заря

Август не был тем человеком, который бы мог открыто ревновать или запрещать Леше хотя бы что-то. Если это не касалось, например, напитков со льдом, когда у Леши по холодной погоде в Кёльне могла развиться ангина. Во всех остальных случаях, что Август, что Леша находили удивительным образом компромиссы, которые устраивали обоих. Либо, Хольт был умелым психологом и отменным манипулятором, которому удалось как-то очень ловко и незаметно подстроить поведение Леши под свое желаемое. Но кто же знает эту правду сейчас, если Леше, в общем и целом, все нравилось? О Леше заботились, Лешу поддерживали и Леше дали тот старт для собственного развития, в котором он нуждался и о котором он мечтал. Тот самый ребенок, внутри него самого, который одиноко качался на сломанных скрипучих качелях за детским домом, в надежде, что старшие ребята его не найдут, наконец-то обрел защиту и чувство стабильности. А потом, когда он увидел Кирилла в кабинете школы, его стабильность начала откалываться кусочек за кусочком, обнажая то ли его настоящие чувства в душе и его настоящие желания, то ли что-то, за что Леше потом будет очень и очень стыдно. Сейчас же он двигает пассажирское сидение назад, вытягивая ноги вперед полностью, откидывается на спинку и жмет на кнопку по правую сторону от себя, чтобы приоткрыть окно, несмотря на то, что в машине не жарко, а на улице, если что, большущий минус. Но ветер на умеренной скорости приятно обволакивает его лицо, на нос падают маленькие снежинки, и Леша с наслаждением прикрывает глаза. У него в голове хоровод аккуратно кружит голову, тело становится ватным и расслабленным, а Кирилл, который следит за пустой дорогой улиц, ничего не говорит. Он просто молча встретил Лешу в своей машине, как будто так и должно было быть, когда тот в нее буквально ввалился, прибавил музыку из подборки, больше похожей на Макаровскую, и вырулил из двора. — Закрой, ты заболеешь, — Кирилл не нажимает на кнопку сам. Он тормозит на светофоре, и Леша нехотя открывает глаза. Гречкин на него смотрит с эмоциями, которые самому Леше очень знакомы: это эмоции большой необходимости в самом человеке рядом. Такие эмоции кричат ему обнять Кирилла, раствориться в нем полностью и больше никогда-никогда не делать ему больно. И такие эмоции толкают на те поступки, которые точно разрушат что-то, что есть у них обоих. — Пожалуйста. Лежать с больным горлом и забитым носом Леше точно некогда. У него впереди проверочные работы, усиленная подготовка детей к экзаменам, а еще этот выпускной, с которым он обещал помочь Жене и, наверное, разговоры о первом сентября следующего года, потому что… Подождите, первое сентября? Они же улетают обратно летом. В Германию, где друзья Хольта успели полюбить самого Лешу. В Германию, где у Леши был свой класс. Там дети увлечены футболом, странными трендами в ТикТоке, а еще шутки у них не такие, как у Питерских, но… Это же дом, да? Леша молча закрывает окно, когда они выезжают на Невский проспект. Это совсем не в ту сторону, где находится квартира Макарова, да он, если честно, и совсем не представляет, какой у них план сейчас вообще. Он просто выравнивает спинку сидения и оглядывается по сторонам, пытаясь найти что-то в чужой машине. — Все окей? — Кирилл смотрит на него с маленьким беспокойством, старается не отвлекаться от дороги и ярких фонарных столбов, которые мелькают по бокам, и включает поворотник, чтобы притормозить у обочины на всякий случай. В той стороне виднее круглосуточный маркет с неоновой ярко-зеленой вывеской, и Леша кивает. — Точно? — Я схожу за водой? — Леша машет рукой в сторону маркета, почти что задевая Кирилла, потому что места в спортивных тачках не так много, чтобы добавлять туда широкие театральные жесты. От взгляда Леши не уходит то, как Кирилл закатывает глаза, но без раздражения. Скорее, это автоматический жест, подкрепленный парочкой процентов заботы в отношении самого Леши, который в этот момент старался привыкнуть к яркому свету и рассматривал вывески на проспекте, где они остановились. Кирилл нажимает на кнопку выключения двигателя, аккуратно касается плеча Леши и слабо улыбается. Он выглядит уставшим, будто не спит, как нормальный человек: а еще слишком много работает и в вечном заебе. А теперь ему в дополнение к задачкам упала еще та, в лице пьяного Леши, который глупо хлопает глазами и которого очень сильно хочется целовать, стоя на морозе. — Сиди, я сам, — спокойно проговаривает Кирилл и, оставив Лешу, скрывается за дверью машины с обратной стороны. Леша, стараясь ни о чем не думать, концентрируется только на том, как Кирилл, кажется, в пижамных клетчатых брюках и теплой флисовой худи, пряча кудри ладонью от снега, пробегает в сторону маркета и теряется внутри здания. Маркет расположился в полуподвальном помещении и явно пользовался популярностью среди тех Питерских особ, которые искали, где продают алкоголь за недорого после двадцати двух: об этом Леше подсказывал тот факт, в лице нескольких парней в чуть застарелых парках и шапках околофутбольного вида. Они выходили из-за дверей с крутой лестницы и открывали пивные бутылки прямо на ходу. Лешу пивные бутылки интересовали не так сильно, как глоток свежей воды через пару минут, чтобы унять собственное волнение и легкий ком тошноты от того количества алкоголя, которое он выпил у Грома, стараясь принять правила ситуации, в которую попал. Потому что ни в одной из своих выдуманных Вселенных он не видел сценария, где бы он играл в настольные игры с коллегами из школы и лучшим другом Кирилла. А потом и вовсе бы уехал с ним непонятно куда, пока тот переключал песни в плэй-листе и молчал. Сейчас оставалось отвлечься на телефон и непрочитанные сообщения. Игорь пишет, что завтра обязательно будет ждать историю, куда это пропал Леша. Разумовский, непонятно откуда взявший номер Леши, пишет, что прикроет его перед друзьями и все будет окей. А Август записывает голосовое и рассказывает, как прошел его день. Леша слушает на ускоренной записи, концентрируется на немецких словах, и теплый смех Хольта заставляет ком тошноты подтянуться ближе к горлу. Не из-за того, что Август Леше стал внезапно противен. Скорее из-за того, что сам Леша стал себе противен, потому что… он ведь делает что-то, чего не должен делать? — Ты совсем ничего не спросишь? Кирилл стряхивает снежинки с волос, когда возвращается в машину. Он щелкает по кнопке, и все датчики зажигаются яркими цветами, а на фоне начинает проигрываться музыка. Гречкин тормозит собственные действия, прежде чем вернуться к вождению, когда Леша задает этот вопрос. Он опустошает бутылку дорогой негазированной