Прыжок через себя

      Первого января уже почти весь город был на ногах и как можно глубже окунался в рутину.       В одном из множеств учебных кафе, за одним из столов, прямо у панорамного окна, сидят три человека. Эта сцена напоминала какую-то зарисовку к дешёвой комедии, где красивая блондинка пытается прогрызть гранит науки, а двое хмурых парней стараются ей в этом помочь.       Сяо подпирал лицо кулаком, озадаченно вглядываясь в тетрадь Люмин. Он прятал больную руку, не давая никому на нее облокачиваться, отталкивая Хэйдзо. Девушка нервно прикусила губу, оглядывая то своего репетитора, то его друга, увязавшегося за ним ещё с самого университета.       Хэйдзо, когда опять стал видеть Сяо в зале, не мог найти себе места. Его трясло от какого-то необъяснимого беспокойства, но озвучить это он не мог, точнее, не был в состоянии подобрать правильных слов. Спортсмены в принципе стараются в это не лезть, ведь могут показаться «подозрительным». Быть уличенным в якобы страхе перед соперником или, не дай Бог, в недобрых намерениях — крайне унизительно. Все гнилое за спиной, в лицо лучше промолчать. Но у Хэйдзо точно не было никаких страшных мотивов, лишь волнение по поводу похрамывающего друга; и, совершенно не понимая как подвести к этому, парень шел следом за Сяо, распинаясь. Вот так, неловко и нелепо, они вместе дошли до кафе, где уже и ждала Люмин с игривой улыбкой: «Ты себе помощника нашёл?».       — Люмин, в органике нет ничего сложного, — устало тянул Сяо, подпирая руками лоб, так же как и она, сидя за столом, — тут нечего понимать, только запомнить названия и всё…       А девушка только морщила в неприязни лицо, показывая, что от химии ее уже воротит. Она отпила из своего стаканчика холодный кофе, плавно поднимая свои глаза с тетради на рядом сидящего парня и, желая что-то сказать, отнимая губы от трубочки, но подавилась на полуслове, когда столкнулась со взглядом Сяо:       — Я понимаю, мы с тобой не близки, но с тобой точно все нормально? А то с каждым разом, что я на тебя смотрю ты все хуже и хуже…— привстала со своего места девушка, снова глядя то на болезненное лицо своего репетитора, то на его такого же, как и она, обеспокоенного друга, пока Сяо продолжает от них отмахиваться:       — Все нормально, решай задачу, — протирая глаза, зевнул Сяо, — у нас с тобой ещё час работы. А ты вообще мог домой уйти.       Сяо шикнул на друга, который подпирая щеку, давил лыбу. Хэйдзо было интересно узнавать друга с разных сторон, поэтому решил остаться, да своим присутствием разбавляет гнетущую атмосферу, от чего Люмин было явно легче. Ведь Хэйдзо тоже ничего не понимает.       — Не часто выпадает возможность посидеть в компании красивой девушки, — он посередине предложения отпил кофе, оглядывая несчастную, и еле слышно проговорил: — особенно с сестрой парня, на которого запал мой друг…       Люмин закатила глаза, да покрепче схватила свою ручку, начав выписывать что-то, что язык не поворачивается назвать задачей по органической химии. Сяо прошелся ладонями по лицу, будто умывает его, сдерживаясь от падения прямо в стол. Он посмотрел на время ещё раз и увёл голову к окну, невзначай начав наблюдать за прохожими. За окном шел серый грязный снег, да куда-то все спешили люди, спрятавшие лица за медицинскими масками, дабы не вздыхать грязный воздух. На улицах все так же мельтешат новогодние огни, напоминающие о наступающем рождестве…       — Устала? — не поворачиваясь к ней задал вопрос Сяо, услышав, как та, в конце концов уронила голову на стол, — можем немного отдохнуть.       И когда он всё-таки соизволил к ней повернуться, то периферийным зрением уловил, как слишком близко с окном прошел какой-то человек, сделал шаг назад, в упор на них посмотрел и вновь только уже в разы быстрее пошел дальше.       — Люмин, прости за, возможно, бестактный вопрос, — начал спрашивать Сяо, уже приметив заинтересованное лицо ученицы, — но как ты ухаживаешь за такими волосами?       Хэйдзо прыснул в кулак, почувствовав к чему это говорит Сяо, но постарался виду не подавать. Люмин, не поняв где тут бестактность, приподняла бровь, но с ответом тянуть не стала:       — Ну, после того как в салонах, вне зависимости от его цены, мне пару раз отрезали кусочек уха, я начала в интернете искать визажистов, желательно, европейцев, — зевнула потягиваясь девушка, вспомнив, что давно не звонила своей парикмахерше, — я и Итэра пыталась подбить, но он свои волосы доверяет только Кадзухе, ну, другу его, да и, честно говоря, в зеркало он смотрится только утром, когда умывается и всё.       У Сяо невольно всплыл образ парня и его непослушной кудрявой гривы, струящейся в разные стороны, придавая ему некоторый шарм, мнимую безмятежность на серо-серьезном лице; или как Итэр плавно рукой стряхивает с глаз густые кудри, которые в эту же секунду вновь обратно падают ему на глаза, или как бывают волосы убраны в хвост, оголяющий бледную шею…       Сяо улыбнулся, и эта улыбка оказалась замечена:       — О брате моём подумал? — напрочь нарушая все границы дозволенного задала вопрос Люмин, облизывая трубочку, быстро допив свой кофе, а Сяо пошел в лучшую защиту, а точнее, в нападение:       — Да даже если да, что в этом такого? — закатил глаза Сяо, больше ничего не скрывая, — вообще-то я из-за него и согласился тебе помочь.       Хэйдзо хотел это прокомментировать, явно подшутив или же, может, даже слабо беззлобно пристыдить, но девушка рукой закрыла ему рот. Люмин растянула губы в самодовольной улыбке, забирая и его стаканчик кофе, — к которому он так и не притронулся, — так и крича только своими действиями, что наглостью она не обделена:       — Хочешь впечатление произвести? — быстро отчеканила она, отпив чужой кофе, да не дав Сяо хоть как-то среагировать тут же начала опять про свое, — кстати, про Итэра. Мы ведь сегодня утром с ним ходили по магазинам, я ему обновляла гардероб, ну и себе там парочку вещичек взяла, все конечно же за его счёт…       Люмин начала рассказывать, как они пошли в ресторанчик с французской тематикой. И меню там для антуражности было написано на французском и рядом было переведенное на их язык. А Итэр, сердито сводя брови, начал вглядываться в это французское меню, тихо ругаясь, что там неправильно написаны некоторые предложения и слова. Он начал недоволен бухтететь, а Люмин стало ужасно душно…       Сяо сначала пытался отклониться от этого потока сознания, но Люмин была настойчивее. А Хэйдзо явно проявил интерес:       — Получается, ты знаешь французский? — задал вопрос Сиканоин, поставив голову на ладонь, время от времени прислушиваясь к тихому шепоту, что встал в кафе, да игнорируя пинки Сяо.       — Я?! — удивилась она, чуть не подивившись чужим кофе, — тьфу-тьфу-тьфу! Меня жизнь уберегла от этого райского наслаждения в виде изучения этого голубиного языка!       Сяо приподнял бровь, удивлённо хмыкнув от столь бурной реакции. Он сдержал себя от закатывания глаз и спросил её:       — И почему это ты так говоришь?       — Ха, будто ты китайский знаешь, — хмыкнула девушка, не почтив его взглядом, помешивая латте трубочкой, — Папа слишком жёсткий преподаватель, он сказал, что не хочет меня мучить.       И теперь уже Сяо едко хмыкнул, откинувшись на спинку дивана:       — Во-первых, да, я знаю свой «родной» язык, во-вторых, а Итэра можно мучить? — возразил Сяо, будто зачем-то встал на защиту «чести и достоинства» человека, кому эта защита совершенно не нужна.       Люмин на него вопросительно посмотрела, облизнув губы и украдкой стукнула пальцем по экрану телефона, посмотрев время, увидев там как раз-таки сообщение от брата.       — Да он сам как-то выучил…папа и его не учил, — в замешательстве протянула девушка, собирая полноценный образ брата в голове, — Итэр типа умный … ну знаешь… Ой, ну слушай, детство Итэра — это как Санта Клаус, Зубная фея и нормальный уровень гемоглобина у меня в крови: что-то на грани фантастики, — чем больше углубляешься в подноготную, тем страшнее.       