Pretty boy

Если бы кто-то сказал 16-летнему Симону, что он в конечном итоге станет проституткой, он, вероятно, нервно рассмеялся бы и сказал, что они сумасшедшие, потому что 16-летний Симон боялся секса. Он не мог себе представить, что сделает это, даже в романтических отношениях, не говоря уже о компании незнакомцев за деньги. Но он должен был знать, что жизнь никогда не складывалась так, как предполагалось. По крайней мере, не его жизнь. Через неделю после его 18-летия, когда он был очень близок к окончанию средней школы и почти почувствовал вкус свободы, у его матери случился второй сердечный приступ. На этот раз, как бы Симон ни сжимал ее руку и умолял проснуться, Линда не открыла глаз. На этот раз, когда Симон вышел из больницы, в мире у него не осталось никого. Долгое время он жил с глубоким и болезненным горем. Он просыпался, шел в школу, каждый день старался выжить, как мог, прежде чем ему пришлось вернуться в пустой дом. Он приходил домой и шел прямо в комнату матери, чтобы поплакать, а потом заснуть. Там, где он все еще чувствовал ее запах, он пытался убедить себя, что ничего не изменилось. Но изменилось всё. ___________________________________________ У Линды был ресторан, и ее имя гордо было написано на входе. Она начала с нуля, и благодаря большому труду и самоотверженности это стало прилично прибыльным бизнесом. Тем не менее, ресторан терял бизнес теперь, когда Линды больше не было, чтобы управлять им, но Симон продолжал работать еще несколько недель, потому что он не хотел терять последнее, что связывало его с матерью. Когда он начал получать письма с угрозами конфисковать его активы для оплаты больничных счетов, которые накопились, пока его мать была в больнице, он понял, что должен сдаться и продать это место. В тот день, когда он в последний раз запер двери, ему казалось, будто он снова потерял мать. Он оплатил счета, отложил небольшую сумму, чтобы выжить, а остальное — для учебы в школе, хотя его мечты больше не казались важными. Теперь он никогда бы не поехал в Англию. Он не мог покинуть Бьерстад. Все, что было у Симона в мире, все, о чём он когда-либо заботился, было похоронено на городском кладбище. Его родители сейчас были там. И хотя он знал, что если он уйдет, они не заметят, но у Симона уже не было сил бороться, у него больше не было желания жить. Какой вообще был смысл? Жизнь была такой быстрой и мимолетной. Не имело значения, где он будет жить... Лондон, Бьерстад. В конце концов, все будет то же самое. Его мечты были глупы, идиотичны и недоступны. ___________________________________________ Симон подал документы в местный университет, чтобы остаться в городе и претендовать на любую возможную работу, но никто не хотел нанимать единственного «открытого» гея в городе. Когда вскоре после этого пришло письмо из UAL (Лондонского университета искусств), куда он несколько месяцев назад подал заявление о досрочном зачислении, он заставил себя выбросить письмо в мусорное ведро. В любом случае, у него больше не было слез. ___________________________________________ Дважды Симону приходилось брать деньги из фонда школы, чтобы купить еду и оплатить счета. Ему нужно было найти решение своих финансовых проблем, иначе он умрет с голоду, но он был таким потерянным, таким уставшим, таким истощенным... Решение о том, как ему подзаработать, было принято за него. Симон с грустью смотрел на фотографию, где его мама обнимает его за плечи, которая висела в его шкафчике, когда заметил, что коридоры пусты, большинство учеников уже были в классах. Он спешил на следующий урок, когда его остановил Нильс, который внезапно появился перед ним, преграждая ему путь. Он почувствовал, как сильный страх овладел им, потому что это был не первый раз, когда Нильс прижимал его к шкафчикам. Однажды он поймал Симона в раздевалке и поцеловал его. Симон ужаснулся нападению, но никому не сказал, ни слова. Не только потому, что Нильс сказал, что убьет его, если он это сделает, но и потому, что единственным человеком, который мог бы позаботиться о нем, была ее мать, которая только что вышла из больницы после первого сердечного приступа. Он просто не мог взвалить этот груз на ее плечи. Так Симон хранил тайну Нильса, а Нильс истолковывал