воды (и откуда в этом маркете дорогая вода?) и спрашивает, кажется, не задумываясь о дальнейшем диалоге. — А что я должен спросить? — Кирилл хмурится, поправляет рукава худи, а Леша пялится на коленки его клетчатых штанов. Такого Кирилла хочется видеть по утрам после долгого сна в каком-нибудь маленьком домике в заснеженном холодном лесу. — Например, как я тут оказался. Гречкин не спешит скорее тронуться с места, промчаться с повышенной скоростью по всем проспектам и заехать в маленький двор, в котором живет Леша. Он долго молчит, наблюдает за тем, как в ответ Леша так же выжидает чего-то, чего сам не знает. А Макаров просто любуется. Он смотрит на влажные от снега и холода отросшие кудри Кирилла: и когда он успел? В те годы Леша бы и не подумал, что Кирилл может выглядеть — вот так. Он буквально та самая ассоциация к горячему шоколаду с тянущимися зефирками, четвергу и крепкому сну, когда за окном льет сильный дождь. Кирилл — это каток в зимние каникулы, горячий душ после холодной улицы и просмотр всех частей «Гарри Поттера» ближе к Новому году. А Леша — ураган. Он — это неприятный тикающий маятник в кабинете психолога, когда сессия не из самых удачных; он — это опоздание на последнюю электричку поздно вечером, когда цены на такси взлетают до неприличия, он — это порвать новую вещь, так ее ни разу и не надев на улицу. И Леше очень-очень нужен этот человек рядом, который бы окутал его с головой, лишь бы успокоить давно поселившееся чувство тревоги внутри самого себя. — Ну, — Кирилл мягко улыбается и клонит голову. Леше хочется быть ближе, чуть поддаться вперед, но он щипает себя за бедро, чтобы вернуть в реальность. В этой реальности у него есть жених, четкие планы на будущее и капелька совести, которая все еще кричит о вине перед Гречкиным. — Ты оказался тут, потому что спустился на улицу из квартиры своих друзей и… Кажется, Разумовский вызвался поменяться местами, верно? Нет, Разумовский вызвался быть сводником. — Ты не об этом, да? — от его улыбки хочется запрокинуть голову назад, закрыть лицо руками и истошно кричать. Хочется, как маленький ребенок начать топать ногами по полу, свернуться калачиком и громко плакать. Так, чтобы вся боль вышла через крик. Так, чтобы время каким-то немыслимым образом повернуло вспять. — Кот, у тебя завтра работа, нужно отвезти тебя домой. Нет. Нет-нет-нет, он не мог ТАК сказать. То, как к нему обращается Кирилл, снимает пелену алкогольного опьянения на пару секунд. Заставляет широко распахнуть глаза, остановить биение сердца и впиться пальцами в бедро через ткань брюк сильнее. У него руки замерзли, хочется включить печку и уехать с этой проходной улицы, где для вечера среды слишком много людей. Они фотографируют яркие вывески и оставшиеся после Нового года украшения, делают совместные фотографии и громко поют песни, обнимаясь и веселясь. Леше кажется, что он хочет так же. Как будто это ближе, чем дорогие рестораны, разговоры о работе и поездки в Альпы. — Мгхм, — невнятно бормочет Леша, приходя в себя. — Я думал, мы покатаемся. Кирилл смотрит задумчиво, когда они стоят на повороте к проспекту, который выведет их на прямую дорогу к дому Леши. А сам Леша кутается в длинные рукава куртки, думает о том, в каком беспорядке лежат его волосы и как сильно краснеют его щеки вот от такой атмосферы. — Мы можем это сделать в следующий раз. Но тебе надо в школу. И это звучит одновременно и очень хорошо, и смешно. Поэтому Леша, не стесняясь, наконец-то смеется. Он не зажимается, не дергается от любого действия старшего и не включает свой защитный режим колючки. Он позволяет себе расслабиться, почувствовать безопасность и быть самим собой. Тем самым Лешей, который любил сидеть на барной стойке, пить холодный кофе и слушать инди-рок в своих рваных свитерах и ярких спортивных ветровках, пока Кирилл был где-то рядом и целовал его в нос и щеки время от времени. — Как будто я школьник, — по-доброму хмыкает Леша и качает головой. Он по-хозяйски тянется к телефону Кирилла, который подключен к музыке в машине, и протягивает его Гречкину. — Разблокируешь? Хочу включить свою музыку, пока мы едем целых… три минуты? Судя по твоей скорости. Они тормозят на светофоре, цвет которого только что сменился на красный, и под светом фонаря видно, как хороводы снежинок набирают темп. Уже хотелось ощутить теплую весну или жаркое лето, уезжать в горы или сбежать вдвоем в маленький домик глухого леса. Кирилл широко улыбается, обнажая свои клыки, жестом головы откидывает волосы назад и облизывает губы, пока ищет приложение с музыкой. Он передает телефон Леше, и тот добавляет к аккаунту свой собственный, совершенно не отдавая себе отчета в действиях. — Надо было выбрать, где мне нужна скорость, — он точно флиртует. — Я выбрал скорость машины. Леша в собственном телефоне ищет скриншот электронного пропуска, который бы открыл им двери при въезде во двор, потому что они добрались и правда быстро. А хотелось растянуть это время, как жвачку, выжимать из нее все соки и — совсем не расставаться с Кириллом сейчас. Он наводит пропуск к турникету с сенсором, шумно и как-то грустно вздыхает, будто бы показательно, а Кирилл паркует машину не у входа, который он, честно говоря, запомнил, а на свободном месте. И это странно для будничного вечера, потому что обычно здесь, наверное, владельцы авто были готовы устроить голодные игры. — Ты изменился, — спокойно выдает Леша, убирая телефон в карман куртки и выискивая ключи. У него на ключах брелки из Германии, маленький Человек-паук, которого он купил в Диснейлэнде, и запасная связка от школьных кабинетов. Кирилл клонит голову, глушит мотор и откидывает спинку сидения чуть-чуть назад, чтобы быть более расслабленным. Но Леше при его виде все еще хочется задать миллион вопросов насчет переработок Гречкина, его отдыхе и его жизни, в целом. — Тебя проводить? — он не отвечает на вопросы совсем. Задает свои, которые Леша не готов был услышать, вернись он на пару часов назад. Кирилл делает все то, что по кирпичику разбирает выверенную Макаровскую жизнь: он находится рядом, когда Августа нет, он флиртует и он очень необходим. Но чего он добивается? Леша собирается уехать из России домой. — Да, — а точно ли там дом? Та здравая часть, которая в нем остается, истошно вопит с призывом не делать необдуманных поступков. Но сердце со всеми своими чувствами, бешеным ритмом и желанием снова ощутить тот спектр эмоций, который возможно было взять только от Кирилла, крепко захватывает в свои руки рассудок и говорит Леше действовать. Поэтому сейчас то самое «да» на все вопросы слетает раньше, чем он самостоятельно