Все трое замолчали на пол минуты, и в этот момент Сяо увидел, как к их столику приближается какая-то высокая грозная фигура… Блондин — чистый европеец с глазами, что горели голубым яростным огнем. Он в мгновение ока очутился рядом с их столиком и ошпарил своим взглядом всех присутствующих. Сяо тут же приметил эту бестактность и неловко, но красноречиво кашлянул, пнув ногу безмятежной Люмин под столом. А она будто находится в Нирване: не видит и не слышит ничего, лишь все думает о чем-то своем, —из-за чего пришлось повторить этот жест уже Хэйдзо.       — Эй, ты чего пихаешься? — недовольно пробубнила девушка, отряхивая штанину и только сейчас заметила присутствие четвертого человека, — о, Дайн, привет, а ты чего тут?       А парень, вопреки горящему от негодования взгляду, спокойно и даже чуть растерянно у нее спрашивает:       — Я тоже хотел тебя это спросить? — и в этот момент Дайн перетекает взглядом на студентов, осматривая их оценивающим взглядом, — и кто эти двое?       Люмин звонко хлопнула себя по лбу и тут же поспешила представить Сяо своему парню, оставив Хэйдзо на потом:       — А, точно, это мой репетитор по химии, я же тебе говорила, не помнишь? — болтая ногой, да опять отхлебнув кофе, улыбалась с трубочкой между губ девушка, — э… Сяо, а какое у тебя ну... имя? Итэр говорил, но я и не вспомню...       — Можно просто Сяо, — он привстал с места и протягивает руку для рукопожатия, а Дайн недоверчиво вновь на него посмотрел:       — Люмин, а почему ты мне не говорила, что он такой молодой?       И Люмин видит, что Сяо нахмурился и уже сам высокомерно хмыкнул, — и спасает его от необдуманных действий его друг, который предпочел оказаться тише воды, — поэтому поспешила отрезвляюще зыркнуть на своего парня:       — Так, Дайн, где твои манеры? Ты как со старшими разговариваешь? — грозно заговорила Люмин встав со своего места, — ты должен к ним вообще на вы!       Девушка стала между них и скрестила руки под грудью. Дайн растерянно захлопал глазами, рассматривая симпатичное лицо Сяо, все больше веря в стереотип, что в этой стране все парни за собой ухаживают больше, чем девушки, потом проскользил взглядом по Хэйдзо, который ему отсалютовал, да быстро пояснил кто он такой.       — Повторяю ещё раз, это Сяо — он мой репетитор по химии, и для укрепления его авторитета уточню: он парень моего старшего брата, — и в момент, когда у Сяо глаза стали шире, а волосы чуть приподнялись дыбом, Люмин вновь пошла на опережение, чуть скомкано и тихо договорив: — потенциально. И так же он мой лучший друг.       Хэйдзо от таких заявлений порывисто стукнул ладонью по столу, вскочил с места и наигранно начал возмущаться:       — И когда это вы успели стать друзьями? — возразил парень, проигнорировав первую часть ее предложения. Он не дал ей Сяо похлопать по плечу, перехватив и перетянул ее руку к ее парню, и сам крепко его обнял.       Сяо, находясь в этом хаосе, даже и не пытался выбраться из крепких объятий друга. Он устало глядел на каждого из их компании, а потом на подошедшего администратора, который просил не шуметь и не мешать другим посетителям. Ситуация была улажена, и они все вместе сели за стол и девушка вновь уткнулась в тетрадь.       Трое парней коллективно пытались до нее донести материал, однако Люмин была непробиваема. Так они и просидели оставшийся час.       Сяо отказался брать плату за столь не плодотворный урок, думая о том, что ещё хоть какая-то совесть у него есть; Дайн и Хэйдзо сделали вид, что в принципе не услышали, что она хотела разделить плату хотя бы между ними, говоря, что они в любом случае потратили время на то, чтобы ей «такой глупой» вдолбить хоть что-то. На что каждый из всех парней начал ей говорить, что она ничего не глупая, просто ей нужно время переварить…       — И…Сяо, ты же идёшь сегодня на прием к Итэру…— напоследок говорила девушка, держа за руку своего молодого человека, да как-то неуверенно мялась, — кхм-…как бы сказать, у него сегодня очень плохое настроение, я его сама таким впервые видела, поэтому…       Сяо решил не уточнять откуда ей известно, что он идёт сегодня к нему, ведь, вероятно, сам и Итэр ей об этом и сказать, и, по всей видимости, был явно чем-то недоволен, когда об этом упоминал. У Сяо есть предположение, почему Итэр мог бы быть им недоволен, поэтому просто инертно кивнул, попрощавшись с ребятами. Хэйдзо внимательно наблюдал за движениями друга, гневно хмурясь и дожидаясь, когда лишние лица уйдут и они останутся наедине.       Сяо мимолётно попытался и с ним попрощаться, да идти дальше, но Хэйдзо крепко схватил его за руку и рассерженно отчеканил:       — А ну стоять, — парень сжал его предплечье, разглядывая реакцию приятеля на это, а у того только еле заметно дернулось нижнее веко, — что с плечом?       Сяо выдернул руку, приподняв бровь:       — А что у меня с плечом?       У Хэйдзо от негодования поджались плечи и скривились губы. Такая беспечность и безответственность к собственному здоровью его выводит; он в шоке сделал шаг вперёд, уже готовый ругаться, но понимает, что это бесполезно. Он заметил, что Сяо на тренировке был в футболке с длинными руками, что совершенно на него не похоже. А сейчас все занятие поджимал руку, практически ей не шевеля:       — А твой отчим? Он знает, что ты вернулся? — все не давал уйти Сяо, преграждал ему дорогу, время от время, сталкиваясь с прохожими, что недовольно охали и ругались: «что встали по середине?!» — Я не верю, что он одобрил это.       Сяо нахмурился и оттолкнул от себя прилипалу. Он возмутился, что тот лезет не в свое дело, и гневно на него гаркнул:       — Какая тебе разница? — возразил парень, свято убежденный, что у него все нормально и ничего не болит.       Хэйдзо, окончательно выпавший от этих слов, едко усмехнулся и вздёрнул руками, зачесывая волосы:       — Какая мне разница?! — пораженно мотнул головой он, расслабляя на шее шарф, чьи нитки попадают ему в рот, — Идиот, я думал мы друзья! Конечно мне не плевать на тебя!       «Он ничего не понимает.»       — Раз ты такой хороший друг, то и не лезь, — окончательно вспылил Сяо, не желающий слушать нравоучения от одногодки. — что ты вообще понимаешь? Увязался за мной, так ещё и прохода весь учебный год не даёшь.       Сиканоин тут же оступился; мысль, что этот человек никогда его ни во что не ставил пришла мгновенно. Хэйдзо подумал, что Сяо всегда было плевать на него. Парень огорчённо смутился и, прежде чем развернуться и уйти, всё-таки сумел оставить напоследок слово за собой:       — Знаешь, что бывает с лисой, что попала в силок? — неуверенно проговорил парень, вспоминая, как ходил с отцом на охоту, да уводя от «друга» голову, не имея желания на него смотреть, — она умирает.       «Он неправ.»       Сяо хмурил брови, перебарывая смущение и гнев, что смешались вместе. Он отрицал все слова Хэйдзо, сам себе повторяя, что он ничего не понимает, что он просто все слишком близко к сердцу принял и что тот просто лезет не в свое дело.       — Понимай мои слова, как хочешь, — он ударил того по козырьку его кепки, роняя ее в серый снег, — если ума хватит вообще хоть что-то понять.       И только Сяо наклонился за кепкой, выуживая ее из мокрого снега, а от того уже след простыл.       «Он врёт. Со мной все в порядке. Мне не больно. Мне не больно…»       Зачем-то стараясь высмотреть его силуэт в толпе, повторял себе Сяо, потеряв единственного друга.       Между весами страха остаться ни с чем и потерей друга, перевесила гордость Сяо. Его страх продолжать подводить мать был сильнее, чем благоразумие.       И уже казалось, что насмерть разбиться на тренировке — уже и не так плохо.

