R + A

Ему показалось, что над головой пролетела бомба, а следом разорвалась где-то сравнительно близко с таким грохотом, от которого и задрожало все, от пола с кроватью до кружки на столе, и сердце ушло в пятки. Очнулся Кехлер рывком, почти сразу скуля от ужасного самочувствия и хватаясь за голову. Секунды сердце стучало в висках, а потом и вовсе чуть не остановилось, когда почти из-под кровати вынырнула голова Штрассера (фуражка и синяки выдали того даже в полумраке). -Штрассер, что вы делаете на полу у моей кровати? - воспоминания медленно, абсолютно неохотно собирались в трещащей башке. -Ничего такого. Уснул и упал со стула, - пробормотал ещё сонный Адольф. Ещё бы руками развел. Но видели бы вы его лицо! Кехлер не видел такой растерянности даже в моменты, когда нарочно сваливался в объятия штандарт фюрера. Даже головная боль не помешала ему улыбнуться. -Идите к себе, а? Угробитесь ещё и мою мебель угробите, - с нескрываемой жалостью и даже долей любования - принимающий серьезный вид Адольф (без кителя, в одной рубашке, зато фуражка даже от падения не слетела!) вызывал чувства близкие к испытываемым, когда ваша огромная мега крыса разрешает себя погладить без попыток откусить ваши пальцы. -Нет, - отчеканил Ади, нахально касаясь лба доктора холодной рукой. - Точно нет. Внутренне умирая от дозы заботы, а вовсе не от температуры, доктор скосил взгляд вверх, где в полутьме над ним расплывался силуэт "бесчувственного и кошмарного герра Штрассера". -Вы не пинаетесь во сне? - внезапно поинтересовался он. - Если нет, то ложитесь на кровать. -А если да? - зачем-то кашлянул от неловкости герр штандарт фюрер, отстранившись. -То я сам вас столкну, - пожал плечами Кехлер, великодушно уступив место и отвернувшись носом к стенке. - И не распускайте руки во сне, укушу, - пробормотал он, прикрывая глаза. *** Стараясь не распускать руки, Штрассер вытянулся на кровати бревном, но толку-то? По жизни герр Адольф фон Штрассер человеком был терпеливым, даже очень. Когда на него устроили тяжёлую горячую голову он выдержал, и даже когда рука шаловливо легла поперек груди, тоже. Кехлер, видимо решив на том, что разведка закончена, перешёл к тяжёлой артиллерии - прижался всем телом и уткнулся носом в шею. Маньяк, что с него взять? Штрассер бы с горем пополам выдержал, если б лихорадка, бушующая в напичканном медикаментами теле ученого, не перешла на новый этап, когда все, что надевалось на себя с усердием присущим только немцам зимой, казалось теперь безумно жарким и требовало немедленно быть скинутым. С горем пополам Адольфу удалось впихнуть доктора хотя бы обратно в халат, после чего все таки пришлось пораспускать руки и обнять за плечи, иначе имелся риск, что это чудо вывернется, сбросит остатки одежды и таки замёрзнет. Уже не говоря, что Адольф краснел здесь как редиска или фон свастики, пока обнимал почти голого коллегу. Хорошо, хоть дверь запер. Меж тем, только в таком положении Кехлер притих. Забросил правда ещё ногу на коллегу, но притих. И даже казался пару минут милым, пока сопел в рубашку и машинально сгребал в пальцах ткань той на плече Адольфа. Уткнувшись носом в беловолосую макушку (машинально, засыпал уже!) Адольф позволил себе чуть-чуть задремать. И прежде, чем сознание уплыло представил, что Кехлер чем-то похож на синичку - светлые волосы, аки жёлтые перья на брюшке птицы, а нос и клюв и у того и у той острые. Сами подвижные такие и постоянно рот у них не затыкается - у кого чириканьем, у кого разговорами. *** Где-то среди ночи Кехлер прервал сон тем, что вдруг закашлялся и распахнув глаза, панически но очень ловко двинулся к кружке с водой. Как говорится, вижу цель не вижу препятствий. Препятствие