его молчание как разрешение приставать к Симону каждый день, не заботясь о том, что он превращает жизнь мальчика в настоящий ад. Сегодняшний день не будет исключением. На самом деле, сегодня все вдруг станет еще хуже. — Что ты делаешь, бродя по коридорам одна, маленькая сучка? - сказал Нильс, улыбаясь. Симон не ответил. Он посмотрел на пол, надеясь, что, если он не заметит присутствия Нильса, то тот оставит его в покое. Даже спустя все эти годы Симон все еще оставался очень наивным. Руки Нильса внезапно оказались на теле Симона, яростно прижимая его к шкафчикам. Невысокий мужчина закрыл глаза, знакомая боль пробежала по его позвоночнику. Горячее дыхание Нильса ударило в ухо Симона, когда он наклонился, чтобы заговорить с ним. «Ты меня искал? Могу поспорить, что я единственный, кто когда-либо прикасался к тебе, единственный, кто когда-либо был так близко к тебе... и тебе это нравится, не так ли? Симон тяжело сглотнул, пытаясь сдержать тошноту. «Кто в здравом уме захочет прикосаться к тебе?» Нильс говорил яростно. «Кто хотел бы быть рядом с тобой?» Симон ничего не ответил, даже не спросил, почему Нильс подошел так близко, если тот ему так противен. «Те, кто ведет себя застенчиво и невинно, как ты, всегда самые худшие». Нильс прошептал холодным голосом прямо на ухо Симону. «Тебе это нравится, да? Тебе нравится, когда кто-то обращает на тебя внимание, когда кто-то прикасается к тебе... ты ведешь себя так, будто ненавидишь это, как будто не хочешь этого, но в глубине души... ты маленькая шлюха. И тебе это нравится, не так ли?! Симон глубоко вздохнул, чтобы его не вырвало, но это только усугубило бы ситуацию. — Я вижу, ты просишь об этом. — пробормотал Нильс, одна из его рук пробежала от плеча Симона к груди. «И даже если ты этого не заслуживаешь… я дам это тебе». Его пальцы сомкнулись на руке Симона в очень сильной, тянущей хватке, заставляя его следовать за ним. Он пытался бороться с этим, но Нильс был настолько силен, настолько больше него, что он не мог сопротивляться. Он запаниковал, когда увидел, куда его ведёт Нильс. В последний раз, когда они были одни в раздевалке, он украл его первый поцелуй. Планировал ли он сделать это снова? Ужас охватил его, когда он боролся и пытался закричать, но Нильс толкнул его в дверь, и удар остановил его. Как только они оказались в раздевалке, он отпустил его последним толчком. Симон пошатнулся, потерял равновесие и упал на колени на холодный грязный пол, пытаясь отдышаться. Он услышал шаги Нильса, который медленно приближался к нему, не торопясь. «Вот как тебе это нравится, да? На четвереньках на полу». Его голос эхом отдавался от стен, вызывая толчки ужаса по всему телу Симона. Он прерывисто вздохнул, заставив себя поднять глаза и встретиться взглядом с Нильсом. «Пожалуйста…» — пробормотал он, надеясь, что в нем появится хоть капля человечности. "Пожалуйста, позволь мне уйти. Я просто хочу пойти на урок». — Почему я должен тебя отпускать? — спросил Нильс, наклонив голову. Он присел перед Симоном. «Серьезно, что тебе терять? Разве ты не знаешь, как заканчивают такие парни, как ты? Либо ты убиваешь себя, потому что больше не можешь этого терпеть, либо находишь способ выжить. И знаешь, что? Я предлагаю тебе выход». Симон растерянно моргнул, но не осмелился спросить, о чем он говорит. Образы того, как он лежит холодным и мертвым в гробу, покончивши со всеми этими страданиями, внезапно вторглись в его разум, и это совсем не казалось плохим. Он уже потерял все, так что же ему еще терять? «Разве тебе не нужна моя помощь? Разве ты не хочешь ходить по этой школе и не бояться все время? Разве тебе этого не хотелось бы?» Симон закусил губу. Это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой, но цена, которую ему придется заплатить, будет недешевой. "Чего ты хочешь от меня?" — спросил он очень тихо. Нильс медленно улыбнулся. Он встал и расстегнул молнию на джинсах. «Я хочу, чтобы ты был хорошей маленькой шлюшкой, каким я тебя знаю». Глаза Симона расширились от страха, и холодный пот выступил по всему его телу, когда он увидел, как Нильс стянул штаны и нижнее белье. Он задавался вопросом, придет ли кто-нибудь и поможет ему, если он закричит. Он задавался вопросом, стоит ли попробовать. Зачем