R + A

-Неужели так больно? - взволнованный взгляд, зеленые-зеленые глаза с вечными черными тенями под ними. Адольф смотрел так настороженно, что на сердце стало абсолютно хорошо. Его пальцы (без перчаток, заметьте!) едва ли касались поврежденных ребер, но да, Кехлеру было больно (а где-то в глубине души страшно приятно и неловко). Потому что даже дышать по-хорошему было непросто, что уж говорить про прикосновения. - Ну терпи, сам виноват, - продолжил якобы насмешливо Адольф проводя по линии ребер к животу (ну как тут не млеть от мазохисткого счастья?): - Не вы ли, доктор, упёрлись, что раз Альберт трогал сопливого Гюнтера, то теперь дня три к вам его не подпускать? -Спасибо за помощь, - охрипше муркнул Рюдигер с подушки. Он правда возникал, правда упёрся - не хватало ему ещё вируса. Адольф лишь хмыкнул с едва заметной улыбкой. А затем потянулся запачканной мазью рукой и тыльной стороной, костяшками пальцев, провел по здоровой щеке. "Люблю тебя, чудище" сообщил он погладив к виску. -И я тебя, - бессовестно счастливо примружился доктор. Далеко как-то враз откинулись мысли про травмы, про боль и всяческих врагов - оставался только Адольф, резко поменявший цвет лица с привлекательной бледности на не менее привлекательный румянец. -Пока ты не погиб от сердечного приступа на фоне переизбытка радости, я все таки продолжу, - Штрассер неудачно попытался натянуть на лицо улыбку. Ехидничать Адольфу выходило в высшей степени из ряда вон плохо (красным горели даже уши под фуражкой), но решив не расстраивать мальчика Рюдигер просто кивнул, позволяя продолжить. Конечно, это было сплошь больно (слишком, даже по меркам Кехлера). Любое касание до травмированных отекшых тканей причиняло боль, тяжёлую, ноющую, а секундами и резкую, что приходилось шумно тянуть носом воздух и жмуриться, чтоб не стонать и не шипеть. Но сам факт того, что Штрассер ухаживает за его повреждениями не мог не льстить, скрасив абсолютно всю ситуацию. -С тебя бы собакам брать пример. Молчишь, терпишь - ну просто мечта любого ветеринара, - подметил Адольф, когда ему доверчиво дали в руки забинтованную кисть. - Лапку вон подаешь, - пальцы осторожно коснулись бинтов на запястье. Рюдигер улыбнулся уголком рта (ссадина не давала сделать это нормально) - Адольф пытался заговорить, отвлечь, умничка какой. Впрочем, осознавая, что снова будет сильнее больно, Кехлер уткнулся взглядом в стеночку и вздрогнул, когда ткань бинта начала отделяться от кожи. Боль тяжело пульсировала во всем теле, невзирая на препараты, на усталость и на аккуратность Адольфа - как же хотелось закрыть глаза и провалится в беспамятство, но взволнованный взгляд Штрассера, который то и дело удавалось ловить на себе, вынуждал держаться. -И где же любимая тема "поцелуй, чтоб не болело"? - кашлянув, поинтересовался Штрассер. О, мы пошли на такие меры, чтобы отвлечь! -А тебе хочется? - скосила взгляд счастливая жертва партизан. Кехлер ожидал чего угодно, даже того, что штандарт фюрер вдруг вспомнит про уйму государственно важных (несуществующих) дел и даст заднюю, попытавшись ретироваться с палаты, и что сейчас его придется останавливать, но Адольф сумел удивить. -Разумеется. Мне хочется, чтоб тебе не было больно, - кивнул он нарочно серьезно, вслед за чем прижался губами к опухшим пальцам, а следом бегло коснуться бинта на запястье. И остался в выигрыше. Дар речи Рюдигера Кехлера потерялся также, как его способность дышать (благо, второе вернулось раньше - через пару секунд).