Как обретают крылья

Начищенные туфли среди стебельков окровавленной травы. Они почти касались плеча убитого Мэннока. - Вот, пожалуйста, герр майор, вам ведь это сейчас нужно? – участливо спросил Воланд и, склонившись, протянул Фальку коробок спичек. Герман медленно взглянул вверх. До боли знакомые образы: и безупречный тёмный костюм, и лицо претенциозного высоколобого чиновника. Сигарета выпала изо рта. Когда-то он вместе с другими лётчиками принимал участие в сомнительных медицинских экспериментах. Но даже те, нынче запрещённые, снадобья не вызывали подобных фантастических видений. А эффект от ранения ещё не вошёл в ту стадию, чтоб довести до бреда. Фальк рывком потянулся к туфле предполагаемого призрака и... ощутил под пальцами дорогую гладкую кожу. - Я реален, герр майор, - снисходительно усмехнулся Воланд. - Вы... как сюда попали? – глухо проговорил Фальк. - Это дело десятое, - улыбнулся инспектор, - другой вопрос, как вы попали в ту точку, где сейчас находитесь. «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу...» Ну, это было уже слишком. Герман так же резко попытался встать, но перед глазами у него всё поплыло и ещё больше посерело. Он качнулся, как пьяный, хотя всё же кое-как поднялся на ноги. - О нет, нет, - успокоительно произнёс инспектор. - Вы ведь ранены, пусть и не сильно, кость не задета, но лучше бы вам сесть обратно. Да откуда ему знать, что там с плечом, он что, насквозь видит?! И Фальк, хотя поддерживать себя в вертикальном положении было трудновато, огрызнулся: - Что вы здесь делаете? - Нет, это вы что тут такое интересное делаете? – ухмыльнулся Воланд, кивнув на бездыханного растерзанного Мэннока. – Я – инспектор, и моё дело проверять... Видя дикий, ошарашенный взгляд офицера, он сказал: - Всё-таки присядем для дальнейшего разговора. Аккуратно подвернув полы пальто, Воланд приземлился на забрызганную траву, подогнув ноги и изящно опершись прямо о грудь лежащего трупа, сочащегося кровью. Но руки его были обтянуты элегантными чёрными перчатками, так что его ничего не смущало. Но Фалька это слегка покоробило. Стараясь не подать виду, нахмурившись, он неловко, контролируя каждое движение, тяжело опустился на землю и плюхнулся, как подбитая птица на толстую ветку. Лицо Воланда, с этим бледным голым лбом и запавшими глазами, походило на ухмыляющийся череп, а всё происходящее на муторный бред – как и весь прошедший день по большому счёту. Что ж, если он сходит с ума, так тому и быть. Недаром родители его жены говорили, что лётчики, а особенно истребители, - конченые люди. Тем временем, инспектор медленно и размеренно заговорил, смакуя каждое слово: - Итак... Ах, конечно же, поздравляю вас с очередной – но такой значимой для вас – победой. Однако, что мы на данный момент имеем, дорогой мой герр Фальк? Вы, будучи командиром первого истребительного полка императорских военно-воздушных сил, во время сражения, призванного обеспечить более успешное наступление наших сухопутных сил, самовольно покинули поле боя, бросив своё подразделение на произвол судьбы... Фальк тяжело сглотнул, чувствуя, как его мутит. Этот монотонный чиновничий тон не предвещал ничего хорошего. Конечно, лихорадочно пронеслись мысли: опять же, да, на войне бывает всякое, и старший лейтенант Якобсен, которого Фальк лично натаскивал, - он отличный молодой командир, способный сориентироваться в обстановке и завершить дело должным образом... Однако против правды не попрёшь – а Воланд, казалось, видел Фалька насквозь. - Вместо этого, - с видимой бесстрастностью продолжал инспектор, - вы предпочли общему делу личные амбиции и личные счёты, поставив на кон судьбу своих людей. О да, у вас – лучшие из лучших, поэтому не стоит ставить знак равенства между вашим отсутствием