Осколки витража

Темная хижина покрывается теплом внутри от большой чугунной печи, на которой томятся три котелка с водой, пока лес все еще окроплялся дождем, создавая мелодию воды. Закинув пару корней и растений в один из котлов, Среда помешивала деревянной ложкой, которая пропитывалась бульоном. Медленно поднося к бледным губам ложку, горячая жидкость касалась кожи, обдавая жаром губы вместе с языком. Облизываясь, Среда выводила свои морщины в недовольстве, добавляя что-то еще. Она пробовала еще и еще, пока ее лицо не перестало, расслабляясь в удовлетворении. Куски зайца напивались бульоном, а другой хрустел и лопался под пламенем, пока сами шкуры висели на одной из деревянных стен. Запах сырости и еды обволакивали хижину, заставляя Энид выпускать довольствующийся скулеж, пока по ее венам бегала эйфория. Она не могла ожидать подобного, как и сама Среда: о крыше над головой, горячем ужине и воде. Ее грудь наполнялась теплом, а щеки розовели, то, как она принесла добычу к ногам колдуньи, заводило в ней дичайшее удовольствие, смотря, как мрачная девушка мастерски снимала шкуру с добычи… Но чувство терзания не оставляло ее по возвращению в хижину. Лицо Энид расплывалось в недуге чувств, но мысли о хозяевах дома не давали в них утонуть, в то время как сама колдунья испускала уверенность и тонкое спокойствие, лишь бурлящая и хрустящая еда вызывала у нее морщины на лице. Это спокойное молчание прервал немного хриплый голос Энид, мятущейся за спиной колдуньи, удерживая свои руки за спиной, подобно ребенку, спрашивающий от любопытства. — Можно сказать, что эти… Духи… Могут прийти когда угодно? — Немного согнувшись, прошептала Энид, стоя около Среды, осматривая всю хижину, не находя изменений. Колдунья с деревянной ложкой на губах, с распахнутыми черными глазами повернулась к волчице, произнося блекло, спокойно. — Никто не говорил, что они не дома… — Прошептала Среда, ловя взгляд ужаса на лице Энид. В свою очередь, волчица начала осматривать каждую кучку хлама, каждый угол, под деревянными досками и потолком, бледнея с каждым поворотом головы. — Они могут быть здесь? УЖЕ? — С визгом сказала Энид, закрывая свой рот руками, чтобы не привлечь тех, кто тревожил ее мысли и ее сердце. Тяжело выдыхая, Среда отворачивается от Энид, заполняя миски супом, а на большое блюдце зайца, с некоторыми корнями, листьями и ягодами, которые она успела найти. Энид все еще пыталась всматриваться, пока перед ней не поставили еду с легким стуком, от чего волчица отвлеклась на запах и вид, пока сама Среда ставит вторую миску около угла с сортированными сокровищами духов. Волчица смотрит на миску супа, как легкий бульон переливался с одной стороны миски в другую, в котором бултыхались кусочки зайца вместе с неизвестными для нее корнями и растениями, но с каждым взглядом для Энид это было что-то невероятно прекрасное. Что уж говорить, когда ее глаза нашли блюдце с пожаренным зайцем, красивого золотисто-красного цвета, цельного и вкусно пахнущего, как и сам суп. Бирюзовые глаза задерживались на морде жареного зайца, как его глазницы наполнились смертью и бурлящим жиром, стекающим на блюдце, заражая сердце Энид еще большим терзанием, от которого она не сможет сбежать. Взглянув на колдунью, взгляд Энид падает на угол, в который Среда поставила вторую миску, от чего ее голос немного прохрипел. — Задобрить супом, ха? — Проскулила Энид, съежившись на своем месте перед самой удивительной едой за последнее время ее жизни. Вставая из-за угла, Среда посмотрела на Энид, открывая свои губы. — Хорошая жертва для духов. — Возвращаясь вновь к печи, произнесла Среда, как ни в чем не бывало, пока сама Энид брала в свои пальцы деревянную ложку. — А как же ты? — Поморщилась Энид, выводя морщины на лице, пока ложка стучит в миске, плеская суп по деревянным бортикам, как весла бьются о море. — Нет нужды. А вот ты, Синклер. Чтобы быть мне полезной, ты должна есть горячую еду каждый день. Поэтому ешь и будь… Полезной… — Кинув свой холодный взгляд, Среда останавливалась на месте. Только Энид открыла рот, как хриплый голос, играющий на губах колдуньи, перебивает ее. — Тише, не мешай себе и хозяевам ужинать. — Переводя взгляд в угол, прошептала Среда, возвращая глаза вновь на волчицу. Остановившись, Энид как будто стала статуей, не двигаясь и не дыша. Медленно повернув голову, Энид никогда бы не ожидала увидеть такую картину, это не были какие-то жуткие духи с искривленными телами, которые наверняка бы понравились жуткой колдунье, но на самом деле реальность была прекрасна в самых странных ее проявлениях. В освещенном углу вместе с кучками предметов и миской супа стояли два существа, маленькие гуманоидные духи, с густыми черными волосами, падающими на их черную как уголь тело, и белыми масками с узорами вместо лица. Каждый из них был уникален, от кудрявых волос до определенного узора на маске, бегающие по хижине. Доставая из кучки хлама ложки, забрасывая их в миску, бултыхая горячий бульон, играя, чем пытаясь его съесть. Энид, повернувшись обратно к колдунье, ловит ее расслабленное лицо и черные глаза, смотрящие на духов, ее голос звучал так тихо, подобно шепоту, прижимая к своей груди книгу, которую она уже успела открыть. — Их называют Чвингами, мирные духи природы. Они очень любопытные, но при этом чрезмерно боязливые. — Поглаживая свои бледные руки, проговорила колдунья.