кому-то ему помогать? "Давай, пацан! Заставь эти красивые губы работать прямо сейчас. Сказал парень постарше хриплым голосом, а затем потянулся к затылку Симона, запутавшись пальцами в его кудрях и притянув его ближе. Хватка Нильса становилась крепче, пока Симон не открыл рот, чтобы закричать от боли, и вдруг все стало еще хуже. Несколько раз ему казалось, что он задыхается. Раздевалка наполнилась стонами Нильса, а затем по лицу кудрявого парня покатились слезы. И именно тогда он понял, насколько он сломлен. У него отобрали все, и борьба больше не казалась важной. Какой смысл ему сражаться, если он никогда не сможет победить? Вместо этого он сдался... Нильс устраивался поудобнее, а Симон, парализованный, упал на колени, с расфокусированными и потерянными глазами, когда дверь раздевалки открылась, и вошел один из парней из футбольной команды, и остановился, глядя на сцену перед ним широко раскрытыми глазами. «Какого черта, братан? Ты теперь тоже педик? — спросил он возмущенным тоном. Симон на секунду увидел панику Нильса, но затем тот выдавил из себя улыбку, закончив надевать одежду. "Ты шутишь, что ли? Я бы никогда. Но ты когда-нибудь видел его? Он почти как девочка, и с такими же губами, он на нее похож. Можешь ли ты поверить, что он подошел ко мне в коридоре и сказал, что отсосет у меня за 20 крон?» Он достал из кармана джинсов двадцатку и бросил ее в Симона. — Вот, питомец. Он засмеялся и похлопал своего друга, проходя мимо него, выходя из раздевалки. Симон все еще находился на том же месте, с горьким привкусом во рту и чувствуя себя еще более грязным, чем когда-либо. Он понял, что другой парень все еще здесь, и на секунду задумался, собирается ли он ударить его за то, что он «развратил» одного из своих друзей-натуралов. — Итак… двадцатка за минет? — спросил спортсмен, и Симон поднял глаза и увидел, что он подошел. Он засмеялся, полез в карман и бросил Симону еще денег. «Лучше пересчитай каждую копейку!» Услышав звук молнии на штанах, эхом раздающийся в тишине раздевалки во второй раз менее чем за полчаса, Симон сдержал слезы и принял то, что происходит. После того, как его второй клиент за день ушел, улыбаясь и довольный, он встал на трясущихся ногах с 40 кронами в руке, вышел из школы и пошел домой так быстро, как только мог. Как только он вошел в парадную дверь, у него наконец подкосились ноги, и он рухнул на деревянный пол, где его вырвало всем, что у него было в желудке. Поначалу, придя в школу на следующее утро, Симон не заметил ничего необычного. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что никто его не беспокоил, не швырял в шкафчики и даже не ругался на него. Он направлялся в столовую на обед, когда перед ним остановился парень, которого он никогда раньше не видел. Он посмотрел на него, не говоря ни слова, с купюрой 20 крон в руке. Симон несколько секунд смотрел на деньги, а затем медленно кивнул головой и последовал за ним в туалет, его желудок сжался от отвращения. С этого дня Симон начал носить с собой в рюкзаке презервативы и проводить большую часть своего свободного времени в мужских туалетных кабинках, зарабатывая достаточно денег, чтобы выжить, не прикасаясь к деньгам, полученным в колледже. Никто никогда об этом не говорил, но все знали, что он школьная проститутка. Даже сам Симон знал это. Когда Симон окончил среднюю школу, он думал, что также откажется от этих воспоминаний. За неделю до начала занятий в колледже он собрал чемоданы, продал дом, в котором вырос, и поехал в Стокгольм, чтобы начать, как он надеялся, новую жизнь. ___________________________________________ Маленькая, полная надежд часть его все еще мечтала, что, получив специальность «Дизайн и развитие моды», он однажды будет работать на Бродвее. Тот факт, что он застрял в Бьерстаде в депрессии и эмоциональном потрясении, не означал, что он не мог начать готовиться к этому дню. Проблема университетской жизни в том, что все студенты бедны. Симон не был исключением. Денег у него едва хватало на оплату обучения, хотя он работал официантом в небольшой кофейне. После нескольких недель голодания он пошел на одну из вечеринок в общежитии и стал искать самого пьяного парня, которого смог найти. Он шепнул ему на ухо тихим голосом, что