Сборник драбблов

«— Самсон и Далила! — сказал иронически невысокий, гнусавый офицер с маленьким полупровалившимся носиком и высоко зачесанными редкими усами. — Не Далила, а просто она его удавила.» — Леонид Андреев, «Тьма».

— Понимаешь, Канда, — решение всякой насущной проблемы Комуи Ли превращает в лекцию уровня «польза мытья рук», которую всегда проводит с блеском. Неудивительно, что он с такой лёгкостью поднимается по карьерной лестнице: умных здесь и без него хватает, а вот забалтывать так мало кто умеет. — Каждая девочка рано или поздно входит в ту самую пору, когда подобные вещи становятся для неё, ну, как тебе сказать, своего рода способом самовыражения. Канда надеется, что выражение его лица красноречивее любых слов. — И какое отношение к этому имею я? Улыбка Комуи не сползает с его лица, как будто её туда приклеили. Такая же каменная, незыблемая, как Великая китайская стена. Улыбаясь, он берёт чашку с кофе и проходит с ней к окну, делает маленький глоток, поправляет запотевшие очки и снова возвращается к своему рабочему столу. — Вы ведь друзья. Канда вскипает моментально, но голосом Зу Мэй Чана напоминает себе, что гнев, переплавленный в сталь, всегда бьёт точнее: — А ей разве нужны друзья? Что-то не заметил. Ей нужны пляшущие под её дудку, послушные во всём… — Хватит, Канда. Отставив чашку, Комуи снимает очки и накрывает рукой глаза. — Кто бы знал, как я устал… — тихо говорит он. — С такой сестрой я бы тоже устал. Но Смотрителя с пути не сбить, он продолжает громче и драматичнее: — И ведь всюду надо успевать! А ещё эти дурацкие указания из Центра, а ещё эта дурацкая отчётность, и ноготь в палец врос… тоже дурацкий… — Я что, и к этому имею какое-то отношение? — Нет, но… — Ну и отлично, тогда я пошёл. — Но! — привстав и вцепившись руками в края стола, кричит ему в спину Комуи. — Но ты, мой милый маленький друг, стократно облегчил бы мне жизнь, если бы согласился… не ради меня, но ради крошки Линали… — Нет. — Я подарю тебе мини-Комурина. — Тем более — нет. — Я могу перестроить часть тренировочного зала под твои нужды и закрыть туда доступ другим. -… Нет. — Ну что тебе, жалко, что ли?! — выдыхает наконец Комуи, ударяя кулаком по столу и окончательно превращая их якобы мирный разговор в старый добрый эмоциональный шантаж. В такие моменты он точная копия своей сестры: эдакая вздыбленная кошкозмея, которая прежде чем брать что-либо силой, обязательно сначала пробует мягкой лапой. Проверенной китайской хитростью. — У меня, — честно признаётся Канда, — от её заколок башка болит даже сильнее, чем от её постоянных криков. — Не надо так про Линали. Она не кричит по пустякам, она очень хорошо воспитана, — вступается за сестру Комуи, рассеянно бегая глазами по стопкам бумаг и явно пытаясь придумать новый способ оказания давления на свою жертву. — Братик! — кричит зарёванная Линали, вбегая в его кабинет. — Милая, а почему ты опять босая? — Бра-тик! Он опять! Этот чурбан неотёсанный опять хочет отрезать свои волосы! — Вот! — яростно тычет пальцем в девочку Канда. — Сама же сказала, что волосы мои! Мои, а не твои! Поняла, дура лохматая? Мои они! Что хочу с ними, то и делаю. — Канда. — Строго осекает Комуи, потирая переносицу. — Что? — огрызается он, складывая руки на груди. — Ну что? В угол меня поставишь? Или сопли ей вытирать заставишь? Линали смотрит на него исподлобья. Такая маленькая, а уже такая зловредная. Канда уверен, из таких вот малявок и вырастают хладнокровные диктаторы. Она осторожно, как атакующий котёнок, подходит к нему боком, затем, подпрыгнув, впивается в волосы и, тряся его за голову, начинает реветь ещё громче: — Ты! Их! Не любишь! Значит они! Не! Твои-и-и-и! Кому-и-и-и, ну скажи ему-у-у! — Вот брату своему патлы и дёргай, чего ко мне пристала?! — пытаясь высвободиться из её хватки, орёт Канда. — Вон, смотри, какие они у него длинные! Аж до жопы! — Проще смириться, — снова улыбается ему Комуи, демонстрируя розовый бант под своим беретом. — Ну уж нет, — свирепеет Канда, грубо отталкивая от себя наглую девчонку. — Хрен вам всем! Я с вашими идиотскими порядками мириться не собираюсь. Побреюсь налысо сегодня же! Линали, зажав в кулачке клок выдранных волос, капризно топает ногой, но тут же жалеет об этом — коленный бинт пропитывается кровью. Она опускается на корточки и, обняв себя, начинает снова плакать. Правда, на этот раз совершенно беззвучно. — Да что же это такое, а, — подбегает к ней Комуи. — Дай братик посмотрит. Больно, да? Очень больно? Ну иди ко мне на ручки. Не