—… Никогда не видела их. — Завороженно прошептала Энид, касаясь ложкой своих губ, смотря на странных, неведомых ей существ. — Для твоего вида это оскорбление — не знать ничего о магических существах, как и ты. — Хмыкнула колдунья, перелистывая страницу, оставляя за собой шелест, пока Энид уминает очередную ложку супа. — Для моего вида? Я оборотень. Что может связывать того, кто превращается в зверя, и этих духов? — Со стуком ложки по дну миски сказала Энид, отламывая хрустящий кусок от зайца, пока он провожал ее своими глазными впадинами, осуждая ее предательство. — Задумывалась ли ты, откуда взялась ликантропия? Волки, грызущие шею человека, что-то обыденное, но кого это, обратиться во врага человек, будучи человеком. — Из-под книги взглянула Среда, оставляя свои губы под обложкой ее интереса. — То, что связывает нас, — это магия. Смехотворно не знать этого… Для изгоя. — Раздражённо выразилась колдунья, откладывая книгу, попутно выталкивая из лёгких воздух. Поднявшись с пола, Среда с тканью на руках взяла котелок, из которого выходил танцующий пар, угрожающе напоминая каждому о готовности обжечь. Поставленный на пол котелок шипел на влажных досках пола, пока колдунья снимала с себя водолазку, оставаясь лишь в намотанной ткани на груди, такого же чёрного цвета, как и вся девушка. Волчица поперхнулась очередным куском мяса, попавшим ей в рот, откашливаясь до боли в горле, с хрипом проговаривая. — Почему… Кха… Ты раздеваешься?! — Щеки Энид покрылись краской, поглощая всё ее лицо, пока бирюзовые, трепещущие глаза бегали по телу колдуньи. Среда фыркает себе под нос, отбрасывая водолазку в сторону, закатывая свои большие чёрные глаза, с язвительным голосом произнося. — Твоя невежественность раздражает меня. — Холодно ответив, Среда потянулась за рюкзаком. Открыв его, она сталкивается с Вещью, которого она успела переложить в отсутствие Энид. Он не произнес ни слова, как будто сдерживаясь, как ваза, стоящая на краю стола, знающая, что она способна разбиться. Взяв кусок мыла, Среда села вновь на пол, положив его рядом с котелком, снимая с себя всю оставшуюся одежду, в то время, когда Энид сквозь свои пальцы смотрит за каждым действием колдуньи. Волчица видит маленькое, но подтянутое тело девушки, как по ее бледной коже танцует желтый свет печи, обжигая ее теплом. Ее кожа, покрытая рунами, лишь не касаясь ног и кистей, прикрывают еле заметные шрамы. Черные волосы, распускаемые легкими движениями бледных тонких пальцев, освобожденные локоны от тугого плена, свободно исследовали каждый изгиб Среды, ее плеч и щек, ее лопаток и ключиц. Как ткань касается ее кожи, отправляя горячую воду путешествовать по ее телу, пока ее черные глаза с пламенем резко обращаются в бирюзовые глаза Энид. Колдунья чувствовала, как этот взгляд ощущался на ее коже подобно рукам, касающимся каждой части ее с желанием любопытства, пока настоящие горячие руки Энид закрывали столь горячее лицо. Прохаживаясь по телу тканью и обжигающей водой, Среда выдавливает из себя последний вздох, оставляя за собой лишь слова. — Ты скулила о воде, Синклер. Воспользуйся им, я настаиваю. — Отвернувшись, сказала колдунья, оставляя взгляд Энид на своей спине. Пол скрипел под ногами волчицы, как она ставила шипящий котелок на доски, пуская свои руки в горячую воду. — Если ты посмотришь на меня, я отгрызу тебе голову, колдунья. — Еле прорычала Энид, но в голове Среды это звучало как обидчивая угроза, от чего уголки ее губ слегка приподнялись. — Тогда я уже должна проклянуть тебя за твои взгляды, щенок. — Сказала колдунья, когда ее взгляд прошелся через плечо, смотря на волчицу. Среда видела не ту же девушку, что была в ее капкане. Крепкая спина, украшенная складками рубашки, скрывалась, как добыча перед горячими глазами колдуньи. Ее волнистые волосы падали на кожу, как золотые волосы, подобные бурлящим водам, бились об скалистые пики ее спины. Их взгляды встретились в горячем молчании, пока с губ Энид не сорвались слова. — Не