Straight to Heaven

      Феликс не знает, куда себя деть.              Вопреки ожиданиям, эскортницей, неумело продавшей себя, он не чувствовал — всё было хуже. Его банально и без прикрас использовали. Нагло, грубо и унизительно.              Тогда Феликс всё же ушёл в ванную, тщательно умылся каким-то розоватым жидким мылом в стеклянном флаконе, застирал рукава и намылил руки по локоть. Рот прополоскал тут же — само собой разумеющееся. Снова и снова намыливал и смывал, взбивал лёгкую белую пену и смывал; кожа становилась сухой, но не чистой. Феликс снова и снова споласкивал лицо, но запах виски, очевидно, впитался в рубашку — слабо, но всё ещё ощутим, лез в нос. Хотелось снять рубашку и застирать или вовсе выкинуть, но не выходить же к мужчине, только что отымевшему в рот, с голым торсом? Феликс утешал себя только тем, что вот-вот вернётся обратно в общежитие.              Рот тоже тянуло с мылом сполоснуть, потому что зубная паста в глаза не бросалась, но Феликс всё возвращался к скорому уходу из этого дома.              До смешного — эта ванная, в которой Феликс провёл добрые минут десять, была больше комнаты в самом первом общежитии, в котором Феликсу довелось жить, — для трейни. Но здесь простор и современный ремонт, дорогая мебель и всё под мрамор, добавляющий безвкусного изыска, а в той комнате ремонт делали лет десять назад, так ещё и теснота — три двухэтажные кровати. Феликс не понимает слишком много всего в этой жизни. Был уверен, что достаточно вырос, стал взрослым, даже тёмную сторону жизни, обратную красивой глянцевой жизни, видел, но всё ума не прилагает: почему, несмотря на явно высокий доход, трейни были вынуждены жить в паршивых условиях? А почему, блять, никакого камбэка, промоушена — нихуя не предоставляется новой группе, участники которой такими трудами дебютировали? Деньги определённо были на всё: и одежду, съёмки клипа, найм временных сотрудников и всё остальное! Что это за звенящая нелепица? Или, ещё хуже, ну очевидно коварный план?              Дальше углубиться в размышления и, сдавшись желанию, сунуть голову под струю воды из крана, промыть пропахшие виски волосы, Феликсу не дал приход Хёнджина. Парень моментально перекрыл воду, разогнулся и вытер висящим рядом полотенцем лицо и руки, снова ни за что извинился и, расправляя закатанные рукава, быстро направился на выход, немного капая на пол. Хватило ему. По горло сыт был.              Хёнджин ещё и ходил как никогда спокойный, расслабленный и всё в том же халате, начавшем знатно раздражать Феликса. Теперь грудь мужчины совсем нескромно была обнажена, пояс словно был «для красоты», а не удерживал полы халата.              На Феликса, пока он в спешке собирался, норовя как можно скорее покинуть эту чёртову квартиру, накатывало то чувство небывалой силы — он может оттолкнуть и сделает это, если что-то новое взбредёт в директорскую голову, твёрдо откажет и с достоинством хлопнет дверью перед носом Хвана, то чувство гнетущей беспомощности — лишь бы никакого нового выпада в его сторону директор не устроил, потому что мало того, что расплачется просто от усталости, жалости к самому себе и расшатанных нервов, так и отпор дать не сможет, безвольной куклой примет всё, что бы ни произошло, самым нелепым образом.              Но Хёнджин не сделал ничего, в какой-то момент, очевидно заскучав, ушёл, бросив, чтобы гость прикрыл за собой дверь. Феликс так и сделал, натянул кроссовки и накинул куртку, не проверяя, всё ли взял, не уточняя у Криса, на парковке ли тот, лишь поспешил выскочить на пустующую лестничную клетку, на которой свет моментально загорелся, и прикрыл за собой дверь. И это даже хорошо, что нет никаких комендантов — Феликс не хотел, чтобы его в этом жалком виде кто-либо видел, как и хорошо, что на дворе глубокая ночь — в темноте он выглядит не так плохо.              Даже сев в машину к менеджеру, обеспокоенно расспрашивавшему, всё ли в порядке, почему так рано вернулся и не возникло ли каких проблем, Феликс лениво односложно отвечал, что всё в порядке, навалившись плечом на дверь. Он не хотел ни с кем разговаривать и тем более обсуждать произошедшее. Молча доехал, помычал в разной тональности, отвечая на редкие вопросы, коротко попрощался и вышел.              Ни на свежем воздухе элитного жилого комплекса, ни в машине, где постоянно царил яркий цитрусовый запах, ни перед многоэтажным зданием, отведённым под общежитие, Феликс не мог вдохнуть, не почувствовав тот мерзопакостный виски. Фантомный шлейф дорогого алкоголя преследовал его последнего.              И не оставлял день. Два. Неделю. Две недели…              Вкус был давно стёрт неоднократной чисткой зубов, едкими ополаскивателями для полости рта, которые на вкус как пожевать еловую ветвь, и мятными спреями-освежителями дыхания.              Если что-то напоминало о том дне — ощущения возвращались, но были не на языке, а в голове, всё же въелись в мозг и плотно укоренились, посылая несуществующий вкус и запах, вызывая смутные порывы, похожие на смесь тошноты и сожалений. Но понемногу забывалось. Человек удивителен, из памяти словно стираются негативные воспоминания, заставляя задаваться вопросом, а было ли всё то, что порой обрывками возвращается.              Феликса волновало другое: он отсосал, но не извлёк выгоды личной или для группы.              Как бы нелепо, меркантильно или убого ни звучало, но он всё ещё не чувствует, что сделал что-то полезное. Во всех его аргументах «за» неизменно фигурировало низкоморальное «выгода», но сейчас он жил в привычном ритме, проводил каждый чёртов день как обычно: тренировки, всё те же танцы, но и вынужденные дополнительные занятия в духе фитнеса и стретчинга, классы вокала и рэпа — неизменно заставляли совершенствоваться и оттачивать навыки в разных стилях, посещение косметолога, потому что идеально следует выглядеть каждую секунду своей жизни, спортзал, чтобы строить привлекательное тело, и мелочи в виде планового ведения соцсетей, проведения трансляций и обсуждения и составление сценария для этого дела, мелких репетиций и редких фотосессий для средненьких журналов. Феликс пока не чувствует, что отсосал за что-то.              Он прислушивался к слухам, ведь, будучи трейни, когда живёшь в комнате с пятью другими людьми, а каждый день сотнями видишь кого только можно, сплетни неизменно откладываются, тем более когда те грязные и явно гипертрофированные — интересные. То кому-то за ночь с каким-то богатым политиком устроили пышный соло-дебют, то кого-то за пару богатеньких клиентов всунули в группу, не подразумевавшую новую пятую участницу, кого-то в модели протолкнули, кому-то путь в актёрство открыли, а кто-то просто неплохо заработал…              И всё же Феликс тоже кое-что заработал — психологическую травму. От члена во рту или виски? Он ещё не понимает, но совокупность тоже имеет место быть.              Привычный ритм жизни никогда не был настолько удручающим.              Что сказать ребятам? Феликс вернулся, Джисон прикрыл, и всё прошло идеально — никто ничего не заметил. Рассказать, конечно, стоило бы, чтобы не возникло крупных недопониманий, сразу объясниться… Но Феликс и другу-то размыто ответил, мол, секса не было, но кое-какое домогательство произошло, а так разошлись мирно. Решил не вдаваться в подробности, а этот «физиогномик» с богатой фантазией явно напридумывал себе лишнего — вот у кого по лицу всё видно.              Феликс не может сказать честно и открыто, что отсосал гендиректору просто так. А то, что несколько раз ревел, чуть не проблевался пиздецки дорогим тяжёлым алкоголем, на который зарабатывать с этим жалким процентом, уходящим непосредственно артистам, работать бы добрый десяток лет пришлось, он умолчит и постарается поскорее забыть. Ладно бы ему хоть денег дали, гордо бы пожрать заказал и такой: да, отсосал, но мне заплатили, и все бы покивали головами, а Джисон, несомненно, ещё и в шутку позавидовал бы. Никто не осуждает, все всё понимают. Даже если не хотят, смиряются — вариантов нет. А со временем каждый ещё и неизменно пристрастится к одной из двух ролей.              — Хён!              Дверь с громким стуком распахивается.              — Чонин-а! — вскрикивает Джисон, кидая маленькую подушку в беспардонно ворвавшегося макнэ. — А если бы я тут голый был!              — Думаю, Феликс бы тебя придушил? — словив подушку, парень отправляет её обратно. — Вообще, я думал, ты уходил.              — Мне стало в падлу, там слишком солнечно, — лениво тянет Джисон и тут же поворачивается на живот, подминая под себя возвратившуюся подушку, лукаво щурится: — А что, у вас там какие-то секретики от всех?              — Я бы сказал, это у вас двоих постоянно какие-то секретики от всех, — за спиной Чонина появляется Сынмин, пристраиваясь подбородком на тёмную макушку парня, — вы же там… не то самое?              — Смотря что ты имеешь в виду под «тем самым», — хмурясь, Феликс отрывает взгляд от телефона, удостаивая им незваных гостей на пороге комнаты. — Может, и вы там тогда то самое?              — Кто «вы»? — дёргает бровями Сынмин, не ожидав перевода стрелок.              — Ну, а кто сейчас обжимается?              — Я его как подставку использую, он идеального роста, чтобы подбородок примостить, — отшучивается парень, но подбородок убирает, вообще на небольшой шажок отходит, попутно уклоняясь от тычка обиженного Чонина локтем в рёбра.              — Сам ты подставка, блять, — кривится младший, — кончай издеваться!              — А ты используешь Джисона как подушку, но он что-то не возмущается, — защищается Сынмин.              — И ты тоже это делаешь! — эмоционально отвечает Чонин. — Все это делают!              — Смотрю, Хани у нас прям нарасхват, — принимая сидячее положение, подытоживает Феликс, — так что, может, вы то самое втроём?              — Я уже потерял смысл слов «то самое», — признаётся Сынмин и кривит лицо, — но там явно был подтекст, и сейчас это звучит неприятно.              — А, думаешь, когда меня обвинил в том самом, я удовольствие получил? — Феликс снова переключает внимание на телефон.              — Вы ссоритесь, что ли? — втискивается Джисон, наслаждавшийся популярностью своей персоны. Правда, в основном скиншип организуется с его подачки и сопровождается недовольными лицами мемберов. — Давайте лучше вернёмся к обсуждению, какой я охуенный!              Теперь уже скривились все трое.              — Я не выспался, простите, ребят, — отмахивается Феликс. — Йени, что ты хотел? Ты с чем-то приходил, пока не отвлёкся.              — А, точно, — спохватывается парень, выныривая из-под подбородка потерявшего страх Сынмина, вновь пристроившегося на макушке, и проходя в комнату, — знаете тот популярный бренд, торгующий украшениями? У них ещё какие-то камни драгоценные, драгметалл, никогда не тускнеющий.              — Которые позиционируют свою продукцию в качестве «унисекс», но отчётливо ориентированы на женщин? — Феликс гасит экран мобильного, убирая в сторону, и пригласительно кивает на край кровати, разрешая присесть.              — Ты очень нетолерантно звучишь, как будут чувствовать себя твои фанаты, узнай, что ты за человек на самом деле? — шутит Сынмин, проходя к единственному в комнате стулу, распинывая валяющуюся на полу одежду и отодвигая хаотично скиданную кучу, чтобы было куда сесть. — Слушай, почему у вас комната как в дурацком подростковом сериале нулевых? — парень отчётливо намекает на то, что одна половина комнаты идеально прибрана, а вот вторая, принадлежащая Джисону, безбожно захламлена.              — О, вам же это, — подключается Чонин, пытаясь вспомнить слово, вылетевшее из головы, — короче, ярким скотчем линию провести, окончательно разделив, и тогда точно как в сериалах.              — С одной стороны педант-ОКРщик, а с другой хлев и пухлощёкий минипиг.              — Мне считать себя оскорблённым? — возмущается Джисон. — Я горжусь своими щеками!              — Тебя только это задевает? — непонимающе кривясь, спрашивает Феликс.              — Ага, весь фэндом гордится, — Сынмин поднимается, чтобы с размаху упасть на кровать Джисона и потрепать парня за щёку, — молодец, что не худеешь, с ними твоё лицо милее.              — Вообще-то я скинул пять недавно, — Джисон возмущённо толкает Сынмина в плечо, — вали из моего хлева, если что-то не устраивает!              — Всё устраивает, — сквозь смех отвечает Сынмин, ухватываясь уже обеими руками за щёки сопротивляющегося парня. — Только сложновато протиснуться сквозь весь этот мусор. Феликс, серьёзно, муштруй его, чтобы…              — Хён, — тихо отзывается Чонин, когда Сынмин, прекратив мучить лицо Джисона, поднимается с кровати, — у тебя там… это…              Когда парень резко оборачивается в сторону Чонина, напрягшись от этого опасливого тона, Джисон разразился громким заливистым смехом. Словно карма снизошла — как чудесно! Уже не так важно, что щёки покраснели и саднят.              — Что? — с лёгкой паникой резко оборачивается Сынмин, но Джисон лишь продолжает откровенно ржать, избивая себя по колену. — Да что, блять?! Феликс, — громко обращается парень к единственному, кто пока сдерживает смех, — что не так? Я что-то порвал или…              — Порвёшь, — с понимающим лицом, покачивая головой, многозначительно отвечает Феликс, — и не что-то, а кого-то. Ким, у тебя жвачка на заднице.              — В смысле?!              Пока Джисон откровенно заливается, не чувствуя и капли вины, а Чонин его, плохо сдерживаясь, поддерживает, уже и Феликс не может удержаться и не прыснуть, прикрыв рот. Сынмин в панике хлопает себя по пояснице, панически щупает, сжимает одежду, а вместе с ней и ягодицы, опускаясь ниже, пока не доходит до липкой субстанции, которая не просто не хочет отдираться — оставляет неприятное липкое ощущение на пальцах.              — Вы серьёзно, что ли? — в отчаянии стонет Сынмин, прекращая попытки исправить положение. — Да-да, посмейтесь, ты-то куда, Ликс, я рассчитывал хотя бы на тебя!              — Очень зря, — прочистив горло после смеха, со свистом втянув носом воздух, отвечает парень, — я от твоего «того самого» ещё не отошёл.              — Да, блять, это мои любимые домашние штаны, вы издеваетесь?              — Да не ной, сними их и сунь в морозилку, — отзывается Джисон и делает глубокий вдох; советует, наученный липким опытом. — Зато теперь будешь думать, что и о ком говорить! Следи за словами, потому что карма всегда следит за тобой, Сынмин-а.              — Да какая карма! — в исступлении восклицает парень. — Тут прибираться надо! — лёгким пинком какой-то комок одежды отправляется в полёт, разлетаясь уже на две полноценные футболки. — Хотя бы иногда! Тебе семнадцать, парень, ты как жил? За тобой дома мать, что ли, комнату драила?              — Тут всё на своих местах, — лениво отзывается Джисон, разваливаясь на кровати и, словно дополняя свои абсурдные слова, скидывает ногой сложенные стопкой неглаженные, но стираные джинсы на пол, — это ты что-то пришёл выебываться. Ревизором заделался? Санэпидемка?              — Не удивлюсь, если у вас тут реально под этим слоем мусора цветёт плесень, а под кроватью размножаются полчища тараканов! Я на той неделе влез ногой в недоеденный… кекс? Я не знаю, что это было, и знать не хочу.              — И хочешь сказать, — Джисон приподнимается на локти, — не усвоил урок? Эта комната для тебя опасна, Ким, почему-то кроме тебя у всех с моей половиной нормальные отношения. И, вообще-то, разве не я должен возмущаться? Ты испортил мою жвачку своей толстой задницей!              Пару секунд Сынмин непонимающе смотрит на Джисона, неодобрительно качая головой, несколько эмоций быстро сменяют друг друга на лице. Он раздражённо всплёскивает руками и звонко, сокрушённо цокает. Иногда соседство сводит с ума, иногда люди просто неисправимы.              — Серьёзно, Сынмин, сунь в морозилку, а не нервничай, — прокашлявшись, привлекая внимание, советует Феликс. — Потом просто счисть. Я и сам пару раз на подарочки от Джисона попадался, потому что этот придурок ленится выбросить и лепит жвачку куда попало.              — Ты думаешь, это реально нормально? — кривясь, спрашивает парень, впиваясь взглядом в Феликса, который ещё подавал надежды на присутствие адекватности. — Вы полгода живёте вместе, как ты ещё не сошёл с ума? Я когда тусил с этим парнем две недели, чуть не повесился!              — А я думал, почему в нашей первой квартирке были скручены ручки у шкафов, — задумчиво тянет Чонин. — А можно я продолжу? Или вы и дальше собираетесь… вот это вот делать.              — Точно! — оживляется Феликс, стукнув кулаком о раскрытую ладонь: всё отступают от темы. — Так что там было?              — У них там всякие прикольные колечки, браслетики, серёжки и всё такое, — припоминает понемногу Чонин, — и знаете, что?              «Ума не приложу», — язвительно закатив глаза, опираясь о стену — самое безопасное место в этой комнате, бурчит Сынмин и натянуто улыбается, потому что младший намеревается выдержать драматическую паузу, подогревая интерес:              — Мы снимаемся в рекламе для их новой премиальной коллекции. И что-то про локальное амбассадорство, не помню дословно.              — Хён! — обиженно тянет Чонин. — Так же неинтересно! Убил интригу!              — А этот придурок, — Сынмин кивает на беззаботно болтающего ногой Джисона, — мои штанишки. Как жить-то теперь, когда в группе двое убийц. Короче, Крис попросил вам передать, потому что зашивается, катаясь и обговаривая детали.              — Ты мне вообще ничего не оставить решил? — хмурится Чонин, понимая, что всё, что можно было рассказать, за него уже рассказали. Обидно же!              — В смысле? — дёргает головой Сынмин. — Договаривай.              — А… А-а, короче, сегодня в пять съёмки, — с широкой улыбкой огорошивает младший.              — В смысле? — спохватывается Феликс. — Разве не должны предупреждать заранее? Мне с корабля на бал в обносках лететь?              — Как там какая-то сумасшедшая с ником «жена Ли Феликса» писала? — тянет Джисон, притворяясь, будто вспоминает тот комментарий, с которого все, кроме Феликса, смеялись минут пять. — Тебя можно в мешке из-под картошки на ковровую дорожку?              Смеялись даже не потому, что комплимент показался странным, а из-за чёртовых грамматических ошибок и манеры речи, чрезмерного восхищения и всевозможных смайликов, словно комментатор обучается в лучшем случае в начальной школе. Вроде приятно, а вроде странно и нелепо.              Как это прозвучит, если озвучить, что хочешь получать комплименты только от образованных, грамотных людей? Некоторые не стесняются заявлять, что им хочется, чтобы их любили только красивые люди, а непривлекательные и вовсе не называли себя фанатами…              На одном из шоу, пока была волна интереса как к только что дебютировавшей группе из именитой компании, в программе было запланировано чтение комментариев и обсуждение, мол, мемберы могли поделиться своим мнением и отношением, повеселиться и развлечь зрителей. Но комментарии были заранее отобраны и просмотрены, а сценарий, что и кому говорить, — тоже заранее, как оказалось, подготовлен. Ясно дали понять, что от себя добавлять что-то можно, но аккуратно и без излишков, следует внимательно следить за каждым своим, не согласованным с отделом сценаристов компании, словом. И себе дороже было просто запомнить, где-то наизусть, но как от чистого сердца, где-то своими словами пересказать то, что предоставили.              В первый раз, когда пришлось столкнуться с подобным, в общежитии несколько дней царила удивлённо-оскорблённая атмосфера, а парни как никогда были сближены общей проблемой — отсутствием свободы в подобных мелочах. Но со временем добавлялось всё больше возможностей, выбора и простора для воображения, уже не так строго ограничивали рамками заготовленных сценариев, которые раньше приходилось заучивать и, словно при поступлении в театральный, отчитывать перед инструктором, следящим и корректирующим; каждый в итоге понял, зачем, будучи трейни, им преподавали странные вещи вроде актёрского мастерства, стиля и умения держаться перед другими людьми, правильно преподносить себя.              И чем дальше заходило, тем больше Феликс понимал, что из него пытаются сделать того, кем он не является. Но поворачивать поздно, уйти не представляется возможным.              — Не в этом дело, — отмахивается парень, — разве не странно, что вот так берёт и дёргают на какие-то съёмки? Чёрт, и правда, мы же не в шарашкиной конторке, что за херня…              — Так-то предупредили пару дней назад, — пожимает плечами Сынмин, — ничего странного. Это мы чутка забыли.              — И ты так легко об этом говоришь? — подскакивает на кровати Джисон. — Ты чертовски безответственный!              — А что сразу я? — состроив невинное лицо, удивляется Сынмин. — А Чонин-а? Почему вы к нему постоянно благосклоннее относитесь, а? Или Крис? Он менеджер, разве не его проёб?              — У его сестры свадьба была, а потом другая сестра родила, — влезает Чонин, — он же сказал нам передать и потом несколько раз напоминал.              — Думаешь, работа превыше близких? — вскидывает бровь Феликс и шутливо тянет: — Эй, оставайся человеком.              — Так-то это ты первый возмутился, хотя до съёмок ещё часов десять! — чувствуя себя немного преданным этим миром, отзывается Сынмин. — Видите ли, с пенкой в ванне полежать не успеваешь.              — А сам не пробовал? Расслабляет, нервишки помогает успокоить, — защищает пенные пузырьки Феликс. — Ты не служил, а моешься пару минут от силы, словно кто-то спичку горящую держит и, если не успеешь, под расстрел погонит! Ты вообще успеваешь гель для душа в руки взять?              — Вы не поняли, что ли? — хмурясь, перебивает Чонин и, когда на него напряжённо переключают внимание, неуютно сжимается. — Типа… Это же круто? Это популярный бренд, у всех на слуху, а у него премиальная коллекция с нашими лицами выпустится.              — В этой ситуации всё выглядит так, словно не мы пиарить побрякушки будем, а они нас, — хмурясь, подытоживает Сынмин. — Я всё понимаю, почему именно мы?              — Ты не умеешь радоваться простым вещам! — восклицает Джисон, чувствовавший, что пора бы и ему вклиниться, вовремя направить разговор в нужное, безопасное русло. — Потому что мы, вообще-то, айдолы из «HH Entertainment», наша компания постоянно сотрудничает с какими-нибудь магазинами бижутерии, косметики и прочим.              — Разве это не делают и любые другие компании? — с сомнением наклоняет Чонин.              Он уже начинает грешить на себя: он-то как услышал, что для такой красоты люксовой будут сниматься, чуть сердце из груди не вырвалось, всё не мог успокоиться, пока из школы не завалили долгами и хвостами, на которые ушло всё свободное время, а сейчас из всей группы никто не показывает такой же радости — неужели сказывается возраст? Стоит ли тоже проще относиться к подобному? Не делает ли это его чёртовым ребёнком в глазах окружающих? Хочется из себя что-то представлять, что-то повзрослее и посерьёзнее, способное решать и выживать в жестокой индустрии, выдерживать конкуренцию и состязаться с другими успешными артистами…              — Как объяснить… — тянет Джисон, заваливаясь обратно на подушку. От невнятного мелодичного мычания понятнее не становится никому. — Именно артисты «HH» крутятся с самыми дорогими, элитными брендами. Вы хоть одного из «allure» видели в люксе? Тоже из большой пятёрки, но щеголяют в стабильном среднеценовом сегменте.              — Круто, убедил, — наскоро прерывает Сынмин, уже позабыв о жвачке на своих любимых штанах — всё головушка чесалась, а вспомнить, что позабыл, не удавалось, и сразу такой вес с плеч спал, — я бы больше поверил, если бы туда запихнули «Magnetic» или «GOATs», не знаю.              — А я бы посмотрел на «Blue Blood», — воодушевлённо оживляется Чонин, — чёрт, вы видели Биби? Она буквально создана для того, чтобы носить серебро и драгоценности!              — Уйми свою малолетнюю гетерозадницу, мы серьёзные вещи обсуждаем, а ты всё о ней, — отмахивается Сынмин.              — Ты завидуешь, потому что нуна мне улыбнулась, — фыркает младший, — а когда ты в том клубе поздоровался с Сынхуном, его чуть не вырвало! Зато пока слюни на него пускал, чуть всех не затопил.              — Во-первых, — тут же встаёт в оборонительную позицию, повыше задирая голову и расправляя плечи, Сынмин, — твоя Биби поржала с того, что ты, идиот, размазал помаду с губ по лицу, а Сынхун тогда перепил. И вообще…              — А мы можем просто порадоваться? — влезает в диалог Феликс, понемногу начиная чувствовать себя морально лучше. — Не так важно, мы бижутерию раскручиваем или она нас, давайте просто порадуемся удаче? Или что, сейчас обсуждения своей любви к кумирам развернёте, соревнуясь, кто травмирован больше? Так я вам помешаю: Сынхун не гей, а Ан Бора тебя, малолетку, — Феликс кивает в сторону Чонина, который и имени-то любимицы не знал, а только сценический псевдоним, что по непониманию в глазах заметно, — старше в два раза и тайно встречается с каким-то там айдолом, погугли, где-то была статейка.              — Ну, то, как тебя тот актёришка весь вечер угощал, а потом попытался зажать в углу, ни с чем не сравнится, — хмыкает Сынмин, вынуждая Феликса поморщиться. — Не то чтобы я прям хоте-ел, — отдалённо начинает он, тоном, подразумевающим, что, если и не хотел, то был бы не против, — но почему-то ко мне шибко богатые не клеятся.              — Это потому, что он вижуал? — склонив голову, предполагает Чонин, разглядывая лицо Феликса. — Лицо красивое. Прям очень.              — А все помнят, что Сынмину сказанула какая-то баба с камерой, которой он мешал снимать Ликса? — оживился Джисон, сдерживая рвущийся наружу смех.              — Только пиздани про эту хуйню, — угрожающим тоном предостерегает Сынмин, пожалевший, что начал ворошить воспоминания, — только припомни вслух, и операция уже понадобится тебе, но не косметическая.              — Буквально сам сказал, — обиженно бурчит Джисон, сгребая в объятия одеяло. — Короче. Нас же должны периодически продвигать? А? — он оглядывает парней. — Да, Джисон-а, ты абсолютно прав, — нарочито эмоционально сам отвечает на свой риторический вопрос. — Куда-то по рекламкам, по шоу и журналам распихивать? Да, Джисон, ты как всегда прав!              Повисает молчание, пока все скептически наблюдали за этим театром одного актёра.              — Ой, да бросьте, — кривится Джисон. — Но суть уловили же? Да?              — Типа это мутная тактика? Дрейфуйте как хотите, иногда будем вас во что-то крупное совать, чтобы не утонули? — непонимающе переспрашивает Чонин. — Я хочу дожить эти четыре года и пойти в актёрство…              — А что не в модели сразу? Тебе нравится, когда слепит вспышками, — Феликс издал короткий смешок, поправляя сползшую на одно плечо футболку младшего, — или как ты там сказанул? Что-то про фетиш…              — Умоляю, хён, — стонет Чонин, — не вспоминай.              Никто не идеален. А впервые попасть в эту хищную и неизведанную ранее сферу шоу-бизнеса, в окружение влиятельных и популярных незнакомцев, все эти шоу и папарацци — сбивает с толку знатно, неуклонно дезориентирует. У каждого есть свой проёб, а то и не один, чтобы забыть который отдали бы всё, но неизменно кто-то да припомнит. Беззлобно: в группе всё ещё царит эта лёгкая дружеская атмосфера, когда всё спокойно, так, чутка посмеяться.              — Во сколько подъедет Крис? Что вообще делать-то? — переключается на организаторские моменты Феликс. — Он последнее время чаще стал менеджеров младшего звена гонять, он сам вообще увезёт?              — Собраться надо до половины пятого, там дальше разберутся, но Крис просил не опаздывать, типа, серьёзный проект, начальство не оценит, если проебёмся как-то.              — Только в свет выпустили, — сладко потягивается Джисон, — тут же точно нет каких-то камер или звукозаписи? — с опаской уточняет он, оглядываясь.              — Поздно озаботился, — говорит Феликс, — учудить что-то захотел? С чего вдруг?              — Если бы было, на нас бы давно навешали кучи штрафов и вообще знатных пиздюлей, таких, что Крис не прикроет, — пожимает плечами Сынмин.              — И то правда, — на выдохе соглашается Джисон. — Да так, просто хотел сказать, что ебал я «HH Entertainment».              — А они нас! — весело подмечает Чонин и получает слабый толчок в плечо от Феликса.              Нет, не потому что Феликсу не понравилась эта фраза: пока парни отшучиваются, его ебут буквально, а потому что он, чувствуя на себе небольшую ответственность, всё ещё пытался оградить самого младшего участника от всей грязи. Всех от неё пытался оградить, даже если те порой в неё рвались из чистого интереса, а по итогу сам случайно вляпался.              И, как всё-таки оказалось, не просто так. Не бесплатно поработал ртом, вон что генеральный выкинул — сразу в рекламу к достаточно популярному, находящемуся на волне, бренду ювелирных украшений сунул, так ещё и что-то про амбассадорство было. Разве амбассадорами, пускай и не глобальными, не должны становиться безумно популярные звёзды? С миллионными фанбазами, от которых слышно отовсюду, и, если не знаешь, кто это, то непременно краем уха слышал?              Феликс понимает, что они — не тот уровень, но в голову тут же закрадывается нехорошая догадка, отправляющая мурашки по спине: не значит ли это, что теперь гендиректор самолично озаботится продвижением? Возьмётся за группу, «показавшую себя», и начнёт действительно заниматься ею?              Возьмётся за конкретного участника.              — Молчу, хён, молчу, — по-детски морщит нос Чонин. — Так теперь-то мы можем просто порадоваться? — Кажется, мы этим и занимаемся? — решает уточнить Сынмин.              — Мы…              Чонин не уверен, можно ли назвать происходившее ссорой, определённо были некоторые столкновения, недопонимания и наезды, но разве, учитывая постоянное напряжение, личные проблемы каждого мембера, это нельзя счесть за норму? Никто не подрался, не развернулся полномасштабный скандал, после которого бы все разошлись по комнатам и игнорировали друг друга несколько дней. Было дело, Чонин до сих пор помнит, как странно и неуютно было сидеть за столом, когда все участники группы и конфликта молчат, только менеджер пытается разрядить атмосферу.              — Мы все не выспались, — помогает Джисон, — жизнь в последнее время была немного… хаотичной. Но никто ни на кого не злится, ведь так?              Парень ехидно улыбается во все белоснежные тридцать два, смотря на Сынмина. С трудом убрав гаденькую улыбочку, Джисон делает довольное лицо и дёргает бровями, подначивая.              — Красотка собирается, минипиг в хлеву прибирается, — раздаёт указания, выходя из комнаты, Сынмин, — Чонин-а, а ты помоги хёну, нагугли, что мне делать с жвачкой на заднице и что там за способ с морозилкой!              «Не дождёшься!» — погромче кричит вслед ушедшему псевдочистюле Джисон.              — Окей! — воодушевлённо подскакивая, следом несётся макнэ.              Оставшись вновь вдвоём, парни спокойно выдыхают, наслаждаясь воцарившимся покоем и тишиной.              — Ты, придурок, реально то пирожное куда-то на пол кинул? — брезгливо кривится Феликс, глазами изучая заваленный обёртками и вещами пол около кровати друга. — Ты же в шоу о повседневной жизни группы с постоянной съёмкой не выживешь.              — Так ты к тому, кто пытался тебе помочь? — в возмущении вытягивает лицо Джисон. — Да, не очень хорошо выходило, но пытался! Во всяком случае.              — Спасибо, конечно, — вздыхает Феликс, замечая фантик от батончика, которыми ещё на той неделе всех побаловал менеджер за хорошую работу на интервью, кажется, с остатками шоколадно-овсяного снека, выбивающими очередной брезгливый звук, — но, умоляю, приберись.       

• • • • •

