R + A

Температура воздуха вводила в тоску не столько Штрассера, как его ручного доктора. Кехлер едва дышал, температура его собственного тела словно вступив в сговор с окружающей стабильно поднималась, плюя на жаропонижающие с высокой горки. Как и компрессы. Инфекция от полученных травм и собственно сами травмы добили организм ученого окончательно - все, на что того вообще хватало, иногда выныривать из беспамятства и в те минуты отчаянно давить в горле мучительный скулеж. Адольф толком понятия не имел, что с ним делать. Обычный способ "погладить Рюди и тот вскоре перестанет прикидываться смертельно больным" больше не помогал. Сколько бы штандарт фюрер не гладил по светлым мокрым от пота волосам. -Ади, начни тему про лес и зиму, - внезапно довольно таки капризно прохрипел раненый. Адольф вздохнул - у него ещё два отчёта, которые он и так пишет рядом с койкой больного, потому что собственная совесть и все обитатели базы в один голос (и даже крысы Кехлера, пусть не словами, но пищанием) выступали за то, что рядом со Штрассером доктор Кехлер хотя бы попытается не впасть в кому. Не хватало штандарт фюреру ещё сказки рассказывать про белочек. Рука, меж тем, машинально погладила по горячей голове. Кехлер даже не попытался придвинуться, только глаза прикрыл - ладно-ладно, будут белочки, будут снеговички даже и воспоминания про фотоохоту в красочные снежные дни тоже будут! Спустя минуты подробных душещипательных воспоминаний о том, как уронил фотоаппарат в сугроб, Адольф поймал себя на том, что сделал из отчёта веер и гоняет застывший, как кисель, от жары воздух перед физиономией ученого. Зато тот едва заметно подполз ближе и пересохшие губы тронула тень улыбки. Решив, что отчёта не жаль, Ади продолжил предаваться воспоминаниям. -Если я умру все таки, - внезапно перебил его учёный, явно настроенный на трагический ход мыслей. Адольф сам не понял, как от неожиданности так промахнулся, что треснул его бумажкой по голове - это произошло до того молниеносно, что Кехлер кажется забыл, что же было задумано после этого "если" и секунды таращился в глаза. При чем с видом вселенской печали. -Я случайно, - по-детски оправдался Штрассер. Правда ведь случайно. Хотя, честно говоря, он бы не прочь и ещё разок врезать, чтоб выбить плохие мысли. Но на деле штандарт фюрер лишь наклонился и припечатал горячий лоб пострадавшего поцелуем, чуть задержавшись, чтоб сделать из мимолётного прикосновения губ к коже чуть более бессовестное и отвлекающее. -Лучше б ты меня по губам своим отчётом треснул, - промурлыкал, насколько мурлыканье физически получалось выдать в его состоянии, Кехлер. Умудрившись тут же задрать голову так, чтоб почти ткнуться носом в губы коллеги, который в свою очередь соизволил коротко чмокнуть докторский "клюв". Секунды он думал. Под больным, мутным от лекарств и боли взглядом светло-голубых глаз думал. С одной стороны была незапертая дверь, было смущение и ещё недописанные отчёты поглядывали укоризненно белыми листками с тумбочки, а с другой - была холодная радужка на фоне красных полопавшихся сосудов, длинные влажные ресницы, синяки под глазами, которым невольно хотелось завидовать, синяки на красивой физиономии, и собственно говоря обладающий всем этим чудом живой Кехлер. Адольф вздохнул и наклонился ниже, к сухим губам, в ту же секунду расплывшимся в нездорово счастливой усмешке. В прелестные секунды, когда мучительная постоянная боль, слабость и жар перестали играть какую-либо роль, а Штрассер добровольно продолжал познавать тайны того "как надо целоваться", бешено стучащее за ребрами сердце Рюдигера (не столь уже от жара стучащее, как от припечатавшего его к подушке Штрассера, разумеется) чуть не остановилось. Щелк! - весело раздалось со стороны двери и та начала отворяться. Рюдигер испугался, он осознал, что сейчас случится ужасное - Штрассер услышит, оглянется и наверное шлепнется в обморок. Поэтому учёный не придумал ничего лучше, чем пока дверь не скрипнула, вцепиться в Адольфа рукой, пусть пальцы снова прострелило болью, и проскулить ему в губы что-то на счёт красоты зелёных глаз, пленивших его сердце с первых дней (тем самым не дав услышать подозрительный скрип от двери). Адольф краснея до ушей от внезапно полученного в такой момент комплимента не слышал уже ничего вокруг - собственное сердце грохотало в груди сильнее. Даже отчёты он выпустил из рук и те с шелестом ускользнули по одеялу под ноги штандарт фюрера. Да что там - зажмурившись он уже не заметил мимолётный угрожающе-ледяной взгляд голубых глаз, почему-то резанувший в сторону двери, и только вздрогнул от звука вроде бы чего-то резко захлопнувшегося. -Что это было? - выпалил он в губы тяжело дышащего Кехлера. -Не отвлекайся, ты ведь хочешь меня возвратить к жизни? - состроили совершенно невинные глазки в ответ, заботливо придерживая за рукав слабой хваткой.