R + A

Адольф фон Штрассер не отличался лишней впечатлительностью, но смотреть на Кехлера казалось хуже, чем на неполитый вазон или на птичку со связанными лапками. Хоть, казалось бы, худшего штандарт фюрер представить не мог. Пальцы коснулись светлых волос зачем-то поправляя челку. Наверное для того, чтоб ученый выглядел привычнее. По крайней мере напоминал себя. Вид у него был ужасный. Кехлер бессознательно валялся на больничной койке почти по горло укрытый одеялом. Все, что мог лицезреть Адольф - мокрые от жара пряди челки, тени под глазами (на зависть самому Штрассеру), справа на все лицо темные разводы синяков от челюсти, разбитой губы и к виску. Адольф поймал себя на том, как сжал кулаки - если это чудище помешается умом больше обычного или вовсе не придет в себя, о, как непоздоровится пойманным противникам! И вообще нашли куда бить - у Кехлера голова и больное место, и главная ценность! Все что находилось ниже плеч скрывало упомянутое одеяло, но слабой фантазией Штрассер не отличался (в данный момент, к своему несчастью). Поэтому состояние невыносимого доктора отдавалось почти физической болью в теле. Да, доктор всю жизнь с удовольствием калечится, падает на грибах во время невинной прогулки и проводит на себе эксперименты достойные уважения почтенного герра Менгеле, но все таки убивается он не до состояния вот этой вот мумии валяющейся под одеялом. А между тем за приоткрытым окном весело пищали птицы, ярко сияло солнце. Лес будто манил к себе, намекал как бы хорошо пройтись сейчас по зелёной травке, подышать хвоей, сфотографировать синичку или сойку. Но брошенный взгляд в сторону окна принес лишь досадное воспоминание про сосновые иголки на сапогах, тапочки, да истерично-чистый пол в лаборатории. И про горе-ученого, конечно. Продолжая стоять напряжённой статуей и разглядывать то, что осталось от доктора, штандарт фюреру в пору бы гореть желанием избить кого-нибудь из пленных. Или все же захотеть взять свой фотоаппарат отправившись в "запой", состоящий из блужданий по лесу до ночи и ловли красивых кадров. Но храбрый офицер Рейха отчаянно хотел "проснуться". Адольф даже украдкой оглядевшись, крепко зажмурился (выждав целую секунду, чтоб сработало), но открыв глаза, ожидаемо обнаружил все того же полуживого, лучше даже сказать трупообразного доктора Кехлера под белым одеялом, тяготящую серо-белую атмосферу палаты и шикарный вид на лес за окошком. Время было уходить отсюда, часы показывали, что Штрассер задержался в палате намного дольше, чем "заскочить посмотреть на состояние друга". Впрочем, Адольф не направился к выходу. Ещё раз оглянувшись на дверь, он стащил перчатку, протянул руку к голове ученого, осторожно зарывшись пальцами в мокрые пряди, поглаживая. Наклонился и бегло коснулся губами горячего соленого виска. Ну не в губы же целовать "спящего принца" в больнице! И без того ощущение, словно за ними следили даже пауки, в шоке засевшие по углам помещения, нарастало с каждой секундой. Молниеносно отстранившись, Адольф на всякий случай обвел взглядом палату, но кроме стойкого запаха сигарет, просочившегося то ли из окна, то ли из коридора (а может все вместе) и притворившихся безразличными серых точек пауков по уголочкам, ничего подозрительного не обнаружилось. *** Надолго Штрассера не хватило, вечером он снова пришлепал тапочками в палату. Разумеется никто не собирался ему препятствовать, во-первых, спорить с Адольфом себе дороже, во-вторых, врач тактично улизнул курить с видом "раз уж здесь сам штандарт фюрер, пациент побоится бесстыдно умирать". Пациенту было плевать. Что на логику врача, что на присутствие Адольфа. Кехлер даже не дернулся, когда последний взял его за руку. Хотя кисть представляла собой яркое пособие для юных, но затейливых инквизиторов - если бы не бинты, Штрассер не решился бы касаться распухших окровавленных пальцев с сорванными ногтями. Адольф сам не заметил, как жалко уткнулся носом в забинтованную кисть. Зачем-то прикоснулся губами к этим самым бинтам поверх выступающих костяшек и продолжил держать руку доктора в своих руках. О, Кехлер бы обратно отключился, очнись сейчас и заметь открывшуюся картину! Но белобрысый любитель жутких экспериментов, крыс и хлорки, разумеется, ничего этого не видел, продолжая доводить коллегу до отчаянных мыслей. Попытка не пытка ведь, да? - мелькнула одна из этих сверхотчаянных мыслей под фуражкой, в уставшей голове Штрассера. К тому же врач вон курит. Сигаретами так разит, что ещё немного и глаза начнет щипать! Так что не должен сюда зайти. Покосившись на дверь, Адольф мысленно пообещал себе после всего купить самую дорогую и качественную пленку для фотоаппарата и отправиться (с Рюди конечно) фотографировать уточек. Единственный проверенный способ приведения в чувства зловредного доктора не то, чтоб радовал (абсолютно наоборот), но раз на капельницы и старания (страдания) врача Кехлер плевать хотел, Штрассер готов был рискнуть. Ради несносного Рюди. И ради Рейха, которому талантливые мозги Кехлера ещё пригодятся. Несчастный штандарт фюрер вдохнул-выдохнул, как перед осторожным шагом ближе к застывшей в привлекательной позе на ветке синичке. Прикрыл глаза, чтоб не видеть вблизи увечья на некогда красивой физиономии ученого. Губы Кехлера оказались пересохшие от жара, соленый металлический привкус крови мигом заполнил рот. Вспоминая уточек, дорогую фотоплёнку и стараясь не думать про шаги за дверью, Адольф поцеловал увереннее, даже легонько коснувшись ладонью щеки ученого. Щелчок двери Штрассер почти не слышал. Вопрос вошедшего тоже пролетел мимо ушей. Отстранившийся секунды назад штандарт фюрер продолжал неверяще таращиться на Кехлера, не замечая ни того, что восседает у больничной койки на полу, ни что на губах ещё остался привкус крови. -Герр Штрассер, извините, что беспокою, но вас зовут, - неловко кашлянул человек за спиной. -Сейчас буду, - на автомате ответил Адольф, поднимаясь на ноги. Пальцы незаметно пригладили светлые волосы доктора и Адольф решительно направился к двери. Сердце стучало, словно грозилось пробить ребра, воздуха не хватало, а в разуме разгоралась неконтролируемая паника - если не подействовал столь отчаянный шаг, то Кехлера кажется ничто не проведет в сознание. А коллега Адольфа фон Штрассера чуть не запихнул сигарету в рот заженым концом, ведь следы крови на губах штандарт фюрера наводили на самые странные мысли. И вовсе не про вампиризм или склонность к каннибализму коллеги.