Straight to Heaven

      Хёнджин, конечно, ловко умеет переключаться с личного на рабочее: вернувшись из туалета, преспокойно пожаловал на съёмки, со всеми поздоровался, важничая, оценил работу, оставил несколько замечаний касаемо выбора украшений для каждого участника и ушёл. Расхаживал, поглядывал, словно только что один из стоящих рядом айдолов не дрочил ему в туалете, подгоняемый «поощрительной» выгодой.              А вот Феликсу держать себя как обычно было сложно. Только перестроился с рабочего такта, поверил, будто Хёнджин обычный человек, такой же, как все присутствующие, но отношение окружающих людей явно давало понять обратное: слащавый заискивающий тон, подхалимство и излишнее уважение, кланялись, будто кто ниже сможет, пока у главного стилиста спину не защемило — на том и решили, что молоденькая SMM-менеджер, следящая за милыми закадровыми моментами, ловящая удачные кадры закулисья и делающая приятные глазу бэкстейдж-фото для инстаграм-аккаунта группы, победила. Люди действительно заулыбались и забегали, демонстрируя большую оживлённость и без того активной работы.              Феликсу как-то странно вновь показывать то великое уважение мужчине, с которым уже в каких-то неоднозначных отношениях. Как это вообще называть? Партнёрство? Спонсорство? Феликс не уверен, но Хёнджину он уже отсасывал и дрочил, как бы паршиво ни звучало, в квартире у него побывал — сблизились, так сказать, и теперь ему непросто скрывать, что их связь не сводятся только к горизонтальным «директор-подчинённый».              Джисона это замешательство веселило, но он умело скрывал смех за покашливанием, а вот Сынмин в спину Феликсу давил, чтобы поклонился генеральному директору нормально.              И снова с той встречи прошла неделя. Почти спокойные дни чистой работы, неразбавленные никаким интимом или его подобием.              Феликс для себя даже отметил, что, если график встреч будет таким же незабитым, а требования такими же безобидными, как классическая дрочка, — всё даже не так уж и плохо. Тем более что вброшенные в сеть закадровые коротенькие фото и явные намёки на связь с модным брендом, двусмысленные, но многообещающие подписи (весь отдел медиамаркетинга в «HH Entertainment» — невероятно впечатляющие люди, знающие своё дело, особенно та самая безумно креативная менеджер, недавно переманенная от другой крупной развлекательной компании, Ким Суа, но уже показавшая себя во всей красе) и правда подняли волну интереса, породили горячие споры и обсуждения. Пока одни говорили, мол, эти ребята так старались, они заслужили это, утверждали, что эти лица созданы рекламировать ювелирные украшения, тем более новую долгожданную гендерно-нейтральную линейку, к которой тут же вычислили причастность группы, другие же, даже не дождавшись выхода украшений и рекламы к ним, не увидев ровным счётом ничего конкретного, окрестили молоденьких айдолов, после дебюта почти пропавших с радаров, но вдруг чудом оживших и резко запрыгнувших на местечко выше их уровня, главными беспринципными артистами пятого поколения, потому что очевидно: заручились чьей-то благосклонностью, на которую, по классическому сценарию не «насосав», так подскочить невозможно. Правда, копали не в том направлении — в сторону немолодой, но ухоженной владелицы ювелирного дома, а не углубляясь в тернии «НН».              Феликс в чём-то согласен с подобными комментариями, в любом случае трудно не согласиться, когда сотрудничество и правда организовали за минет, но всё равно был невероятно благодарен тем хорошим людям, готовым сражаться за честь любимого артиста, как за самих себя, если даже не отчаяннее, так до последнего расписывавшим по пунктам, почему «Miracle» и правда «чудо», достойное сотрудничества с популярным люксовым брендом. Некоторые аргументы были объективно абсурдными, но Феликсу нравилось читать, как люди отстаивают честь мемберов, складывая известные факты, сопровождаемые вполне убедительной — оттого, что наглядно, — доказательной базой в виде скринов с продаж, рейтингов, прослушиваний и просмотров на различных медиаплощадках, стриминговых сервисах и разборов.              Вот он — смысл, его эгоистичная причина, почему он прошёл через ад и продолжает меленными шажками опускаться на глубину, — приносящая деньги и моральное удовлетворение любовь масс. Лёжа на диване, листая соцсети, читая хвалебные и не только комментарии, листая собственные, пускай и нехило отретушированные, фотографии и просматривая видео с выступлений, эдиты и нарезки, Феликсу даже кажется, что тот виски был не так плох.              Честно, у него были мечты в духе «приносить радость людям», просто они стали немного слабее, отошли на второй план ещё в тот момент, когда он впервые упал в обморок от переутомления на втором году стажёрства: очнулся, распахнул глаза, словно заново родившись, решил, что в жизни у него есть только он сам, а себя надо холить и лелеять, воздвиг свою персону на первое место, подвинув другие, менее важные, приоритеты. Технически… Он же приносит людям радость? Вон, пишут же, что их там что-то вдохновляет, радует видеть «солнечную улыбку», «яркую энергию, которая просачивается сквозь экран телефона» и так далее. Кто же знал, что это так благотворно скажется на самооценке? Феликс понимает, что она ещё не подскочила достаточно, превращая в конченого богоподобного смазливого айдола с типичной звёздной болезнью, вряд ли когда-то поднимется.              