми.              — А сейчас косметика и уходовые средства абсолютно безвредны и обладают чудесным запахом, — девушка смачивает ещё один ватный диск и подносит к носу Феликса, давая вдохнуть лёгкий цветочный аромат, получает согласный кивок, — если качество соответствующее, разумеется, оригинальные средства, а не дешёвая кустарная подделка. Ну, и для людей безвредна, некоторые животные всё ещё страдают.              — Вроде кроликов? — Феликс запрокидывает голову, открывая доступ остаткам тонального крема на шее. — Расхожая фраза и, кажется, была какая-то короткометражка…              — «Спаси Ральфа», — поясняет Джисон, подтаскивая стул к Феликсу. — Но, кажется, больше в ходу мышки. Генотип на восемьдесят совпадает, и, думаю, они дешевле.              — А, да, давно смотрел, — хмыкает Феликс.              — Поэтому я отказываюсь работать на косметике, если компании тестируют её на животных, — резко выпрямляет спину девушка, а на лице мелькает отчётливое беспокойство, маленький курносый нос морщится. — Это… неоправданно жестоко. На самом деле, уважаю господина Хвана, — лицо Каори расплывается в одобрительном благоговении, когда она начинает говорить о владельце «HH», — косметика закупается у брендов, использующих альтернативные методы тестирования. Я считаю, это ответственный и гуманный подход, кто-то же должен прокладывать путь к этичности! — В голосе проскальзывают нотки, подозрительно похожие на влюблённость: — Господин Хван удивительный человек…              Парни переглядываются, но рушить розовые мечты визажистки не собираются. Разве не очевидно, что большая часть банально умалчивается? «Animal friendly» или «сruelty-free» — зачастую обман, с натяжкой свидетельствующий лишь об этичности конечного продукта, а не входящих в его состав компонентов — большинство веществ всё же тестируется на животных, и виной тому инерционность мышления тех, кто принимает решения о тестировании, а также лабораторий, которым проще работать по-старинке, по налаженным годами технологиям, чем осваивать новые стандарты и методы, вводить инновации. Брендам не составит сложности купить право на «сruelty-free» статус и лепить значки на упаковку: в процессе выдачи сертификатов нет третьих лиц, которые бы проверяли подлинность предоставленной информации, списков-составов, разбирались происхождение ингредиентов и в целом достаточно углублялись, но всегда есть те, кого можно подкупить.              С потребительским отношением людей бороться предстоит ещё сотни лет, прежде чем вся продукция станет по-настоящему этичной, но человеческий фактор исключает возможность идеального рационального будущего, разве что, если однажды стоимость и затрачиваемые усилия окажутся эффективны и экономически выгодны. Помочь может лишь пробуждение социальной ответственности в каждом человеке без исключений, вызвавшее изменение потребительского поведения, дающее государству сигнал, что пора менять законы, чтобы уже бренды, неизменно руководствующиеся соображениями собственной выгоды, подстраивались под новые рамки. Пока что любые попытки поддержать гуманность и этику — в большей степени желание ухватиться за начавший набирать популярность правильный тренд и получить «очки одобрения» общественности.              — Ты веган? — не побоявшись показаться грубым, спрашивает Джисон, уставившись на девушку, которая слабо меняется в лице.              — Ну, — она тушуется, — я не ем кроликов и говядину. Про собак шутить не стану.              — Поросята и птицы уже не выглядят такими милыми? — вскидывает бровь Джисон.              Девушка пропускает нервный смешок:              — Как я не люблю все эти моральные дилеммы, которыми полон наш мир, — отвернувшись, она принимается прибирать своё рабочее место, — неизменно упираешься в то, что, каким бы ты ни был, каким бы ни хотел казаться, на деле ты — лицемер. А у коровок такие длинные реснички… Я просто не могу.              — Всё в порядке! — весело махнув рукой, решает поддержать Джисон: — Я тоже мясо люблю!              — Пожалуй, — девушка не сдержала смех и прикрыла улыбку рукой, — вы и ваша группа — одни из самых комфортных айдолов, с которыми приходилось работать в «HH». С некоторыми звёздочками, порой самыми молодыми, лишнее слово боишься сказать, в лучшем случае, недовольный взгляд метнут.              — Разве в компании нет принципа, что атмосфера должна быть дружелюбной? — интересуется Феликс, поднимаясь с удобного стула и расправляя затёкшие плечи, хотя и сам понимает, что чем выше популярность артиста, тем выше его самомнение и требование к окружающим, которые, несомненно, являясь каким-то малозначительным стаффом, должны подстраиваться под любой каприз.              — Имён называть не буду, — девушка оборачивается, держа небольшой целлофановый пакетик, набитый использованными ватными дисками, ватными палочками и другими одноразовыми материалами, — но некоторые не мелочатся и выражаются, не стесняясь, затыкают в кра-айне грубой форме. Ценю то, что вы не называете меня «болтливой идиоткой», — она оборачивается, чувствуя, что стоит проверить макияж на лице, — или не затрагиваете внешность.              — Это низко, — стонет Джисон.              Ему самому не раз прилетал не один «комплимент» от людей, которым, конечно же, «абсолютно плевать» на него, так плевать, что простыню хейта выкатят, вплоть до лимита знаков, подробно расписывая, что с его лицом не так и какие пластические операции стоило бы сделать. Так что, ощутив на себе все прелести негатива, Джисон не может позволить себе оскорбить того, кто ничем подобное отношение не заслуживает, наоборот, ведёт себя вежливо и дружелюбно, особенно когда речь идёт о внешности, которую человек не выбирал. Ублюдку сказать, что тот ублюдок, — если есть возможность, он это за милую душу и с широкой улыбкой, но не в сторону обычного, даже весьма открытого и хорошего человека.              — У меня низко посажены брови и нос с горбинкой, — ведёт плечом девушка, мизинцем поправляя немного размазавшиеся коричневые тени — неловко потёрла лицо ладонью, — а вот у вас всё очень даже прекрасно с лицами. Айщ-а, я завидую.              — Нуна-а, так мило, что хотя бы ты так считаешь, — довольно улыбается Джисон и получает толчок в плечо от Феликса.              — Не прибедняйся.              — Мы в стране лукизма, — вздыхает Каори, вновь поворачиваясь лицом к парням. — Не принимайте близко к сердцу, если кто-то говорит или пишет, словно с вами что-то не так. Что-то не так с их головой, — он немного хмурится, но тут же расправляет лоб. — Сейчас же как: недостаточно соответствуешь стандартам красоты — тебя не любят, превосходишь их — не любят тоже. Тут никогда в покое не оставят, так что, — она проверяет телефон и вновь берёт пакетик с мусором. — Просто делайте свою работу, наслаждайтесь жизнью, и будет вам счастье.              Она махнула на прощание и ушла, в любом случае, как только заканчивается рабочий день, замученные айдолы стремятся сигануть на свежий воздух, а потом и домой, так что решила заранее попрощаться.              — И давно ты ежедневник ведёшь? — смотря вслед удаляющейся фигуре невысокой девушке, одетой в твидовом стиле «Шанель», интересуется Джисон.              — В смысле? — Феликс следом отрывает взгляд от удивительно тонкой талии визажистки — ведь правда говорят, мол, если есть недостаток, значит, и большое преимущество имеется, когда та скрывается за углом, и поворачивается в сторону развалившегося на стуле друга.              — Господин Хван сказал Крису, чтобы увозил троих, — поясняет парень, переводя взгляд на лицо Феликса. — Типа, пока вы болтали, ты проронил, мол, оставил ежедневник в раздевалке, так что возвращаешься в офис, а ему по пути.              Феликс издаёт короткое «мм» — Хёнджин и правда блеснул. Добавил креативности.              — Творческий подход, — вздыхает Феликс, оседая обратно на стул, смотря на оставшийся на краю стола почти допитый фраппучино. — Если и сам понимаешь, что к чему, не лезь ко мне с этим, пожалуйста.              — Да не в этом дело, — отмахивается Джисон, откидываясь на спинку стула, — я подумал, ты и правда ежедневник ведёшь, типа… Меня всегда удивляло, как люди могут что-то там планировать, записывать и не класть на это дело, забей, короче.              — Прокатить меня захотел, — зачем-то поясняет Феликс.              — Звучит романтично.              — Мм, — многозначительно мычит Феликс, поднимаясь со стула. — Думаешь?              — Тоже хочу, чтобы меня покатали по ночному Сеулу.              — Поверь, не хочешь, — отшучивается Феликс, прихватывая свой телефон со стола и направляясь на выход из комнаты, отведённой под гримёрку.              — А, и, — он оборачивается, — скажи Чонину, чтобы залил водой красную фасоль, окей? Я сам хотел, но, думаю, могу вернуться без настроения.              Получив короткое «понял», Феликс уходит.              Думал, вернётся, зальёт фасоль водой, а на следующий день, в подобие выходного, приготовит себе японский десертик, случайно увиденный в «ТикТоке» и напрочь засевший в голове, порадует себя простыми радостями, но Хёнджин и то, что он может выкинуть, — явная угроза этим планам. У Хёнджина удивительная способность портить настроение, он может не только убить желание заниматься готовкой — даже залить водой бобовые, так напрочь отбить желание жить и просыпаться по утрам.              Феликсу чертовски неловко со всеми прощаться, особенно с парнями, которые сейчас едут домой, а он — чёрт знает куда и чёрт знает зачем. Но, раз уж в компании Хёнджина, причина поездки вполне очевидная. Для Феликса и для тех, кто знает о его отношениях с директором. Крис вроде сочувствующе относится, пытается сглаживать углы, как-то помогать и подсказывать, а вот то, что помимо менеджера знают ещё и Сынмин с Джисоном, Феликса беспокоит.              Это стыдно. Просто стыдно. Стыдно, что тебя без права на отказ увозят, тем более после утомительного рабочего дня, чтобы попользовать и выкинуть до следующего раза. Наверное, следовало гордо соврать — сам соблазнил и всё теперь устраивает, чтобы не чувствовать этой тяжести, выворачивающей наизнанку.              Стоя на улице, ёжась от прохладного воздуха, Феликс даже подумывает, а не уйти ли, сославшись на плохое самочувствие? Но это не школа, а Хёнджин приветственно машет, подзывая к машине.              Бентли Мульсан — флагманская модель линейки: идеальное современное сочетание роскоши и производительности; стильный дизайн выглядит великолепно и дорого — блестящий чёрный автомобиль идеально чист, так что глянец металла можно было использовать как зеркало, сдержанная, но впечатляющая внешняя элегантность, привлекательная решётка радиатора с мелкой сеткой и небольшая сияющая фигурка крылатой эмблемы на капоте. Аристократизм с налётом ретростиля.              Не играя в джентльмена, Хёнджин кивает на переднее пассажирское и присаживается на водительское место. Феликс понимает, что бежать уже не вариант.              — Вам и правда надо заехать в офис? — пристёгивая ремень безопасности, интересуется Феликс. Неужели кто-то и правда так хотел побывать в этом автомобиле? Точно не он.              — Да, так что ты прокатишься со мной, — мужчина поворачивает ключ зажигания. — Включить подогрев сиденья?              — Нет, спасибо, — быстро отвечает Феликс, наливаясь на в меру твёрдую кожаную спинку. Он готов поспорить, что кожа натуральная и безумно дорогая. Но удовольствия от пребывания в салоне рядом с директором не прибавляет.              — Как тебе долгожданный камбэк? Стараюсь тебя слишком не выделять, хотя соблазн велик, — улыбается, обнажая белоснежные виниры, Хёнджин. — Твои ребятки в восторге.              — Я тоже, — негромко отвечает Феликс, откидываясь затылком на мягкую небольшую подушку, зацепленную у подголовника.              — А если честно?              — Я не совсем понимаю концепт, но мне нравится.              Феликс не до конца понимает представленную в клипе историю, какие именно роли у мемберов, несмотря на неоднократные объяснения сути во время съёмок. В любом случае каждый трактовал немного иначе, на свой лад, путая всё больше, но одно оставалось неизменно фиксированным — классический «бой-краш» — сексуальный, крутой и вызывающий, цепляющий взгляд яркими запоминающимися, пускай и отчасти заезженными, образами; концепт обёрнут в ориентировано-современный модный и утончённый элегантный шарм — вневременной стиль для айдола.              — Без глубоких размышлений, неравнодушные фанаты потом сами себе додумают впечатляющий смысл, неожиданное и громкое возвращение с отчётливым концептом «изящный бой-краш», — говорит Хёнджин, особенно выразительно выделяя суть концепции, которая, как ему кажется, невероятно к лицу Феликсу. — Источающие уверенность и отчасти юношеский максимализм парни. Стиль сам по себе немного зрелый, что не вяжется с вашим возрастом, как минимум одним из вас точно… Вечно из головы вылетает имя. Но это лишь придаст остроты и скандальных ноток. Что принесёт больше денег, чем опасная игра, ходьба по острому лезвию искривлённой общественной морали? Свежо, дорого, — мужчина довольно втягивает воздух, напитанный древесными нотками ароматизатора, — и горячо.              Концепция будет представлять собой уверенное и вдохновляющее заявление, не фокусируясь на пресловутой зрелой сексуальности, рамки раздвигаются: касаемо сексуальности, Чонин, очевидно, невинная, Сынмин и Джисон — глянцевая, Феликс — роковая.              Дорогие элементы: сияющие драгоценности, кожа, латекс и кружева, бренды и использование популярных коллекций, ориентированных на женскую аудиторию, но адаптированных в рамках концепта. Безупречный чёрный — универсальный и неподвластный времени цвет для холодных монохромных образов в неофициальный, но престижный уклон; акцентный шик — вкрапления чистейшего белого, ярких контрастных цветов, эффектные принты, чтобы выглядеть минималистично, но потрясающе; местами пугающий, высокомерный, бунтарски-аристократичный вид на фоне сюжетных локаций. Эффектные задние планы, грамотная игра светом и лучший оператор, снявший самые популярные музыкальные видеоряды последних лет. Острый стиль и смелые тексты, с цензурным уклоном на американский менталитет, оставят за собой запоминающийся след.              И тем не менее, это можно интерпретировать по-разному…              — Разве это немного не… слишком? — неуверенно отзывается Феликс, вспоминая то, какой макияж — яркий, одежда — экстравагантная, а визуал — сомнительный. — Это не вызовет негативной реакции или вроде того?              — Заигрывания с гендерными рамками и размытой современностью общественной нормой — звёздам всегда можно гораздо больше, чем обычным людям, — находит что ответить мужчина, следя за дорогой. — Но если что-то пойдёт не так, головы в любом случае полетят не ваши, а проебавшихся аналитиков. Хотя американский рынок — достойный запасной вариант.              От этого «пойдёт не так» Феликс поёжился. И на том спасибо, что не безвольных артистов, наряженных и подогнанных под определённый дизайн, винить будут, но тем не менее люди разбираться не намерены — доказано уже не раз, и, несмотря на то, что зачастую айдолы не сами решают, что из себя представлять, а лишь выполняют роль кукол, которыми ловко играет начальство, намереваясь заработать всё больше, осуждают именно их.              Феликс уверен, что они с ребятами не опозорятся, наоборот — совершенно точно эффектно прославятся, но вот насколько положительной будет бурная реакция — другой вопрос. Хоть карты Таро раскладывай и молись на лучшее.              — Громкие слова.              — И я могу громче, — отшучивается Хёнджин. — Как бы то ни было, вы — образец для восхищения и вдохновения, высокий идеал, подражание которому в полной мере невозможно, но желанно. Вы должны впечатлять, должны вызывать яркие эмоции. Экспериментальный опыт компании, в общем.              «Экспериментальный» — лучше и не придумаешь, эти слова так и сочатся намёком на скорое расформирование и пренебрежительное, несерьёзное отношение, теперь настроение Феликса совсем похоронено. Он согласно мычит, поворачиваясь в сторону проносящихся за окном огней вечернего, а вот-вот и ночного Сеула.              Хёнджин такой человек, с которым не понятно: молчание лучше или добивающие морально разговоры. Феликс отчётливо помнит, что должен отвечать, если спрашивают, это правило вновь и вновь в голове всплывает, но сейчас мужчина молчит, о чём-то задумавшись, и тишина приносит облегчение.              — Я же не должен блокировать двери, чтобы ты не сбежал? — шутит мужчина, въезжая на крайнее место полупустой подземной парковки.              Феликс бросает на него обиженный взгляд. Разве он пытался так глупо сбежать раньше? Это даже задевает, он не такой тупой.              — Можете не торопиться, я буду ждать, — обнадёживает Феликс, хотя понимает, что Хёнджин в этом не нуждается.              — Я быстро, — коротко говорит мужчина, прежде чем покинуть салон.              И Феликс словно наконец вдыхает полной грудью.              Одному спокойнее, даже в машине Хёнджина, даже чувствуя стойкий запах его парфюма. Он недолго оглядывает салон машины, разглядывает мелочь, валяющуюся в подстаканниках центральной консоли, приятно отмечая, что не всегда Хёнджин такой… идеальный. Он, чёрт возьми, не айдол, но выглядит безупречно каждый день и в любой ситуации, что бы ни происходило, на рабочем столе у него порядок, своеобразный, но порядок, квартира блестит — всё на своих местах, а содержимое холодильника непривычно аскетично — полупустой. Разве так живут нормальные люди? Искусственно и фальшиво. Это даже пугает. А вот какие-то скрученные бумажные деньги, пара конфеток, зажигалка и ключи намекают, что с Хёнджином всё в порядке, не какой-то кинематографический психопат и вполне живой, естественный человек.              Феликс бы за этими размышлениями прикорнул, расслабляясь понемногу, но завидел фигуру мужчины, а беспокойство вновь вернулось в полной мере, когда тот пошёл не к водительской двери, а его.              — Достань смазку и презервативы из бардачка, — мужчина кладёт тёмно-синюю папку с документами на панель, подальше подталкивая к лобовому стеклу, — и следом ко мне.              Феликс не успевает что-то ответить, как дверь снова прикрывается, но отчётливо слышит, как задняя распахивается, а мужчина садится и звенит пряжкой ремня на брюках, не оставляя воображению простора. Феликс нехотя открывает бардачок и из небольшого беспорядка, ещё больше радующего душу на несколько секунд, извлекает яркий глянцевый квадратик и прихватывает небольшой флакон.              Выходить с подобным в руках он желанием не горит, поэтому перегибается через центральный подлокотник и кидает на задние сиденья.              Оставив куртку на своём месте, Феликс, выйдя на парковку, чувствует её прохладу. Темно, тихо и безлюдно. И это хорошо, потому что трахаться там, куда в любой момент может выйти какой-нибудь сотрудник и застать за не самым приличным занятием, заметить покачивающуюся машину, было бы невероятно сложно.              Феликс чертовски смущён, но поглубже вдыхает и всё-таки открывает дверь, возвращаясь в салон, присаживаясь рядом с Хёнджином. Всё-таки справился с постыдным желанием сбежать.              — Ты слишком медленный, — недовольно отмечает Хёнджин, раскатывая презерватив по эрекции.              Не то чтобы Феликса волновало здоровье этого мужчины, но разве нормально, что тот постоянно в «боевой готовности»? Ничего толком не произошло, ничего, что бы могло возбудить, даже атмосферы не было соответствующей, так насколько здорова эта эрекция? Вероятно, уж лучше постоянно встающий член, чем безвольно болтающийся, но сейчас, не в силах оторвать взгляд от этого запечатанного в латекс «монстра», кажущегося слишком большим, Феликс бы предпочёл, чтобы Хёнджина ударило импотенцией.              Технически… если бы у директора не вставало, это же была бы только его вина, а Феликс бы смог спокойно жить, без этих коротких половых актов где только можно…              — Если не хочешь ощутить вкус латекса на языке, то советую быстрее скинуть штаны, — словно заботясь, советует Хёнджин, медленно поглаживая свой затвердевший член, размазывая смазку.              Феликс тут же принимается расстёгивать пуговицы, которых слишком много — четыре. Чёрт бы побрал эту современную моду, дрожь в руках от волнения… И Хёнджина, который всем своим видом даёт понять, как ему не терпится в очередной раз засадить поглубже. Феликс даже смирился почти, во всяком случае, чувство безысходности больше не одолевает, заставляя захлёбываться. С усилием, несмотря на достаточно просторный салон, он снимает брюки, а следом и бельё, принимает протянутую Хёнджином руку и седлает его бёдра.              