Один из нас / One of us

“Горячие подробности: служители Фемиды защищаются и бьют в ответ”. “Эдвин Пейн – герой в костюме-тройке и начищенных до блеска оксфордах, жертва политических игр или же игрок, использующий собственный аутинг для получения ещё большей известности?..” Твитт @Prada: Эдвину Пейну. Дьяволу, каким вас описывают, определенно нужен наш костюм. Немедленно свяжитесь с нами для снятия мерок, мы настаиваем. “Ассоциация психологов Нью-Йорка: Нью-Йорк Джорналс. Находим ваши предположения о том, что любая нетрадиционная ориентация – психологическое отклонение возмутительными и дремучими. Взамен можем предложить ввести, наконец, в список легких расстройств гомофобию. Твитт @Морган Фримен:  Ассоциации психологов Нью-Йорка. Повторяю: это не фобия. Они не напуганы. Они все ещё мудаки. Твитт случайного пользователя, набравший 127 тысяч лайков: Лол, кто-нибудь видел эту Джанетт Паласки после конференции? Твитт пресс-секретаря полицейского департамента с личной страницы: Не можем завести дело о её пропаже. Извините, слишком заняты. Фабрикованием улик. Твитт настоятеля баптисткой общины: Это отвратительно. Его место в Аду, а не в зале суда. (фото: Томас и Эдвин, заснятый поцелуй в скулу. Томас выглядит удивлённым, Эдвин – искушающим) Твитт от аккаунта известных web-пиратов: Вот это отвратительно, отче. Нравится ли ВАМ быть на МЕСТЕ жертвы ВТОРЖЕНИЯ в ЛИЧНУЮ жизнь? Кибер-полиция, у нас ведь не будет проблем? (приложенное фото: запросы в поиске браузера) Твитт всё того-же пресс-секретаря полицейского департамента с личной страницы: Всё ещё слишком заняты. Инстаграмм @наглого_рыжего_кота_из_приюта: Лапы прочь от моего Эдвина, мерзкие животные из @Нью-Йорк Джорналс и прочие. (фото: исполнительный помощник прокурора Эдвин Пейн с тремя взбирающимися по его темно-зеленому пальто котятами) Фото набирает 251 тысячу лайков. “Горячие подробности: Сто сорок пять адвокатов. Мистер Муркот нанимает адвокатов, чтобы подать иски от лица своего fiancé на Джанетт Паласки и её информаторов из полиции. Твитт-ответ от @Томас Муркот: Сто сорок шесть. “Портал квир-сообщества: Первое – аутинг противоправен и ужасен”. “Второе: раз уж это случилось (что мы полностью не поддерживаем!) можем ли мы обсудить, насколько ужасно несправедливо узнать о том, что ещё один красавец из органов правопорядка – гей, и тут же узнать, что он занят?” Твитт @Томас Муркот со ссылкой на статью: Очень занят. Эдвин, всего минуту назад плотно закрывший шторы, слышит за своей спиной мягкие, вкрадчивые шаги. Узнает их, с первого же мгновения и, вздохнув, отклоняет голову назад. В начале его карьеры открыться было невозможным. Даже пять лет назад – все ещё оставалось неверным решением, которое бы привело к изничтожающим последствиям. - Это даже аутингом нельзя считать, - тихо произносит он, слыша стук сердца позади себя. Томас ниже него, порой раздражающе не серьёзный, но так чутко понимающий и поддерживающий даже без слов. – Я никогда особо не скрывался. Просто не говорил о личной жизни ни с кем. Нико встретив меня в колледже, уже на следующий день пыталась свести с