Точка невозврата

Хоть бы раз утро началось просто с кофе, вот честно. Ладно, справедливости ради, пушной зверь пришел не сразу. Разумовский, вымотанный после ночи, полной кошмаров, заснул только к утру, и когда я тихонько покинула комнату в одиннадцатом часу, еще спал. Это надо как-то лечить. Без нормального сна он двинется еще быстрее, чем от Птичьих козней. И я вместе с ним. Сегодня было прямо совсем паршиво, таблетки, которые Валентин прописывал не помогают совсем. Здесь травки явно не справятся. Можно было бы стребовать с нашего чудного, теперь уже семейного, доктора еще пачку успокоительного или снотворного, а лучше все вместе, но есть нюанс. Нюанс психованный и явно имеющий проблемы с доверием. И сам никому не доверяет, и доверие остальных рушит. Иными словами, Птица вызверится на попытку выпить таблетки, тут к гадалке можно не ходить. Но и оставлять все так нельзя. Восстановление после огнестрельных ранений должно включать нормальный сон. На кухне меня встречает Волков, который как раз пытается поменять повязку. Бинты мы уже не используем, а самоклейку крепить тот еще геморрой. Оставлять даже почти затянувшуюся рану открытой пока нельзя, мы и так чуть нагноение не пропустили. Теперь перестраховываемся. Шура уехал по делам еще ночью, но утром отзвонился, что жив, так нас тут пока двое. Я молча мою и дезинфицирую руки, после чего отбираю у него уже подпорченный с одного края пластырь, распечатываю новый. К медицине никогда не хотела иметь какое-либо прямое отношение, но повязку меняю уже достаточно ловко и решительно, не обращая внимания на вид заживающей раны. Долго она. Из-за воспаления, видимо. Стремно, да. А кому сейчас легко? Мы с Олегом проделываем все это в тишине, и дальше не особо разговариваем, пока я вожусь с завтраком и чаем. Он помогает по мере возможностей. Между нами вроде бы установилось хрупкое перемирие. По крайней мере, я не швыряю Волкову в лицо обвинения в том, какой он мудак, а Олег смотрит на меня менее подозрительно. Про его деятельность в городе я стараюсь забыть. В этом доме каждый с мешком грехов за спиной, и я уже тоже свой собираю потихоньку. Мне ли камни швырять? Разумовский приходит тогда, когда мы уже пьем чай с печеньем. Все еще молча. Молчать с Волковым проще, нормальнее. Может, когда-нибудь я преисполнюсь настолько, что буду весело расспрашивать его о том, как он скорпионов в пустыне грыз, но пока тишина — наш способ общения. Я отодвигаю кружку, собираюсь уточнить у Сережи, что бы он хотел на завтрак, но тот, уставившись в свой мобильник, вдруг застывает. Уже по лицу понятно: что-то очень не так. Телефон выпадает из задрожавших сильнее рук, Разумовский отступает на шаг, а я бросаюсь к нему. Спрашивать нет смысла. Кинув быстрый взгляд на пол, где валяется мобильник экраном вверх, я уже знаю, в чем причина. Глупо было думать, что, увидев весть о смерти Андрея, он не сложит два и два. Я не рассказывала особо про бывшего мужа и надеялась, что Сережа информацию не искал. Увы. — Ася, я… Разумовский замолкает, отшатывается от меня, вписавшись бедром в столешницу. Смотрит с ужасом, явно сопоставляя факты в уме. Переводит взгляд на свои дрожащие руки, которые я держу, пытаясь объяснить, что все не так. — Он? — шепчет Разумовский, зажмурившись. — Он это сделал? Ася… — Я. Начинающуюся паничку резко обрывает одно лишь это местоимение, прозвучавшее за моей спиной. Сережа, распахнув глаза, ошарашенно смотрит на Волкова, я тоже оборачиваюсь. Тот уже стоит рядом, пожимает плечами и морщится от этого движения. — Ты? — повторяет Разумовский. — Я, — кивает Олег. — У твоего этого силенок бы не хватило и фантазии. Пользуясь тем, что Сережа не видит моего лица, корчу вопросительно-страшную рожу. Волков ни черта не ласковым жестом треплет меня по макушке, будто я верблюд какой-то. — Олег, ты… — Разумовский качает головой, неверяще глядя на наемника. — Что ты наделал? Зачем? Это