успевает осознать сказанное. От Кирилла никаких насмешек или неосторожных фраз не поступает. Он не дает Леше чувствовать себя уязвимым или сильно измученным от собственной совести. От действий, которые оказывает Гречкин, не хочется чувствовать себя самым ужасным человеком во Вселенной. Кириллу хочется сказать только спасибо. — Пойдем, — он выходит из машины, и Леша поспешно следует его примеру. Кирилл накидывает капюшон на голову, прячет руки в карманах штанов и прыгает с ноги на ногу, потому что он попросту не знает, куда идти. Леше видеть здесь Гречкина куда страннее, чем тогда, во дворе на Ваське. Сейчас, в этом дворе, обстановка куда богаче и серьезнее. Здесь не нужно беспокоиться о том, что какие-нибудь местные маргиналы устроят разгул глубокой ночью, все соседи занимают хорошие должности в уважаемых профессиях, да и в чате двора у них очень-очень тихо. Самое страшное, наверное, что может произойти — поломка считывателя электронных пропусков. Но Кирилла тут видеть — пиздец как странно. Тем более такого уютного и домашнего, через четыре года после не самого приятного диалога лицом к лицу, а не просто по телефону или переписках, где Леша пытался делать вид, что ему абсолютно все равно. — Я могу сделать чай или, может, горячий шоколад? — серьезно, горячий шоколад? Но он перебирает в голове все варианты, которые могут хотя бы на чуть-чуть продлить его встречу с Кириллом вот так, когда им не надо задумываться о театральной работе или делать вид, что они чужие. Леша в памяти перебирает все содержимое ящиков на кухне, и вроде бы там есть что-то съедобное. — Кофе нет, извини. Его все еще немного ведет в сторону, на темной улице расфокус в глазах становится сильнее, но Леша ловко перешагивает через подмерзшие участки асфальта и проходит к нужному подъезду. Он достает из нагрудного кармана куртки, похожей больше на районный анорак, чем на прикид учителя, ключи, и Кирилл ждет позади. — Да ладно? У тебя и нет кофе? — звонкий смех за спиной вызывает у Леши улыбку. Он со второй попытки попадает ключом по нужной отметке и отходит в сторону, открывая дверь. — Удивительно. Кирилл тормозит рядом с Лешей, когда тот все еще держит дверь открытой, и, кажется, наклоняется вперед корпусом. — Беру горячий шоколад. И меня? Леша сглатывает слюну волнения, кивает и проходит в подъезд следом. — Тут первый этаж и… квартира тоже первая, — пустоту в разговорах заполнять как-то неловко. Язвить и говорить что-то неприятное точно не хочется, а серьезные беседы с примесью ностальгии по прошлому им уже разрешены? Вот и остается говорить о глупом горячем шоколаде и номере квартиры, в которой он живет. В целом, это странно — вести Кирилла пить чай или что там еще в то место, где Леша живет не один. У Августа в шкафах еще лежат вещи, в ванной на полочках остались баночки с его уходовыми средствами, а в гостиной запасной ноутбук и куча папок с бумагами, которые нужны ему для работы. И, наверное, Леша благодарен Богу за то, что в этой квартире у них нет никаких совместных фотографий в рамках или на стене с полароида. В Штутгарте у них над кроватью зона с фотографиями и маленькими фонариками, виниловые пластинки в отдельном шкафу и куча декоративных предметов для уюта. А здесь — в России — в этой квартире они как будто просто вынуждены существовать без особой радости. — Она ничего, — Кирилл разувается на коврике, когда Леша открывает дверь и пробегает первый, чтобы включить свет, хлопнув в ладоши, и освободить удобное место для старшего. Макаров стягивает ботинки нога об ногу, почти что теряет равновесие и неловко улыбается. Кирилл этот комментарий дает квартире, осматриваясь по сторонам и вслушиваясь в запах мятного печенья от диффузора, стоящего на шкафчике в просторном полукруглом коридоре. — А с той, которая на Ваське, что? Леша вешает куртку на крючок, а Кирилл спокойно проходит в ванную, чтобы помыть руки. Этого времени хватает, чтобы после всех действий с курткой щелкнуть на кнопку чайника на кухне и посмотреть, осталось ли в этом доме хоть какое-то печенье или набор для приготовления сэндвичей в виде сыра и ветчины из индейки. — Она… эм, сдается, — Леша неловко пожимает плечами, закатывает рукава свитера и прикусывает губу. Его широкие брюки и челка добавляют ему какого-то образа корейского школьника, который сейчас неумело высчитывает количество ложек молотого шоколада для хороших пропорций, но мозг никак не готов думать. — Эта досталась от заказчиков по работе. — Давай я сам. Кирилл оказывается рядом, а не стоящим в дверном проходе, неожиданно. У него яркие носки с разными надписями, клетчатые штаны в стенах квартиры кажутся вдвойне уютнее, а Леше хочется оставить его здесь навсегда. Он забирает из рук Макарова маленькую чайную ложку, кивает тому на мягкий стул за обеденным столом и широко — слишком хорошо — улыбается. Им точно нужен горячий шоколад, а не час в поцелуях? — Молоко… — Я разберусь, — одергивает он снова, а Леше остается только сесть за стол, подобрав одну ногу под себя, и стараться держать себя в состоянии человека, а не лужи, которая раскрыла потайную шкатулку с чувствами к Кириллу внутри себя. — Я сделаю тебе чай тоже, полезно будет для сна. Леша превращается в маленькую глупую рыбку, которая открывает и закрывает рот единожды, потому что — ну, а что он тут скажет, когда Кирилл хозяйничает на его кухне? Когда он ловко находит кружки в ящике над раковиной, отмеряет нужное количество кипятка и холодной воды для чая, греет молоко на плите и аккуратно размешивает комочки перемолотого какао. Ни-че-го. Единственное, что разумно в этой ситуации — встать из-за стола, прижать Кирилла спиной к столешнице и долго его целовать. Но слюни сглатываются сами собой, глаза игнорируют уведомления с новыми сообщениями от Августа, и Леша ставит телефон на авиарежим. Кирилл садится за стол напротив через пару минут. Он все это время тихо напевал себе что-то под нос, на вид не смущался чужой общей квартиры и был как-то сильно необходим вот этой самой кухне. Хотя, на самом деле, хотелось закрыть глаза и вернуться на кухню у Исакиевского. Там Леше нравилось. — Почему ты в Лахте? — Леша хлюпает чаем, налитым практически до краев кружки изумрудного цвета. У нее рельефные края и купили ее на какой-то барахолке. А у Кирилла на белой кружке изображение персонажей из какого-то старого мультика Миядзаки, и хочется вернуться туда — в то старое прошлое, где можно часами напролет смотреть аниме и заказывать неполезную еду с доставок. Кирилл облизывает губы от шоколадно-молочной пенки и клонит голову в сторону. Этот его изучающий жест Леша давно выучил, но так и не научился