             Съёмки проходили в одном из высоких зданий в районе бизнес-центров. Профессиональное оборудование, обставленная должным образом фотостудия и обилие копошащихся людей создают привычную атмосферу. Впервые, когда пришлось присутствовать на съёмках, на первой съёмке для глянца, разумеется, все четверо потерялись, а Чонин больше всех. Феликс теперь догадывается, что то, как младший цеплялся поначалу за него, избрав чем-то знакомым и безопасным, сыграло свою роль в ощущении ответственности за мемберов.              Пока все ещё «притирались» друг к другу, знакомились ближе, проникались друг другом, отношения внутри коллектива были немного напряжёнными и натянутыми: выйдя из атмосферы чудовищной конкуренции, агрессии и принципа «толкни ближнего, наступи на нижнего», было не так-то просто начать доверять и спокойно спать с людьми, которых знаешь очевидно недостаточно и не уверен в том, что следует от них ожидать.              «Внешность обманчива» — избитая фраза, не правда ли? Хоть раз в жизни каждый обжигался на доверии к тому, кто поначалу показался хорошим или хорошеньким, а потом с досадой дул на раны и осознавал, что в этой жизни доверять кому-то кроме себя — роскошь, даже если речь о мелочи, а не чём-то глобальным, ставящим под угрозу жизнь. И все четверо друг другу улыбались одинаково дружелюбно, вели себя вежливо и учтиво, кланялись и уважали минимальное старшинство, опыт и взгляды друг друга — ну точно что-то пойдёт не так. Слишком спокойно и порядочно всё шло, так что каждый ожидал какого-то выпада, надеясь на несбыточность опасений. Дни шли, постоянное взаимодействие друг с другом, постоянное совместное времяпровождение и различные ситуации в рамках всевозможных шоу и проектов располагали и раскрывали личности, позволяя свободнее общаться и не волноваться насчёт возможных чертей в подозрительно тихих омутах. Никто никого не подставлял, не сдавал, а даже наоборот — выгораживали и коллективно защищали, когда возникала необходимость, советовались, принимали совместные, так или иначе удовлетворяющие всех, решения.              Разумеется, проще всего было Феликсу и Джисону — они уже знакомы, уже общались и неплохо дружили; пока друг с другом оставалось лишь углубить связь, с другими двумя приходилось её выстраивать с самого начала и делать это таким образом, чтобы никто не чувствовал себя лишним или чем-то обделённым. Неудивительно, что самого младшего расположить было проще всего, Чонин чуть ли не как потерянный котёнок — и сам искал, за кого зацепиться, чтобы вернуть себе ощущение комфорта; как бы он ни старался казаться взрослым для своих лет, спокойным и разумным, всё равно внутри чувствовал себя ребёнком, которому нужно нечто вроде ролевой модели, объекта для подражания, который за ручку поводит и обо всём расскажет, всё объяснит, чтобы можно было и самому уже уверенно пойти дальше. Феликс выглядел как идеальный кандидат — постарше самого Чонина, всегда спокойный и с полуулыбкой, даже если это и лишь внешний искусственный фасад, неизбежно располагал к себе, тем более что Джисон казался странным и приставучим, а Сынмин — слишком серьёзным и немножко нелюдимым.              Но единственный, в ком не ошибся Чонин, оказался Феликс: по натуре такой же простой и спокойный, дружелюбный и добрый, заботливый даже, с мягким характером и неизменной улыбкой на лице; Джисон, оказывается, нормальный и не всегда ведёт себя как последний идиот, то беззаботно шутя и веселясь, то беспечно уделяя время не тому, чему бы следовало, работая на отвяжись — не столько экстраверт, сколько экстравертом хочет казаться, на деле скрывая хуеву тучу фобий, страхов и застенчивость в качестве вишенки на этом коктейле беспокойств; а Сынмин… не такой уж и жуткий, он в основном тихий и спокойный, предпочитает уединение и, если с ним заговорить, больше будет слушать, но всё же умеет отдыхать и шутить, быть добрым до момента, пока человек не сотворит что-то, что парень красноречиво называет «хуйнёй» — всё добродушие испаряется вмиг, уступая раздражительности, если не агрессии сразу. А сам Чонин — светлый, немного наивный ребёнок, что порой отчётливо проскальзывает в его взгляде на жизнь, общительный и не сказать, что незапятнанный, какие времена и какие его годы, но старающийся держаться порядочно, по крайней мере на людях — порой сказанёт то, от чего у хёнов лица горят, но вот что-то сделать — сразу теряется, обратно превращаясь в ребёнка. И каждый чувствует себя в ответе за очаровательного макнэ в той или иной мере, поэтому на вечеринках кроме сока и безобидной шипучки не дают ничего, даже если сами выпивают, будучи несовершеннолетними, и следят, чтобы никто руки не распускал, потому что чуть что — в парне, свободном и откровенно шутящем, болтающем, просыпается сковывающая скромность, не способствующая должной самозащите.              Сейчас Чонин подрос, за год научился держаться на людях достойно и свободно, почти не терялся и не хватался за свои «островки безопасности» в виде кого-то из хёнов, словно ему не шестнадцать, а из яслей вышел.              Феликс отдалённо наблюдает, как парню поправляют макияж, пока тот, не зажимаясь, сидит на стуле, болтая ногой. Феликс был в семье один и гордился этим перед друзьями, у которых было по несколько братьев и сестёр, никогда не хотел «горизонтальных» родственников, тем более младших — хлопотно и отбирают внимание, которого и так недостаточно. Но сейчас у него их трое, так сказать, а эгоизм почему-то не душит, как и зависть. Наоборот, отсветив лицом на камеры, с теплом и лёгкой гордостью наблюдает за остальными.              Гордостью отчасти и за себя. Он же, между прочим, отсосал за эти съёмки. За участие в рекламном ролике и фотосессии.              Пятнадцатисекундная реклама сейчас как никогда популярна среди телеобъявлений. В наше время люди быстро теряют интерес, переключают внимание, так что короткий эстетичный видеоряд кажется лучшим решением. Никакой толковой сюжетной линии, никакого посыла, кроме как «вот вам товар на красавчиках, купите», ничего не рассказывает, но глазу, несомненно, приятно — Феликс примерно видел, в перерывах показывали, что там в сыром варианте получается, но и взгляда на светлое белоснежное полотно, идеальный кусочек комнаты, собранный лучшими дизайнерами, несмотря на то, что акцент сделан на ювелирных украшениях — фон отчётливо соответствовал уровню популярности и статусу бренда, хватало с лихвой.              А вот модели, на которые нацеплены драгоценности, не соответствуют. И Феликса этот факт беспокоил, но, казалось, беспокоил только его одного: парни наслаждались, в особенности Чонин, для которого участие в подобном проекте — будто мечта детства, а стафф, копошившийся вокруг, был не заинтересован, лишь командовал, куда сдвинуться, как встать и что исправить, сухо делал свою работу, иногда переговариваясь между собой касаемо молодого возраста айдолов, их не слишком широкой популярности, но при всём коллаборации с известным брендом.              Феликс читал, что об их группе пишут в статьях, в комментариях — интерес, который невозможно пересилить, читал и понимал, что общественность в принципе настроена благосклонно. А как иначе? Именитая компания, каждая группа, если не выходит на мировую арену, то локально сияет на определённом рынке: «HH Entertainment» никогда не работают в убыток, что-то может заходить лучше, что-то хуже, различные, даже те самые экспериментальные, проекты стабильно держатся на планке «выше среднего» и никогда не бывают провальными.              Правда, в глаза всем и каждому бросается тот факт, что одни группы продвигаются лучше других, одни артисты мелькают чаще, и даже в самих группах есть участники, заметно выдвигающиеся вперёд, и те, кто ощутимо, но не скандально затмеваются. Но это есть везде — актуальная проблема, для которой у каждого, кто захочет подискутировать на эту извечную тему, будет с десяток догадок. И только сами айдолы знают, что к чему. Феликсу кажется, он снова начинает понимать, как это всё работает.              Сделал ли он что-то плохое? Возможно. Но ведь «плохое» и «хорошее» — субъективны и относительны, так что он предпочитает смотреть на ситуацию со своей стороны: отработал на общее благо. Жить надо настоящим и работать на будущее.              Феликс не хотел перебирать в голове все аспекты сложившейся моральной дилеммы, он сфокусировался на своих обязанностях: раздражающее повторение одних и тех же действий, чтобы был пойман лучший ракурс, тот самый, и длительные съёмки, хотя, казалось бы, пятнадцать секунд бессюжетного видеоряда не могут сниматься больше пары часов. Могут. В индустрии развлечений возможно всё. А последующая фотосессия и вовсе выбила из сил.              За окном темень, а работа словно и не собирается сворачиваться. Идёт уже четвёртый час, о чём свидетельствует время на экране телефона, в котором поторчать — большая радость, как и присесть лишний раз.              — Вроде перерыв должен быть, сейчас Чонина дощёлкают, закончат с Сынмином, и можно будет посидеть, перекусить, — Джисон опирается о стену рядом с Феликсом.              — Откуда знаешь? — не отрывая взгляд от макнэ на белом фоне, спрашивает Феликс. — Это кажется бесконечным, а Сынмин мне час назад сказал, что почти закончили.              — Спросил у во-он у той важной дамы в белом пиджачке, — Джисон пальцем указывает в толпу мельтешащих работников. — Она, кажется, руководит этими съёмками со стороны «HH». А ещё она сказала, что ты красивый, кого-то там напоминаешь её, и попросила передать привет от гендиректора.              — А, я её видел, по зданию всегда так важно расхаживает, каблучками стучит, — задумчиво добавляет Феликс, упираясь взглядом в белоснежный пиджак, перетянутый чёрным поясом по талии. — Она как-то сказала, что я напоминаю ей её сына.              — У неё есть сын?              — Он умер, — добавляется без малейшей эмоции в голосе или лице.              — Теперь от её комплимента странное ощущение… — ёжится Джисон, переводя взгляд на фотографа, который, очевидно, выкладывался на максимум, принимая позы похлеще тех, что приходилось принимать на занятиях йогой.              — Привет от генерального хуже, — кривится Феликс, скатываясь по стене на корточки, но, когда ловит осуждающий взгляд подбиравшей ему образ стилистки, поднимается обратно — она как ребёнку пальчиком пригрозила.              — Всё-таки что-то же было, да? — Джисон маленьким шажком, скользя по стене, приближается к другу, понизив громкость голоса. — От тебя воняло чем-то жёстким, каким-то алкоголем.              — Конечно, иначе бы мы сейчас не оказались здесь, — вздыхает Феликс. — Хотя, может, и оказались бы, не знаю. Я уже ничего не понимаю. Но господин Хван крайне великодушно пообещал мою задницу в оборот не брать.              — Легко отделался, получается? — пытается подбодрить Джисон, но получает лишь хмурый взгляд. — Я не умаливаю твои заслуги, если об этом подумал. Неважно, что ты сделал, в любом случае явно не горел желанием, и осуждать я не собираюсь. И те двое тоже не станут, если расскажешь.              Феликс переводит взгляд на Чонина, воодушевлённо подбежавшего к Сынмину. Младший что-то эмоционально рассказывает, за руки дёргает.              — Думаешь, стоит? — с сомнением спрашивает Феликс, словно и правда примет совет друга к сведению.              — Лишним не будет.              — А я вот думаю, что как раз лишнее. Ещё и унизительно.              — Прям так всё плохо?              — Ты серьёзно? — Феликс скептически смотрит на Джисона, прикусывая щёку изнутри. — Если нас ещё и амбассадорить это протолкнут, понимаешь, что меня явно на этот крючок зацепят?              — Ты можешь влюбить его в себя и использовать ради личной выгоды, — беззаботно, таки соответствуя своему семнадцатилетнему возрасту, предлагает Джисон. — Многие об этом мечтают. Звучит же реально круто, у тебя есть шансы, я уверен.              — И пытаются, а Хван ими с удовольствием пользуется. Он мне явно дал понять, что до меня были и после будут, думаешь, приятно? — Феликс опустил и свёл брови. Он надеялся забыть ту встречу, но её последствия напоминают о себе чуть ли не день.              — Ты меня перестанешь уважать, если скажу, что я бы ему не отказал?              На несколько секунд перешёптывания замолкают, и в помещении остаётся лишь быстрые шаги стаффа и щелчки камеры, резонирующие в полупустоте стен — всё кажется Феликсу беспокойным и громким.              — Иди к чёрту, — Феликс отлипает от стены, — почему тебя тянет на тех, кто пиз… очень старше? Твоим любимым актёрам на пенсию пора, это уже отклонение какое-то. А меня, главное, отговаривал: «Сорокалетний мужик», да «Сорокалетний мужик»… Ревновал его, что ли?              — Во-первых, я смотрю на внешность, как и любой другой человек, а азиаты стареют очень медленно и красиво, — защищается Джисон, отходя от стены следом. — Во-вторых, я люблю деньги, а у него их доху… много. Из нас, если не понял, только Чонин мечтает людям счастье приносить, ну и Сынмин там что-то про вдохновение, поддержку масс подвывает. Короче, пересмотрел я взгляды на жизнь.              — Как-то слишком быстро, — подозрительно сощурился Феликс, вглядываясь в лицо друга, — подцепил кого-то, что ли? Или планируешь? Ты смотри, это… аккуратнее там, не мне тебе говорить, что взрослые мужчины коварны. И женщины. Вообще все люди коварны, а с возрастом прогнивают сильнее, и таящаяся угроза становится опаснее. Суть уловил?              — Вот это ты загнул, — вздыхает Джисон, — брось, я просто… — вновь появляется выученная лёгкость и беззаботные нотки, — подумал, что от жизни следует брать всё.              — Вот если ты на травку подсядешь, то я тебя уважать реально перестану, — серьёзно отвечает Феликс, обеспокоенный приступом неожиданного гедонизма у друга, ранее не подававшего настолько открытых звоночков.              Джисон не гнушается шляться по мутным вечеринкам. Редко, но всё же. Выполняет важную миссию — на некоторые нельзя же взять и не прийти всей группой, так Джисон «самоотверженно» предлагает свою кандидатуру, а после, вернувшись, навеселе пересказывает всю нелепицу пережитого вечера, как кого-то облапали, кого-то облили, кому-то дорогое «Гуччи» сигареткой прожгли или как кто-то вписался в очередную мутную историю. Не пойти, на самом деле, можно — не убьют, максимум немного отношения подпортятся с руководством или коллегами-айдолами, но не смертельно. Чонин маленький — его хёны не пускают, даже если тот и хочет, требует во всё горло, Сынмин не большой любитель шумных сборищ, но иногда составляет Джисону компанию. Феликс тоже не любит все эти душные, развратные вечеринки, а Джисон… Он уповает на собственную удачу и «нет — значит нет», бегая по странным «мероприятиям» и выпивая, отказываясь слушать мемберов и заморачиваться — разве что те самые вечера с потенциальными спонсорами не посещает, тут отказ как наотрез.              Однако Феликс волнуется из-за этой беспечности.              — Веселюсь, пью и завожу знакомства, а что? Там бывают неплохие ребята, не будь так категоричен. Хочешь, как-нибудь сходим вместе? У малыша Чонина останется нянечка Сынмин, а мать может спокойно покуражиться. А?              — Ты говоришь паршивые вещи, я выйду, — Феликс поворачивается в сторону выхода из студии.              — Если хочешь пить, тут есть бутылки с водой!              — Напился уже, — не оборачиваясь, бросает Феликс, — скажи, что я в уборной, если потеряют, но я быстро.              Не столько хочется в туалет, сколько просто размяться, сменить обстановку: залитое искусственным холодным светом полупустое просторное помещение, где из облагороженного — только крохотная зона для съёмок, знатно утомили, как и снующие вокруг, выполняющие свою работу всевозможные временные сотрудники. Феликс хочет немного пройтись, прогуляться вдоль коридоров пару минут, перевести дыхание и потянуться как следует.              Который час это длится? Вероятно, пятый пошёл.              Вроде такое простое дело, плёвая работа, но какое количество людей подключено ради этих фотографий и коротенького ролика, сколько декораций и одежды задействовано — а какого качества, постоянно приходится поправлять макияж, волосы или разглаживать складочки всё на тех же костюмах… Феликс бы не поверил, как долго и с какими усилиями создаётся реклама, если бы сам не участвовал в съёмках бесчисленное количество раз. Но с настолько крупным брендом, действительно люксовым, встретиться довелось впервые — и встреча эта выше всяких похвал.              Возможно, следовало бы поблагодарить того, кто её устроил, но, как ни нелепо, у Феликса даже нет номера Хёнджина. Да и подразумевают ли благодарность подобные «деловые отношения»? Хочет ли Феликс на самом деле благодарить того, кто его унизил, как только мог, и почти изнасиловал?              Нет. Он бы плюнул в это самодовольное надменное лицо.              В мечтах, разумеется, на деле едва ли соберётся с духом, чтобы выдавить недовольство или возмущение, состоящее из пары слов. Все герои, способные на что угодно, пока не сталкиваются лицом к лицу с тем, против чего геройствуют.              Феликс моет руки, смотря на в зеркало, на отражение.              Всегда, когда на нём макияж, особенно тот яркий сценический, Феликс себя с трудом узнаёт. Лицо не меняется кардинально, но становится словно чужим, и это странно, вероятно, всё не привык ко всем аспектам индустрии; становится чужим, но явно красивым — вызывающе и дерзко красивым, за него цепляется взгляд, на это лицо возникает желание смотреть, не отрываясь, а то, что остаётся, когда штукатурка смывается, кажется блёклым и уже не таким выразительным. Раньше к себе без макияжа Феликс относился абсолютно нормально, но теперь ему кажется, словно лицо «голое» и чего-то не хватает.              