godspeed

       награды разбиваются. кубки, заработанные с таким трудом, летят в окно с грохотом раскалываясь об землю. осколки стекла, накрывавшего грамоты, висевшие на стене в чёрных, едва ли не траурных, рамках, впиваются ему в ноги, но отчего-то боли совсем не чувствуется. победа ничего не стоит, если за неё не вручают награду. формальных наград у артёма была целая пыльная бесполезная груда. в детстве он участвовал во всех соревнованиях, в которых в принципе возможно было принять участие. лёгкая атлетика, забеги на скорость, плаванье, даже пресловутый «русский медвежонок»; что угодно, только бы получить какой-нибудь незамысловатый приз, словив на себе одобрительный взгляд отца из зрительского зала, но сколько бы медалей он ни получал, сколько бы ни валялось на полке в его шкафу глянцевых листов с выведенным на них словами «награждается», «вручается» и «почётно», и сколько бы грамот ему ни вручали под одобрительные аплодисменты публики, отца рядом никогда не было. выяснилось, что победы никого не впечатляли, тогда артём решил выделяться поражениями, но и здесь прогадал; всё закончилось стремительным отправлением во французский лицей, где он провёл несколько лет, пока не смог вновь вернуться домой. жаловаться в общем-то не на что, мало кого после нервных срывов отправляют не в психдиспансер, а во францию. хотя на гонках публика всё же куда более благодарная.