понимать, что в этот момент у Гречкина в голове. Особенно у того, который сейчас пальцами зачесывает кудри назад, чтобы те не мешались. — Было много совместных дел с Серегой, — он пожимает плечами и вытягивает руки вперед, скрепляя пальцы в замок. — И не хотелось быть одному, наверное. А потом как-то привык. — А квартира у Исакиевского? В гостиной тихо тикают настенные часы, которые добавляли этой квартире чуть больше жизни и уюта, а Леша, прикрыв рот ладонью, широко зевнул и впервые за этот вечер почувствовал на себе тяжесть от усталости этого дня. — Она никуда не делась. Я иногда заезжаю туда за вещами для театра, иногда ночую. Но это редко. Леша продолжает шумно пить чай. За окном усиливается ветер, с плотных туч летит мокрый снег, и фонарь под окном то и дело мигает, нарушая спокойствие спящего двора. — Она мне нравилась, — бездумно произносит Макаров, шумно выдыхая в чашку. Широко распахнутые глаза Кирилла выдают все эмоции за него: жаль, что Леша больше увлечен чаинками в чашке, чем Кириллом перед собой. Тот неуверенно делает большой глоток шоколада, вытирает губы рукавом худи и кашляет в кулак. Ему очень хочется вернуть своего Лешу, но не в тот момент, когда младший в каком-то неправильно уязвимом состоянии. Хочется спросить прямо: ты как? Не для рядового проходного вопроса, а искренне, чтобы Леша рассказал ему всю правду о том, что чувствует за последнее время. Так ли сильно он влюблен Августа? Так ли сильно он нуждается в Питере? — Тебе надо ложиться спать, — Кирилл встает из-за стола после того, как они в полной тишине допивают чай и горячий шоколад. Леша водит указательным пальцем по столу, вырисовывая непонятные круги, продолжает игнорировать телефон, а Кирилл на его заставке улавливает знакомые разводные мосты. Он ставит чашки в раковину, тщательно промывает их и убирает обратно на место, как будто у них не было никаких странных посиделок за кухонным столом поздней ночью. — У тебя уроки, а еще занятие в театре. Но ты если не хочешь, можешь не… — Кирилл разворачивается на пятках, когда Леша его перебивает. Он усаживается на стуле так, что сейчас они смотрят друг другу в глаза. Леша подбирает ноги полностью на стул, усаживаясь в не очень устойчивую позу лотоса, кладет руки на бедра и нервно щипает себя за коленку. — Останься, — почти что шепотом доносится со стороны Леши, и Кирилл даже не уверен, что он это себе не придумал. Но тот вихрь эмоций, который бушует в глазах Макарова дает понять, что все было по-настоящему. Он был похож на человека, которому нужна помощь. Который однажды запутался в собственных амбициях, а потом его научили неправильно. Привили любовь к тому, что он на самом деле не любит, внушили те мысли, как на самом деле он не думает. А теперь, спустя время, когда он вернулся в свою зону комфорта, эта волна начала топить его с каждым приливом сильнее и сильнее. Его нужно спасать, ему нужно помочь. Кирилл проходит ближе. Аккуратно присаживается на корточки напротив, чтобы смотреть снизу вверх. Осторожно берет руки Леши в свои — те холодные, слегка трясутся, и Кирилл сжимает их сильнее, переплетая пальцы. — Я не могу здесь спать, пожалуйста, — Боги, сколько боли в этом голосе. Как сильно он пытается потопить в себе свои слабости и настоящие чувства. — Кот, что же ты творишь? Кирилл давится собственным вздохом, который застревает в районе грудной клетки. Чувствует жжение между ребрами, их ломоту, и хочется выдернуть каждую ненужную косточку из себя наружу, чтобы ничего не мешалось, чтобы ничего не давило. — Я хочу остаться, но сейчас это неправильно, — он почти что до крови кусает нижнюю губу и качает головой. — Не могу пользоваться тобой, когда ты запутался. Я хочу знать, что искренне тебе нужен. Леша вот-вот заплачет от таких правильных и тяжелых фраз, которые слышит. Он выдергивает свои руки из рук Кирилла, устало потирает глаза и в согласии кивает. Он прав, Леша не может каждый раз поступать с ним, как козел. — Пойдем, проводишь меня, — доносится со стороны. Кирилл неуверенно улыбается, стараясь сгладить этот странный разговор между ними, чтобы Леша не чувствовал себя отвратительнее, чем оно уже есть. И сейчас, пока они не добрались до двери, ведущей на выход из квартиры, Леша не хочет думать о том, как будет мучиться от бессонницы через пару минут в одиночестве. Он хочет хотя бы парой процентов собственных действий дать Гречкину понять, что его — настоящего внутри самого себя — еще можно выдернуть в реальность. Поэтому он тянется корпусом вперед, почти что падая со стула, но обвивает шею Кирилла руками, крепко прижимаясь к парню. От того пахнет привычными сладковато-ореховыми духами, жвачкой и горячим шоколадом. У него быстро бьется сердце, и он почти что ловит Лешу, чтобы тот не упал. И крепко обнимает в ответ. — Провожу, — шепчет Леша на ухо, сдерживаясь от накатывающей легкой паники и слез. Ему стыдно, он чувствует себя ужасно, но сильно нуждается в Кирилле. Но сказать это вслух — вот так по-настоящему — не может. — Но дай мне минуту. Кирилл смазано кивает, утыкается в плечо Макарова и жмурится. Это все не может быть правдой. Он ждал Лешу четыре года: отвлекался, закрывал свои эмоции внутри делами и находил партнеров, которые были не хуже. Но только они — не он, который сейчас так испуганно и безобидно обнимает его. — Времени с тобой снова мало, кот. Но оно у нас есть.

ххх

Иногда мысль уйти на фриланс в виде частного репетитора или редактора книг плотно проникает в голову Леши. Он искренне минут пять думает о плюсах данного решения, о свободном графике и о проектах, которые мог бы брать по своим интересам. Например, переводить немецкие книги ужасов на русский, по вечерам в маленьких кондитерских с неплохим кофе вести занятие с учеником, которому скоро поступать в один из Российских вузов, не зависеть от заполнения электронных дневников и планов на новую четверть. И эти мысли появляются ровно в тот момент, когда Леша нарушает свой привычный идеально выстроенный режим сна, почти что просыпает будильник утром и не может собрать свою голову по кусочкам. Даже когда ему к третьему уроку: а, на минуточку, если в школу нужно идти не к семи тридцати, а к девяти тридцати — это уже праздник и практически выходной. Только сегодня это не ощущалось выходным. Это ощущалось жутким ознобом, потому что окно в спальне оказалось открыто почти что полностью и резво пропускало холодный поток ветра, першением в горле, заложенным носом и головной болью — то ли от выпитого вчера алкоголя, то ли от разрастающейся простуды, то ли от разговоров с Кириллом, которого Леша вчера просил остаться с ним. Серьезно, он