в виде Адольфа, впрочем, имело другие планы - со словами "да лежите вы!" Ади краснея и радуясь ночной темноте спихнул бодрого коллегу с себя, буквально приплющил одной рукой, второй поразительно ловко сумев не расплескать воду, захватил кружку и ткнул под нос оскорбленного таким обращением товарища. Товарищ, впрочем, вряд ли осознавал происходящее, но оскорбиться сумел. Во второй раз по Штрассеру пытались пролезть в поисках таблеток. Сонный и снова краснеющий до ушей Адольф подал искомое в горячие трясущиеся руки ничего не соображающего ученого (и как он в бреду помнит дозировки?), отчаянно стараясь думать про синичек, вместо мыслей о том, как тесно прижал Кехлера к боку (во избежание попыток подняться с кровати, конечно же!) и теперь сквозь ткань рубашки чувствует жар чужого тела. Штрассер пытался думать про лес и птиц. Это должно было избавить от нелепых мыслей. Но ... Кто ж ему виноват, что сам придумал ассоциациативную связь между доктором маньяком и любимыми птицами! А несоображающий Кехлер вдруг взял и пристроил голову на плечо, будто его тут приглашали. После чего с чувством выполненного долга отрубился. Ночь была в разгаре и обещала быть долгой. Обречённо уставившись на теряющиеся во тьме настенные часы, Адольф провел ладонью по острым лопаткам под влажной от лихорадки тканью халата (хотел бы списать на "машинально", но вот проблема - Штрассер никого и никогда не гладил, кроме животных разве что) Выл ветер за окном, в воздухе отчётливо запахло сигаретным дымом, до рассвета было еще далеко. И не хотелось даже думать, что учудит этот Рюди. *** А он учудил. Кто бы сомневался? Счастье (а точнее, сон) длилось недолго. Неугомонный, но явно потерявший остатки рассудка, Кехлер внезапно заскучал валяться под чужой рукой на кровати и попытался удрать в лабораторию. Видите ли приспичило работать среди ночи (вот откуда постоянный недосып!). Он даже активно аргументировал в бреду, что чувствует себя сносно, а время-то идёт, но Штрассер просто страдальчески и не особо тихо взвыв, придавил сильнее, уткнулся носом в затылок и попросил закрыть рот (на пару часов желательно). Силы явно находились на стороне штандарт фюрера. Кехлер от такой наглости даже послушался. *** С первыми лучами солнышка, лучи эти ловко отбились от зеркала и тут же залепили в глаза Адольфа. И ладно бы в его! Но Кехлера тоже осветило столь щедро, что даже расстрепанная прилипшая ко лбу челка зазолотилась, а на осунувшийся физиономии (с все ещё не проходящим болезненным румянцем) застыла прямо таки страдальческая гримаса. Ади почти на автомате нашарил в тумбе солнцезащитные очки (и когда он успел вызубрить, что там и где стояло?) и напялил их на нос ученого. Лучшего выхода сонный мозг не нашел, да. -Спи, - приказал доктору, сам отворачиваясь от солнца носом в подушку. И чуть-чуть в волосы Кехлера. От тех, кстати, отдаленно пахло сигаретами (или это в воздухе витал запах табака, а кому-то приспичило закурить с утра пораньше?) Спать хотелось до того неимоверно, что ни странность позы не смутила, ни то, что теперь в компанию вездесущей фуражке Штрассера у спящего Кехлера появились очки. *** Сознание вернулось как по щелчку. Мышцы ныли, горло ужасно болело, в теле чувствовался сравнительно терпимый жар. Хоть голова пока трещала полегче. И холод не чувствовался. Особенно слева. И то хорошо - решил неунывающий Кехлер. Доктор осторожно (о, даже глаза болели после температуры) оглядел темноту комнаты с ленивой мыслью, что до рассвета ещё далеко, пока не осознал, что темнота была очками на собственном носу. Очки? Солнцезащитные очки зимой в кровати? Это было чуть-чуть странно даже для Рюдигера Кехлера. Чуть-чуть, да. Проморгавшись и кое-как