Потому что видишь, как хорошо смотришься на тех снимках с безумно дорогими золотыми серьгами в ушах, и вспоминаешь, что пришлось отсосать, чтобы надеть их, глянешь на пальцы, увенчанные изящными кольцами с выращенными бриллиантами, сияющими ослепительно ярко даже на фотографии, — этими пальцами он член обхватывал. Едва ли, предоставляя сексуальные услуги, пускай и самый минимум, когда-то почувствуешь себя лучше людей вокруг. Ты можешь выглядеть так, словно лучше, можешь притворяться, будто лучше, но ты хуже.              Ты ужасен, ты по-своему отвратителен. В таких условиях никогда в голову не вбить, что ты выше этого дна, по которому бродишь, разглядывая сияющий морской жемчуг.              Феликс наслаждается тем, в какую сторону поворачивается его карьера, наслаждается подъёмом и популярностью, неплохой зарплатой, но его удручает тот факт, что его заслуги, по сути, понемногу теряют ценность.              В чём был смысл надрываться, если можно было изначально пойти и, следуя примеру некоторых довольно популярных, пускай и бездарных, звёзд, лечь под кого-то? Феликс мог пойти по пути меньшего сопротивления, о котором вскользь упоминал Сынмин, мог согласиться и жить проще, мог спать хоть со всеми подряд, без усилий дебютировав, а дальше как-нибудь уж продержался бы. Но нет, он силу воли испытывал, себя пытал, снова и снова проходил через огонь и медные трубы, смахивая пот со лба, отрабатывая и оттачивая всё, что у него только было, до идеала.              А теперь ему дали выбор: всё или ничего.              Конечно же, кого ни поставь в это непростое положение, всякий выберет «всё», некоторые ещё и присвистнут, радуясь сорванному джек-поту. Вот только это «всё» обходится дороговато, блуждая в неизвестности, Феликс боится, куда его это принудительное спонсорство может завести. Но выбери он «ничего», разумеется, то на то бы и вышло — самому генеральному директору не составит труда задавить морально своего рядового сотрудника, являющегося пока что одним из самых низших звеньев, зная все слабые места и имея, помимо связей, подписанный кабальный контракт.              Феликс наслушался сплетен о том, что бывает, если отказать «не тому человеку» в сфере, где отношения чётко определены и подкреплены культурным понятием «не кусать руку, которая тебя кормит», позволяющим многому оставаться незамеченным, не получившим огласку. Он был не готов отказываться от своих ожиданий, от своих планов и всё же какой-никакой мечты, хоронить потраченные усилия, так ещё и, вполне возможно, подставлять других людей. Риск слишком велик и неоправдан. В любом случае, в какой-то момент Хёнджину станет скучно, очередной айдол надоест и будет брошен, оставлен в покое, но с приобретёнными статусом и популярностью; Феликс сможет самостоятельно уверенно двигаться, подобно тем самым популярным кумирам, сможет выбирать, кем быть и куда идти, а другие компании, в идеале, будут распахивать двери и зазывать.              Далековато загадывает, но и без амбиций не прожить.              Феликс ворочается в кровати, но сон не идёт. С самого утра нехорошо себя чувствовал, пережил и классы английского языка, и вокала, но вот на танцы, сославшись на убедительную причину — самочувствие, не пошёл. Чонин, как всегда, обеспокоенно засуетился, обеспокоеннее был только Бан Чан — менеджер же, если что не так со здоровьем, где не досмотрел, не уследил, это именно его голова первой полетит с плеч, но Феликс заверил всех, что просто утомился, Джисон, как обычно, поддержал, а Сынмин позавидовал — до сих пор нос воротит, и не понятно, от чего больше: от строгого тренера или от танцев ака физических упражнений.              Наступила в их квартирке-общежитии небывалая тишина и покой, какие нечасто встретить, ночью разве что, когда все спят, потому что при свете дня у Джисона всегда есть силы поноситься, что-нибудь учинить, во что-нибудь поиграть, в чём его регулярно активно поддерживает Чонин, пока Сынмин просит отвалить от него со своими картами и монополиями, а «Уно» сунуть куда поглубже. И как эти двое ещё не поймут, что любая настольная игра — сущее зло, способное временно обратить и членов семьи во врагов?              Люди зачастую, мягко говоря, принимают близко к сердцу проигрыш в подобных играх, превращая безобидное времяпровождение в полноценное агрессивное противостояние. По крайней мере, эта четвёрка с их подростковым возрастом, гормонами и расшатанной за времена стажировки психикой точно.              