взял и вот так перешагнул через себя? В каком же жалком состоянии он был, что позволил чувствам завладеть своим разумом? Чувства подводили его только однажды: и именно тогда он влюбился в Гречкина, а потом сильно его обидел. Но сейчас думать о Гречкине было некогда. Третьим уроком был седьмой класс, с которым в прошлый раз они не досмотрели какое-то полнометражное аниме на немецком. И это не для развлечения: Леша просто знает, что сочинение дети напишут лучше по той теме, которая им будет интересна, а не на выбор из «чести и достоинства» или что еще там предлагают на классических экзаменах по русскому языку, когда ребенку всего семнадцать лет. Утром он собрал себя только благодаря таблетке парацетамола, от которой еще больше хотелось спать, на работе щедро запил ее с опозданием растворимым кофе и чувствовал себя все равно паршиво. Это был тот самый старт простуды, когда нос противно чешется где-то на переносице, слезятся глаза и постоянно хочется чихать. Но больничный ему вряд ли дадут: Олег скорее прямым текстом пошлет его нахуй, а потом даст еще парочку заданий вне школьных уроков. Потому что, еще раз повторим, четвертая четверть — самое ужасное школьное время. Леша кутается в свитер на пару размеров больше, поудобнее устраиваясь за рабочим столом, изредка смотрит в монитор ноутбука напротив себя и иногда на увлеченных мультиком детей. Те записывают фразы, улавливая их на слух, в тетради, перешептываются о сюжете и не выглядят неприятными и шумными. Наверняка, те уже думают о том, как провести ближайшие выходные и в какую компьютерную игру поиграть вечером. А у Леши вечером поездка в театральный кружок, где ему пару часов нужно следить за детьми, вести себя бодро и счастливо, а еще делать вид, что у него не было (и нет сейчас) романа с руководителем этого уродского кружка. Ладно, кружок не был уродским. Просто Леша по-настоящему ужасно себя чувствует и может высказывать свое недовольство даже из-за неправильно сложенного учебника на краю парты. Леша читает новое сообщение в телефоне, когда тот издает тихую вибрацию. Экран лежит вниз стеклом, до этого позволяя любоваться только на чехол со странными этническими символами. И если Леша скажет, что ждал сообщение от Августа все это время, а не от Кирилла все утро, то соврет. И сейчас чуть-чуть рад и не считает этот день полностью проваленным. «ты как?» — емко и лаконично красуется в уведомлениях от Кирилла около половины одиннадцатого утра, когда они с классом почти что досмотрели мультик, а в голове только лишь мысли о длинной очереди в столовой, которую Леша точно не выдержит в попытках забрать свой переслащенный чай, и о ближайшей контрольной у десятого класса, пара ребят из которых встретятся ему еще и вечером. Контрольную хотелось отменить, не мучить детей и себя, в том числе, потому что проверять чужие работы корявым мелким почерком Леша любил меньше всего. Он честно отвечает Кириллу, вкладывая в свой ответ всю паршивость собственного состояния, шмыгает носом и чувствует, как у него поднимается температура. Потому что в свитере, в котором пару минут назад было очень холодно, теперь невыносимо жарко. Как только сообщение отправляется, в коридоре спасительной трелью звенит звонок, и Леша в собственных сердцах радостно сжимает кулаки. Дети — хорошие. Прощаются, говорят свое искреннее спасибо, а Леша, чувствуя легкое головокружение и очередную смену ощущения собственного тепла, за чаем решает не идти. И, наверное, то ли это судьба так распоряжается, что сегодня Макаров старается свести к минимуму выходы из собственного класса, то ли глупое стечение обстоятельств. Нет, правда, Леша сегодня из класса вышел максимум раза два — до школьного туалета, чтобы, по большей части умыть разгоряченное лицо холодной водой, и до учительской, чтобы забрать необходимые документы для ведения урока. К нему перед первым уроком, виновато просунув голову в дверь, просочились Юля с Игорем. Они занесли рюкзак Леши, который он оставил у них в квартире, и впервые не знали, с чего начать разговор. Игорь неловко топтался на месте, рассматривая носы собственных кроссовок, а Юля, присев на край парты, заинтересовалась школьным потолком. — Мы думаем, что у вас что-то было, поэтому, — Игорь кашляет в кулак, а Леша пытается потянуть за нить повествования до клубка, который ему расскажет все более четко и логично. Пока что то, как перебирает слова Гром, больше похоже на неуверенный ответ одного из учеников Леши, который у доски напрочь забывает заданный наизусть монолог на чистом немецком. — Юле стыдно и неловко, потому что она становится соучастницей. Леша хмурится, прикладывает указательный и средний пальцы к вискам и старается концентрироваться на странном утреннем диалоге, а не на стуке в собственной голове. — Соучастницей чего? — Разрушения твоих долгих отношений с Огастусом, — практически под нос шепчет Юля, пытаясь смотреть куда угодно, но только не на Лешу. Игорь шикает, громко говорит «он — Август», но Леше на это коверкание имени сейчас, по правде говоря, поебать. Гром сам начинал запоминать его имя с «кактуса». — Августом. Прости. — И если ты захочешь, мы больше не будем делать таких подстав с настолками и… и прикроем тебя, если что. — Нечего прикрывать, — Леша пожимает плечами, устало улыбается и проверяет время на телефоне. До урока остается пара минут, и у него совсем нет сил на объяснение нового материала. Хочется уехать домой, закрыть шторы и проспать пару дней без всяких школ и театральных мастерских. А еще питаться растворимой лапшой и дешевым чаем с лимоном. — У нас ничего не было. Юля моментально оживляется, прыгает с края парты в своей яркой зеленой блузке и почти что хлопает в ладоши, задевая Игоря локтем. Тот аккуратно потирает бок, хлопает глазами и, наверное, старается не сказать чего-нибудь лишнего. — Но могло бы быть, — усмешка Макарова заставляет друзей озадаченно переглянуться, но он небрежно взмахивает рукой и поджимает губы. — Он не захотел воспользоваться случаем, потому что для него это все, — Леша имеет ввиду под «это все» их самих двоих. — Важно. Их диалог прервался школьным звонком, оповещающим о начале занятий. Юля ушла к себе в кабинет, чтобы подготовить новое тестирование об эмоциональном настроении учеников перед экзаменами, а Игорь — к своему пятому классу, который за полгода обучения никак не мог привыкнуть к этажам старшей школы и постоянно жаждал спортивных соревнований, сбивая все оранжевые конусы и попадая мячом по окнам. И когда Леша, после проведенного урока отказался от выхода в столовую, попросив в чате Телеграмма Женю принести ему кофе из автомата с первого