же… — А это благодарность, — сообщает Волков и поднимает телефон. — За спасенную шкуру. Что ты, черт тебя дери, несешь? Вот, что мне хочется спросить, но я не рискую влезать в этот спектакль. — Да не смотри ты так. — Олег вкладывает в ладонь Разумовского мобильник. — Он ублюдком был редким. В покое ее не оставлял, а еще раньше чуть не задушил. Ногу ей порезал. Расслабься, Серый, я твоей девчонке услугу сделал. Когда этот уродец появился перед нашим отъездом, ясно было, что не отцепиться, я и решил проблему. — Проблему? — повторяет Сережа, и теперь в его голосе уже нет того ужаса, его место заняла злость. — Проблему, Олег? Ты убил человека! Ты… Разумовский вдруг обрывает сам себя на полуслове, трет лицо ладонью. Я глажу его по дернувшемуся плечу. — Слушай, Серый, он был настырным и мог в итоге что-то пронюхать, да еще и ее чуть не грохнул тогда, — говорит Волков, указав на меня.- Я такие дела решаю очень просто. Твоя дамочка спасла мне жизнь, я отомстил за нее. Мы квиты. Давай ты попозже на меня наорешь, а то в глазах чего-то темновато. Пойду лягу. Олег проходит мимо, бросив на меня многозначительный взгляд. Хрен его только знает, что он там значит. Не проболтаться? Уговорить Птицу не проболтаться и не хвастаться? Если уж на то пошло, то последнее надо сделать. Двойник же так хорошо прислушивается ко мне, блин. Я перехватываю за руку Сережу, готового рвануть вслед за наемником. — Не надо, — прошу, потянув его обратно в кухню. — Пусть идет в кровать, я как-то не горю желанием его тащить, если в обморок грохнется. Он-то уже вряд ли грохнется, но фраза действует. Разумовский, совершенно выбитый из колеи, позволяет отвести себя к столу и усадить за него, со стуком опускает на гладкую поверхность телефон. — Ася, — шепчет он, вцепившись в мою руку, когда я собираюсь отойти. — Ася, прости меня, я… — Ты ничего не делал, — напоминаю, присев рядом на стул. — На Олега я уже успела пару раз наорать. Сережа качает головой, молчит несколько секунд, пытаясь справиться с эмоциями. Я продолжаю уверять, что его вины в этом нет, а с Волковым мы между собой разобрались. Да, то, что случилось, ужасно и страшно, я действительно испугалась. Нет, не поэтому морозилась от Разумовского неделю, там, как и было сказано, Птица руку приложил. Да, Олег не должен был. Нет, я в порядке. Андрей не заслужил такого, но это уже случилось. Если честно, в голове не укладывается, его смерть все еще кажется дурным сном. Я, наверно, должна бы испытывать побольше чувств, но несколько дней все немного притушили. Еще один грешок в копилку. — Все хорошо, котенок, — говорю я, поглаживая Сережу по рукам. — У нас с тобой все хорошо. Волков… Ты же знаешь, из какой мясорубки он вернулся. Там ценность человеческой жизни сильно стирается, он реагирует и действует так, как привык. Дай ему время, ладно? Нам всем оно нужно. Разумовский, кивнув, подносит мои ладони к лицу, оставляет легкий поцелуй на каждой. Дышит уже ровнее, нервная дрожь чуть поутихла. Ладно. Надо отдать Олегу должное, лучше уж так. Ясно теперь, зачем он просил рассказать подробности моей размолвки с Андреем. — Ася, это правда? — тихо спрашивает Сережа. — То, что Олег сказал про твоего бывшего мужа? — Ты про то, что тот меня душил? Ну, да, было. Кинулся в тот день, когда я сообщила о разводе, узнав про измену. Это ничего, я уже все давно проработала. Было и было. Ногу, кстати, сама порезала, если не придираться. Он банку разбил, а я на осколок наступила. От этого появилась привычка передвигаться по квартире в тапочках всегда. Все нормально уже, правда. Ты будешь завтракать? Я сделаю тебе кофе, сейчас. Встав, собираюсь отойти, но Сережа мягко удерживает меня, смотрит снизу вверх так… Я не знаю, как описать. От его взгляда, когда это именно он, все переворачивается, и пресловутые бабочки танцуют джигу. — Ты ходишь босиком по нашей комнате, — замечает Разумовский. Ну… На самом