***

      Сяо не предал значения словам Люмин о плохом настроении Итэра, однако когда тот, злющий и явно не спавший последние несколько суток, пропустил его в кабинет и посадил на кушетку, ему стало понятно.       После праздника все бегают и составляют расписание работы и прямо сейчас по этому поводу третируют Итэра:       — Эти массажисты совсем уже обалдели? Я не работаю по этим дням, — рассерженно тыкал ручкой по странице ежедневника врач, отмахиваясь от медсестры.       — Вот мы и хотели бы вас попросить начать выходить и по средам…       — А может мне ещё и жить тут?! — выругался Итэр. Его волосы, выпавшие из низкого хвоста, дергались вместе с ним и прибавили ему забавной мультяшности, но это никак не сглаживало ситуацию, — я по средам работаю на кафедре. Делайте, что хотите, но среда является моим единственным выходным.       Сяо все смотрел на это и неловко скрещивал пальцы в замке, ожидая, когда уже они приступят к приему.        Медсестра не видела смысла с ним как-то спорить, поэтому кланяясь, постаралась поскорее уйти. Итэр выдохнул через нос, заправляя челку за уши и поправил очки на носу. Он что-то ещё быстро написал в ежедневнике, и только потом перевел глаза на ждущего его пациента. Сяо вздрогнул, кашлянув, а Итэр кивнул и, на удивление, ласковым голосом:       — Ну как у тебя дела? Принес снимки рентгена? — все с улыбкой говорил врач, наблюдая как Сяо полез в сумку за ними, — кстати, твои анализы крови пришли, я к терапевту твоему заглядывал.       Сяо, как его и попросили, дал ему рентгенограмму, и кабинет снова погрузился в молчание. Врач откатился на стуле к специальной лампе, поправив очки, и с сухим: «Сейчас мне врача придется вызывать…» — принялся вглядываться в его позвоночник. Лицо Итэра просто мрачнело с каждой секундой: от слабой вытянутой улыбочки, переходило в молчаливый ужас, а после наступал самый что ни есть настоящий гнев, — Сяо даже мог сказать, что видел все стадии принятия на чужом выражении. Не мог же снимок быть настолько плох?       Сяо прикусил губу и напряжённо смотрел на своего врача. Именно врача, потому что в кабинете, в клинике, Итэр всегда ведёт себя нейтрально по отношению к Сяо, — так как тот, в первую очередь, ему пациент, —стараясь все личное выносить за стены кабинета.       — Ты опять начал ходить в зал? — разгневанно процедил Итэр, даже не посмотрев в сторону Сяо, сухо и трудно разборчиво договорив: — ну что за инфантилизм…       Эти слова и реакция обозначали лишь то, что подобное происходит не впервые на практике Итэра. И по нему видно, что он явно разочарован и прибывает в негодовании.       Сяо не успел и слова проронить, как тот вновь оказался у своего рабочего стола и что-то открывал в компьютере, быстро щёлкая. А открыл он его анализы, от которых его брови поползли на лоб. Он побрел глазами по результатам, подпирая подбородок ладонью, о чем-то очень крепко задумавшись, что-то бормоча себе под нос, возможно, размышляя. И, к чему-то придя, достаточно сухо задал вопрос:       — Ты неправильно совмещал таблетки?       Сяо замер, он почувствовал, как сердце начало расходится в волнительным ритме, как страх и беспокойство взяло вверх, и он оказался практически не в состоянии дать ответ, проглотив язык. Не мог же он это делать осознано...?        Итэр на него взглянул, приспустив очки с носа, да повернул монитор с анализами:       — Смотри к чему это пришло. Ты говорил неврологу какие препараты пьешь? Почему ты бездумно глотал обезболивающие? Сяо, твои кости, скорее всего, трещат по швам, — Итэр начал расходится, стараясь не повышать голос, видя как рядом сидящий не знает куда себя деть, — Ты зачем вернулся в зал? С чего ты решил, что это хорошая идея?       «Мне не больно. Я все сам себе придумал.»       — Сяо, ответь мне: Ты почему не оповестил меня? А господин Бай Чжу? Он в курсе? — пожимал плечами да разводил руками Итэр, закинув ногу на ногу, отчитывая парня, — как можно так халатно относится к своему здоровью?!       — Я…думал, что мне лучше… — стыдливо опустил глаза Сяо, отломав ногтевую пластину от пальца, из-за чего проступила кровь, — не болело же…       Итэр от таких слов выпал. Он глубоко вздохнул и с силой выдохнул, зачесывая челку к затылку. Врач развернулся на стуле к его кушетке и требовательно, очень разгневанно протянул:       — Сяо, не болит — не значит прошло! — Итэр тяжело выдохнул, сдерживая себя от того, чтобы не начать раздражённо массировать виски, — Терпеть не могу спортсменов…       От Итэра сильно пахло табаком. Сяо уловил этот запах от чего чуть подал печами назад, будто в неприязни. Парень надеялся хоть что-нибудь сказать в свое оправдание, но старался держаться от откровений, в попытке придумать хоть единый веский и непоколебимый аргумент. Слова о ненависти к спортсменам звучали одновременно очень лицемерно и вполне обоснованно. Сяо метался в чувствах и противоречиях: в голове мелькали мысли о: «…вернуться в строй…» — и о безумном страхе разочаровать близких. Ему самому было страшно, ему тоже было плохо, у него тоже испорченное настроение, и Итэр сейчас ничуть не помогает.       Сам же Итэр быстро предположил, что здоровье для Сяо не аргумент, и что пора говорить горькую правду, которую так боялись озвучивать раньше этому разбитому юноше:       — Начнем с того, что после долгого отсутствия в спорте, мало кто может вернуться в строй. За это время появились другие перспективные спортсмены, которые будут приносить медали тренеру, — развернулся обратно к компьютеру Итэр, закрывая все не ненужные документы, — это случай из тысячи. Ты свое отпрыгал, тебя вернули просто из-за финансирования, которое тратится на других. Неужели, ты считаешь, что ты тот самый «один из тысячи»?       — Да. — ответил парень.       Сяо ощутил едкую боль. Как от укола тупой иголкой, как удариться нервом, как тошнота, — до потемнения в глазах. Слышать это невыносимо, удушающе. В моменте хотелось закричать, завыть, что он врёт и что это не так, но Сяо сидел неподвижно, лишь ощущая зудящую боль в пальцах правой руки. Была оторвана уже последняя ногтевая пластина.       «У меня ничего не болит. Не болит!»       — Нет, — насмешливо хмыкнул Итэр, мотнув головой, — кто же тебе это сказал? Мама?       Сяо осёкся, он чувствовал как загорелась носоглотка и как стало тяжело даже поднять к своему врачу голову. Он посмаковал слова на языке и с очевидной болью просипел:       — Ты.       И тут же запал и пыл Итэра спал… Он поднял голову, перестав что-то активно писать на направление, и медленно повернулся к Сяо:       — Я..? — он нахмурился, начав вспоминать хоть что-то, что давало бы намек на него. Он пару секунд помолчал, наблюдая за Сяо, у которого от яркого гнева раскраснелись глаза.       Итэр откатился от стола, чтобы полностью развернуться к Сяо, и уже хотел позорно проговорить, что не помнит ничего подобного, как его прошибло воспоминание:        «…       — А я думал, что ты хочешь вернуться в строй…— приподняв брови запросто бросал слова инструктор, скрестив руки в замок за спиной, да расправляя затёкшие плечи, — не думал, что тебе нравится носить эти корсеты и эти бесконечные реабилитации. Хм, ладно…»       — Сяо, я-…ты меня не правильно понял…— лишь ломко проговорил Итэр, пожав плечами, а для Сяо это было сопоставимо сильнейшей пощёчине.       Врач быстро осознал, что наговорил не то чтобы лишнего, а слишком уж грубо, слишком непрофессионально и бестактно. До него не сразу дошло, что он был неправ. Он принялся исправлять свою ошибку умело выкручивая свои же слова, да параллельно прося у Сяо прощения, а тот подобных перепадов настроения не смог перетерпеть. Спортсмен глубоко задышал, все пытаясь успокоится, внушить себе, что ему не обидно и не больно, однако на этот раз это оказалось сделать невозможно. И когда Итэр вновь что-то говорил о его спортивной карьере, то Сяо больше не смог сдерживать эмоции.       — Сяо, я понимаю, что ты испытываешь-…— неумело попытался оказать поддержку Итэр, мысленно вспоминая свою с трудом полученную четверку по психологии.       И реакция Сяо громко ему заявила, что там и до тройки не дотягивало:       — Да заткнись ты! — он наконец разомкнул прокусанные губы и с горькой опрометчивостью заладил, взмахнув руками: — Не все ведь такие идеальные, не все всё могут! Я — не ты, у которого все идеально выходит! Я — не ты, который преуспел во всем, чем занимался!       Итэр от такого опешил. Он и подумать не мог, что в чьих-то глазах он выглядит подобным образом; ему пришлось потратить пару секунд, чтобы переварить услышанное и жалко, неуверенно попытаться ответить:       — Сяо, я не…— выступил в противовес Итэр, но все равно оказался перебит:       — Ну как же ты не понимаешь, что лёгкая атлетика для меня не какое-то там хобби, лёгкая атлетика — это часть моей жизни. Я никто, я ничего не могу без нее! — Сяо просто уже не мог себя остановить; он говорил со скрежетом в голосе и почти схватился в отчаянии за волосы, познавая новые глубины: насколько ещё низко он может пасть перед кем-то в глазах.       — Я…— в замешательстве и с ужасной горечью просипел удивленный Итэр: — Я не хотел тебя задевать…       Сяо обессиленно промычал, закрыв лицо руками, пытаясь снять с него этот гнев, так как не хочет срываться на этом человеке.       Обида, горечь и отчаяние так и сочились из него, вынудив унижаться ещё и ещё больше. Итэр уже не сидел на своем стуле, он быстро переместился к нему на кушетку, сев напротив, пока Сяо все продолжал распинаться, время от времени, говоря очень невнятно и быстро, жадно глотая воздух. Он истерично жестикулировал, старался не переходить на крик, хрипел.       В особенно горьких предложениях проскакивали такие слова как: «Я не могу ее подвести…» — или ещё более болезненные: «Моя мама…это моя вина…! Она ведь так этого хотела! Если бы ни я..! Если бы ни я!..».       Это все было похоже на ураган, на смерч: как сильный ветер разгонял и на то непотушимо пылающий огонь, поднимая к черному, укрытому тучами, небу его языки.        И в какой-то момент, он настолько разозлился, настолько опустился, что из глаз просто лились слезы, а щеки горели ярким красным огнём.        Сяо сам не заметил как начал рыдать, перечислять о том, какой он ужасный сын, отвратительный друг и спортсмен, и как он разочаровал свою родительницу. Его затрясло и с дрожащим выдохом он ломко произнёс:       — Я ничего больше не умею, кроме как прыгать с шестом. Ничего.       После этих слов он разрыдался ещё сильнее, закрывая глаза руками. Итэр, сидящий напротив его, испуганно сглотнул и уже хотел подобрать хоть какое-нибудь решение, но в этот момент ему на плечо падает голова Сяо. Он уткнулся лбом ему в ямку ключицы, и Итэр замер. Он задержал дыхание, чувствуя как намокает и становится горячее его плечо, напряжённо и быстро заморгав.       Спасет то, что Сяо последний пациент. Рабочая этика была нарушена уже давно, поэтому делать уже нечего, кроме как сменить специалиста.       Итэр ещё немного побоялся, погуляв глазами по кабинету и только тогда смог выдохнуть. Он осторожно, — будто боится, что под его ладонью окончательно рассыпется Сяо, — положил одну руку тому на спину, пока вторая оказалась на затылке, чуть прижав его сильнее к себе.       У него впервые в жизни появилось настолько сильное желание кому-то помочь. Крепко стиснуть в объятиях и закрыть от чего-то, просто дать выплакаться.       Итэр принялся нежно поглаживать его по голове, проходят пальцами сквозь волосы, и дослушивая все, что говорит ему плачущий. Ладонь врача подрагивала, но он не убирал её с его спины, чувствуя как та нагрелась. Сяо успокоился не сразу, однако обхватить в ответ он так и не решился.       — Тебе легче? — тихо прогворил Итэр, избегая прикосновения его губ и макушки Сяо, и тот неактивно кивнул на его слова, медленно отодвигаясь от него, однако Итэр как-то особенно нехотя отнимал свои ладони от его головы.