и их гибелью. Вы всё-таки не Наполеон, и в данном случае это комплимент. Фальк поморщился. - Я имел в виду, что ваши «маршалы» вполне способны самостоятельно действовать и без вас, и это делает вам честь – но с моральной точки зрения ваш поступок предосудителен. Как и метод ваших действий, если обратиться к старинной... ах, нет, её пока таковой не назовёшь, ведь авиация такой юный род войск! – что ж, скажем так, просто: если обратиться к лётной традиции. Ну, как вы это назовёте? Воланд опять кивнул на истыканный труп. Под ним уже натекла приличная лужа, достававшая до пол пальто инспектора. - Уничтожение противника, - глухо отвечал Герман, глядя исподлобья. - А я бы назвал это убийством, - страстным шёпотом, азартно расширив глаза, произнёс Воланд. – Жестоким, планомерным, зверским убийством... Фальк ощутил, как в груди, перебивая чувство потусторонней жути, поднялось раздражение: - Одно и то же. Это боевая необходимость. Что б вы сами делали на моём месте? - Ах, герр майор... – покачал головой Воланд, игнорируя вопрос. – Посмотрите на себя. Он выудил из внутреннего кармана пальто зеркальце и выставил его перед Германом. Тот не знал, что в принципе ожидал бы там увидеть, но по хребту поползли мурашки. Когда проводимые им разборы полётов неизменно переходили в напутственные речи, капитан Месснер иронически сравнивал его с «сумасшедшим профессором в лаборатории». Как он выглядит во время воздушного боя, паля из пулемётов, Герман и вовсе не имел понятия, лишь подозревал, что вообще бешено и ничуть не благородно. Но сейчас Герман увидел нечто и вовсе иное. Не совсем животное, но и точно не вполне человеческое. Бледно-серое, почти как на экране кинохроники, исступлённое лицо, покрытое брызгами удивительно яркой крови – она замарала мелкими брызгами щёки, налипла на ресницы, брови, растрёпанную и свисшую на лоб чёлку – неужели он так низко склонялся над Мэнноком и так сильно бил?.. Несколько капель стыли на губах и подбородке – Герман машинально, абсолютно бессознательно слизнул их вместо того, чтобы вытереть, и Воланд хищно усмехнулся. - Вот видите! Что ж вы делаете! - И... и что? – с беспомощным вызовом отозвался Фальк, чувствуя, как всё сильней начинает ныть раненая рука, из которой револьверная пуля выгрызла кусок плоти – как будто вырвав из него навсегда что-то другое, незримое, что утратить было непоправимо опасно. - А то, дорогой мой Герман... С угрожающей ласковостью Воланд оборвал свою фразу, устраиваясь поудобнее на земле – и почему-то погладил по голове мёртвого Мика. Внутренне содрогнувшись, сжав челюсти, Фальк выдавил, парировав: - Я вас слушаю, уважаемый Теодор. Воланд расхохотался, азартно чуть откинув голову, в своей фирменной манере. - Вот это я понимаю... мы становимся по-настоящему близки... – прошипел инспектор. Над лесом сверкнула зарница, и донеслись приглушённые раскаты грома. Метеорологическая служба точно ничего такого сегодня не предсказывала. Не говоря уж обо всей этой мизансцене. - Дьявольщина... – пересохшими губами пробормотал Фальк. - А именно она и есть, - вкрадчиво произнёс Воланд. – Я поясню. Вы не только устав нарушили, о нет. Послушайте. Жадность. Вы с самого начала гнались за победами, хотели иметь самый лучший счёт, поначалу ввязывались в бой почём зря, пока Бёльке вас не осадил в своё время. Вы гнались и за добычей, как охотник-бахвал, и за почестями, орденами, которыми теперь усыпана ваша грудь. Вот она, жадность. «Откуда он это знает?» - похолодел Герман. Впрочем, и отечественные внутренние источники доступны дотошным инспекторам... За все эти аргументы он цеплялся как за соломинку, точней, как за пресловутый парашют на случай беды. - Продолжим? – осклабился Воланд. – Чревоугодие. Я понимаю, что вам нелегко пришлось