Dadarira Ta

Закрывая после полуночи, Юта обращает свой взгляд к сидящему под свечой Чону: он пишет кому-то письмо, неловко подгрызая конец перьевой ручки. Подойдя ближе к рыжему, Юта замечает рядом с тем чёрно-белый фотоснимок некой девушки: её юное лицо, обрамленное вьющимися волосами, дышит жизнью и нежностью, миндалевидные глаза мягко сощурены, а улыбка тонких губ лишь отдалённо напоминает беззаботное счастье. — Ты хочешь сказать мне, что вот она — та самая, которую ты собираешься сватать Вон Юкхею? — не удерживается от ужаса восклицанием Юта. Рыжий только кивнул и отложил перо. Его рука потянулась к снимку, но так и не взяла тот, пальцы принялись стучать по деревянной столешнице, лак с которой уже пооблупился: — Вы, верно, думаете, что такая красивая девушка — клад драгоценный? — Да, верно, так и думаю, — отзывается бармен, занимая своё привычное место, располагается напротив владельца и хмыкает, поворачивая снимок «лицом к себе», — Даже если характер у неё — дрянь, и сама она имеет склонность к изменам, то за такую красавицу было бы не жалко потерпеть пару побоев и тяжёлые рога. Юта смеётся, наблюдая за тем, как смущённо Чону прикрывает пошедшие пятнами неловкости щёки. — Сестра твоя, а? Так что с ней не так? Характер? Нет наследства? Трое детей и все — от разных мужей? — У неё больше нет этой красоты. И в свои двадцать пять она седа, как пожилая леди, — его тихий голос обрубает веселье, — Выскочила она замуж рано: юным леди так и полагается. А уж то, как в ежовые руковицы взял её муж, и что с овдовением она счастливо выдохнула — довело окончательно, — помолчав немного, Чону снова взял перо в руки и скоро пробежался по первым приветственным строкам, — А характер у неё хороший, детям будет рада. Какое-то время Юта так и наблюдает за рыжим. За тем, как плавно острые кончики пера скользят по бумаге, оставляя за собой следы слов и мыслей. За тем, как рыжая челка рассыпается при мелких покачиваниях головы Чону, отливая золотом в скудном свете. И что-то не удерживает языка за зубами: — Да у тебя всё схвачено. Ты вернулся на своё место, — тоска меланхолии путника кусает под шеей тяжёлым глотком сухой слюны, и Юта оставляет вторые ключи на стойке, уже направляясь на свой чердак. Он останавливается на первой ступени, когда слышит в спину очень осторожное: — А где Ваше тогда место, любезный? Отмахнувшись рукой, Юта всё же смеётся: — Там, где по весне идёт снег из лепестков сакуры, уважаемый. Но и там меня уже не ждут и не ищут. А будете задавать вопросы, то сяду в лодку. На этом он оборачивается с ироничным предупреждением, но неловкость скачет в пространстве, потому что Чону улыбается шире: — Разве Вы не понимаете, что пока Вас спрашивают, то хотят, чтобы Вы оставались на этом месте. А вот когда все вопросы закончатся, тогда можно будет и думать. Рассуждая о сказанном и улавливая нить ночного флирта, Юта спешит отмахнуться от этой новой атмосферы между ними двумя: — Ключ на столе. Поторопитесь уже в дом ворчуна Доёна, а то после полуночной он будет шастать призраком по улицам. Чону отвечает ему скромным смешком, накрыв губы ладонью.