этажа, в другом крыле школы, где находится кабинет директора, появился Гречкин. Его утро явно началось бодрее, чем утро Леши, но слишком большой знак вопроса на небольшом лице Разумовского буквально сводил его с ума. Ночью, когда Кирилл вернулся в Лахту — хоть и думал поехать спрятаться к Исакиевскому, потому что со стопроцентной уверенностью ожидал вопросов от Сережи и Олега, будто они его строгие родители, которые не разрешают встречаться с Лешей, — Разумовский был на его этаже. Очень интеллигентно сидел и пил кофе из маленькой белой чашки, слушал странный исторический подкаст через Алису и явно ждал возвращения друга домой. Но, к счастью, не задал ни одного вопроса и молча похлопал Кирилла по плечу, когда увидел его растерянный и загруженный вид, а потом вышел из квартиры, направляясь к себе на пару этажей выше. Он в этот момент явно считал то, что Кириллу было сначала самостоятельно переварить весь сегодняшний вечер и посиделки на кухне Леши, а потом уже делиться какой-то информацией. — А сейчас я могу что-то спросить или ты прикажешь мне отъебаться? — утром, когда Кирилл собирался выходить из Лахты, чтобы доехать до Олега и заняться делами отца по бизнесу после, Сережа подловил его на первом этаже бизнес-центра. Он мило общался с девушкой за стойкой администрации, рассматривал новые флаеры с рекламой презентации его нового обновления социальной сети и изредка кивал, когда та брюнетка с очень прямыми и блестящими волосами своими губами в красной помаде спрашивала про список гостей. И Кирилл бы пробежал незаметно, накидывая капюшон новенькой спортивной куртки от Найка, но у Разумовского включается настоящее паучье чутье, когда дело касается его близких друзей, которые задолжали ему ответы на определенные вопросы. — Я опаздываю к Олегу, — Кирилл роется в кармане куртки, чтобы найти сигареты и закурить прямо на выходе из здания, пока спускается к парковке, но Сережа закрывает ему дорогу и складывает руки на груди. У него бело-красный свитшот в стиле тай-дай, миллион цепочек на шее и эти его специально растрепанные волосы. Ему нужно было идти в рок-звезды, а не делать основной работой бизнес в сфере информационных технологий. — Куда нарядился? Сережа недовольно фыркает, поправляет массивные кольца на пальцах и щурится в сторону девчонки за стойкой, чтобы та не подслушивала их разговоры. Та сразу же прячется за своим рабочим местом, наверное, пытаясь сконцентрироваться на пустой почте в ноутбуке. — У меня интервью через полчаса, перед презентацией. И я тебе уже говорил, а ты… — А я все еще опаздываю к Олегу! — пачка сигарет в кармане наконец-таки находится, а Сережа остается довольствоваться только лишь быстрым толчком кулака в плечо и Гречкиным, который быстро удаляется в сторону выхода. Волкову Кирилл обещал приехать еще пару дней назад, чтобы обсудить предварительную программу обучения детей, дату премьерного показа их постановки и кучу других деталей, которые будут интересны родителям. У Олега вот-вот выпадет собрание с родительским комитетом старших классов, и это не самая приятная процедура: потому что он будет не тем директором, который ругается из-за дисциплины, низкой успеваемости и потере интереса детей к учебе. Обычно, на его практике, собрания выпускников и почти что выпускников проходят под тонной вопросов о том, как хорошо учителя готовят детей к экзаменам, хорошее и безопасное ли место выбрано для празднования выпускного и напишут ли учителя качественный комментарий в дополнение к аттестату. Это третий год, когда Волков выпускает учеников, и он точно знает, о чем говорит. А теперь еще и эта театральная студия, которая очень хорошо заинтересовывает детей, но вызывает много недоверия у родителей, которые плохо проверяют информацию в интернете на признак достоверности. Единственное, что они знают, кажется, так это факт принадлежности Кирилла к «Золотой молодежи», его распущенность и постановки под знаком — восемнадцать плюс. Но даже на этих постановках у них все проходило в пределах нормы. Всего лишь легкая имитация секса между ним и одним из актеров, который уехал продолжать свою театральную жизнь в Москву. Так или иначе, Олегу нужно было максимально плотно и грамотно рассказать о плане работы с ребятами, чтобы тому не пришлось краснеть перед родителями, а потом высказывать все в Лахте и Гречкину, и Сереже, который бы возмущался больше всех. Поэтому сейчас, одергивая чуть мятую футболку и поправляя папку с документами в руке, Кирилл шел по школьным коридорам, где была тишина из-за проводящихся уроков, и осматривался по сторонам. Эта школа была с какой-то замечательной атмосферой, отличной от других. Олег набрал современных преподавателей, выбил хорошее финансирование и переживал за свое дело. Кирилл как-то выписал ему чек от компании отца, а потом сам пялился на звезды через телескоп в маленькой обсерватории, которую Волков выстроил на чердаке. Гречкин стучит по деревянной двери для видимости два раза, кивает сам себе и проходит в кабинет, как в свой собственный дом. Олег, как и полагалось, сидел на одном из диванчиков с ноутбуком на коленях и с телефоном, разрывающимся от уведомлений, рядом. — Не знаю, что у вас произошло, но Сережа попросил передать, что ты — предатель, — Олег широко улыбается, кивает в знак приветствие и взглядом показывает Кириллу на кабинет, что-то вроде жеста «располагайся, где тебе будет удобно». — Что у вас произошло? — Просто не рассказал ему, как прошел мой вечер с Лешей, — Кирилл глаза закатывает совсем чуть-чуть, удобно устраивается в кресле и стаскивает со стеклянного столика шоколадную конфету в ярко-желтой обертке. — Ничего не было, если ты хочешь спросить что-то похожее. Волков на это усмехается, откладывает ноутбук в сторону и выставляет локти на колени, подаваясь корпусом вперед. Он интересным жестом хлопает в ладоши, прячет пальцы в цепком замке и задумчиво смотрит на своего друга. Конфета оказалась невкусной, с марципановой начинкой, которую Кирилл терпеть не может, но от такого взгляда Олега он этот несчастный кусочек проглатывает и убирает оставшуюся часть обратно в фантик. — Слушай, Макаров и правда очень хороший. Я его взял, потому что увидел в нем большой потенциал и интерес к работе с детьми. Видно, что он слишком много старался, буквально через себя перепрыгнул, чтобы достичь того, что у него есть сейчас. Хорошая работа, жизнь на две страны… жених? — Олег делает паузу, а Кирилла начинает тошнить. Почему-то этот Август, не сделавший ему ничего плохого, казался ему самым последним уродом на этой земле. — А потом появляешься ты, и я Лешу, честно говоря, узнать не