Наше лето

Дождь барабанил по крыше старой остановки, и прекращаться в ближайшее время, кажется, даже и не собирался: стена воды как лила, так и продолжала лить уже добрых минут десять, так что ямы разбитого асфальта за небольшим городом полностью наполнились, и, если рыбы смогли бы ходить хотя бы во время дождя, они вполне могли поселиться в этих лужах размером по колено. Начало июля, и несмотря на дождь, все равно было достаточно тепло, хотя по неприкрытым майкой рукавами пробегали друг за дружкой мурашки. Чан привалился плечом к своему собрату по несчастью с выдающимися мускулами для его шестнадцати годов, обнимая его за бицепс, коснулся мокрыми волосами его щеки, за что получил смачный щелчок в лоб. — Не прижимайся. Ты холодный. — Ну так вместе теплее будет, — усмехнулся он, еще сильнее обнимая его. То, что они собрались вместе покататься на велосипедах, не было чем-то удивительным: заезды они устраивали чуть ли не каждый день. То наперегонки, то без рук, то просто праздная прогулочка с осматриванием уже давно выученных окрестностей их маленького городка или окружающей его лесополосы. Прогноз погоды, конечно, никто даже и не думал посмотреть, и вот теперь Чан и Чанбин стали заложниками капризов их местоположения. С утра пекло солнце, с обеда ливанул дождь, да такой, что света белого не видно было, а в лоб Чану даже пара градин прилетела, пока они, катя за собой велосипеды, добирались до остановки. На то, что здесь когда-нибудь проедет автобус, они не надеялись сначала, но потом увидели почти свежее расписание межгородских автобусов, как-то поживились, и, усевшись на пыльную, поросшую лишайником, скамейку, принялись дожидаться, если не чуда, то транспортного средства, которое, судя по той бумажке, должно проскрипеть несмазанными тормозами через минут тридцать. Чан вздохнул через заложенный нос прохладный, но свежий, воздух, сопли хлюпнули, и природную музыку резвого дождя прервал смех. — Что, соплей хлебнул? — засмеялся вместе с ним Чанбин, отталкивая от себя вечно болеющего друга. — Лопух сорвать? — Не, я шутку вспомнил. Чанбин посмотрел на него вопросительно, но восхищенно, потому что даже в такой ситуации он находит способ смеяться. — Какую? — Да как ты в грязь носом ебнулся в прошлом году, — Чан засмеялся, и во время дернулся в сторону, ловко избегая так и летящего в область его головы подзатыльнику. — Ты плавать еще не научился часом? — Причем тут это? — немного отсмеявшись, спросил Чан, прыгая обратно к Чанбину на скамейку, прижимаясь к его боку в поиске тепла его тела. — Да там лужа такая интересная, вот точно бассейн! После нескольких минут громкого смеха и попыток Чанбина вытолкнуть Чана из-под защиты крыши остановки, они снова мирно угомонились. Оставалось минут десять в лучшем случае, если автобус не решит вдруг как не к стати сломаться где-нибудь посреди дороги. Дождь все шёл и шел, хотя вроде бы постепенно начинал стихать, но скорее всего это было лишь выдача желаемого за действительное. Чанбин вздохнул. — Чан, отстань от моих волос, — проворчал он, убирая пальцы Чана из своих кудрящихся от влажности голубо-синих волос. Волосы ему давеча Чан собственноручно выкрасил вслепую. То есть, Чанбин был с завязанными глазами и ничего не видел, полностью доверяя Чану. Видимо, зря. Потому что стольких матов за один раз не слышал даже местный электрик, которого в подвыпившем состоянии нередко дубасило током. Электрик Чанбина зауважал, и теперь каждый раз берет с собой блокнотик и ручку, чтобы в случае чего делать заметки и вникать в бесподобный словарный запас учащегося на программиста Чанбина. — Но они такие классные, — проворковал Чан, издав жалобный скулеж в конце, снова потянувшись к волосам Чанбина, на этот раз держа его за затылок, чтобы не дергался. — как эта… Как её там… — Ну, что умное спизданешь? — Как… Банка сгущенки. Чанбин закатил глаза и мысленно шлепнул себя по лбу, в Чана шлепнул совсем реально, от чего тот зашипел и отпрянул. — На что я вообще надеялся? На романтику? Пф… — он махнул рукой, покачав головой в легкой досаде, по большей части наигранной, но Чан все же ухмыльнулся. — Романтики захотелось? Раз плюнуть! Чан тут же вскочил со скамейки, что та треснула, и вышел под дождь, тут же направляясь куда-то через дорогу. — Эй, придурок! Ты куда? — крикнул ему Чанбин, но загоревшейся идеей Чана уже было не остановить. Он почти побежал на ту сторону дороги, еле минуя разплескавшиеся лужи и куски грязи с шин проехавших когда-то здесь автомобилей, прыгнул через канаву, разлившуюся как венские каналы, и скрылся где-то в зарослях высокой и мокрой травы, и Чана особо за ней видно и не было, из-за стены дождя, густой травы, и зеленой майки упомянутого. — И как только меня угораздило в такого влюбиться? — почти раздраженно простонал он, упираясь руками в деревяшки скамейки, и всматривался в вид перед собой, в нетерпении ожидая возвращения парня, который хоть и бесил его своими дурацкими выходками, но поселился глубоко в его сердце. Через минутку, горе-романтик уже бежал обратно, чуть не навернувшись прямо в лужу из-за скользких шлепанцев, но грациозно выставил руки в стороны и удержал равновесие, а в одной из его рук было что-то смутно напоминающее букет. Весь мокрый, в пыльце распустившегося пырея, но с довольной рожей, Чан снова вбежал под крышу остановки и протянул Чанбину букет незабудок. Букетом это назвать было сложно: несколько понурых, залитых дождем незабудок, перемешанных с какой-то травой и неопознанными белыми маленькими цветочками, растущих целымии небольшими семейками. В целом красиво и просто, а у Чанбина сердце ёкнуло от нежности жеста и взгляда промокшего насквозь Чана. — Вот скажи мне, ты дурак? — Да! — гордо ответил Чан, встряхивая мокрыми волосами, что брызги полетели и в Чанбина. — Даже не сомневаюсь. Чанбин засмеялся, подходя ближе, и забирая цветочно-травяного монстра из холодных дрожащих рук парня, накрыл их своими. — За что мне все это? — За все хорошее. Они теперь оба засмеялись, когда абсурд всего этого накатил на них. Где-то вдали прозвучал шум колес по асфальту, и рядом с остановкой остановился автобус. Погрузив велосипеды в заднюю часть автобуса, они тоже уселись на последние сидения, Чан привалился плечом на Чанбина, упирающегося в запотевшее стекло, а на коленях у него лежал странный растрепанный букет, он мочил его и так промокшие шорты, но мирное сопение Чана так успокаивало, что и холод не имел значения, и дождь, и разводы синей краски на белой футболке, и скрип старого автобуса тоже не напрягал.