деле, так и есть. Дело не совсем в спальне. — Мне спокойно рядом с тобой, — признаюсь, погладив его по щеке. Ласково обвожу один из мелких шрамов, оставшихся после всего. — Именно с тобой. Я хожу босиком по нашей комнате, потому что ты там. Тебе я верю. — Мне? — переспрашивает он так удивленно, словно вообще не ожидает, что кто-то будет так относиться к нему после всего. Ему бы тоже провести грань между собой и двойником. — Тебе. Сережа встает, и больше ему никакие объяснения не нужны. Он целует меня, стирая на время то, что устроил Птица, и остается лишь благодарить Волкова за то, что взял на себя эту вину. Такое вполне может быть в его духе, другой вопрос, что делать ему это ради меня даром не сдалось. Но Разумовский, надо полагать, верит, что между нами может возникнуть крепкая и искренняя дружба, поэтому пока версия работает. Мне бы только убедить Птицу, что так будет лучше. Но это позже, а пока я лишь обнимаю Сережу, прильнув к нему теснее. Когда он касается меня вот так, думать о чем-то другом уже нет желания. Хочется лишь стать еще ближе, раскрыться навстречу поцелую, чувствовать, как руки скользят по телу, увлекшись, несмело пробираются под футболку. Коротко выдохнув, я даже на носочки привстаю, ладонью нашариваю позади стол и… Мы слышим, как в коридоре открывается входная дверь. Как застигнутые врасплох школьники друг от друга не отскакиваем, но отстраняемся. Чуть улыбнувшись, касаюсь Сережиной раскрасневшийся щеки, в ответ он коротко целует меня еще раз. — Шур, ты? — зову я, поправляя футболку. — Кого еще ты ждешь? — отзывается наемник. — Я поговорю с Олегом, — обещает Разумовский. — Подобное недопустимо, такого больше не повториться, Ася. Я… Мне так жаль, что это произошло. — Че там у вас произошло опять? — интересуется Шура, завалившись в кухню, и зевает. — Ничего нового, — отвечаю, опережая Сережу. — С тобой Волков хотел что-то обсудить. — Иду, — вздыхает наемник и скрывается обратно в коридоре. Я все-таки убалтываю Разумовского на завтрак. Нерадостное начало утра немного стерлось, пусть и не до конца. У меня-то было время свыкнуться с тем, что Птица сделал. Как и с тем, что косвенно это моя вина. Сейчас же я отвлекаю и себя, и Сережу разговором, спрашиваю про его мысли о новом проекте, о котором вскользь упомянул двойник. Разумовский, кинувшийся помогать мне с кофе, скромно кивает. — Это кроссплатформенный мессенджер, — говорит он, взяв кружку. — Предположим, — неуверенно отзываюсь, ничего толком не поняв. Сережа рассказывает про новое приложение, которое будет в чем-то похоже на Vmeste, но в то же время станет совсем другим. Я слушаю, как он воодушевленно перечисляет функции, среди которых обмен сообщениями, всяческие звонки и эфиры, неограниченное хранилище файлов, чаты и блоги. И еще десятка два. Я чуть палец себе не режу, пока наблюдаю за ним. То, с каким огнем он говорит про свою идею, завораживает, навевает мысли о том, что примерно так же выглядел Разумовский, создающий Vmeste. Сережа, глянув на меня, смущенно улыбается. — Звучит просто отлично, — резюмирую, сунув ему в руки тарелку с завтраком. — Только как ты будешь разбираться с патентом? И презентацией? Или как там у вас это происходит? — Что-нибудь придумаю, — пожимает плечами он, вернувшись к столу. Я присаживаюсь напротив с кружкой чая. — А сколько занимает разработка? Ну, примерно. — По разному. Возможно, и пару лет. — Ну, к тому времени мы точно будем не в России. Наймем какого-нибудь неизвестного актера, который сыграет гения за бабки. Сережа соглашается, а я вижу, как всего за пару секунд его окрыленное настроение испаряется. Он ничего не говорит, смотрит в свою тарелку. Приходится уточнить самой: — Что не так? — Я строю далеко идущие планы, масштабные, живу, влюблен. — Разумовский откладывает вилку, стучит пальцами по кружке с кофе. Совсем тихо добавляет: — Все, чего не смогут сделать люди, погибшие из-за