Феликс вздрагивает, когда в помещение заходит другой человек, и спешит оторвать пару бумажных полотенец, чтобы вытереть руки. Прогулялся — можно возвращаться. Немного отдохнул, поднабрался сил.              Но, обернувшись, парень чисто рефлекторно делает поклон пониже и спохватывается:              — Добрый вечер.              Просто так выйти из моментально ставшего тесным помещения Феликсу мешает рука на предплечье.              — Даже пресловутого «спасибо» не скажешь? — в голосе слышится насмешка. — А тебя называли очень вежливым, таким… — Хёнджин делает паузу, притворно задумываясь, и не скупится на тянущие, мечтательные нотки, — милым, учтивым мальчиком.              Феликс вздыхает.              — Спасибо, — но, поймав взгляд, намекающий, что следует добавить кое-что ещё, поправляется: — Спасибо, Хёнджин.              — Да что ты, я ничего такого и не сделал, — растягивает губы в улыбке мужчина. — Нравится?              — Что именно? — Феликс ещё от этого вымогательства благодарности, а после резкого обесценивания собственных заслуг не отошёл, как и от неожиданной встречи в очевидно не подходящем месте.              — Сотрудничать с по-настоящему крупным брендом, носить дорогие украшения — одно колечко минимум две тысячи долларов. Хочешь же, чтобы группа стала амбассадором? Я и правда могу это устроить.              — Можно Вы сначала меня отпустите? — неловко просит Феликс и после очередного недвусмысленного взгляда вновь корректирует себя: — Ты? Можешь отпустить меня?              Неформальное общение должно сближать, располагать к большей близости и давать почувствовать своего рода исключительность, поэтому Хёнджина раздражает, что Феликс всё не может закрепить в своей голове одно из немногих, до невозможного просто требований. Но руку мужчина отпускает, нехотя разжимает пальцы — приятно чувствовать тоненькое предплечье в своей руке, которое легко можно обхватить полностью.              — Отпустил.              — Премного благодарен, — потирая место хватки, отвечает Феликс. — Да, это… приятно?              — И на этом всё? — с лёгким разочарованием спрашивает Хёнджин, смерив парня оценивающим взглядом.              — Я должен добавить что-то ещё? — тушуется Феликс.              Прозвучал недостаточно искренне? Не ожидает же директор, что он теперь в ножки кланяться упадёт? Но Феликс был рад, хотя и чувствовал, словно и правда это не они рекламируют украшения, а украшения рекламируют их. Ситуация играла в пользу группы.              — Мало в тебе благодарности, но да ладно, — мужчина повёл бровью, а после принялся пытаться нащупать нечто полезное, что бы сыграло ему на руку: — Ты хочешь представлять бренд? Или есть какие-то иные пожелания? Если не нравятся украшения, хотя на каком-то интервью сказал, что тебе нравятся всякие блестяшки, можем вместе подумать над одеждой или косметикой. Парфюмерия?              — А можно что-то касающееся моей фактической сферы? — неуверенно уточняет Феликс, отчаянно желая настоять, но не чувствуя такого права. — Я всё-таки айдол, у меня немного другие обязанности…              — В твои обязанности входит выполнять ту работу, которую тебе дают в рамках контракта, не ограниченную танцами и пением, если читал, — серьёзным тоном начинает Хёнджин и выдерживает короткую паузу, во время которой встречается взглядом с обеспокоенным парнем. — А ты читал. Мне юрист передал, что из всей четвёрки только ты там самолично вчитывался в каждое предложение, словно выискивал какой-то мелкий полупрозрачный шрифт.              То, как этот парнишка постоянно нервничает, хотя всеми силами строит из себя взрослого и уверенного, как осекается и неловко исправляется, Хёнджин находит очаровательно-занимательным. Так бы и смотрел, не останавливаясь, усугубляя волнение и наслаждаясь всё более ощутимой милой паникой и попытками найти ту грань между интимными отношениями и субординацией.              Как будто это смогло бы что-то изменить, словно была возможность скорректировать условия сотрудничества.              — Я просто привык внимательно читать документы, — чуть морщит нос Феликс — Хван говорит так, словно он сделал нечто плохое или зазорное, всего лишь озаботился правильным подходом к собственному будущему. — В любом случае, думаю, откажусь. Боюсь, могу не потянуть цену, которую Вы… ты, ты запросишь.              «Заломишь», — мысленно пренебрежительно поправляет себя Феликс.              Феликс, находясь на нейтральной территории, в окружении других людей, а не в квартире Хёнджина, где кричи — не кричи, а никто не прибежит, чувствует себя посвободнее.              — Ты же понимаешь, что я не потребую свыше того, что ты можешь дать.              — Боюсь, Вы… ты! Ты заблуждаешься насчёт моих возможностей, — Феликс чувствует подступающую панику, когда Хёнджин делает шаг в его сторону, — ни в коем случае не в укор Вам, скорее, дело во мне. Понимаете?              — Когда мы на людях, поддерживая мой авторитет, ты обращаешься ко мне со всем своим очаровательным уважением и называешь «господин Хван», — Хёнджин мягко, но угрожающе берёт Феликса за подбородок, поднимая голову, чтобы установить зрительный контакт, — но когда мы наедине и вокруг ни души, когда я говорю тебе обращаться неформально, ты это делаешь. Понимаешь? — Феликс кивает и сглатывает. — Тогда работай над собой, твоя путаница забавная, но нервирует. И, будь добр, отвечай на вопросы, когда я их тебе задаю. Последний раз спрошу: ты хочешь быть амбассадором «Destiny»? Ты, твоя группа, без разницы.              — Да, хочу.              Феликс ответил без колебаний и испытал облегчение, когда рука отпустила лицо. В горле что-то пересохло.              Да, он хочет. А кто нет? Но тем не менее он хочет отказаться от этого щедрого предложения. Оно не бескорыстно, и сносить то, что взбредёт в директорскую голову, лишь чтобы стать чуть популярнее, посветить лицом с билбордов и немного заработать, получать бонусы в виде продукции бренда и прочие приятные мелочи, едва ли сможет. Если бы он решал сам за себя, да, он бы, вероятно, отказался. Как-нибудь да вывернулся бы и отказался, но не когда он решает за всю группу.              Как на него посмотрят, если он скажет, что то, чем так по-детски восхищался Чонин, что действительно понравилось Джисону и оценил Сынмин, он отметнул просто потому, что гордый и самодостаточный? Не гордый он и не самодостаточный тем более. С сожалением посмотрят, вероятно, отнесутся с пониманием, но расстроятся. Или изначально не поймут, кто знает, может, и правда за то, каким сказочным может стать будущее, следует немного прижать собственные чувства?              — Мы с тобой не торгуемся и не обсуждаем, я задал конкретный вопрос, на который, ответь ты лаконичными «да» или «нет», сэкономили бы время. Думаешь, мне нравится в туалетной комнате торчать? Тут чисто, конечно, но всё равно такое себе удовольствие, да и время — деньги, чудесный афоризм, запомни его.              — Тогда, может, мы выйдем? Кажется, я отсутствую довольно долго, не хочу вынуждать беспокоиться за себя.              — То есть в послы бренда пробиться планируешь просто так? — ухмыляется Хёнджин, хватая парня за руку и вынуждая следовать за собой в сторону дальней кабинки.              Феликс теперь не хочет вообще — ни бесплатно, ни, тем более, за всякие сомнительные услуги, но безропотно идёт за мужчиной. Всегда амбиции пищат и сжимаются, когда от слов приходится перейти к делу.              — Ты же не собираешься… — с опаской спрашивает Феликс, когда его заталкивают в кабинку, но закрывающаяся на замок дверь даёт ясный ответ.              — Не волнуйся, я не собираюсь портить твой макияж, — с полуулыбкой Хёнджин проводит по лицу Феликса, большим пальцем касаясь накрашенных розовой помадой губ; на подушечке пальца и правда остаётся слабый отпечаток. — И брать тебя в туалете какого-то бизнес-центра не собираюсь. Думаю, ты заслуживаешь, чтобы наш первый раз произошёл в соответствующей обстановке?              