он будет делать и сколько это будет стоить. Через пять минут он стоял на коленях в туалете. Симон ненавидел себя за то, что сдался, он действительно это сделал. Он ненавидел то, что позволил другим так сильно сломать его, отнять у него любовь к себе, единственное, что он сохранил с детства. Он ненавидел то, что с ним сделал Нильс, и то, что все остальные мальчики в его старой школе тоже поступали так же. Но он ненавидел себя еще больше, потому что позволил этому случиться. Потому что у него был другой выход, но он был слишком труслив, чтобы принять его. И теперь он старался больше ничего не чувствовать. Он просто жил своей жизнью, позволял случайным парням трахать его рот или руку, и все. Все остальное не имело значения. Впервые Симон был благодарен, что его мать умерла. Если бы Линда могла увидеть его сейчас, она бы так разочаровалась в нем... Симон больше не позволял себе думать о матери. Это слишком ранило его. А боль означала, что он что-то чувствует. Он устал что-либо чувствовать. Он просто хотел, чтобы все перестало болеть. Когда Симон впервые позволил незнакомцу трахнуть себя, он заплакал. Ему вот-вот отключат счет за электроэнергию, он не ел три дня, и парень предложил ему 50 крон. Он достиг дна, и хотя он потерял все, выдать этот последний остаток своей невиновности казалось величайшим нарушением. Ему едва удалось окончить колледж, но он был слишком утомлен, чтобы думать о том, чтобы начать все сначала в Лондоне. Он просто не мог собраться с силами, чтобы добраться туда, и снова потерпеть неудачу. Какой вообще был смысл пытаться? Какой смысл сейчас ехать в Лондон? Он был проституткой; Он будет мужчиной-проституткой в Лондоне. У него не было другого выхода. Симон жил в ветхой квартире, это было все, что он мог себе позволить, у него не было друзей и никогда не было близкого парня. У него не было надежды на свое будущее. Когда он не позволял незнакомцам использовать его, он возвращался в Бьярстад и направлялся прямо на могилу своих родителей, позволяя страданиям истощать его. Он плакал, прося мать простить его за то, что он сделал, просил их двоих вернуться, хотя просить об этом было бесполезно. Он уже устал плакать и жалеть себя. Ему просто нужно было признать, что теперь это его жизнь. Какой смысл плакать? Изменит ли что-нибудь чувство жалости к самому себе? Почему он не мог просто принять раз и навсегда, что это его жизнь? Он вытер слезы рукавом куртки и встал. Именно в этот момент сердце Симона окаменело. Так было гораздо проще. ___________________________________________ Когда в тот вечер перед ним появился Вильгельм и предложил ему больше денег, чем он обычно зарабатывал за месяц, и даже заверил, что ему не придется делать ничего сексуального, а просто притвориться его парнем на неделю, Симону пришлось пойти на уступки. Он приложил огромные усилия, чтобы не показать своего скептицизма, потому что он не мог поверить в то, что предложил этот парень. Предложение было очень хорошим, оно казалось мечтой, хотя он уже много лет назад перестал верить в счастливый конец. Он мог сказать, как нервничал Вильгельм. Блондин продолжал крутить в руках поводок щенка, с тревогой глядя на Симона, как будто кудрявый был единственным, кто мог его спасти. Симон выдавил циничную улыбку и придвинулся немного ближе, положив руку на плечо Вильгельма. «Кто может отказать тебе, а?!» - пробормотал он с легким стоном. — Я согласен, блондинчик. Он бы рассмеялся над вздохом Вильгельма с облегчением, если бы сам втайне не испытал такого облегчения. Вильгельм ушел, отдав Симону свою визитку, с озорной улыбкой наблюдая, как тот открыл рот, когда он сунул ее в кожаные шорты. Он решил, что на этом можно закончить, в конце концов, его арендная плата была оплачена. Царапина карты на бедре успокаивала его, когда он быстро шел по улице, опустив глаза и обхватив себя руками. Ему было холодно, и хотя он привык одеваться по ночам легко, он никогда не мог справиться с напряженной дрожью, пробежавшей по его спине. Он достал сигарету из заднего кармана, надеясь, что она согреет его, пока он не доберется до своей квартиры. Симон жил в самой дешевой части города, а это означало, что там было совсем небезопасно. Он привык идти по кварталу и слышать