меня. Я не знаю, как искупить это все, я… Не знаю, Ася. У меня постоянное чувство, что я не заслуживаю всего этого. — Он закрывает глаза, горько усмехнувшись. — Мне бы гнить в тюрьме, наверно. Вместо этого я здесь. С тобой. Отодвинув чай, встаю и обхожу стол, сажусь рядом с Сережей. — Поверь мне, котенок, со мной иногда и похуже может быть, — замечаю, пытаясь немного разрядить его мрачные мысли. — Ася, — хмурится Разумовский, повернувшись ко мне. — Не говори так. — Я просто стараюсь быть с тобой честной. А если серьезно… Сережа. Я беру его лицо в ладони и твердо говорю: — Это был не ты. Под маской. С твоей стороны, возможно, и не так видна разница, но я ее вижу прекрасно. Это. Был. Не ты. — Я не остановил его даже тогда, когда думал, что это Олег, — помедлив, тихо признается Разумовский. — Не смог. — Ты… Что? Сережа отстраняется от меня, и я его не удерживаю. Отвернувшись к столу, он размешивает в кружке сахар, которого там нет и в помине из-за сиропа. Выдохнув, рассказывает про то, как Птица водил его за нос на протяжении года. Возможно, и дольше. И сдать лучшего друга, как он тогда думал, не хватило ни сил, ни смелости. Я молчу про разговор с двойником. Не «возможно», а дольше, раз тот утверждает, что тоже стоял у истоков Vmeste и прочего. Теперь мне становится еще яснее, что даже если Волков передавал какие-то сообщения, Птица наверняка их перехватывал, раз так удобно устроился. Интересно, а мысль с Чумным Доктором когда в его голове появилась? До того, как пришла весть о смерти Олега? Склепать такой костюм — не секундное дело, там одно техническое задание должно было занять уйму времени. Падла пернатая. — Не мне тебя винить, — говорю, когда Сережа замолкает. — Если бы что-то такое стукнуло в голову моей сестре, допустим, или брату, я бы тоже не пошла в полицию. Думаю, что многие поступили бы так же. Это не делает тебя плохим человеком. Это делает сильнее желание сунуть в глотку твоего двойника пачку галоперидола, если бы тварь имела отдельное тело. — Эй. — Я обнимаю его, прижавшись щекой к плечу. — Ты заслуживаешь свободы и покоя. Ты заслуживаешь всего этого долбанного мира, Сережа. Мы уедем, и у тебя будет возможность продолжать делать его лучше. И знаешь, я наконец-то могу без зазрения совести говорить тебе, что все будет хорошо. У нас есть шанс на будущее, хотя несколько месяцев назад не было и этого. Если, конечно, пернатый мудень не решит, что я в их тандеме совершенно лишнее звено. — Спасибо, Ася, — шепчет Сережа, обнимая меня в ответ. Коснувшись губами лба, добавляет: — Я люблю тебя. — И я тебя. Так, ладно, ешь. Все остыло уже почти. У меня сегодня будет очень насыщенный день, есть пачка заказов, с которыми надо управиться к концу недели. Если не успею, Славик отправит на Невский карикатуры рисовать. — Хорошо, — улыбается Разумовский. — Если я могу помочь, то скажи. Изначально я собираюсь его оставить и пойти наверх сразу, но замечаю страх во взгляде, брошенном в сторону. Ясно. Ну, значит, Птица тоже послушает, какой логотип я сегодня буду лепить заказчику. И про все остальное. Сережа смотрит только на меня, хоть порой и заметно, что в его голове периодически голос подает кто-то еще. Пытаться соревноваться со мной в разговорном поединке сложно, и Птице лучше не пытаться. Момент, когда он сваливает, отлично видно. Разумовский немного расслабляется, улыбается не так натянуто и перестает так отчаянно пытаться не поворачивать голову. После завтрака мы вместе доходим до комнаты, где Сережа еще раз пытается просить прощения за Олега и заверяет, что такого больше не произойдет, а то, что произошло — немыслимо, и так было бы по кругу, но я его торможу. Соврав о том, что мне нужно переговорить с Шурой, сваливаю наверх. Интересует меня другой наемник, к нему и стучусь. В комнате он один, вот только о том, что тут могут быть камеры или прослушка какая-нибудь, я задумалась лишь