…

      Итэр отказался отпускать Сяо одного, он сказал, что довезёт того до дома, но перед этим они зайдут в кабинет психолога, дабы сделать запись.        Итэр взглянул на лицо парня, который старательно уводит от него заплаканные глаза, да шмыгает раздраженный носом, и вздыхает:       — Я дойду до кабинета спортивного психолога, спрошу за тебя, — сказал Итэр, закрывая на ключ свой кабинет, да медленно провожая взглядом Сяо, который неспешно шагал к лестнице. — подожди меня. Ты ведь не сбежишь?       И он не уходил до тех пор, пока он ему не ответил своим тихим и сиплым голосом сухое «нет». Итэр погладил его по предплечью и быстро отошёл, а Сяо только и слышал, как тот с кем-то по пути быстро поздоровался.       Сяо спрятал нос в воротнике куртки, да надел кепку на голову, быстро промаргивая сухие глаза.       Он задумался обо всей этой ситуации, пряча руки в карманах. Его спортивная карьера — это та самая очень долгая тема для разговора, на которую ему нужно кому-то выговориться, иначе он никогда больше не сможет перерости самого же себя.        Перед глазами на рапиде мелькали, впервые за долгое время, приятные воспоминания. Будто объятия от Итэра на время нейтрализовали все едкие и неприятные, жгучие мысли. Перед глазами мелькают его победы, его награды и достижения. То как радовалась мать.        Возращение в спорт имеет нечто большее, чем просто инфантилизм. Это страх. Это желание и чувство несуществующего долга перед кем-то все равно на него давит. Он обязан продолжать что-то делать, только ради матери. Ради матери, которую убили и уничтожили. У его матери силой отобрали возможность, значит он должен ее ей вернуть, хотя бы через себя: …       «…       — …Встань хотя бы поесть… — своим разбитыми и сухим голосом шептала женщина, пытаясь поднять дочь с кровати. — совсем вон как исхудала …       — Я не хочу есть. — лишь отвечали из-под одеяла севшим хрипом.       И снова молчание.       Сяо не понимал почему его мама так себя ведёт. Не понимал, почему его бабушка каждый вечер тихо плачет, когда укладывает его спать. Почему дедушка с таким отторжением кривил лицо, смотря на него.       Ему никто не объяснял. Да и что доказывать ребенку?       Мальчик лишь смотрел как эта совсем юная и до безумия красивая девушка, которую он должен назвать мамой, такая печальная. Почему у нее нет сил даже держать в руке ложку. Почему не смотрит на него.       У него ведь очень долго не было имени. К нему как и обращались уменьшительно-ласкательно «Сяо», что буквально обозначает мальчик. Во всех документах и всех ведомостях полное имя имеется, но как образовалась привычка представляться подобным образом, так и закрепилась. Будто сам себе напоминает, что он так и остался мальчиком без имени.       Мама не имела сил на него смотреть, — она не принимала его, — ведь когда сталкивалась со своим отражениям в глазах сына, ей тут же хотелось рыдать.        Она с трудом выучила новый язык и закончила школу, поступив в университет. Так и оставшись в нем, найдя там работу.       Вопрос желанности ребенка был очевиден …И, само собой, аборт хотели сделать, только вот сама судьба добивала лежачего: аллергия.       Сяо от матери досталась невероятно сильная аллергия на многие медицинские препараты и продукты, и именно это и было причиной отказа аборта — на что-то была аллергия и у его матери, из-за чего той отказали в медицинской услуге.       Клиники менялись, врачи все одинаково пожимали плечами, а к тому времени и срок беременности поджимал. И как родился ребенок, Чжун Ли, сбегая от позора, принял решение перевести семью в соседнюю страну.       Они переехали в китайский район, дабы Сяо рос хотя бы отсылающей на родину атмосферу, чтобы был хоть как-то связан с так и не ставшим домом.