могу. И не потому что он ходит какой-то злой, раздражительный. Наоборот — он рассеянный, неловкий, чуть стеснительный. Так себя ведут только тогда, когда влюбляются. Кириллу хочется, чтобы сейчас срочно объявилось какое-то неотложное дело, которое позволит ему убежать из кабинета Волкова. Если Сережа отвратительно вел переговоры, растрачивая всего себя на эмоциональную часть и крики удивления, то Олег умел вести диалог. Он хорошо анализировал поведение каждого человека в своем окружении, отлично находил слабые места и умело этим пользовался. Не то, чтобы Кирилл видел, как Волков это использовал не для чьего-либо блага, но закрадывались иногда мысли о том, что он мог бы быть отличным наемным убийцей, который будет тебя очень долго мучить. — Я не совсем понимаю, что ты хочешь этим сказать. — Пытаюсь понять, почему он тебе так сильно нужен, — Олег пожимает плечами и встает с места, сладко потянувшись. Он сегодня в простой черной водолазке и классических брюках был больше похож на модель с обложки (впрочем, как и всегда). Волков нажимает на кнопку капельной кофе-машины, стоящей в углу, чтобы сделать им по чашке фильтра на Коста-Рике, опирается поясницей о рядом стоящий стеллаж и поворачивает голову в сторону двери, когда кто-то стучит и сразу же заходит, не дожидаясь официального приглашения. Так в их школе могут делать только двое: Игорь Гром — со своей природной бестактностью и непониманием, что такое эти ваши зоны комфорта, и Женя — учитель английского, который общается с Олегом по-дружески из-за очень давнего срока знакомства. — Wow! Man! — тянет свое радостное английское приветствие мужчина, завидев в кабинете не только Волкова, но и Кирилла, с которым они виделись последний раз, может, месяца два назад. Тогда Кирилл приходил к нему на стэнд-ап в маленький Питерский бар, сильно смеялся от хороших шуток и прорекламировал и бар, и выпускаемый Женей подкаст у себя в канале. — Здрасьте, — Женя кивает Олегу, и тот закатывает глаза. Ему пора ввести маленькие правила субординации в рабочее время, потому что их школа стала больше напоминать одну большую нелепую семью. — А ты здесь откуда? Макаров, вроде, не на этом этаже преподает. Кирилл виновато зыркает на Волкова, а тот, не решаясь задать еще пару вопросов, молча контролирует, как капельки кофе проходят через фильтр-пакет. Женя усаживается на диван, широко расставляя руки по спинке, и улыбается. Вообще-то, он пришел обсудить то же самое родительское собрание и тему выпускных, потому что: а) у него сейчас окно и б) он пиздец как сильно устал от этого выпускного. — Что? Леха сам рассказывал про тебя и ваши шуры-муры, — с усмешкой объясняет Женя, потому что считывает все предложения с лица директора. — Я помешал? — Да нет, — Олег достает с верхней полки стеллажа три маленькие белые чашки, раз уж их теперь не двое в его кабинете, просматривает их на чистоту и аккуратно выставляет по столу. — Как раз обсуждали его и эти их «шуры-муры». — А я и не смогу объяснить, — Кирилл сидит напротив Жени, который оценивающе кивает на надпись на его футболке, шумно вздыхает и зачесывает волосы назад пятерней. Кудри снова распадаются по обе стороны от лица, но так как будто бы комфортнее от самого жеста. — Я понимаю, что прошло много времени, да и отношения у нас раньше были… Бля, да их и не было почти что, все как-то скомкано. Но я как будто нуждаюсь в нем. С кем бы я ни был и в каком году бы я ни был. У тебя такого не было? — он задает вопрос Олегу, разливающему кофе по стаканчикам. Он выставляет поднос на стол, и Женя сразу же тянется к чашке. Он, кажется, может пить чистый кипяток. Учитель делает глоток, чуть подув на поверхность горячего кофе, отставляет чашку в сторону и невесело хмыкает, потому что Олег, на вопрос Кирилла, отрицательно качает головой. — Я понимаю, о чем ты. Это как будто все эти рассказы о родственных душах или вроде того, — Женя задумчиво потирает подбородок, закатывает рукава синего свитшота от Адидас и облизывает губы. — У меня была история одна. Мне лет пятнадцать было, когда я с девчонкой одной познакомился. И в ней вот было все, что мне нравилось, а я даже и подумать не мог о взаимности. Мы просто очень много общались, гуляли, туда-сюда. Это как раз было, когда я в Бостоне учился. А потом она раз — и исчезла. Я тогда слишком насыщенно жил, как будто ничего и не потерял, но спустя какое-то время начал периодически ее вспоминать, и это было… Ну, как-то уж чересчур больно для потери просто хорошего друга. Нашел ее как-то через социальные сети, а она дала мне прямой отказ, попросила больше ей никогда не писать. Он тянется за чашкой, чтобы сделать еще пару глотков. За эти минуты его рассказа Коста-Рика в чашке успела выделить все свои правильные вкусовые детали, и теперь горячий напиток не казался слишком кислым и водянистым. — В общем, уехал я тогда из Бостона в Россию на какое-то время, а в девятнадцать лет вернулся, но уже для получения высшего образования. И как-то, знаете, гулял по старым местам, вообще не вспоминал ее ни разу, а потом одной вспышкой меня озарило. И снова в голове она со своими ужасно светлыми волосами, тихим приятным смехом, осторожными движениями. Вспомнил, как на качелях заднего двора качались и музыку слушали, как в кино ходили на непонятные ужастики, как все ночи переписывались… И все, и заболело, — он тычет в сторону то ли ребер, то ли сердца, а потом кашляет в кулак и продолжает свой рассказ. — Я даже нашел ее, мы даже встретились. И я понял, что у меня есть шанс наконец-таки ее взять и больше никогда не отпускать. Мы, когда обнялись при встрече, я думал, такие чувства только в кино бывают. Буквально ничего вокруг не видишь и не слышишь. Кирилл, внимательно слушающий Женю, кажется, забыл, как моргать. А Олег, застывший с чашкой в руке, кажется, не сделал ни одного глотка кофе. Женю они привыкли видеть либо очень серьезным учителем, либо очень комфортным комиком, но чтобы тот показывал свои чувства — никогда. — У вас все получилось? — Кирилл смотрит, как Женя грустно улыбается, допивает остатки кофе и старается поймать прошлую волну расслабленности, с которой зашел в кабинет изначально. Но получается уже не так хорошо. Он отрицательно качает головой и поджимает нижнюю губу. — Она снова куда-то пропала, — Женя выдерживает паузу и смотрит на Гречкина так, как будто только они одни друг друга сейчас понимают. — Но, вернись она снова, клянусь, я бы повелся на это еще раз. Леша с десятым классом, который перед началом урока выразил ему сочувствие из-за сильной простуды, по несколько предложений читал новый большой текст для заучивания сложных слов и