сейчас. Взгляд, обшаривший углы, красноречивее слов. — Ничего нет, — говорит Волков и, сев на кровать, достает из сумки под ней какое-то перемотанное скотчем устройство, давит на кнопку. — Прослушки, если и была, теперь тоже нет. Что? — Во-первых, спасибо. За то, что внизу было. — Проехали. Ты явно не за этим здесь. — Я спросить хотела кое-что. Ты пытался связаться с ним после того, как тебя признали мертвым? — Писал несколько раз, больше не мог, — отвечает Волков. — Он отвечал, и… Олег замолкает, смотрит на меня. Я на него. По моему лицу все прекрасно видно, настолько прекрасно, что наемник заковыристо матерится. Спасибо, что тихо. Я уточняю, знает ли он, как именно Птица одурачил Разумовского с Чумным Доктором. Волков качает головой. Понизив голос, коротко объясняю. На сей раз олег ругается на каком-то другом языке, вроде что-то восточное. Вскочив, ходит по комнате, пару раз порывается спуститься, но я дергаю его за кофту и напоминаю, что провоцировать тварь сейчас нельзя. Он может что-то сделать не только с нами, но и с Сережей. Психанет и решит намеренно сдаться, с него станется. После третьей попытки свалить, Волков падает обратно на кровать, мрачно смотрит на свои руки, покрытые шрамами разной величины. — У Рубинштейна не было лекарства, — тихо говорит Олег. — В его записях я ничего не нашел тогда. — Лекарства и нет от этого расстройства. А Рубинштейн вообще псих. Он намеренно травил его экспериментальным дерьмом, я сдала его пилюли на анализ. Они только ухудшали симптомы. Ты и сам заметил, наверно, что с момента Форта ему значительно лучше. — Сука, — цедит Волков и поворачивается ко мне. — Я знаю, что ты обо мне думаешь, но я хотел его вытащить. Не знал только, как обезвредить второго мудака, не дать навредить Серому еще сильнее. Когда ты появилась и начала эту бурду с адвокатами, я надеялся, что ты успеешь до того, как мы начнем его план. — Не успела, — резюмирую, нахмурившись. — А если бы и успела… Птица не дал бы порушить свои замыслы. — Что теперь? — спрашивает Олег. — Делать-то что? — Не знаю, — чуть слышно отвечаю я. По его взгляду ясно, что и он тоже понятия не имеет. Мы в капкане. Любой шаг может навести Птицу на мысль о том, что от нас надо избавиться, а извести его мы не можем. Если только посадить Сережу обратно на сильнодействующие препараты, которые превращают его в пустую оболочку. Но это не вариант. — Не лезем на рожон, — заключаю я. — И будем думать. Только вот что тут уже придумаешь? *** С Птицей мне удается поговорить лишь поздно вечером. И, само собой, я его не ждала. Закончив один заказ, ушла на кухню, чтобы сделать кофе или взять энергетик, а может быть, сделать кофе на энергетике. Вот там меня и настигает пернатая дрянь, подкравшись незаметно, как и всегда. От того, как пальцы скользят по задней части шеи, я чуть богу душу не отдаю. Вариантов немного, никто больше в этом доме не станет так сгибать пальцы, будто на них когти. — Привет, — говорю, сглотнув ком в горле. Он мне не навредит. Он мне не навредит, не должен, не собирался. Пальцы опускаются ниже, проходятся по позвоночнику и останавливаются только там, где кожу закрывает черный топ. Поднимаются обратно, ладонь ложится на шею сзади. — Как он это делал? — вкрадчиво спрашивает Птица. Я ставлю кружку на подставку, включаю кофемашину, чтобы заглушить свои же слова. — Спереди. Схватил за шею, прижал к шкафу. — Вот как, — протягивает он мне на ухо, прижавшись со спины. Ну хоть руку с шеи убирает, кладет ее на талию. — Больше не сможет. — Да. Спасибо еще раз. Я поговорить хотела. Оттолкнувшись от столешницы, вынуждаю его отлепиться от меня и разворачиваюсь. Птица все еще стоит слишком близко, но я стараюсь это игнорировать. — Насчет сна, — начинаю, повысив голос из-за работающей кофемашины. Та, как назло, замолкает, из-за этого слова звучит слишком громко. — Вашего. Насчет тебя не знаю, но Сережа почти не может спать нормально. Вы