в плену, это травма, но всё-таки вы могли бы быть и сдержаннее. И тогда взбираться в кабину было бы ловчее, не так ли? И заказывать новый мундир бы не пришлось? Ах, вы силитесь покраснеть от моих слов, но вы также потеряли несколько крови, хоть и не столько, сколько ваш более изящный соперник! – усмехнулся инспектор, снова трогая перчаткой холодеющий лоб Мэннока. Вот это было унизительно. - Ну же, не отводите взгляда, - приободрил Воланд, - вы выглядите прекрасно, пусть не как гимнаст, но как борец. А это тоже эстетично. Но продолжим. А тут целый букет, связанный вот как раз с этим молодым джентльменом. Зависть – вы завидовали его везению в бою, притом что считали себя ничуть не хуже его, что было, в общем-то, справедливо. Порой вы испытывали уныние4, - методически продолжал он, - которого никому не показывали и не выказывали, но оно разъедало вашу душу унижением, и вы порой не верили, что вообще способны одержать победу над ним – а может, и ещё над кем-то из его товарищей, вы ходили к капеллану, советовались с ним, молились накануне боевого вылета, но в душе вашей царила чёрная тоска, да и сейчас вы не верите, что эта война может окончиться для нашей славной Родины победоносно – а что это, как не государственная измена, пусть и на уровне мысли?.. - Ну, вы не можете знать моих настроений, - криво усмехнулся Фальк, чувствуя, как его мутит всё сильнее и стараясь крепче опереться о траву здоровой рукой. - На самом деле, любой думающий человек предполагает, куда движутся события, и даже я, - успокоил Воланд, - притом я знаю, что вы не говорили никаких провокационных речей, наоборот. Но далее. Гнев! Здесь даже комментарии излишни. Вы растили его в себе, как виноградарь растит лозу. Мне редко случалось видеть столь красноречивые, спелые плоды гнева, и лежат они здесь. Вы сами их вкусили. Герман вспомнил о том, какое рефлекторное движение языком он совершил недавно, и ему захотелось сблевать прямо здесь, но он застыл, да и понимал, что это просто бесполезно. Что сделано, что сделано. - Прелюбодеяние, - увлечённо продолжал Воланд, - о, здесь такая тонкая материя! Непонятная большинству людей! Но, признайтесь, вы когда-то сами заявляли, что «женаты на авиации» и давали понять это всем девушкам, но здесь это достигло апогея, и вы даже с женой своей не испытывали того, что прочувствовали нынче! А на самом деле вы были женаты на убийстве... И какая страсть, какой подъём, какое восхитительное чувство проникновения в плоть врага!.. Воланд поднял окровавленный нож и снова упоённо засмеялся: - Ах, какой материал для уважаемого нашего доктора Фрейда! - Прекратите! – зарычал Фальк и рванулся в сторону инспектора. Тот проворно увернулся и отбросил нож чуть подальше, тогда как ослабевший Герман лишь оперся на дрожащие руки. - Нет, не прекращу, дорогой герр майор, - продолжал Воланд, вновь переходя на полуофициальный тон. – Ведь у нас остался последний ваш грех. Над лесом фосфорически сверкнула молния, и тёмная поляна на пару мгновений окрасилась бледно-голубым светом. - Гордыня, - объявил Воланд. - Вы ас из асов на всех фронтах войны, которую уже назвали Великой, вы не допускаете, чтобы кто-то уязвил ваше самолюбие, вам обязательно нужно быть лучшим! Сильнейшим! Самым могущественным в небе! И из этого проистекло всё остальное. И поэтому... Фальку становилось всё хуже для такой пустячной раны, и он угрюмо смотрел на инспектора исподлобья, лишь ожидая новой картинки безумного видения. К горлу подкатывала тошнота. Тем временем, Воланд, будто бы любуясь им, отстранился и, осклабившись, провозгласил: - И поэтому – вы меня не разочаровали! - Чёрт, да оставьте вы меня уже в покое! – простонал майор. С этими словами, надеясь потерять сознание, он навзничь откинулся в траву.