повтора грамматики, когда стрелка часов доходила до одиннадцати десяти. Дети радовались, что у них случился перенос контрольной работы по предыдущим трем темам, которые им не сильно понравились своим уровнем сложности, с чувством читали текст о немецкой литературе, а Леша то и дело шмыгал носом, кутался в свитер и считал, сколько неприятных ударов пронзает его голову каждую минуту. Наверное, стоило бы написать Гречкину позже о том, что вечером его ждать не стоит. Может, получится договориться с Волковым о пропуске одного дня или попросить Юлю заменить его. Все, что угодно, лишь бы провести вечер дома в кровати, закинувшись большим количеством парацетамола и крепкого чая. — Кто-то стучит в дверь, — Егор с третьей парты третьего ряда, находившийся почти бок о бок с дверью, оторвался то ли от прослушки текста, который сейчас коряво читала Лиза, то ли от просмотра какого-то аниме на телефоне. Леша очень умело делал вид, что не видит, как тот на уроке занимается не тем, чем должен. — Klopf-klopf. Леша хмурится, вымученно поднимается из-за своего рабочего места и благодарно кивает. Обычно учителя, которым что-то нужно, сами заходили в кабинет без приглашения, а вот такие ситуации были редкостью. Так или иначе, даже на крик «войдите» сил не оставалось, поэтому Макаров натянул рукава свитера до кончиков пальцев, обхватил себя руками, будто он опечаленная вдова из какого-то детектива, и направился в сторону выхода из класса. — До конца урока двадцать минут, посидите тихо. Можете даже не читать, энтузиазма у вас примерно столько же, сколько у меня сейчас здорового иммунитета, — на импровизированное прощание говорит Леша и выходит из кабинета, аккуратно прикрывая за собой дверь. И сейчас он ожидал увидеть перед собой и родителя кого-нибудь из своих учеников, и самого ученика из любого класса, у которого появился срочный вопрос, и даже Юлю, по какой-то причине решившую не заходить внутрь помещения, а остаться в коридоре. Кто угодно, но не Гречкин с хитрой улыбкой опирающийся о подоконник. Он стоял в своей широкой белой футболке, черных спортивках и с термо-кружкой в руке, как будто сбежал с урока физкультуры у Грома, будучи учеником старших классов. Вот так просто — здесь в коридоре со своей улыбкой, которая из состояния «нестояния» Леши сбивала его с ног еще сильнее. — Выглядишь ты и правда отстойно, — Кирилл кивком осматривает полный вид Леши, на что тот громко чихает и потирает красный нос кулаком. — Это тебе. Еще тебе, и еще тебе. Подгон, — хотелось бы процитировать Леше вслух, но он не будет признаваться Гречкину, что смотрит такие сериалы. Кирилл протягивает термо-кружку, опирается ладонями о подоконник и ногой отбивает ритм какой-то песни из собственной головы. — Что это, яд? — Леша хмурится, не задает вопросов о том, как Гречкин здесь оказался, и не чувствует смущения между ними из-за прошлого вечера. Это уходит на второй план, как будто так и должно быть. Между ними настраиваются какие-то комфортные радио-волны, и единственное, что бы сейчас сделал Макаров, так это обнял Кирилла, как вчера. Но запрещает себе этот жест. Он открывает крышку кружки, чувствует сильный и очень химозный лимонный запах, и с приятным удивлением смотрит на старшего. — Ты заварил мне терафлю? — Ага, я был в кабинете у Олега и… — Спасибо, — Леша перебивает его, машинально делает шаг вперед, но вовремя себя одергивает. Когда он пару раз болел, будучи с Августом в отношениях, тот постоянно находился в командировках или на долгих рабочих сменах. Леше приходилось самостоятельно выискивать эти странные немецкие лекарства, ругаться с фармацевтами в аптеках и ненавидеть чайник за то, что тот кипятит воду очень долго. И сейчас эта простая кружка с нужным ему лекарством, которое снимет боль в горле и в голове, очень и очень радует. — Правда, спасибо. Кирилл искренне и тепло улыбается, отходит от подоконника и очень быстро обнимает Лешу, как тот хотел сделать минуту назад. Этот жест очень смазанный, как будто Кирилл передумал продолжить в моменте, но они все понимают. — Останься сегодня дома, тебе в таком состоянии лучше не ехать на занятие. У тебя еще много уроков? — Этот, — Леша делает глоток лекарства и почти что мурчит от того, как эта химозная вещь сейчас ему помогает. — И еще один. Милая футболочка, кстати. Макаров кивает на надпись из разноцветных букв, переводящаяся с английского, как «держись подальше от токсичных людей», и улыбается. У Кирилла это вызывает усмешку и игривый блеск в глазах. — Купил ее после того, как ты уехал, — спокойно отвечает он, не вкладывая в это какой-то злости и не желая давить на больное и совестливое у Леши внутри. И тот по тону голоса это понимает, по-доброму закатывает глаза и продолжает пить свое лекарство. Ему чертовски странно стоять вот так в школьном коридоре с Гречкиным, который явно флиртует и ловко выбирает каждую минутку, чтобы побыть с Лешей наедине. — Мне, на самом деле, пора бежать. Нужно было поболтать с Волком о театре, а теперь отцовские дела ждут и… — Кирилл тормозит на половине предложения, задумываясь о чем-то своем и отвлекаясь на сообщение в телефоне. Леша смотрит на наручные часы под тканью свитера на запястье, радуется в мыслях скорому звонку и тому, что ему и правда можно будет после школы просто уехать домой спать. — Я тебе буду нужен сегодня? Леша с искреннем удивлением смотрит в ответ на этот вопрос. Не понимает, какую эмоцию в это вкладывает Кирилл. Не понимает, какого ответа он ждет, поэтому стоит и молча хлюпает своим горячим кипятком с лимонным вкусом, пока его дети в классе досиживают последние минуты урока. Оставалось надеяться на то, что Олег сейчас не следит за ними по камерам и не хихикает, отправляя скриншоты Разумовскому. Тот же, наверняка, развесил бы их на всех рекламных стендах Питера. — Ну, в смысле… привезти тебе вечером лекарства, проверить, как ты себя чувствуешь, в целом? — исправляет вопрос Кирилл, но получается явно плохо. Раз уж сгорел на первом вопросе с отчетливым желанием быть рядом, можно было и не исправляться. Легкий укол под сердце заставляет мурашки пробежаться по рукам Леши от плеч до кончиков пальцев и обратно. От такого хотелось надеть что-то теплее свитера, убежать с этой кружкой в свой маленький кабинет за школьной доской и не выходить, пока Кирилл не уедет, потому что с ним Леша чувствует себя влюбленной маленькой школьницей, которой совсем-совсем нельзя этого делать. Но она делает. Или, точнее сказать, Леша делает. — Д-да, — дергается он на ответе, желая поскорее развернуться на пятках в сторону класса. — Я был бы рад увидеть тебя сегодня вечером, если ты захочешь.