так загнетесь в итоге. Препарат, который ему прописал Валентин, не работает, тут нужно что-то серьезнее. — Психотропное, разумеется, — добавляет Птица, насмешливо глядя на меня сверху вниз. — Без понятия, если честно, я не разбираюсь. Думаю, что рецептурное снотворное. — И? — уточняет он, подавшись ближе. Мне бы в театралку. Пригодилось бы как. Я кладу руки ему на плечи, не отстраняюсь. — Хотела попросить тебя. Разреши Сереже пить снотворное. Без нормального сна вы долго не протянете, а его все сильнее накрывает по ночам. Птица наклоняет голову набок. Дерганные движения отлично показывают, как ему эта идея не нравится. — Если оно начнет как-то негативно на тебя влиять, то выбросим, — продолжаю и иду ва-банк. Обнимаю его полноценно, прижавшись щекой к груди. Двойник застывает. — Но снотворное не должно на тебя влиять. Я читала в интернете. Птица опускает руку мне на спину, второй касается волос на затылке. — Я видел. — Вы еще не до конца восстановились после ранений. Вам нужно нормально спать. Пальцы у меня в волосах сжимаются, но больно пока не делают. — Думаешь, я хоть на секунду поверю в твою игру, мышка? — тихо спрашивает Птица. — Если мониторишь мои запросы, то должен был видеть, что и про ДРИ я читала. В том числе те статьи, где рассказано, как всем мирно жить. Пожалуйста, разреши ему снотворное, Птиц. Я не хочу, чтобы вам стало хуже. Двойник отстраняется, в полумраке кухни рассматривает мое лицо. Не знаю, что он там видит, но появившаяся ухмылка вроде не дурной знак. Пальцы проводят по щеке, я ловлю его ладонь, целую, не давая себе думать о том, что делаю. И тогда он наклоняется, касается моих губ своими. Я не отодвигаюсь, да мне и некуда, и так в столешницу упираюсь. Мысленно прошу у Сережи прощения и отвечаю на поцелуй. Птица должен мне верить. Как минимум в то, что я не желаю ему зла, не избавлюсь от него при первой же возможности. — Хорошо, — говорит двойник, чуть отстранившись. — Пусть тот врач подберет снотворное. Это… На самом деле изматывает. Я кладу ладонь ему на щеку, большим пальцем глажу кожу под глазами. Синяки от усталости такие, что мне ни в какой дедлайн не снились. — Я прослежу, чтобы тебя не коснулся никакой побочный эффект, — обещаю, улыбнувшись. — И ты тоже скажи, если вдруг что-то почувствуешь. Еще кое-что… Сережа сегодня увидел статью про Андрея. — И ваш пес присвоил себе мои заслуги, — цедит Птица. — Я знаю. — Мне кажется так будет лучше. Если Разумовский узнает, что Андрея убил ты, то это его опять расшатает. — Думаешь, меня это заботит? — Ну, меня немного. И потом, — я обвиваю его шею руками, — ты ведь сделал это для меня. Это… Не знаю. Это ощущается как наш с тобой момент. Только наш. Я не хочу его ни с кем делить. Птица смотрит на меня несколько секунд, которые ощущаются почти бесконечными. — Если совсем достанет, скажи, — наконец произносит двойник. — Отключу его на более долгий срок. Твою-то мать. — А ты так можешь? — Могу, — отвечает он, вновь наклонившись. Я целую его первая, чтобы больше ничего не говорить. Сказать хочется много, но ему не понравится. Отстраняюсь тоже быстро, под предлогом того, что все же хочу заварить кофе. Птица не препятствует, для него это какая-то забавная игра, разнообразие, призванное скрасить скуку. Надеюсь, что злодейскими планами он ее не разбавляет. Двойнику тоже предлагаю кофе, на что он соглашается, садится за стол. Его взгляд буравит мне спину, хочется встряхнуться, сбросив его с себя. — Поговори со мной, душа моя, — произносит он, когда я ставлю перед ним кружку. Будто у меня выбор есть. Сажусь напротив, очень стараюсь не ежится под внимательным взглядом этих жутковатых глаз. Можно подумать, мало стрессов. У меня завтра очередное рандеву в психушке, главный врач наконец-то согласовал со мной время и разрешил взять стажера. — О чем угодно? — деловито уточняю я. — Да. — Ну, ты сам это сказал. Видел когда-нибудь гуся?