надейся, что стану оплачивать свой долг… Так. — Пока ее лицо покрывалось горячим румянцем, взгляд Среды насмехался, скаля своими белыми зубами. — Как низко ты обо мне думаешь, Синклер. Ты нужна мне не для плотских утех людей. — Со спокойствием проговорила колдунья, но слегка играючи. — Разве ты не человек? — Вскинула бровь волчица, с некой опаской в своем вопросе, не ожидая ответа взамен. — Была им, уже нет. — Ответ вырвавшийся из губ колдуньи смягчается, оставляя за собой несдержанный соблазн продолжать, за что Энид жадно хватается. — А теперь? — Шепотом проговорила Энид, еле касаясь губами слов, сверкая своими большими глазами. — Просто колдунья. — Холодно ответила Среда, оставляя игривость позади, говоря сухой факт, в котором она была уверена. — Ты уже говорила это. — Закинув бровь, как и саму фразу, рука Энид остановилась, вместе с горячей тканью на ее коже, ради того чтобы полностью отдать себя в ответе Среды. — Как наблюдательно с твоей стороны. — Остановившись, Среда кинула свой очередной взгляд, отвечая так же холодно и прямо. Энид поморщилась, захлестывая себе еще горячей водой, закатывая глаза на возвращении холодной колдуньи. — Колдуны заключают договоры… Кому же ты дала свою жизнь? — Натирая свою кожу, в голосе Энид играла надежда на ответ, в то время как в голове Среды легким эхом не раздался шепчущий голос. — Мне. — Прошептало существо, через свои губы, будто касаясь самого уха колдуньи, будто его дыхание игралось на ней. Его голос довольствовался собой, пока Среда дернулась в отвращении, покрываясь мурашками, когда глаза и тело Среды загораются в гневе, а ее голос прорывается из головы в гортань. — Заткнись. — Прохрипела гортанно Среда, съеживаясь в злости, отчаянно берясь за рот, сковывая свои тонкие губы в клетке пальцев и ногтей, царапающее ее бледную кожу, наказывая за ошибку. — Ладно… Ладно, молчу. — С выдохом отпустила Энид, промывая свои волосы в воде, вытаскивая ветки и листья, отмывая запекшуюся кровь. Они снова сидят в молчании, лишь звук печи потрескивает, дождь стучит по крыше, как и Чвинги стучат своими ложками по миске, пока вода льется по их телам, лаская их тканью. Простирав одежду от крови и грязи, девушки повесили их над печью, заставляя тепло пожирать влагу, а капли, падающие на раскаленный металл, умирать, превращаясь в маленький пар. Энид, зевающая во весь рот, грелась возле печи, поглядывая на духов, наблюдая за каждым движением и звуком. Ее глаза метнулись в сторону колдуньи, мирно сидящей перед печью, сконцентрировано записывая в книгу. В голове Энид зарождались мысли в течение двух ночей с жуткой колдуньей, которой по стечению обстоятельств она была должна. Хрупкая маленькая девушка с бледной кожей, мрачным взглядом и словом, та, кто не прикасается к еде, не оставляет время на сон. Неужели она не доверяла ей? Конечно, можно было бы ожидать, как волчица травит ее еду волчьими ягодами или сгрызает ее хрупкую бледную шею своими клыками, пока та медленно поднимает грудь во сне, ради избавления долга. Загадка колдуньи, ее близости и жестокости, будто хозяин обреченного щенка, готовя ему еду, обогревая его холодное тело, но отвергая, ожидая его погибели. Дыхание Энид застряло в горле, а грудь наполнилась тоской, как грозовая туча, от которой ожидаешь ливень. Она чувствовала, знала, приняла… Неожиданное тепло, обжигающее пламя в черных глазах и холодных руках, она примет это без остатка, как и сам холод, как естественность ее спасительницы. До того как оковы спадут с шеи и рук, до того, как станет свободной, а пока ее глаза закрываются. Легкое дыхание волчицы проходится по хижине, встречаясь с тихим перелистыванием страницы. Открывая глаза от книги, Среда взглянула на Энид, мирно спящую возле печи, как ее грудь поднимается во сне, освобождая воздух из легких. Положив книгу на пол, колдунья с тканью на руках, подходит к спящей Энид, накрывая ее с ног до шеи, оставляя за собой шепот с тонких губ, превращающийся в мелодию виолончели. Хижина наполняется мрачной мелодией, оставляя Среду со своими мыслями, плывя взглядом по обложке книги, на котором выжжены слова: “Жизнь и смерть: Среда Аддамс”. Прошло больше четырех лет, с начала написания собственной биографии, как и написаний воспоминаний о семье Аддамсов, которые еле ускользают, вымирая окончательно. Бессилие, вот что способен чувствовать человек на протяжении четырех лет… В этот момент, тягучие чувства Среды, испаряются, будто она не начинала думать об этом, чувствовать это горе. Ее пламенные глаза погасают в черной пустоте, как и мелодия мрачной виолончели угасают, в шёпоте Вещи. — Отпусти... — Тоскливо произнес Вещь, опуская сознание Среды, в толщу воды.