стянув свободной рукой с носа неуместный аксессуар, ученый покосился на то, что вызывало пожалуй больше всего вопросов, а конкретно сейчас придавливало левое плечо, сопело приобнятое за шею его же левой рукой и само скромно обнимало подушечку. Хотя, будем честны, Адольф фон Штрассер спящий рядом (оказывается он не снился со своими объятиями, ого) гораздо сильнее вызывал улыбку, нежели вопросы. Может потому что Кехлеру капитально сожгло мозг лихорадкой, а возможно, Адольф действительно был милым (только Штрассеру об этом не говорите). Тень от фуражки скрывала глаза молодой надежды Рейха (фуражка конечно была на голове, ибо где ж ей ещё быть), подчеркивая роскошные синяки (ну он же красит глаза, правда?), на лице застыло невиданно расслабленное выражение, а тонкие пальцы беззащитно сгребли ткань наволочки. Тут четко появилось воспоминание, как штандарт фюрер его обнимал. Не просто обнимал, но даже грел собой, бессердечно не дал уйти работать среди ночи, уткнувшись носом в волосы на макушке, спас солнцезащитными очками от солнечного света утром (не будем думать, что бессовестный рылся в его столе - о, лишь бы не заинтересовался подозрительными тетрадями). Кехлеру вдруг захотелось курить. Ещё и с коридора сильно тянуло табаком. Но будить Штрассера ради сигареты стало совестно. Свалится ещё с кровати осознав в каком положении пригрелся! А Кехлеру лечи, ага. Поэтому доктор продолжил усугублять ситуацию, искоса разглядывая самую загадочную фигуру вся базы и попутно поражаясь, откуда в том взялось столько заботы. К счастью, пока болезнь брала верх - доктор еле соображал, мысли разлетались, как недавно снегири, и хоть сколько-то волноваться по поводу "куда их несёт?" настроения не возникало. *** Сказать, что Адольфу было стыдно, ничего не сказать. Он правда захотел свалится с кровати, но рука Кехлера (о ужас, обнимающая за плечи!) удержала. -Поверьте, Адольф, лучше объятия со мной, чем с полом, - улыбнулся маньяк в халате на голое тело. Голос маньяка охрип хуже вчерашнего, звучал до страшного слабо, именно поэтому (из-за развитого синдрома медсестры) гестаповец не избрал обнять пол. И даже плюнул на всю неловкость положения. -Как вы себя чувствуете? - выдавил он придавая своему тону серьезности. От которой, впрочем, ситуация выглядела ещё хуже. -Ужасно, - устало мурлыкнул учёный, уверяя в догадке, что он все таки мазохист и даже не стесняется. Адольф зачем-то коснулся ладонью его лба (погибать так держа хвост пистолетом и продолжая играть роль врача!). После чего вынес вердикт, что дела плохи. -Знаю, - сообщил доктор, в драматичном беззаботно-обреченном жёсте прикрыв глаза. - Принесёте воды, раз уж взяли на себя врачебные обязанности? - спросил он спустя мгновения тишины, пока Адольф крайне позорно застыв под чужой рукой, почти нос к носу, буравил его лицо встревоженным взглядом. Штрассер кивнул. Опомнился, что с закрытыми глазами пациент этого не увидел, и четко угукнул. А затем вдруг выпалил, поспешно сместив взгляд с помятой физиономии немца на менее смущающее одеяло: -Мне жаль, что из-за фотографий вы пострадали, Кехлер. Глаза Кехлер распахнул моментально. Даже подавился кашлем. -О, я прощу вас с вашими синицами, если вы будете со мной честны на счёт одного вопроса, - хрипло заверил он, пережив наконец приступ кашля. И пока Адольф напрягшись всем телом в преддверии глупых вопросов (до сих пор не додумавшись подняться, кстати), слушал, коварный учёный серьезно начал: - Думаю, после этой ночи вы можете мне признаться. - Светлая радужка на фоне полопавшихся сосудов смотрелась жутко даже по мнению Штрассера, Кехлер вдруг коварно сощурившись, почти состроив глазки, продолжил: - Адольф, вы красите глаза?