Хёнджин даже не потрудился раздеться. Это всё оставляет противное ощущение внутри, понижает ощущение собственной значимости. Феликс прикусывает губу, не понимая, почему его трахают на парковке, да ещё и не удосужившись раздеться…              — Сам вставишь или помочь?              — Сам, — коротко отвечает Феликс, беря член мужчины.              Приподнимаясь на коленях, напрягая гладкие бёдра, которые ради Хёнджина взял за привычку брить, он направляет в себя член; свободной рукой придерживаясь за плечо мужчины, Феликс сглатывает, чувствуя неприятный холод внизу, медленно опускается на член, чувствуя, как стенки растягиваются.              Оказывается, если секс происходит регулярно, то подготовке время уже не уделяется, во всяком случае, Хёнджин ей занимается только когда есть настроение на прелюдию, а не сугубое использование, удовлетворяя низменные потребности.              — Я помогу, — мужчина расплывается в не предвещающей ничего хорошего улыбке и кладёт руки на бока Феликса, пробираясь под кофту, чтобы в следующий момент надавить, опуская на всю длину.              Феликс не сдерживает сдавленный вздох, наваливаясь грудью на Хёнджина. Не собирался и не хотел, но, если пришлось, Феликс рассчитывал делать всё постепенно. Однако Хёнджин не любит ждать, вынуждая парня периодически задаваться вопросом, не злится ли тот всё ещё.              — Двигайся.              Руки больше не давили, лишь мягкой тяжестью лежали на боках, чуть поглаживая тёплую кожу. Феликс сглатывает, принимаясь послушно приподниматься и снова опускаться, медленно, даже плавно, постепенно привыкая к тому, к чему, ему кажется, он никогда не привыкнет. Очень надеется, что подобное никогда не станет для него обыденностью — легко потерять самоуважение и заклеймить самого себя, пускай и дорогой, так сказать, элитной, но проституткой. Разве не девушки лёгкого поведения согласно исполняют всевозможные грязные сексуальные фантазии, преследуя выгоду? Они работают за деньги, а Феликс, в какой-то степени, тоже за них, но немного в другом виде, потому что брать бумажные подачки Хвана он не собирается — не так низко пал; стоит раз взять деньги, которые мужчина уверенно суёт в руки, уже не отмоется от того, что этот секс почти обоюден и не является вынужденной мерой, граничащей с принуждением. Но всё равно исполняет каждую прихоть, мысленно благодаря, что ничего действительно жуткого мужчина не требует, лишь секс, который может произойти где угодно: от директорского кабинета до подсобки во время перерыва на съёмках очередной фотосессии.              «Ты такой сексуальный, Ёнбок-а», — жарко шепчет мужчина, скользя руками по телу под кофтой, позволяя двигаться в собственном ритме. Хёнджин тянется, целуя в изгиб шеи, чуть прикусывает кожу губами, но, несмотря на острое желание, не оставляет засос, лишь череду коротких влажных поцелуев, призванных показать одобрение и симпатию.              От этих поощрений Феликсу немного легче. Всё-таки, когда проявляют нежность, когда не пытаются намеренно причинить боль и продемонстрировать, что ты ничего не стоишь и не значишь, когда пытаются хотя бы немного считаться с твоими чувствами, от этого спокойнее.              Феликс ближе жмётся к мужчине, когда чувствует, что тот забирает инициативу на себя, придерживая за бёдра, начинает ускорять ритм, активно работая бёдрами. Член неизбежно прокатывается по простате, выбивая из Феликса сдавленные стоны; парень жмурится, поджимает губы, которые то и дело нервно облизывал. Когда Хёнджин всё делает сам, Феликсу это даже нравится — так проще, не приходится из себя выжимать унизительную инициативу, извиваться на члене, считывая эмоции Хёнджина, пытаясь понять, достаточно ли хорошо получается. Ритм мужчины жёсткий, быстрый, что приносит дискомфорт, но отправляет по телу волны тёплого удовольствия, которым Феликс не в силах сопротивляться.              Стоны срываются с влажных от слюны губ, спина немного прогибается, а руки панически цепляются за плечи мужчины, сминая чёрную, идеально выглаженную рубашку. В моменты уязвимости, когда тело словно живёт отдельной от разума жизнью, Феликс испытывает непередаваемое желание прижаться к чему-то, создающему своеобразную зону комфорта. Ему это необходимо.              — Тебе же нравится ощущение моего члена внутри? — чуть хриплым голосом спрашивает Хёнджин. — Скажи это, я же знаю, — он проводит языком по дрожащему кадыку Феликса, — я же это чувствую.              Хёнджин чувствует, как Феликс сжимается вокруг члена, как жмётся ближе и отчаяннее, позволяя ощутить гулкое сердцебиение. Мягкие, низкие стоны, сопящие звуки и всхлипы ласкают слух, а ненаигранные эмоции, сексуально прикушенная нижняя губа — Хёнджину никогда не надоест смотреть на это.              — Нравится, — шумно втягивая воздух носом, тихо отвечает Феликс.              Он понимает, что никакого психологического комфорта с этим мужчиной не светит, а его объятия и ласки способны принести лишь физическое удовольствие, на которое тот не нацелен, сконцентрировавшись на себе и своих ощущениях.              — Искреннее, — требует Хёнджин, в очередной раз грубо опуская на свой член и выбивая полувдох.              — Мне правда… нравится Ваш член, — сглатывая вязкую слюну, тяжело дыша, повторяет Феликс, пытаясь сыграть ту самую искренность, — господин Хван.              Хёнджин глухо стонет, толкаясь всё глубже, каждый раз входя до основания и помогая себе, сжав бёдра Феликса, насаживая. В его голове крутится мысль, что этот парень, далёкий от идеала, неопытный одинаково и в романтическом, и в сексуальном планах, всё же не так плох. По крайней мере, у него красивые мелодичные стоны, симпатичное лицо и трогательно подрагивающие ресницы, а то, как внутри узко, — нечто умножающее получаемое удовольствие. Внутри тесно и горячо, Хёнджин не может не ускориться в очередной раз, не набрать темп снова, потому что вбиваться в это тело, вынуждать стонать как можно громче невероятно приятно.              А вот Феликс чувствует лёгкий дискомфорт. Понемногу член начал твердеть, так что Феликс дрожащей рукой обхватывает его, начиная двигать в такт толчкам, скользить по длине, упираясь в шею мужчины и вдыхая запах терпкого, глубокого парфюма. Пьянящие кедровые нотки, монотонная ваниль и пачули… Хёнджин выглядел невероятно сексуально, его правильные, аристократичные черты лица и тёмные от возбуждения глаза, кажущиеся чёрными, являются своеобразной слабостью, которую Феликс никогда не признает вслух, как и то, что хриплые стоны его возбуждают, немного поднимают самооценку.              Нежности последнее время в сексе мало, её почти нет, но есть животная страсть, с которой мужчина вгоняет свой член, выбивая стоны. Феликс не уверен, насколько это хорошо. Он себя знает. Он влюбится. Он купится на хорошее отношение, купится на лесть, на комплименты, на ласку, заботу и нежность, поэтому лучше бы этому мужчине и дальше использовать его тело в целях удовлетворения сексуальных желаний, не больше.              Потому что никакой любви быть не может, ложные надежды Феликса разобьют.              Хёнджину откровенно плевать — он с малых лет знал себе цену, видел и гордился тем, что лучший, он красивый и успешный, родился в хорошей семье и немало имеет, так что чувства других людей — пустой звук, по крайней мере до момента, пока люди не теряют свою значимость, всё ещё могут быть использованы. Он со счёта сбился, скольких отшивал, скольких трахал и потом расставался, потеряв интерес, желание и дальше иметь то, что не раз было им выебано.              Но пока Феликс не вызывает скуку. Пока на нём хочется фокусироваться и уделять внимание, и дальше заниматься с ним сексом, смущать и нервировать, пугать и купать во внимании.              Феликс чувствует, как член внутри пульсирует, чувствует, как Хёнджин грубо насаживает его до основания и удерживает, позволяя ощутить лёгкую дрожь своего тела. Феликс рвано дышит, отчаянно прижимаясь к мужчине, и сам неловко кончает себе в ладонь.              — Ты хорошо постарался, малыш, — Хёнджин тянется, чтобы поцеловать парня, но тот успевает повернуть голову, чтобы губы встретились не с губами, а с щекой.              Потому что поцелуи — это для тех, кого любят, это слишком личное, интимнее, чем секс. Однако Хёнджина это волнует, он просто хватает за челюсть и впивается в желанные губы требовательным поцелуем, не получая ответной инициативы. Он привык, что приходится надавить на Феликса, чтобы тот ожил и проявил желаемую инициативу.