…

      Когда его мама нашла в себе силы проявлять хоть какое-то внимание к ребенку, она практически сразу начала пытаться отдать его в спорт. В гимнастику. Но уже ее родители не дали ей этого сделать, категорически запретив.        Она так и не полюбила сына, так и не смогла его принять, но ничего с этим сделать не может. А парень, с рождением младшей сестры, и сам заметил, что это хорошее отношение — не любовь.        Сяо было без разницы чем заниматься, главное, чтобы мама была счастлива. Главное, чтобы та перестала отталкивать.       …»        Из гадких мыслей его вырвала появившаяся рядом тень. Парень уже понадеялся, что это вернулся Итэр, ведь даже думал просить прощения за развернувшуюся неловкую сцену, но реальность оказалась иначе… По плечо с Сяо оказался человек — точная его копия, и юноша сразу понял кто это.       — Смотрю, с плечом всё-таки все в порядке? — вопрос пронесся у самого уха. Сяо с пронзительным омерзением отшатнулся, настороженно нахмурив брови.       Парень прикусил язык, панически испугавшись поднять глаза на отца и попытался как можно скорее сбежать по лестнице, прямиком в гардероб, дабы поскорее очутится на улице.       Лицо мужчины не изменилось. Его слабая улыбка стойко держалась за его скуластое лицо, а глаза были прикованы к пытающему поддаться побегу сыну.       — Удивительно как тебя жизнь ничему не учит, — зашагал в след за ним мужчина, резко схватив его за больное предплечье, — неужели ты настолько глуп?       Сяо не подал вида, что ему стало больно. Что резь снова опрокинула его на чуть менее недели назад, в тот безлюдный парк. Юноша снова ощутил как на глазах проступили слезы и как то, что можно было назвать остатками нервной системы, поднимает белый флаг. И он уже сомневается, что обойдется одним спортивным психологом.       — Отпусти меня, — прошептал Сяо, все ещё не смотря на лицо тому человеку, однако в ответ услышал лишь едкое фырканье.       — А волшебное слово?       Сяо попытался вывернуться, сбежать, даже если ему это будет стоить руки, даже если ему это будет стоить остатков достоинства. Он уже готов поломать ее к чертовой матери, лишь бы покинуть эти давящие его стены.       Спортсменов уже практически и нет, так как вечером в клинике их бывает мало — все ходят сюда утром, максимум, днём. Это означает что свидетелей опять не нашлось.       — Я всё ещё не теряю надежд с тобой сблизиться, — сладко проговорил мужчина, пытаясь добиться этого ненавистного взгляда парня, но тот намерено опускает веки. — ну же, Сяо, посмотри на меня.       А он не смотрел. Более того, он зажмурился, оказавшись в шатком положении на ступеньках, перебарывая боль в схваченной руке.       — Сяо, мои глаза не на полу, — снова грозно пронеслось, а державшая его рука ещё сильнее пережала предплечье.       — Моветон. — лишь сухо отозвался парень, кажется, совсем больше не чувствуя какой-либо физической боли.       Дальше Сяо лишь с трудом осознал.       Давно привычное чувство свободного падения сменилось отрезвлением: лестница казалась слишком близко. Боль по всему телу начала растягиваться, удивительно, равномерно: голова, руки, ноги, спина, — заныли в унисон. Глаза лишь испуганно мазнули по толкнувшему его человеку, быстро зафиксировав гадкий образ на очень долгое время.       Но почему-то ничего кроме мысли: «Жаль, что Итэр это увидит. Он, вероятно, расстроиться…» — Сяо не мог ничего другого допустить.       Когда тело парня добралось до пола, пересчитав почти каждую оставшуюся ступеньку, истерия, по какой-то причине, не наступила.       У него загудела голова. Будто не наученный жизнью, он попытался подняться, но вышло лишь сесть. С третей попытки. Перед глазами все рябило, а на секунду ему показалось, что он оглох, однако звенящий писк стих, и он рефлекторного попытался прикоснуться к своей голове. Но лишь сущую малость пошевелил правой рукой, как даже через всплеск адреналина проступила адская боль…       Сяо взглянул на свое предплечье, но спутанное сознание не позволило сразу понять происходящее. Рука была очевидно сломана, но страшнее было другое: кровь. Кровь, пропитавшая его рукав темной толстовки. Он дрожащей вроде бы целой рукой подтянул вымокшую ткань, и его глаза уткнулись в торчащий осколок кости.       Оказалось сломана ведущая правая рука.       Сяо невдомёк почему же он не может даже вскрикнуть от боли, почему он, открывая рот, лишь равно выпускал воздух, а в мыслях путалось несвязное: «Все-таки и правда пора остановиться»

…

      Итэр достаточно быстро разобрался с психологом, объяснив всю ситуацию, узнав, что Сяо у него уже бывал и ни раз. И оказывается, что парень давно на улучшении: «Я с ним работаю уже не первый год, возможно, дело было даже и не в спорте…» — ответил психолог, намекнув, что тому нужен уже другой специалист. У парня это заняло это все каких-то пять минут, и он уже шел, надеясь увидеть стоящего у лестницы Сяо, но было бы все слишком идеально.       Он расстроено уткнулся в место, где парень должен был стоять, но видел там лишь своего коллегу, направившего свой взгляд вниз, а потом как можно скорее поспешившего исчезнуть. Итэр напрямую столкнулся с ним взглядом, беззвучно спрашивая, что происходит, но тот предпочел сбежать.       Врач опустил глаза вниз по лестнице, чтобы начать спускаться, подцепляя чужую уроненную кепку, да обомлел, не успев сделать шагу. В самом низу лестницы сидела сгорбленная фигура Сяо, который потерянно высматривает что-то или, может, кого-то по сторонам, держа больную руку своей дрожащей ладонью.

***

      Первый раз перекладина упала на соревнованиях. Сяо задел планку грудью, когда уже ее перелетел.        Тот момент никак на него особо не повлиял, однако с этого проигрыша потянулась длинная и непроглядная темная полоса в его спортивной карьере.       Первый раз ему «пригрозили пальчиком», да дали подзатыльник, разложив все ошибки, но дальше на каждой неудаче он сталкивался с высокомерными молчанием тренера. Она на него красноречиво смотрела, будто тот умеет читать мысли, да колко выдавала: «Подумай ещё».       Ему только исполнилось семнадцать лет. Тело начало расти ещё активнее, произошел резкий скачок, из-за чего он не мог, в буквальном смысле, совладать с собой.       Соревнования за соревнованиями он набирал порог, позволяющий ему ещё хоть как-то держаться в сборной.        Но о каком пороге идёт речь, когда дело касается спортсмена, слыша чье имя обычно рассчитывали занять хотя бы второе место?       «…       — …Вот ты видишь смысл ехать на следующие соревнования? — задал вопрос какой-то тренер из сборной страны, что поехал на те соревнования со своими спортсменами.       Издался звонкий лязг из-под металлического кнута под названием «позор». Сяо замер на месте, прислоняясь спиной к стене, выискивая опору. Взгляд каждого присутствующего на собрании после дня соревнования был прикован к нему. Каждый из спортсменов то ли с жалостью, то ли с удивлением оглянулись, ожидая его ответа.       Петля из цепи окрутила его горло, иначе у него нет оправдания почему он так долго молчал. Почему стоял ощущающая каждым кусочком кожи как сгорает. Как рассыпается от ненависти к себе.        Он бросил умоляющий взгляд на своего тренера, стоящую по плечо с спрашивающим, а та молча увела глаза.       — Мне нужно услышать ответ, никто не уйдет, пока ты не скажешь, — своим прокуренным голосом задавал вопрос мужчина, смотря исподлобья на юношу который, не в силах перебороть стыд.       Сяо окинул взглядом все двадцать человек сборной и постарался сдержать дрожащий выдох. Гордо держать голову было самым сложным испытанием из всех.