Это человеческая природа: чувствовать себя паршиво из-за проигрыша даже в игре совершенно естественно. И это ужасно. В то время как в видеоиграх победа часто зависит от скорости реакции, какого-то опыта и быстроты движений, настольные игры по большей части имеют интеллектуальную составляющую — часто это может представлять собой битву умов и характеров. Неуравновешенных, взрывных и излишне искренних характеров. Грязные ругательства, потому что «один мудак» опередил и купил желанную недвижимость, могут достигать такого размаха, что Чонину приходится затыкать уши, несмотря на его протесты, — Сынмину-то рот ещё попробуй заткнуть в тот момент, да и Джисон не уступает; нелепые словесные перепалки, где «буржуйская мразь» выясняет отношение с «ебаным капиталистом бумажным», пока «пошёл нахуй» пытается их разнять — иначе в такие моменты Феликса и не называют, кроме как бросят два ёмких слова, легко могут принять вполне физическое воплощение — разбрасывание купюрами, фишками, переворачивание игрового поля и стола вместе с ним, а также излюбленное швыряние мелких предметов, оказавшихся вовремя под рукой, и тычки-толчки распетушившихся парней. Феликс старается держаться спокойно, и ему удаётся за счёт того, что он не включается в игру со всем заложенным природой энтузиазмом, понимая, что, если ему «чеку сорвёт», он кого-нибудь завалит точно, это Чонина подзатыльником успокоить можно, а вот Феликса, который однажды, играя в «Дженгу», из-за случайно толкнувшего стол Джисона феерично проиграл, чуть не придушил подушкой этого самого Джисона, остановить по-настоящему сложно, а список «новых слов» пополнится десятком хитровыебанных ругательств.              Так что планировать совместное времяпровождение в свободное от тренировок и всевозможных занятий время следует особо тщательно.              Хотя ещё так же тихо, словно никого нет, в квартире может быть в моменты, когда всё после тех же настолок, за редким случаем, все разобидятся друг на друга и ходят, насупившись, напряжённо, не проронят ни слова, будто обет молчания дали, только помычать или пофыркать друг на друга могут. Обижаются ровно до момента, пока не закончится еда — кто-то должен приготовить, приходится коллективно садиться за «кухонный стол переговоров» и решать, чья там была очередь и кто вообще за что отвечает, потому что прицепленный к холодильнику график давно никем не соблюдается — все поменялись ролями, поотказывались и подобавляли нового, так что пора бы таблицу перепечатать.              Но руки ни у кого не доходят попросить менеджера облегчить существование.              Феликс лениво поднялся с кровати, чтобы выпить воды из холодильника. Вода на месте, бутылочек пять стоит, Крис молодец — стабильно держит планку высокооплачиваемого менеджера, а вот какая-то скотина выжрала зернёный творог, который ещё недавно из всей группы ел только Феликс. Кто? Хороший вопрос, как найдёт, так и отомстит. У каждого есть что-то личное в этом холодильнике, несмотря на то, что всё вроде общее — как в коммунизме живут. На словах. Можно, конечно, сказать «это моё, это не трогать», но раз на раз не приходится — непременно кто-то съест, так ещё и ходи потом расследуй, чтобы подгадать момент и по-тихому съесть оставленное этим человеком «на потом» — сравнять счёты, утешить обиженные чувства.              Непросто жить с тремя другими парнями под боком — каждый из четвёрки это уже понял и принял, только кому-то принятие далось тяжелее: Джисон слишком нечистоплотный и ленивый для Сынмина, Сынмин для Джисона слишком нудный и требовательный, Чонин был недоволен, что волшебным образом уборка оказывается на нём, а Феликс уже откровенно заебался готовить — сколько бы часов ни провёл на кухне, еда улетает моментально, так что уверен, что выскочит за человека, умеющего готовить, без раздумий — наготовится годам к тридцати уж точно. Но если уж Чонин смирился с постоянным подбиранием разбросанных шмоток Джисона, стирками и натиранием зеркал, которые, блять, постоянно чем-то залапаны и вымораживают всех, кроме Джисона, который словно специально их лапает и забрызгивает, значит, и Феликс должен смириться с ролью кухарки. А вместе с Чонином, если сложить, они в сумме образуют полноценную домохозяйку, в то время как Джисон и Сынмин — идеальный ленивый, нервный и утомлённый самим существованием муж.              Феликс слышит звонок в дверь и подскакивает, бросая взгляд на часы. Рановато полтора семейства вернулось, но он же и вовсе никуда не пошёл, так что не ему судить — плетётся открывать.              — Ещё раз вы не возьмёте ключи, — с натянутой улыбкой начинает Феликс, распахивая дверь, — клянусь, я… а… а-а. Добрый вечер.              — Мне даже стало интересно, что и кому ты сделаешь, — мягко говорит Хёнджин, проходя в квартиру, — кажется, чувствуешь себя нехорошо?              Феликс даже удивляется: неужели Крис и правда обо всём, о каждой мелочи и малейшем изменении докладывает? Не должен был, вроде не в его интересах себе в ущерб работать. Но что вызывает у Феликса не меньший интерес, так это причина, по которой к ним неожиданно заявился генеральный директор. Приход начальства всегда вызывает опасения, холодящее чувство страха глубоко внутри.              — Я в порядке, — не зная, что и сказать, смазано отвечает Феликс, пока мужчина снимает ботинки и верхнюю одежду, — а Вы… да чёрт, — тихо не удерживается Феликс, — ты что-то хотел?              — Я не могу зайти в общежитие, принадлежащее моей компании? — вскидывает бровь Хёнджин и протягивает пальто Феликсу, чтобы тот не то обслужил, не то проявил гостеприимство и повесил его куда-нибудь. Хотя вешалка на видном месте, весьма очевидна и понятна в использовании.              — Можешь.              «Кто ж остановит».              — Тогда давай, чайник вскипяти, поболтаем.              Феликса одинаково напрягают грядущие чаепитие и разговор. Если Хёнджин не уйдёт до возвращения ребят, то как это присутствие объяснить? Тот факт, что они были наедине, а Феликс в себе уверен — позорно замешкается, мямлить начнёт, только усугубляя подозрения, вызовет вопросы, подозрения… Спросят «что-то насчёт работы?» и начнут нервничать, получив в ответ размытое, словно призванное смягчить и скрыть серьёзные детали «да там не важно».              Но послушно проходит на кухню, чтобы включить чайник.              — Могу поинтересоваться целью неожиданного визита? — стараясь звучать вежливо и не выдавая волнения, интересуется, как бы невзначай, Феликс.              — Решил проведать своих «детишек» — сойдёт? — не утруждаясь придумыванием стоящего повода или обнажением истинного, предлагает Хёнджин, присаживаясь на стул. Твёрдый, но хоть не шатается.              Есть в этой индустрии свои интересные тонкости, когда директора, начальство называют в шутливой форме своих айдолов, актёров и других работников, «собственноручно слепленных», семьёй и детьми в частности — есть в этом нечто милое и радующее, ласкающее слух, словно внутри компании и правда тёплые, словно семейные, отношения без упора на различие в статусах и положениях, неограниченные жёсткой иерархией. Но не когда своим «ребёнком» директор называет того, кому член то в лицо, то в руки пихал. Феликс от этих слов и мыслей поёжился. Пробежал по спине холодок.              Не собирается же Хёнджин ничего устраивать или требовать прямо сейчас? Они же говорить словами будут?              — Допустим.              — Вообще, заскочил отдать тебе кое-что, — Хёнджин из кармана пиджака извлекает небольшую бархатную коробочку.              Феликс непонимающе, чуть сведя на переносице брови, пялится на эту бордовую коробочку. Вообще, он фильмы смотрел, так обычно делают предложение руки и сердца, но Хёнджин что-то на одно колено не опускается, воодушевлённо и влюблённо не выглядит. Даже из интереса: а опустится ли перед кем-то когда-то? Или и избранница романтичной классики не удостоился. Слишком высокого о себе мнения, Феликс готов поставить на это свой доход в пятьдесят процентов с продаж, который, несмотря на то, что чётко прописан на бумаге, по ощущениям колеблется в пределах от двадцати до тридцати — не больше.              — Что это?              — Иногда ты вынуждаешь сомневаться в твоих умственных способностях, — изображая усталость от этой беспросветной глупости, вздыхает Хёнджин. — Чайник вскипел, завари кофе и открой.              Феликса эти мягкие, почти не завуалированные оскорбления настораживают и напрягают — кому будет приятно, когда тебе почти прямым текстом говорят «тупой»? Уж точно не ему, поэтому, наливая воду, стоя спиной к Хёнджину, борется с желанием плюнуть в кружку. Жаль, не змеюка, яда в слюне нет.              — Может, ты объяснишь мне? — Феликс ставит кружку ароматного кофе перед директором, возвращаясь на своё место, косясь на бархатную коробочку. — Боюсь, до последнего могу не понять.              — Открой.              Феликс раздражённо натягивает улыбку, послушно открывая, и, заметив воткнутое в мягкую поверхность серебряное кольцо, не удивляется. Это было ожидаемо — что ещё в подобное упакуют? Другой вопрос — нахуя?              — Кольцо, — спокойно подытоживает парень.              — Хорошее зрение, — язвительно подмечает Хёнджин, делая глоток — не самый лучший кофе, который он пробовал, вообще и рядом с нормальным, не растворимым из местных круглосуточных, не стоит, но сойдёт; бывало и хуже, эту водичку хотя бы можно пить. — Выращенный по новой технологии, идеально прозрачный с огранкой пятьдесят семь граней бриллиант, симметрично обработан и гладко отполирован. Каждый. Надевай.              — Зачем? — непроизвольно хмурясь, выпаливает Феликс.              — Потому что я так сказал, — с расстановкой объясняет мужчина, бесшумно опуская кружку на стол. — Разве нужны какие-то другие причины?              Хёнджин спокойно живёт по принципу «красивые люди достойны красивых вещей»; даже крупный центральный камень был призван меркнуть в свете очарования парня, которому предназначался. И почти никаких скрытых мотивов.              — Прости, я правда не понимаю, к чему всё это, — растерянно Феликс двумя пальцами извлекает кольцо из подставки.              — Не понравилось кольцо? — тут же находит причину упрямства Хёнджин. — Что именно? Камень? Маленький? Тебе нравится серебро? Может, розовое золото или классическое?              — С кольцом всё в порядке, оно… очень красивое, — пытается объясниться Феликс, перекатывая между пальцев тонкую полоску драгоценного металла, который даже на первый взгляд отгадать не смог — не ценитель, не целевая аудитория. — Зачем оно мне?              — Вы теперь амбассадоры «Destiny», — с нотками торжественности в голосе объявляет Хёнджин, — а это белое золото пятьсот восемьдесят пятой пробы, двенадцать выращенных разноразмерных бриллиантов до ноль целых двенадцати сотых карат и центральный тринадцатый — одна целая и пять десятых. Старался выбрать симпатичное, но поскромнее. Остальных Кристофер свозит в ювелирный, вы выберете себе что-нибудь, без разницы, колечки, серьги, да хоть подвески, суть в том, что вы теперь должны довольные носить это и в камеру не совать, но радоваться им и их изысканному блеску, нативно рекламируя. Ваш менеджер объяснит детали, не моя обязанность.              — А почему я не могу выбрать? — заворожённо смотря на чистый, многогранный камень, пускающий яркие блики, без задней мысли спрашивает Феликс.              Бриллианты — нечто удивительное, такие чистые и сияющие, просто невероятные. Дыхание спирает, завораживает.              — Хочу, чтобы ты носил то, что дал тебе я. Повторю вопрос, — в голосе Хёнджина проскакивает различимое раздражение, — тебе не понравился мой выбор?              В такой формулировке Феликс уверен, что не может ответить, что его что-то не устраивает. Даже если бы действительно не устраивало.              Хотя, казалось бы, что может не устраивать? Представлять подобный высококлассный бренд известного ювелирного дома, в котором создаются уникальные лимитированные украшения, — своего рода честь, тем более для тех, кто ещё не достиг достаточной популярности и известности. Это действительно поможет привлечь внимание людей, лишний раз показать себя, посветить своим существованием и лицом, да и моральное удовлетворение никто не отменял — прельщает всё же. Не говоря уже о том, что это принесёт дополнительный доход, явно какие-то дополнительные привилегии, какие-нибудь скидки на продукцию или бонусы. Феликс бы, конечно, ещё и на договор посмотреть хотел бы, на условия этого щедрого сотрудничества, потому что немного напрягает, когда компания, пускай и по контракту, проводит сделки и ставит подписи от твоего лица, предварительно не обговорив это, даже если и усилия эти, по сути, ради твоего же блага. Феликс в любом случае как-нибудь поймает момент и попросит глянуть, что там в юридическом плане с амбассадорством.              — Понравился, — Феликс почти незаметно дёргает носом — словно Хёнджина похвалил, а не кольцо.              — Тогда надевай.              Феликс надевает. Садится как влитое на основание указательного пальца. Минималистичное, но богато украшенное драгоценными камнями золотое колечко. Увлечённый сверкающими переливами, парень сам не понял, в какой момент он приоткрыл рот.              «Destiny», пускай и не мирового масштаба бренд, но крайне популярный в Корее, на территории Азии и понемногу пробирающийся за её пределы; их продукция обладает невероятной элегантностью и изысканным видом, скрасит любого.              — Красивое.              — Ты реагируешь сдержаннее всех, кому доводилось получать от меня подарки, — с недовольными нотками в голосе подмечает Хёнджин. — Я думал насчёт серёжек — у тебя деликатные черты лица, но тебе нравится носить кольца.              — А это подарок? — наивно округляет глаза Феликс, немигающе смотря на рассевшегося по-хозяйски мужчину. — Я думал, это нативная реклама.              — Одно другому не мешает, — безразлично отвечает Хёнджин.              — Получается, ты расщедрился и подарил всей группе украшения? Подаришь, точнее.              — Это прописано в контракте с «Destiny», они предоставляют на выбор что-то из линейки, чтобы вы этим повосхищались, а те, кто увидят вас, повосхищались ювелиркой на вас и тем, как она вам идёт, — поправляет Хёнджин. — Трое, так сказать, по бартеру, на условиях, а вот у тебя на пальце около четырёх тысяч долларов, — на лице Феликса читается отчётливое недоумение, граничащее с шоком и ужасом. — Не понял? Тебе в воны перевести?              Феликс на кольцо вытаращился не потому, что не понял стоимости, наоборот, хорошо разбирается, умеет в голове примерно конвертировать, так как знает нынешний валютный курс, но осознание, что на пальцы нечто настолько неоправданно дорогое, заставило забыть, как дышать. Да ещё и дважды неоправданно дорогое! Чудовищная, безрассудно-неправильная трата денег!              — А можно вернуть? — спохватился Феликс, резко переводя взгляд на Хёнджина, который тут же помрачнел. — И взять по бартеру? Зачем тратить такие деньги?              