насмешки и крики в свой адрес, но от этого они не становились менее неприятными. Группа молодых людей, собравшихся вокруг старой машины, обернулась к приближавшемуся Симону. «Эй, питомец! Ты сегодня вечером сосал какой-нибудь член?» — Или кто-то твой отсосал? «О чем ты говоришь, идиот? У него, наверное, даже члена нет!» Они очень громко смеялись. Симон выдохнул сигаретный дым, пытаясь казаться отстраненным, превосходящим и неприкасаемым. Он свернул за следующий угол и больше не слышал парней, поэтому судорожно выдохнул и проглотил свой страх. ___________________________________________ Его мать сказала ему, что он лучший из всех и что, как только он закончит среднюю школу, он покорит мир. Симон думал, что невежество и критика больше не будут иметь значения. Никто не будет ругать его, пока он идет по коридорам или идет через парковку к своей машине. Все изменилось бы к лучшему. Ничего не стало лучше, и все изменилось к худшему. Симон жил в крохотной квартирке. Стены были выкрашены в мягкий серый цвет, который напомиеал ему серый цвет его комнаты, когда он был подростком. Отопление работало редко, ванная была настолько маленькой, что он едва мог развернуться, не ударившись о стену, а единственное окно выходило на кирпичную стену. На диване, где он спал, лежал сверток с одеялами и подушками, а на кофейном столике — остатки китайской еды. Там было мало личных вещей и фотографий, потому что Симону было невыносимо видеть улыбающееся лицо матери, смотрящее на него. Он не хотел, чтобы мать видела, как он живет, даже глазами фотографии. Он сел на край дивана и начал развязывать ботинки, облегченно пошевелив пальцами ног, а затем натянул носки, чтобы согреться. Он снял с себя остальную рабочую одежду и положил визитную карточку Вильгельма на кофейный столик. Он несколько секунд смотрел на карточку, а затем надел пару мешковатых спортивных штанов и большую фиолетовую толстовку с надписью «Linda Restaurante», принадлежавшую его матери и на которой все еще оставалось пятно, оставленное ею на рукаве. Он пошел на кухню и взял тарелку супа, чтобы разогреть ее на ужин. Было время, когда он бы расплакался, если бы мать предложила ему есть консервы, но Симон больше не любил готовить. Отсутствие кого-то, для кого можно было бы готовить, делало эту работу менее полезной. Он вернулся на диван, когда суп стал горячим, держа тарелку в руках и позволяя теплу проникнуть в его кости. Он сел, подтянув колени к груди, схватил одно из одеял и завернулся в него. Он не знал почему, но сегодня ему требовалось дополнительное утешение. Карта все еще лежала на журнальном столике. Глаза Симона не могли отвести взгляд от неё, от девяти цифр, написанных под этим именем, Вильгельм. С одной стороны, предложение мужчины означало безопасность – иметь достаточно денег, чтобы прокормиться неделями (блять, даже месяцами). Он мог не выходить на улицу целую неделю, не чувствуя запаха алкоголя в дыхании своих клиентов, когда они предлагали ему деньги, чтобы сделать то, что им нужно, прежде чем отправиться домой к своим женам и детям, чувствуя вину, пожирающую их заживо. Но с другой стороны... это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Что-то обязательно должно было пойти не так. Красавчик, вероятно, не появился бы. Подобные возможности не попадают в руки Симона. Он безжалостно подавил дрожь возбуждения, которую он чувствовал, пытаясь возродить внутри себя. Но что-то в предложении Вильгельма заставило его жужжать от предвкушения. Даже если бы он появился, что бы произошло, если бы он не смог убедительно сыграть свою роль? Блондин, должно быть, был в отчаянии, потому что такой парень, как он, не был мужским идеалом. Никто в здравом уме не отвезет его домой, чтобы познакомить с родителями, с гордостью держа его за руку. Симон когда-то мечтал петь, стать звездой со своим именем в огнях Бродвея, но теперь мечта умерла. Он был проституткой. Он был шлюхой и теперь был разбит на слишком много частей, чтобы когда-либо снова собрать их вместе. Как только Вильгельм поймет это, соглашение будет забыто, и Симону придется снова превратиться в сломанную игрушку, с которой все играли задолго до того, как выбросить. Симон закрыл глаза, запретив слезам течь по лицу и пообедал.