…

      В ту ночь Сяо не уснул. Как и последующие полгода.       «Сяо, ты просто разленился!»       Дни повторяли друг друга и, казалось, он застрял в какой-то проклятой петле.       «Что у тебя болеть может? Ты молодой и здоровый, все придумываешь себе!»       Планка начала падать.       «…ты же все равно идёшь в физкультурный университет?»       В кассе все сторонились нервного юношу, у которого синяки под глазами стали иссини-черного цвета точно как его волосы. В школе он никогда умом не блистал, но в этот период его оценки пробили какое-либо дно.       «Если ты считаешь это результатом — научись считать.»       Сяо склонялся над столом, пытаясь впитать хоть грамм гранита науки, но все было впустую. Парню безумно хотелось спать, но как только веки смыкались, он, по какой-то причине, не засыпал.       «В тебя столько вкладывают, а ты?! Тебе самому-то не стыдно?!»       Мерзкий гомон мыслей бились о стенки черепа, в надежде выбраться неудержимым потоком наружу. Но как только он открывал рот, желая уже избавить себя от этой муки, мысли мгновенно утихали. И Сяо снова сталкивался с взволнованным взглядом отчима, который лишь ободряюще хлопал по плечу, предлагая любую помощь, какую только мог дать.       Мать лишь сконфуженно и неумело пыталась связать диалог со взрослым сыном, сама не видя, как делала только хуже. Она с ним никогда не разговаривала ни на какие темы помимо спорта. «Как на тренировке?» «Что тренер говорил?» «Старайся лучше. У тебя огромный потенциал. Ты же мой сын!» «Второе место — это не награда.»       Они часто могли просто смотреть друг на друга не проронив и слова, и в итоге, мать смущенная уходила, дабы не находится с ним в одной комнате.        Временами, образ Сяо вызывал у нее слезы, и она глупой и странной просьбой просила не носить его белые рубашки.

…

       Падение за падением. Опять и опять.       Он мог оставаться подолгу после завершения тренировки все вновь и вновь пытаясь перебороть себя, вновь пытаясь определить причину падений.       Пропитанные магнезией руки ныли и гудели, а стертые до гладкой корочки пальцы давным-давно оказались выбиты. Набитые на спине и ногах синяки наливались новыми красками, но Сяо на это не обращал внимания.       Спортсмен продолжал совершать разбег.       Однако в какой-то момент перестало даже получаться хотя бы ее перелететь. Он начал падать, падать, падать, падать, падать, падать, падать, падать, падать, падать, падать, падать, падать, падать и падать…       Выбитое дыхание из лёгких болезненным кашлем доносилось до потолка, а невнятная брань и гневный вскрик вынуждали стены содрогаться.       — Ты просто не хочешь, — добивающим пинком прилетело от тренера, что так и продолжала сидеть, скрестив ноги.— и это ты на олимпиаду летом едешь?       Парень лишь остался лежать размазанный по синему мату, не посмотрев на нее. Он задрал футболку, вытерев ею лицо, так и оставив на нем:       — Я не понимаю, что я делаю не так, — хрипло проговорил он, не в силах отдышаться, — это будто не мое тело!       Гаркал Сяо, пнув ногой шест, который все это время лежал рядом.       — Это всего лишь отговорки, — фыркнули ему в ответ и через полминуты последовал громкий хлопок, закрывающиеся двери. Тренер ушла, оставив парня один на один с мыслями.

…

      Приходя домой, он всегда вскипал от гнева. В такие моменты ему хотелось кричать, рыдать, вопить!       И дабы не разгромить в порыве всю комнату, он бросал спортивную сумку и уходил бегать.       Лишь слыша в спину, как Бай Чжу просил не уходить и сказать, что же его так разозлило. На что его мать все время говорила: «пусть идёт».       Бегать он мог очень долго. Даже с учётом того, что он возвращался с тренировки. Мышцы уже могло, по ощущениям, разрывать от боли, а он все не останавливался. Все глотал холодный вечерний воздух, думая где же он мог ошибиться.

…

      Когда он всё-таки поехал на Олимпиаду, ему всего лишь пару месяцев назад исполнилось восемнадцать.       Все эти две недели он старался вливаться в команду и не отсвечивать. На тренировках прыжки получались через раз, на что Госпожа Сянь Юнь хмурила брови и принималась его отчитывать.       И все же квалификация была за спиной. Сяо отобрался в финал и через два дня должен был выступать, его тренер своеобразно его поддержала:       — На кону честь страны. — будто невзначай каждый раз отмечала она, хлопая того по плечу. — в финале ты просто не имеешь права не занять призовое место.

…

      Яркие вспышки света вызывали раздражение и страх, а холодный и ушедший куда-то тренер наводил ещё больше тревоги.       Спортсменов продолжают оглашать, и те совершали великолепные прыжки, один за другим показывая невероятные результаты. Парень ощутил мандраж, тошноту. Окружающие его люди казались ему неприступными; ему казалось, что каждый смотрит на него — растерянного и подавленного, — с насмешкой и с высока.       В конце концов, нервы его не выдерживали. Он вышел из зала, разминаясь в коридоре, чтобы не видеть и не слышать как выступают финалисты, дожидаясь своей очереди.       Он глубоко и громко задышал, а его отрешенный взгляд уставился в бетонную стену, но все равно медленно утек на пол. Сумрак длинного коридора окончательно его добивал из-за чего даже бегать становилось сложно.       — Да что с тобой не так… — прошептал себе под нос, смотря на свое мутное отражение в отполированном полу, — почему ты такое бездарное уебище..?       Застыв на месте окончательно разбился он. Совсем скоро уже его выход, а он продрогший и сонный, не в состоянии связать и слова.       — Самокритично, — эхом донеслось по коридору, — но правдиво.       Рядом с ним оказалась Сянь Юнь, скрещивая руки под грудью. Она с отвращением смотрит на него, видя, что тот совершенно не готов. Женщина сдула волосы с лица, да закатила глаза, протянув ему ладонь, силком что-то пытаясь дать:       — Что это? — смотря на протянутую пластинку таблеток, настороженно протараторил Сяо.       Он поднял на нее глаза, сглатывая, а тренер устало вздохнула, совершенно не имея желания тратить слова на него:       — Победить хочешь? — твёрдо, через зубы проговорила она.       Сяо оскорблённо нахмурился. Он последний раз застопорился на освещённом серым сумраком лицу дамы и нерешительно увел глаза в бок, выдыхая.

…

      Пережимая плотный шест в руках, он размерено дышал. Третий прыжок — последний. Глаза напрямую были устремлены вперед, на высокую перекладину, что последний год казалась недостижимой.       Шаг, два, разбег. Шест упёрся в ящик для упора и самый важный этап: Выталкиваясь через левую руку вперед-вверх, Сяо давит на шест вверх. Оттолкнувшись, он переходит в вис.       Яркая вспышка света его ослепила, но это не помешало ему взглянуть на потолок, крепче сжимая челюсть. Сердце только набирает обороты, отбивая давно известные ритмы, а навязчивые мысли впервые твердили одно и то же:       «Не облажайся!»       Он огибает планку, и как только она оказывается на уровне груди, — не коснувшись, не задев, — совершает свободное падение вниз. Парень восторженно вскакивает на ноги, еле сдерживая себя, дабы не вскрикнуть от радости и счастья.       — Я смог. — еле слышно прошептал Сяо, сам себе не веря, отходя с зоны. Его руки тряслись, а ноги еле держали.       Блаженный выдох не стал себя долго ждать: пять метров девяносто семь сантиметров, которые дали ему возможность никогда не бывать в армии.       Следующие сутки он спал в своем номере. Не пошел ни на банкет, не стал ни с кем знакомится, хоть и когда он успокоился в голове почему-то мелькал образ тех странных парней, что он встретил в день заселения у кулера. Он впервые за год смог самостоятельно уснуть. Никто его будить не решился.

