Как в том анекдоте

      Ангелус сам не верил, что позволяет ей так с ним обращаться. Он ведь её не боялся, хотя она объективно стала гораздо сильнее и, как ни противно признавать, могла бы убить его, если б захотела. Вообще-то, это его заводило. Но некоторые выходки заставляли скрежетать зубами от гнева.       Например, вчера она в процессе скачки на нём громко застонала:       - А-а-а-а!.. А-а-а-а!.. А-а-антракт! – И попросту слезла, встав на ноги.       Ангелус остался лежать, как дурак. Мог, конечно, вскочить, но вряд ли бы выглядел умнее, начав гоняться за ней по комнате голым и с «взведённым курком».       - Баффи! – заскрежетал он.       - Что? – невинно вопросила она. – У меня перерыв. Может, я хочу подумать о жизни.       - Сейчас?!       - Почему нет?       - Баффи, - он уже не повышал голос, он вонзил в неё её же имя, словно нож – гладко и холодно. Очень нехороший тон, суливший больше бед, чем любой крик.       - Ладно-ладно, - хохотнула Баффи, возвращаясь на прежнее место и к прежним действиям.       А потом, когда они оба балансировали на грани, эта стерва снова завела:       - А-а-а-а!..       Ангелус уже был близок к попытке убийства в состоянии аффекта, но за миг до срыва Баффи закончила:       - …А-а-апчхи! – и опять хохотнула.       Ангелус взревел, схватил её и опрокинул спиной на матрац (который теперь лежал на полу с простынёй и подушками, а металлические останки кровати валялись в углу комнаты), навалился сверху, перехватив контроль и закончив дело с обжигающим ядовитым удовольствием, причём взаимным.       Организовывать невзаимное удовольствие Ангелус опасался – не хотелось в последние дни мира остаться без потрясающего секса (и без позвоночника).       Он мечтал мучить её, пытать, унижать физически и морально. Он ненавидел её, но при этом хотел сильнее и отчаяннее, чем когда-нибудь и кого-нибудь за всю свою жизнь. Настолько, что согласился расстаться с мечтами об издевательствах, хотя не оставлял надежды однажды таки воплотить их в жизнь. Ещё раз: он не боялся Баффи; ему не нравилось, что он не может её истязать, но даже так лучше было обладать ею, чем отказаться от неё и уйти. Пускай она иногда вытворяла или говорила такое, от чего ему хотелось медленно раздирать её на мелкие кусочки.       Когда он в порыве страсти горячо и властно велел: «Кончи для меня, детка», Баффи посмотрела на него, как на полного идиота. В её глазах прямо читалось: «Серьёзно? Такая банальность? Вы все что, учились по одной методичке?»       - Ещё чего, - выдала она вслух. - Сам для себя кончай, лодырь. Я тут для меня, а не для тебя.       Была б у Ангелуса душа, он бы сказал, что ему в неё плюнули. Правда, психологическая травма получилась не масштабной. Со словесными изысканиями во время секса он не завязал, в один из следующих разов голосом, от которого в былые времена и не слишком впечатлительные дамы оказывались на грани сладкого обморока, заметил:       - Ты такая горячая и влажная.       Баффи с трудом оторвалась от обалденных ощущений и выдохнула. Нет, точно где-то есть горе-методичка, откуда парни черпают пошлые фразочки, которые им кажутся крутыми и возбуждающими. Фразы впрямь заводят, но лишь попервости, потом уже не впечатляют.       - А у тебя пальцы холодные, - фыркнула она, еле-еле напрягая размягчённые наслаждением мозговые извилины, - но я же не комментирую. И вообще, если за время нашей разлуки ты не стал дипломированным гинекологом, меня не интересует твоё мнение насчёт моих половых органов, оставь при себе.       Ангелус убивал и за меньшее. Собственно, он и ни за что убивал, постоянно. Но она прижалась к нему, укусила за мочку уха, затем вовсе в шею, и он решил: плевать. Он обязательно с ней поквитается. Он заставит её плакать кровавыми слезами, молить о пощаде, жалеть о каждой выходке, унижаться ради его снисхождения. Но потом. Сейчас у него другие приоритеты.