милым библиотекарем. - Только не о милых библиотекарях, - Томас шепчет, утягивая его за руку от окна и разворачивая к себе. – Не так быстро. Все ещё эта жуткая Максин перед глазами. Сбивает весь настрой. Он едва заметно кивает, рассеяно осматривая комнату. Пиджак, непривычно для него смятый, валяется у края дивана, рядом же, глядя носками в разные стороны, скинутые туфли. Эдвин Пейн хмурится, рассматривая себя в одном из настенных зеркал их гостиной. Томас, будто бы чувствующий его эмоции, тут же оказывается рядом, снова подходя со спины и мягко, но настойчиво обнимая. Он никогда не считал себя красивым. Худой, излишне бледный, с тонкой, прекрасно отражающей любые следы на себе кожей – в частной школе это были синяки, не появляющиеся часто лишь потому, что он избегал почти всех своих сверстников. Томас же напротив был воплощением сексуальных фантазий так многих – слегка загорелый, с губами, от которых не отвести взгляда и пылкими, с поволокой, глазами. Эдвину, порой, все ещё не верилось, что они были вместе, но Томас упорно доказывал, оказываясь рядом после особо тяжелых кошмаров и сцеловывая горькие слёзы, крепко сжимая в объятиях и мерно покачивая в них. Моргнув, он чувствует скатывающуюся по острой скуле слезу. Наблюдает за ней в отражении зеркала, поднимая руку и собираясь торопливо смахнуть. Но, замечая взгляд золотых для него глаз, останавливается. Наедине они позволяют себе сбросить маски и образы, прекратить представления и быть совершенно искренними. И чертовски, пугающе уязвимыми, выворачивающими душу наизнанку, как считает уже сам Эдвин. Повернувшись, он смотрит на Томаса. В черных брюках и простой рубашке со свободным воротом, он выглядит ещё красивей. Оттого, что таким его позволено видеть лишь ему. - И всё же, - произносит Томас, подаваясь вперёд. Эдвин, вздохнув, втягивает мягкий запах, наслаждаясь ним и хотя бы на миг забывая о скачущих в беспорядке мыслях и сбивающемся от тревоги пульсе. – Это совершенно точно было мерзким вмешательством в частную жизнь. И чувствовать себя разбитым сейчас – совершенно нормально. - Нормально, - эхом отвечает Эдвин. Поднимает руку, касаясь чужого предплечья не скрытого рукавом закатанной рубашки. – Но не позволительно для меня. Это отвлекает. Нарушает продуктивность. Завтра слушанье по делу Максин Чарити и всё, включая заключительную речь, уже готово, но всё же он не может даже выйти в коридор. Не говоря о том, чтобы выйти на улицу. Мерный треск камина вдруг дополняется ещё одним звуком и, моргнув, Эдвин удивлённо смотрит на Муркота. - Ты буквально мурлычешь. Это… - Мне нравится эта песня. Всегда нравилась, - легко пожимает плечами Томас. Напевает её громче и, взяв на мгновение свой телефон, включает стереосистему фоном. – Люблю под неё танцевать. Томас подходит ещё ближе, шаг за шагом и Эдвин, опустив глаза, завороженно смотрит на поблескивающие влагой губы. Касается кончиками пальцев своих, не припоминая, чтобы они целовались. - Кто мы такие, чтобы не поддаться искушению? Отпусти себя, - Муркот приглашающе поднимает вверх правую руку ладонью вверх. – Позволь, я поведу.