…

      — Может скажешь что-нибудь хорошее сыну? — с холодом и с таким же безразличием говорил Чжун Ли, обращаясь к своей дочери.       А та, нехотя отрываясь от записей в ежедневнике, непонимающе на него глядела:       — Ты о чем? — отмахнулась та, а Сяо вновь покосился на деда, который издал многозначительное «ну...», — о том что он занял второе место? А сам-то небось просто по плечу похлопал…       Все присутствующие погрузились в неловкую тишину, и лишь Бай Чжу приобнял Сяо за плечо, вновь похвалив, говоря, что не в состоянии подобрать слов, как он гордится им.       Однако юноше нужно признание другого человека:       — Мам…— сухо отозвался он, опуская руку отчима с плеча, — я ведь…я просто не мог лучше…       — Именно поэтому и не хвалю. — усмехнулась она, наконец на него посмотрев, — лицо попроще сделай.        Сердце юноши дало глубокую трещину, и его лицо тотчас стало мрачнее любой грозовой тучи. На задний план отошли вся трепетная любовь и уважение, и остались только нестерпимые гнев и обида. В голове снова вспылили слова тренера: «Если бы взял таблетки, был бы первым, а так…закатай губу.» — его губы скривились, и он с силой бросил эту медаль в стену, — от чего та упала к ногам Чжун Ли, — да уронив за собой стул, порывисто выдал:       — Я хотя бы на Олимпиаду съездил, — со злостью отчеканил парень, посмотрев на мать сверху вниз, и без замедлений просто пулей вылетел из комнаты.       Он, когда надевал обувь чтобы покинуть квартиру, слыша за спиной приглушённый диалог, который Сяо себе очень много раз припоминал:       — Не жёстко ли ты с ним поступала? — тихо спрашивал Бай Чжу, пытаясь успокоить плачущую жену.       — Да я его вообще рожать никогда не хотела! Да если бы не он-…! — невнятно говорила она, стараясь перебороть собственные слезы и сбитое дыхание.       Было слышно какое-то копошение и всхлипывания. Было слышно как отчим пытался ее успокоить. Но голос Чжун Ли он так и не услышал.

…

      «Это не я — нежеланный ребенок, а у моих бабушки и дедушки изнасиловали дочь» — окончательно осознал только недавно парень, когда вновь впадал в рефлексию.

…

      После Олимпиады стало только хуже. Все слишком быстро пошло на спад: силы, здоровье, отношение с людьми.        Клиники менялись один за другим, все больше прописывая ему противовоспалительные и обезболивающие.       Еле зажившее сломанное колено стало часто выпадать, а слова о симуляции — обыденностью.       У Сяо окончательно пропало доверие к себе и травмы стали появляться чаще.       То самое последнее падение на шею: было абсолютной неудачей и его глупой ошибкой. Ему просто не повезло. Там нет какой-то нервотрепной ситуации и нет никакой ссоры. Просто именно так: сломав спину, ему пришлось завершить карьеру.       «Ты так навсегда и останешься вторым»       И жизнь утеряла какой-либо смысл. У него слишком часто возникала мысль наглотался таблетками, однако этого, по какой-то причине, не происходило.       После «завязки» со спортом с матерью, казалось, улучшились отношения, они даже стали иногда разговаривать, но Сяо ничего кроме жалости и стыда практически и не слышал в ее голосе.