Ему нечто настолько дорогое даже носить страшно — поцарапает случайно, как-то повредит или, не дай бог, отломает бриллиантик…              — Я чувствую себя почти оскорблённым, — вздыхает Хёнджин, переводя дыхание, успокаиваясь — впервые кто-то настолько нелепо недалёкий попался, было проще, когда люди тут же лезли целоваться, слёзы лили или вообще отдаться готовы были, в общем, показывали свою искреннюю радость просто и понятно. — Сделал это, потому что захотел. Разве не приятно, что это не какой-то пункт, а дорогой подарок?              Сделал, потому что хотел увидеть бесконечную благодарность и восхищение своей персоной в этих карих глазах, не выражавших пока ничего, кроме страха, неприязни и недовольства, хотел поставить в положение неловкого должника. Но первое, очевидно, не удалось.              — Мне неудобно, господин Хван.              Кого бы Феликс порой из себя ни строил, как бы ни пытался себя преподнести и убедить в том, что достоин лучшего — а как иначе жить, не хоронить же самооценку в этой хищной атмосфере цветущей конкуренции среди других поголовно «лучших», — на самом деле ему действительно было крайне неловко принимать подобный дорогой подарок, несмотря на то, что за эти несколько десятков секунд, которые кольцо пробыло на пальце, оно невероятно запало в душу. И то, что оно от Хёнджина, знатно отягощало внутри, ложилось ощутимым грузом на плечи, скручивалось неприятным липким беспокойством в животе, безжалостно давившим затрепетавших бабочек.              — Слушай, — Хёнджин чуть двигает стул, шумно проведя деревянными ножками по линолеуму, — кажется, тебя что-то не устраивает? Ты не выглядишь так, словно наша связь тебя прельщает. Скажи прямо, если не хочешь сотрудничать со мной.              — Я могу честно? — на всякий случай решает уточнить Феликс.              — Поверь, у меня достаточно людей, к которым я могу обратиться, если захочу услышать сладкую ложь или лицемерную лесть.              — Я очень признателен за это… особое внимание к моей скромной и непримечательной персоне, — Феликс прокашливается и втягивает побольше воздуха, собираясь с духом, — я правда благодарен за то, что Вы сделали для группы и меня в частности, — говорит так, словно это было сделано искренне, не прописано в договоре, — но не думаю, что я из тех людей, кто так легко принимает спонсорство. Я из тех, кто предпочитает полагаться на себя, усердно трудиться, развиваться, чтобы реализовываться и продвигаться за счёт собственных навыков и усилий… — с каждым словом тон голоса становился всё тише. — Я звучу грубо? Извините, я…              — Хорошо, я тебя понял, — несмотря на ставшее серьёзным лицо, без особых эмоций спокойно соглашается мужчина, — про таких, как ты, говорят «молодец, далеко пойдёт». Знаешь, думаю, я даже уважаю твою позицию и тебя как человека, — эти слова приносят ощутимое облегчение Феликсу, дают надежду на благоприятный исход. — Это правильный, высокоморальный подход, как ни посмотри, а торговать собой, продвигаясь за счёт чьего-то покровительства, как сейчас стало популярным, уповая на влиятельного спонсора и не прилагая усилий, это неправильно, — Хёнджин корчит понимающее лицо, чуть кивая головой в такт собственным словам. — Ты и правда впечатляешь, набрался смелости всё-таки — отказал самому генеральному директору «HH Entertainment», владельцу компании, невзирая на то, что до истечения контракта ещё долгие, — смакуя слова, медленно заканчивает монолог, переставший иметь тот хвалебный оттенок, мужчина, — долгие четыре года.              Хёнджин выходит из-за стола, ведя по деревянной, недавно начисто отмытой, поверхности, направляясь в сторону холодильника. Медленно окидывая пренебрежительным взглядом квартиру.              — То есть, всё в порядке? — неуверенно спрашивает Феликс, немного сконфуженный вальяжными похождениями по кухне и этим тоном, сочащимся фальшью. — Я Вас не обидел или вроде того?              — Я предпочитаю не тратить время на пустые обиды, — с полуулыбкой отвечает мужчина, сцепляя руки в замок за спиной, останавливаясь напротив белой двери холодильника, увенчанной обилием стикеров с заметками, магнитиков, наклеек, фотографий и мелкими записками-диалогами, которые оставляли мемберы друг другу, а когда подключался и менеджер. — Я же человек взрослый, какие мои годы — стыдно так по-детски мелочно себя вести. И ты тоже не маленький, так что, сам понимаешь, должны спокойно решать всё по-взрослому, уметь договариваться.              — Ну да, наверное, Вы правы, — Феликс растерянно смотрит, как мужчина рассматривает захламлённую поверхность. — Там всякие заметки, если Вас это беспокоит, я могу сказать ребятам, и мы всё снимем, обычно мы…              — Это же I.N? — Хёнджин аккуратно вытаскивает из-под круглого магнита фотографию, большим пальцем придерживая со стороны улыбающегося Чонина. — Макнэ, кажется?              — Да, — чуть сведя брови на переносице, соглашается Феликс, подозревая недоброе, — Вы правы.              В груди начинает клокотать беспокойство.              — Как зовут, напомни?              — Чонин, — тут же отвечает Феликс, — Ян Чонин. Вы хотите что-то ему сказать? Или узнать? Я могу… передать.              — Точно, Чонин-а, как я мог забыть, — медленно тянет Хёнджин, отодвигая себе стул и присаживаясь напротив Феликса. — Сколько ему, напомни?              — Шестнадцать, — с сомнением отвечает Феликс и решает подстраховаться, расставив правильные акценты: — Всего шестнадцать.              — Глаза у него интересные, по-лисьи хитроватые, а лицо красивое, — Хёнджин хищно улыбается, упираясь локтем в стол и лениво подпирая голову, — не расскажешь побольше о том, что он за человек?              — Даже не знаю, — теряется Феликс, наблюдая, как мужчина рассматривает фотографию, — ребёнок? Наивный, добродушный и простой.              — Насколько простой? Проще, чем ты?              — Наверное?              — Может, у него есть какие-то мечты? Амбиции? — Хёнджин поворачивает фотографию лицевой стороной к Феликсу. — Что-то, что ему нравится, что-то, что он бы хотел получить?              Что-то, на что можно было бы мягко надавить, обыграть в свою пользу.              — Так глубоко я в его душу не влезал, — врёт Феликс, рассматривая улыбающееся лицо младшего, запечатлённое на снимке.              Это уже можно считать полноценным психологическим насилием? Потому что Феликс отчётливо чувствует, как на него давит происходящее.              — Нет проблем, я сам могу у него поинтересоваться, — вкрадчиво говорит Хёнджин и лукаво щурит глаза, скользя взглядом по обеспокоенному лицу Феликса. — Кажется, у вас где-то через полчасика заканчивается тренировка? Как думаешь, может мне прямо сейчас собраться и поехать? Покатаю на машине по ночному городу — подростки от такого в восторге, приглашу в гости… Что думаешь?              — Кажется, Вы посылаете мне очень тонкие намёки, — Феликс аккуратно накрывает руку Хёнджина, зажимающую фотографию, отодвигая вниз, чтобы лицо Чонина перед глазами не давило своим счастливым, наивным видом. — Поправьте, если ошибаюсь.              — Думаешь, Чонин-а будет таким же проницательным, как его любящий, мягкосердечный хён?              — Не шантаж ли это с Вашей стороны?              — А с твоей, в таком случае, ложные обвинения и попытка повесить на меня ярлык бессердечного шантажиста, — парирует мужчина.              — Просто скажите, зачем Вы это делаете? — устало вздыхает Феликс, хмурясь и откидываясь на спинку стула, чтобы увеличить расстояние между собой и Хёнджином. — Чего Вы добиваетесь?              — Понимания, — размыто отмечает Хёнджин, бросая фотографию на стол, откидываясь на спинку стула, — самоотдачи, было бы неплохо, если бы ты стал искренне заинтересован в наших «деловых» отношениях.              — Почему именно я? — не выдерживает Феликс и задаёт вопрос, мучавший с их первой встречи.              — Не заблуждайся на этот счёт, — ухмыляется Хёнджин и пару раз стучит пальцем по столешнице, обращая внимание на лежащую на ней фотографию, чудом удержавшуюся на краю и не полетевшую вниз, — я могу заменить тебя на того же Чонина, если хочешь, он тоже достаточно симпатичный.              — Если бы Вам было без разницы, — всё же позволяет себе маленькую дерзость парень, — Вы бы так не распинались. Вы бы покинули эту квартиру, без лишних разговоров направляясь к зданию компании, чтобы забрать того же Чонина.              — Почему ты уверен, что знаешь, как бы я поступил? — Хёнджин выпрямляется, расправляя плечи. — Наслушался сплетен, насладился неформальной обстановкой и разок отсосал мне, а теперь думаешь, что достаточно знаешь меня?              Феликс сжимается, улавливая эти стальные нотки в голосе, напряжение в лице мужчины. Перестарался, слишком расслабился, позволил лишнего.              — Простите, я просто… Я не думал, что это прозвучит так, я хотел сказать, что мне кажется…              — Полагайся не на ощущения, а на здравомыслие, думай, прежде чем так уверенно что-то заявлять, — Хёнджин выдыхает, сгоняя нахлынувшее напряжение. — Но ты прав, да. Я хочу именно тебя. Почему? Что бы я ни сказал — разве тебе это что-то даст? Давай так, из принципа: за тебя первого взгляд зацепился, тебя я уже попробовал и меня в принципе устроило, так что собираюсь на тебе и остановиться. Не надумывай лишнего, вообще не думай слишком много, очаровательным куколкам это вредно, у вас возможности ограничены, переутомишься ещё, — насмешливо говорит мужчина, — по-настоящему.              — Получается, у меня изначально не было права отказаться? — заведомо зная ответ, спрашивает Феликс.              Хёнджин, растянув губы в самодовольной улыбке, отрицательно покачивает головой, и это отдаётся терпкой горечью.              — Так что, мы, наконец, пришли к пониманию? — Хёнджин поднимается, поправляя строгий чёрный костюм. — Есть пожелания? Что-то уточнить, может, хочешь? Попросить?              — Не вмешивайте в это ребят, пожалуйста? Особенно Чонина. Дело не в каком-то другом отношении, просто… Я не хочу, чтобы он пострадал, он буквально ребёнок.              Когда Феликс снизу вверх смотрит с такой надеждой в глазах, Хёнджин просто не может отказать.              — Всё будет зависеть от тебя, — мужчина треплет Феликса по волосам. — Кольцо не снимаешь, только если попросят стилисты, без разницы, на пальце носить будешь или на цепочку повесишь, главное, чтобы я его видел. Если оно будет на одном из твоих изящных пальчиков, конечно, это, скажу честно, вызовет особую симпатию.              — Приму к сведению, — безрадостно отвечает Феликс, чувствуя, как по спине пробежался холодок.              Откровенно безвыходные ситуации вгоняют в искреннее и чистое отчаяние. Феликс уже скучает по иллюзии выбора.              — Поцелуешь меня?              — Вы серьёзно?              Феликс нервно сжимает край футболки в руках. Он не понимает, где злые шутки этого мужчины, которые остаётся только пережить, а где то, что он действительно хочет.              — Без языка, скрепим поцелуем наше неофициальное партнёрство.              Хёнджин определённо говорит серьёзно, и, чтобы не злить его, Феликс, крепче сжимая футболку в кулаках, поднимается.              Хёнджин не шелохнулся — не подался вперёд, не наклонился, поэтому Феликс, поглубже вдохнув, заполнив лёгкие кислородом, привстаёт на носочки и быстро касается губами губ мужчины. Мягкие, после касания к ним остался маслянистый след от гигиенической помады.              — Мне нравится, когда ты такой послушный, — приподнимает уголок губ Хёнджин, — думаю, за это могу тебе кое-что рассказать по секрету. Заинтересовал?              Заинтересовал. Это заметно по лицу, что уже с некоторым удовлетворением отмечает для себя мужчина. Феликсу действительно интересно, на какой секрет он заработал этим нелепым касанием губ, которое едва ли тянуло на название «поцелуй». Он кивает.              Хёнджин притянул Феликса, скользя руками по его спине вниз, чтобы сжать упругие ягодицы. Он наклоняется к шее замершего парня, втягивая приятный запах геля для душа — слабые мятные нотки, обжигает горячим дыханием и оставляет поцелуй на шее в своей сильной мужской манере, отчего каждая клеточка в теле Феликса напрягается. Парень сглатывает, когда ухо обжигает горячим дыханием, низким шёпотом: «кам-бэк» — по слогам и с расстановкой. У Феликса даже мурашки пробежались по спине.              — Что? — переспрашивает Феликс. Вдруг что-то не расслышал или не так понял — интимная обстановка голову затуманила.              — Поздравляю со вторым полноформатным альбомом, можешь не сдерживаться и броситься мне на шею, — Хёнджин гордо выпрямляется, чуть вскидывая голову.              У Феликса скоро глаз задёргается. Это что, шутка? Он действительно всё это дерьмо проходил, переживал, страдал, боролся, блять, натурально, каждый день как на войне — схватка не на жизнь, а на смерть, а камбэка он добился только после того, как согласился стать подстилкой гендиректора? Феликс уверен, что накручивает себя, но эта ситуация кажется до кровавых слёз абсурдной, даже нервный смешок проскальзывает.              — Так и быть, спишу на то, что это слишком неожиданно и ты глубоко поражён, аж дар речи пропал, — не без пренебрежения «входит в положение» Хёнджин. — На следующей неделе уже начнёте репетировать хореографию, начнёте заучивать и репетировать альбом, записать будет не сложно, а вот хореография, конечно, интересная, — задумчиво протянул и быстро обнадёжил: — Но, уверен, вы не разочаруете.              — Аа… — Феликс откровенно опешил, не до конца веря словам директора. — Когда нам об этом официально сообщат? Что-то про концепт, что к чему?              Всё звучит слишком сюрреалистично, словно изощрённая издёвка. Совсем жестокая. Такую жестокость под запрет на государственном уровне следует внести!              — Так уж вышло, вы всё равно ничего не решаете. Думаю, через пару дней Кристофер вас бы обрадовал официально, — Хёнджин хмыкает. — Или, если очень хочется, можете явиться в офис и воодушевлённо согласно покивать, создавая видимость, что принимаете участие и играете какую-то роль.              — Как великодушно, — Феликс сдерживает желание скривиться от этого ощутимого обесценивания.              Он хочет узнать одно: неужели всё в этой сфере на самом деле так устроено или это их группу, пока она не приносит достаточно денег и не имеет толком веса, ни во что не ставят?              — Может, Вы мне расскажете что-нибудь? — чуть наклонив голову, почти смущённо спрашивает парень. Оказывается, просить о чём-то Хёнджина — чертовски стыдно, тем более, когда интерес переливается за края.              — Прости, малыш, у меня не так много времени, — Хёнджин обходит Феликса, направляясь в прихожую, оставив за собой шлейф из оставшихся без ответа вопросов, тяжёлого парфюма и гнетущей недосказанности.              — Подождите! — Феликс спохватывается, нагоняя мужчину. — Вы же не можете просто сказать это и уйти!              — Мне что-то помешает? — скептически интересуется Хёнджин, снимая пальто с крючка. — Или кто-то? Потому что планирую именно так и поступить.              — Но… это несправедливо.              — Жизнь, если ещё не понял, безумно несправедливая по своей сути, — Хёнджин махнул рукой, открывая дверь: — Ещё увидимся.