***

Эдвин всегда изумительно отзывчивый. Льнущий к ласке, и в то же время будто бы не позволяющий себе на неё отвечать, одергивающий раз за разом. Томас мягко увлекает его за собой. Скрипнувший под ними диван, негромкая мелодия, мягко повторяющаяся раз  за разом и зацелованные губы. Томас Муркот создавал свое королевство всю свою жизнь, но сейчас с готовностью бросил бы корону к чужим, изящным ногам, стоило этому одному-единственному, лишь попросить об этом. Вот только Эдвин ни о чём не просит, как и во всём другом, лишь отдавая и не прося ничего взамен. И это не может не восхищать и приводить в трепет, заставляя так же забыть о себе и своем наслаждении, находя его в эмоциях партнёра. На Эдвине всегда невыносимое количество слоев одежды, даже не смотря на скинутый прежде и валяющийся сейчас комком у ножки дивана пиджак. Слишком много, и Томас, словно торопливо срывающий бумагу со своего подарка, всё ещё не верящий, что всё это – для него. Он скользит кончиками пальцев то ткани светло-серой жилетки, борется с крошечными пуговицами, не прекращая покрывать доверчиво открытую для него шею поцелуями и вслушиваясь в каждый короткий срывающийся стон. Поглаживает, мягко урчит, стараясь поспеть везде сразу и ощущая собственное возбуждение, нарастающее с каждой секундой, жестко упирающееся в резинку боксёров и свободных брюк. Эдвин, извернувшись, тянется к его поясу, но перехватывая его руку и поднимая её над его головой, он чуть заметно качает головой, пошло облизывая губы. Сперва он позаботиться о нём. Расстегивает пуговицы рубашки, торопливо стягивая её до предплечий. Касается пальцами ремня, ловко расстегивая его и не сдерживая недовольного рыка от того, как, всё же, медленно всё происходит. Эдвин мягко улыбается, кажется, впервые за сегодня, с плывущим взглядом и припухшими губами, его вид окончательно срывает любые ограничители, будто бы вокруг разлита валерьяна, а он самый, что ни на есть настоящий кот. Стягивая чужие шерстяные брюки до щиколоток, Томас опускается ниже. Поглаживает член через ткань боксёров, собственнически запускает пальцы внутрь, наслаждаясь липкой влажностью и стоном, отзывчиво срывающимся с бледно-розовых губ. Эдвин пытается извернуться, пытается перехватить инициативу, сделать хоть что-то, касается ладонью его уже обнаженной груди и будто бы растворяется весь в его прикосновениях и ласках. Сняв с него боксёры, Томас опускается ещё ниже, укладывая его удобнее и обездвиживая. Эдвин восхитительно твёрд и, как всегда, притягателен для него, капли смазки блестят на обнаженной головке, пачкают, будто бы фарфоровую кожу и теряются в скользящей вверх блядкой дорожке. Томас наклоняется, почти касаясь губами члена и дразня его своим дыханием, распаляя ещё больше. Звуки, мгновенно срывающиеся с уст Эдвина сейчас просящего о большем, без сомнения, самое горячее и очаровательное одновременно из того, что он слышал в своей жизни. И это звучит как отличная эпитафия в какой-то из других, далекой жизни, в которой он умирает прежде Эдвина. Томас не заставляет себя ждать, обхватывая головку полностью и быстро кружа языком вокруг неё. Насаживается на член, нежно гладя кожу и помогая себе правой рукой, скользя вверх и вниз по стволу. И в то же время, не позволяя двигаться самому, на что Эдвин отвечает недовольным шипением, а затем зарывается пальцами в его волосы, начиная их перебирать и мягко надавливать на голову. Он ускоряется, сглатывая слюну и смазку и, несколько мгновений спустя и череду томных всхлипов Эдвина, он заглатывает член почти полностью, чувствуя, как короткие волоски щекочут нос и смаргивая непрошено наворачивающиеся слёзы. Он не убирает руки, все ещё контролируя движения, но Эдвин не оставляет отчаянных попыток вскинуть бедра, возбуждающе постанывая. Движения становятся быстрее и хаотичнее, а хватка, с которой любовник надавливает на его голову, заставляя брать член ещё глубже, всё сильнее. Томас жалеет лишь о том, что не стянул свои брюки, потому что из-за подобной властности и все ещё удивляющей раскрепощённости, точно рискует спустить прямо в них. Эдвин, всхлипнув особенно просящее и отчаянно, кончает. Сглатывая горькую сперму и проводя подушечками пальцев по откинутому в сторону и все ещё подрагивающему бедру, Томас ловит его взгляд. Скользит по дивану, проводя рукой по мелко вздымающейся влажной от пота груди, укладывается рядом, позволяя себя обнять. Эдвин, все же, высвобождает его член, опуская руку и одергивая резинку брюк. Ему хватает всего нескольких движений, чтобы мощно забрызгать прохладные тонкие пальцы, не скрывая протяжного стона. И когда он, распахнув глаза от захлестывающих всё сознание эмоций, видит, как Эдвин слизывает жемчужные капли, мгновенно возбуждается снова. - И это меня ты называл в какой-то момент воплощением порока? – жалуется он, прежде чем, подавшись вперёд, накрыть губы собственническим поцелуем.