***

      Одиночная палата освещалась светом холодных фонарей с улицы. На часах было уже два часа ночи. Даже в отделении был включен лишь аварийный свет…       Голова Сяо была отвернута к окну, его переутомленные глаза наблюдали как маленькие снежинки кружатся на свету за чистым окном. Как они падали на подоконник, медленно тая, угасая.       Уже прооперированная рука гудела под гипсом, и парню ничего не остаётся как смиренно лежать на койке. Тишина палаты не угнетала, не давила, она лишь помогала ему привести мысли в порядок. Он думал о словах Итэра, зная, что тот прав, и что было верить во что-то — глупо.       Сяо часто тихо вздыхал, наконец осознавая насколько же он уже устал. У него почти получилось задремать, однако услышал, что дверь палаты тихо открылась. Юноша подумал, что это медсестра, поэтому даже не думал поворачивать голову. Но неуверенно и тихо был задан вопрос:       — Ты спишь?       — Глупый вопрос, — повернулся Сяо на знакомый голос, стараясь сдержать себя от не менее глупой улыбки.       Итэр пару секунд помялся, позволив себе рассмотреть лицо Сяо, которое обычно скрывала челка. Она распалась с общей массой волос по подушке, однако так же она показала разбитые губы и ободранный подбородок.       Он понял, что слишком долго его рассматривал, только тогда, когда сам Сяо ему об этом сказал:       — Я думал время для посещения уже закончилось, — закатил глаза парень, приняв сидячее положение, уже зная, что спина каким-то чудом не пострадала, и давая не уложенным волосам щекотать шею.       Итэр тут же сдвинулся с места, тихо кашлянув, пряча выключенный телефон в кармане светлых брюк.       — Я заведующий этим отделением, ни у кого не возникнет вопроса, что я тут делаю, — зевнул врач, быстрее подходя к его койке, сжимая в руке ручки прозрачного полиэтиленового пакета, — я тебе тут это принес…как его…читос…       Итэр сел на рядом стоящий стул, начав складывать все, что он ему принес, да не скрывая как ему сейчас сущую малость неловко и как он пытается правильнее подобрать слова.       — Прости, я не знал какой вкус ты любишь и взял оставшиеся три вкуса в том магазине …— через зевоту проговаривал парень, все стараясь убрать волосы, однако те все возвращались на место.       Итэр отвлекся на свою челку, которая явно сбивает его с мысли, и поэтому ему уже хотелось перезаплестись и снова начать говорить, как его особенно непослушные волосы аккуратно заправил за ухо Сяо. Он поднял голову, удивлённо приоткрывая губы, пока теплая ладонь сидящего на кровати мягко очертила контур его волос. И делал это юноша с таким трепетом, будто его волосы на вес золота, будто он за ними ухаживает как ни в себя, а не просто отросшие соломенные патлы, спутанные в кудрях.       А Сяо, по всей видимости, даже не предал этому значения.       — …И ещё я тебе чизкейк тот принес…— пораженно проговорил Итэр, медленно перехватывая чужую руку со своего лица, укладывая ее обратно на кровать. — …тебе же он понравился?       — Понравился, — слабо усмехнулся Сяо, позволив себе посмотреть «посетителю» в глаза, незаметно стараясь перевернуть ладонь, дабы сплести их пальцы.       Итэр не убрал свою ладонь с его запястья, чуть сжав его, и наконец начал говорить то, что его по настоящему волнует:       — Так что же произошло? — уже серьезным голосом задал вопрос Итэр, вновь натянув личину «важности и строгости», — я читал, что написали в карте, однако мне не верится, что ты просто сам упал. И что это там за проблемы у тебя с госп-…кхм- с массажистом?       Сяо нахмурился. Он поджал губы, уведя глаза, а Итэр ощутил лёгкий испуг, что тот от резкости вопросов выдернет руку. Ему не хочется чтобы тот чувствовал себя некомфортно от его взгляда;он не хочет чтобы тот мог почувствовать себя дискомфортно:       — Я просто хочу быть точно уверен, что ничего больше тебе не будет угрожать. — тут же добавил Итэр, спустившись со стула, встав на колени на полу, дабы его взгляд не был с высока.       Сяо тут же повернул к нему свою голову, и даже в темноте было видно, что он ярко смутился от произнесенных слов. Он привстал, видя в каком Итэр положении и попытался его поднять, притянув за руку, но тот упирался.       — Итэр, не сиди на полу, иначе я к тебе тоже слезу, — пробурчал недовольный этим парень, не теряя надежды поднять того одной лишь рукой, — лучше уж ко мне садись…       — Ответь, что случилось, — блефовал Итэр, притянув к своей щеке их руки, — я же волнуюсь… неужели ты всё-таки хотел уйти, не дождавшись меня?       Сяо смотрел на него и не понимал как Итэр может это говорить с абсолютно спокойным выражением лица, почему хотя бы небольшого румянца не проступает. Ведь он уверен, что прямо сейчас его лицо розовое, прямо как его больничная одежда.       — Тот мужчина…мой отец, ну, биологический, — неловко, будто с треском проговорил Сяо, сильнее хватаясь за его запястье, боясь, что тот отпустит. — это он меня и столкнул с лестницы.       Итэр мгновенно понял, что тут все оказалось намного серьезнее и, как его и просили, встал с колен. Ему все-таки пришлось расцепить их руки, дабы снять с себя плотную темную толстовку, ведь, по всей видимости, и правда есть место для разговора. Заметив, что Сяо в открытую наблюдает за ним, особенно как его глаза зафиксировались на задравшейся футболке, оголившую его пресс, он решил не поправлять ее. Итэр сел на койку, поджав ноги в турецкой позе и чуть наклонил голову в бок, готовясь слушать, что же ему скажут.       А Сяо многозначительно опустил глаза к их рукам, бессовестно намекая, что хотел бы чтобы Итэр вновь к нему прикоснулся.       — И чего же он от тебя хотел? — тихо спрашивает Итэр, скрещивая их пальцы, уже готовый вновь его обнимать, если он только его попросит.       И Сяо ему рассказал; рассказал про тот самый диалог с отцом, про ситуацию с матерью и про вывернутое плечо и почему не пришел на последнюю тренировку.       И из-за этого он не удержался и упомянул о том, что спорт — это в первую очередь для матери.       Итэр это все слушал, кивал и не перебивал. Обещая, что в любом случае, это будет их секретом, что про его семейные отношения никто не узнает.       Руки Итэра были напряжены от услышанной истории, что можно было понять по чуть вздувшимся венам от повышенного давления. Однако лицо его оставалось неизменно: расслабленное с опущенными уголками губ, но с очень нежным взглядом.       И все же Итэр решился озвучить достаточно жестокую мысль:       — Сяо, я тебе предлагаю вот что…— он опустил глаза, будто подбирая слова с пола, — я готов за бесплатно заняться твоим лечением с самого начала. Я готов за свой счёт предоставить тебе лечение твоей …руки, ноги, твоих сломанных плеч и спины. Но при одном условии: ты забываешь в принципе о таком слове как спорт.       У Сяо не оказалось слов чтобы выразить свое негодование или возражение, ведь говорить больше нечего. Он сам признал себе, что ему этот спорт уже давно не приносил удовольствия, что он только лишь ощущал там сокрушающий стыд и позор. Итэр еще секунду понаблюдал за реакцией и, сголотнув, только потом продолжил:       — Как бы банально это не звучало: но ты не можешь исцелиться там, где ты получил травму. — пожал плечами Итэр, до сих пор ужасно жалея, что довел несколько часов назад Сяо до слез, — Ведь, если ты не разорвешь это бесконечную петлю, если ты не покинешь ту среду, где тебе когда-то было больно, скорее всего, будет больно и дальше.       Итэр взглянул на Сяо из-под ресниц, уже готовый выслушивать торги, отрицание и негодование, но тот по какой-то причине молчит. Молчит, вникая в слова, будто и сам это давно понимает.       — Ужасно жаль твою мать, но ты же не можешь нести это бремя всю жизнь, — чуть приблизился он, разглядывая загипсованную руку юноши, — перешагнуть это чрезвычайно сложно, ведь, в первую очередь, это обозначает то, что ты это отпускаешь. Даже если это было частью твоей жизни. Именно поэтому, я готов быть рядом с тобой, но ты мне должен пообещать, что больше не посмотришь в сторону зала.       Повисло молчание. Сяо не торопился с ответом, что-то обдумывая, с трудом сдерживая зевоту. Он опустил голову разглядывая их скрещенные руки, сам себе отвечая на вопрос, готов ли он смириться с отсутствием этого тепла на ладонях. Итэр не торопил, его глаза были прикованы к какой-то неясной точке на лице парня перед собой, а сам он достаточно медленно дышал.       — Ты прав, — на удивление просто согласился Сяо, — Пора это прекращать.       Его голова снова склонилась над чужим плечом, но пока что не упала до конца. Итэр с некоторой горечью наблюдал за ним, ведь нужно было, чтобы кто-то просто его выслушал. Что ему нужен был человек, которому он просто доверит все свои тайны и речь не о психологе. Нет, конечно же ни одна его проблема за этот разговор не решилась, однако этот диалог показал ему, что необязательно сидеть в абсолютном одиночестве в своей луже. Что найдется человек, попытающийся протянуть не просто руку помощи, а практически поднимающий его на ноги.       — Я ещё что-нибудь могу для тебя сделать? — шепотом ласково спрашивает Итэр, в упор посмотрев на Сяо, видя, как у того точно стало легче на душе.       Сидят они в одинаковых позах, направленные друг на друга. Колени их соприкоснулись, но никто не спешит отодвигается, и Сяо, ничуть не колеблясь и не сомневаясь четко ему говорит:       — Я ужасно сильно в тебя влюблен, — вновь ощущая как наливаются кровью щеки, через боль разбитых губ, сказал он.       Итэр беззлобно нахмурился и с тихим смешком увел голову вбок, мимолётно глянув в окно:       — Я тоже, но придержи эти слова до выписки, свожу тебя куда-нибудь, — и в этот момент, он притянул запястье Сяо к своим губам, тихо целуя, ловя себя на мысли, что хотел бы точно так же прикоснутся к каждому его больному месту.       По Сяо побежали мурашки, и он попытался хоть что-нибудь сделать, хоть что-нибудь сказать, однако кроме как удивлённо приоткрыть губы и выпустить небольшое количество воздуха у него ничего не вышло. Итэр на это безусловно обратил внимание и, слабо улыбнувшись, ещё чуть приблизился к самому лицу.       Нецелованный никем ещё ранее Сяо весь напрягся. В голове вновь опять начали метаться мысли, только уже другого содержания: «Что делать-то?», «Куда себя деть? Чего он вообще хочет от меня?!» — к тому же, явный уверенный шлейф, исходящий от Итэра, ещё больше заставлял чувствовать Сяо себя смущённее.       Замерший юноша совсем приклеился к своему месту, когда почувствовал горячее дыхание у своих губ, зажмурившись и морально готовясь к последующим действиям, не давая приятному стягиванию внизу живота расходится ещё больше.       — Как губы заживут, обязательно тебя поцелую, — с ехидной улыбкой да с манерным прищуром тут же добавил Итэр, вставая с кровати. — да и я всё ещё твой врач в этих стенах.       А Сяо был готов поклясться, что тот собирался его прямо сейчас поцеловать, но не стал этого делать из-за его неуверенности.       Итэр начал обуваться, потянувшись за своей толстовкой, чувствуя спиной, как сконфуженный взгляд Сяо прикован к нему. Он медленно развернулся, шаркнув, и подмигнул на последок:       — Отдыхай, — с слишком довольным голосом проговорил он, невзначай уложив свою толстовку Сяо прямо в руки, и как тот только наклонил голову, обращая на это внимание, Итэр, именно этого и ожидая, мимолетно поцеловал того в будто подставленный лоб.       Сяо вскинул головой, смотря как быстро уходит тот из палаты, да бросает ему в спину:       — Как мои губы заживут…я обязательно тебя поцелую! — повторил его фразу Сяо, пережимая в руках чужую толстовку, вызывав у Итэра тихий ехидный смешок.