Феликс не понимает, насколько вопрос риторический, и сглатывает, прижимаясь к кафельной стене. Немного слова Хёнджина его обнадёжили, но недостаточно.              — Тогда что?              — Ты мне подрочишь. Не так страшно? Снимай брюки.              — Подожди, — Феликс спохватывается, пока мужчина проходит к унитазу, опуская крышку и присаживаясь сверху, — а зачем тогда мне…              — Думал, тебе понравится, если ты одновременно будешь доставлять удовольствие нам обоим. Я ошибаюсь?              — Можно я… просто тебе и всё?              Хёнджин хмыкает, дёргая плечами. Вот так всегда: стараешься ради людей, думаешь о них и их хрупких чувствах, как лучше хочешь, а тебе в душу плюнуть норовят — не оценивают.              — Твоё право, — мужчина вальяжно расставляет ноги, — не знаю, насколько полы чистые, но вас всё равно снимают по пояс максимум, если что, вопросы будут к вашему представителю, а не к вам, так что не стесняйся, устраивайся на коленях поудобнее, — но Феликс приступать не спешит. — Давай, не стесняйся, серьёзно. Я буду подсказывать, — Хёнджин усмехается, сквозь ткань брюк сжимая член, — могу начать прямо сейчас: я не люблю ждать и у меня уже стоит. Где-то с начала нашего диалога, так что поторопись.              — Тебе и правда это надо? — вздыхая, спрашивает Феликс и, скрепя сердце, опускается на колени между ног мужчины.              — Странный вопрос, — Хёнджин вздёргивает брови, — давай, приступай уже.              Феликс вздыхает, тянется руками к ремню, нехотя расстёгивает, понимая, что каждым своим движением приближает к неизбежному, разбирается с пуговицей, но по руке прилетает, когда та тянется к молнии. Парень удивлённо хлопает глазами, поднимая взгляд на Хёнджина.              — Зубами расстегни.              Феликс опешил и медлит. Хёнджин для его удобства придвигается ближе к краю, но Феликс всё не знает, как подступиться. Почему и без того тяжёлое задание надо так усложнять? Неужели мужчина действительно получает удовольствие от этих издевательств…              «Эмаль не повредишь», — подначивает Хёнджин, понемногу теряя терпение. Феликс, подавляя смущение, приближается к вздувшейся ширинке, зубами подцепляя бегунок и с трудом, понемногу тянет вниз.              Хёнджин не сдерживает короткий смех.              — Ладно, давай руками доставай, не мучайся.              Феликс так и хочет раздражённо на повышенных тонах выдать: «Спасибо, блять!», но лишь напряжённо подцепляет резинку боксеров, второй рукой доставая действительно почти окончательно затвердевший член. Вроде не первый раз в такой близости с ним встречается, но вот страх вновь к горлу подкатывает — лицом как-то слишком близко, не дай бог, у Хёнджина в голове что-то перемкнёт и член окажется не только в руке, но и в глотке.              — Ты явно дрочил, как минимум себе, не тяни и начинай двигаться, — нетерпеливо требует Хёнджин.              — Я впервые делаю это кому-то, — пытается оправдаться Феликс, начиная скользить по длине, сгорая со стыда всё сильнее, — мне нужно… времени мне немного нужно, я волнуюсь!              — Ты такой забавный, я не могу, — вновь пропускает смешок Хёнджин, что совершенно не соответствует интимной ситуации, запускает руку в волосы Феликса, прочёсывая осветлённые, аккуратно уложенные пряди — потом исправят стилисты, а у него приступ нежности. — Можем поболтать немного, отвлечёшься. Как съёмки проходят?              Феликс даже останавливается, замирает с чужим членом в руке, в чистейшем недоумении бросая взгляд на лицо Хёнджина, но возвращается к тому, чем занимался. Сюрреализм чистой воды.              — Нормально вроде…              — Как отреагировали остальные на свалившееся счастье? Рукой двигай быстрее и не сжимай так.              Член Хёнджина был неприличного размера и тяжёлым, горячим, что Феликс отчётливо ощущал ладонью, и немного пульсировал… Красивого светлого цвета, с выступающими венами и розоватой головкой, поблёскивающей выступившим предэякулятом.              Феликс услышал вздох мужчины, когда провёл пальцем по уздечке, смутился, стараясь не думать о ситуации больше, чем следует, ограничиться сухой происходящей реальностью и без лишних мыслей и усилий продолжить поглаживать орган в устойчивом темпе.              — Если честно, они рады, но волнуются, что бижутерия нас рекламирует, а не мы её.              Низкий стон прервался очередным смешком. Феликс изначально настроен не был, но Хёнджин определённо убивает последние толики настроя, даже не пытается сдержаться — постоянно что-то его веселит!              — Так работает жизнь, малыш, как только начнёте представлять из себя что-то стоящее, не успеете оглянуться — уже не вещи, которые вы носите, вас красят, а вы их, независимо от ценника и бренда, — Хёнджин накрывает руку Феликса своей, указывая правильную скорость. — Разве ты не рад? Думаю, это неплохое начало, подобный ход непременно вызовет интерес к вашей группе, как думаешь?              — Думаю, это слишком, — Феликс сглатывает, чувствуя, как руку сжимает горячая ладонь. С места в карьер — в этом весь Хван.              — Эффективно, — поправляет Хёнджин низким от возбуждения голосом. — К тому же, это ведь только начало.              Феликса сводит с ума сложившаяся ситуация, а горячая рука мужчины — не меньше его члена. Он чувствует, что даже под слоем тонального крема и пудры проглядывает краснота от смущения. Низкие стоны Хёнджина, его ответные толчки бёдрами в руку, сухо двигающуюся по члену, и эти многообещающие фразы… Феликс понимает, что пока что не всё так плохо, он чувствует, что к нему проявляют отчётливое снисхождение и… симпатию? По слухам, Хёнджин не из тех, кто будет мелочиться, долго ходить вокруг да около, он добивается того, что хочет — быстро и жёстко, действительно не любит ждать и распинаться. Но Феликс понимает, что анальная девственность всё ещё при нём, и этому нет разумного объяснения. Возможно, это по-своему приятно. Льстит.              Были разные слухи, включая те, где Хёнджин грубо и безжалостно брал каких-то певичек прямо в комнате ожидания средь бела дня, засаживая глубоко в горло, или без подготовки имел, толкнув на стену и смазав слюной. Но сейчас этот мужчина довольствуется тем, что ему всего лишь дрочат и делают это скромно, беспорядочно, очевидно, Хёнджин видел в жизни и более умелых партнёров, более умелых айдолов, но всё равно запрокидывает голову и стонет, не гнушается лишний раз подсказать, когда ускориться, а когда замедлиться и где стимулировать.              Феликс просто не понимает этого и не знает, что хуже: жестокий и грубый Хёнджин из слухов или этот, который прямо сейчас сидит перед ним, довольно постанывая, от которого непонятно, что ожидать…              — Большим пальцем уздечку поласкай, давай, — Хёнджин давно убрал свою руку, оставляя Феликса самостоятельно работать, — двигайся мягко и чувственно, я скоро кончу.              Это чертовски смущает — Феликс снова сглатывает, послушно пытаясь следовать указаниям, старается особенно нежно поглаживать член, проходится пальцем по уздечке, стимулируя. Он этим занимается уже приличное время, чувствует себя не униженно, но странно. Внутри эмоции смешиваются, потому что он больше думает, чем дрочит, сам не понимая зачем, анализирует ситуацию, слова и действия Хёнджина, неизбежно придавая им предельно новый неутешительный смысл…              Член в руке запульсировал, и из него слабыми струйками начала вытекать белёсая жидкость, которую Феликс, опасаясь за возможные последствия, чтобы не пачкать одежду, принимает на ладонь, изрядно пачкая руки.              — Как старательно, малыш, — довольно хрипит Хёнджин, приподняв уголок губ, — даже озвучивать не пришлось. Если и дальше будешь таким, далеко пойдёшь, я это чувствую.              Хёнджина, очевидно, забавляет эта ситуация — от начала и до конца, а вот Феликс вслушивается в тишину уборной и спешит оторвать туалетной бумаги, чтобы вытереть руки. Вроде и приятно, когда замечают, отмечают заслуги и хвалят, но в то же время — заслуги такие, какие озвучивать позорно.              — Рад, что тебе понравилось, — криво улыбаясь, отвечает Феликс, берясь за замок на двери. — Я же могу идти?              — Конечно, — отвечает Хёнджин, поправляя брюки и чувствуя себя как никогда удовлетворённо.