***

как там говорят? «утро начинается не с кофе, а с какой-то рандомной тупой хуйни, с которого утро определённо начинаться не должно»? артёма эта фраза всегда раздражала. во-первых, неоригинально; во-вторых, у него-то как раз утро до недавних пор неизменно начиналось с кофе; с крепкого, купленного в кофейне, где кругом, уткнувшись в свои ноутбуки, люди сидят с одним единственным стаканом зелёного чая, потому что всё остальное, очевидно, им не по карману. а вот артёму по карману. и латте макиато, и бамбл, и даже какая-то зелёная жижа под названием «фокус-покус фраппучино» по цене четырнадцать баксов стакан. именно баксов; в рублях эту сумму и озвучивать с недавних пор как будто неприлично. ключевое словосочетание здесь «до недавних пор», потому как после появления в его жизни сакова, всё резко изменилось. почти неделю назад утро краснова началось с нервного перекура у трамвайной остановки на неизвестной ему улице и звонков витале с последующими попытками упросить его довезти артёма из точки «а» в точку «б», ещё пару дней назад ему пришлось с самого утра ехать на пары по макроэкономике, которые он в последний раз посещал… никогда, получается? а сегодняшнее… о сегодняшнем и говорить противно. так всего за несколько дней его, почти беззаботная жизнь, благодаря сакову, превратилась в бесконечный кошмар. вот тебе и «фокус-покус», даже четырнадцать баксов платить не надо. вспышка и щелчок фотокамеры говорят об очередном снимке, на котором артём, натянув на себя улыбку, стоит в накрахмаленной, идеально выглаженной рубашке и костюме двойке, который ему хочется поскорее с себя снять. галстук, который мама так старательно поправляла на его шее перед началом съёмки, душит, артём сдерживает себя, чтобы не развязать его прямо здесь, по привычке опускает костлявые ладони в карманы, пока все уверено глядят в камеру, будто так и нужно. фотограф говорит «замечательно вышло», мама улыбается, отец кладёт свою руку артёму на плечо — ну прямо открытка на рождество. артём правда хотел отказаться, даже пытался возразить, но фото всё-таки нужно было делать. саков настаивал на том, что в процессе предвыборной гонки это лишний раз ненавязчиво подтвердит направленность кандидата на «семейные ценности». в действительности от них было одно лишь словосочетание и тупая ноющая боль в затылке от вынужденности делать то, чего не хочешь, потому что так «нужно». предвыборная гонка, о которой саша вечно говорил, в целом местами в глазах артёма напоминала автомобильную. ты думаешь, что победа тебе уже обеспечена, но вдруг оказывается, что у твоего оппонента под капотом всё это время была закись азота, и тебе только и остаётся глотать пыль, разочарованно глядя ему вслед. разница лишь в том, что для отца закисью азота под капотом противника оказался артём. «сейчас резко вспомнил обо мне? что, для газеты "комсомольская правда" надо фото счастливой семьи сделать? а где ты всё это время был?» — подумал только, но, конечно, так и не озвучил вслух, хотя негодование в душе с каждым щелчком затвора фотокамеры нарастало всё больше. после такого мероприятия падение с обрыва кажется даже привлекательным. — достаточно? — спрашивает артём, смотрит на часы на своей руке и зачем-то добавляет: — мне ехать надо. не протест — мелкое, незначительное сопротивление, чтобы хоть как-то сохранить в собственных глазах остатки гордости. все вокруг кивают, всем вокруг нет дела до семейных ценностей, если бы рядом был саков, он бы снова улыбнулся, как в тот раз, когда артём садился в его машину. продавили всё-таки. артём выходит из кадра, торопливо шагает к выходу, игнорируя взгляды, направленные ему вслед; обеспокоенный — от матери, почти осуждающий — от отца, но на выходе врезается в сакова. тот снова в рубашке, снова с депозитом «для красоты» в руках. стоит прямо перед ним, хмыкает, руку протягивает, пропускает вперёд, хотя артём уходить не спешит, задерживается, рассматривает внимательно. — ты сейчас прямо как кошечка, которую поймали за хвост. сравнение, что называется, впечатляет ум и поражает сознание. проще говоря, заставляет артёма охуевать с самого утра, чего краснов изо всех сил старается не показывать. он пытается принять невозмутимый вид, выпрямляется, брови к переносице сводит, но саша уже всё заметил; стоит улыбается, почти смеётся. должно быть, только для того и сказал, чтобы теперь вот так ухмыляться. — и тебе доброе утро. — язвит артём. впрочем, без какого-либо результата, потому что саша, кажется, всё мимо ушей пропускает, не вслушивается даже. — ты что здесь вообще делаешь? — документы. — что, прямо так срочно? разве вы с моим отцом не должны встречаться в каком-то бюрократическом логове, где он будет подписывать все твои бумажки одну за одной, пока рука не отвалится? да и как-то с трудом верится, что ты не сумеешь подпись подделать. саша не отвечает, улыбается только, смотрит на артёма снисходительно, как на дурака. видимо, срочно. он никогда прежде не замечал сакова рядом с отцом. впервые они встретились в полицейском участке и с тех пор стали видеться чаще; где был его отец, там был и саков, словно он следовал за ним по пятам. быть может, он всегда был где-то поблизости, просто артём по какой-то причине не обращал на него внимания? есть ведь у саши все эти записи с красновым, которые он сам ему показывал. интересно, как давно были сняты первые из них, и показывал ли их саша отцу? определённо показывал. вопрос в том, все ли? вон то в томиной шубе, например? а какие ещё у него есть записи с артёмом? краснов смотрит на сашу внимательно, пытается отыскать хоть какой-то ответ на один из множества этих вопросов, но в голову ничего так и не приходит. у артёма за всю жизнь не вышло завоевать ни доверия, ни внимания отца. как у сакова получилось отхватить себе всё одновременно, оставалось для краснова загадкой примерно на одном уровне с бермудским треугольником или какими-нибудь космическими чёрными дырами. казалось, саша знает всё о его отце, даже то, чего не знает артём, и возможно именно поэтому краснов чувствовал, будто саша знает всё и о нём самом. саша весь такой невзрачный в очках, похожий скорее на тень, чем на полноценного человека, и всё же отец делится с ним всем. делится ли с отцом артёма всем саша — уже совершенно другой вопрос, ответ на который краснову кажется почти очевидным. саков кивает артёму напоследок, направляется прямиком к фотостудии, из которой артём так стремительно бежал, снова шагает не торопясь, будто времени для него не существовало, а краснов, недолго сомневаясь, окликает его: — слушай, ты ведь, получается, ничего не рассказал про тот случай? — про какой? — искренне интересуется саша. действительно не помнит? артёму тоже вспоминать лишний раз не хочется, поэтому он какое-то время стоит молча, ожидая момента, когда саков сам поймёт о чём идёт речь, но тот даже не старается, только смотрит на краснова вопросительно. — в участке. — нет, а нужно было? если хочешь, можешь сам рассказать, папа твой рядом вроде... или стесняешься? артём колкость мимо ушей пропускает, уже привык почти. ладони снова в карманах, спина — прямо, только голос звучит тихо, когда краснов, не без усилия, выдыхает: — спасибо. саша вдруг замирает, улыбка исчезает с его лица, взгляд всё так же направлен прямо на артёма, но ощущается более тяжёлым, осмысленным; будто всё это время саша его не видел и только сейчас вдруг заметил. — дурак ты, тёма. — наконец произносит он после временного замешательства и удаляется прочь, вновь оставив артёма в одиночестве.