хочешь? Ну тогда так посидим. Брат и сестра Ли — два сапога пара. Только и делают, что подыгрывают друг другу. Нежно гладя её по голове и тоненьким косичкам, он то и дело выжидательно посматривает на Канду. — Нет. — твёрдо отвечает тот. — Сказал — побреюсь, значит, побреюсь. Буду как Мари. Давно хотел. Линали запрокидывает голову и начинает реветь так, что окна Ордена, кажется, вот-вот вылетят. — Ради всего на свете, Канда! — умоляет Комуи. Умоляют и выстроившиеся в ряд с берушами в ушах сотрудники научного отдела. Упрашивают медсёстры и искатели. Уговаривает Мари. — Нет. * * * — Я видел, Комуи подстригся. — Ага. У них там, в лаборатории, опять что-то загорелось. Пришлось попрощаться с хвостом. Хорошо ещё, что брови целы. — Сама-то как? — Да вроде нормально. — Хм, — Канда сидит на татами плечом к плечу с Линали, пьёт заваренный ею чай — сегодня зелёный улун, вчера пили красный. — Я думал, с тобой истерика случится. — Не, — уставшим после многочасовых тренировок голосом отзывается она, медленно накручивая прядь его волос на свой палец. — Думаю, я уже давно переросла эту фазу. — Да что ты говоришь, — усмехается Канда. — Ну раз так… Намотав волосы на кулак, проливая на ноги чай, Линали тянет его на себя. Шипит: — Только попробуй. * * * — Тебе с ними удобно? Канда предпочитает не отвечать на вопросы тупых Ноев, но конкретно этот звучит каждую их встречу, поэтому, чисто ради разнообразия, он цедит: — Нет. — Я так и думал, — кивает Ной. — Меня просто кое-кто активно уламывает отращивать, а это ж целая морока… скажи? — Могу избавить от трудностей, — Канда замахивается Мугеном, целясь в кудрявую голову, но, нарываясь на блок, тут же бьёт ногой в живот. Нога легко проходит сквозь Ноя и… застревает в нём. — А моешь чем? — интересуется кудрявый, подхватывая и теребя в пальцах длинную прядь волос. Всматриваясь, он подходит ближе, и теперь Канда в нём по самое бедро. — Кончики, я смотрю, не секутся. Пьёшь какие-то специальные витамины, да? Стоя, как цапля, на одной ноге, Канда пытается обдумать сразу несколько вариантов развития событий. Каждый из них включает в себя отрубленные конечности — чужие, свои. Без разницы. Но, заметив за спиной Ноя блеск заколки, он расслабляется и, демонически ухмыляясь, отвечает: — Хозяйственным мылом. — Что, вот прям мылом? — не верит ной. — Но они такие мягкие… Лишь в самый последний момент, подняв голову, он успевает заметить пикирующий на него с неба каблук. — А ну-ка убрал от него свои руки и… и всего себя! Живо! — приказывает Линали. — Да я ж только спросить, зачем так злиться? Ох, ну ладно, поболтаем в другой раз, самурай, когда будешь гулять без личной охраны… Приподняв цилиндр, комично раскланиваясь, ной уходит куда-то под землю, щедро оставляя Канде и волосы, и ногу, и жизнь. Может, ему и правда позарез нужен кто-то, с кем можно обсудить бремя длинных волос? Может, даже нои иногда испытывают отчаяние? Убедившись, что опасность миновала, Линали хватает Канду за хвост и внимательно перебирает прядь за прядью. — Чего он хотел? — Совета по уходу за волосами. — Хватит отшучиваться! — она пинает его коленкой под зад. — Я же серьёзно! — Я тоже! Чё дерёшься-то? Ты меня спасала или мои патлы? — Не твои, а мои, — поправляет она его уже по привычке. «Твои-твои…» — думает про себя Канда. Давно уже не спорит. А смысл? Не ради себя же он их с десяти лет отращивает. * * * Тёмное, фиалковое небо Эдо бледнеет в сравнении с пурпурной тьмой её глаз. Это тьма самого мрачного дна, коснуться которого мог лишь тот, кто, ныряя, уже не надеялся всплыть. Глаза эти Канду не пугают. Его пугают тёмные круги под ними. — Не смотри, — впервые не требует Линали. Просит. Тощие, неуклюжие ноги в бинтах, под мышкой — наспех, грубо сделанный костыль. Она доковыляла до реки сама, хотя её могли отнести. Могли принести ей всё, что ей нужно. — Мне так больше нравится, — говорит Канда, с неподдельным интересом изучая её лицо в обрамлении коротких волос. Она так же долго и пристально смотрит на него, затем, вдруг смутившись, признаётся: — Мне тоже. — Изодранные пальцы левой руки стискивают костыль. — Комуи не оценит, конечно… — Так ты ради него их отращивала? Линали краснеет заметнее, прячет глаза. — Нет, — врёт она. — Просто девочки-медсестры говорят, что красота требует жертв. Вот я и… всего-то… — Дуры они, твои медсестры, — все так же безотрывно глядя на неё, задумчиво говорит Канда. «Не красота, а любовь, — думает он про себя. — И требует она не каких-то там абстрактных жертв, а вполне конкретного терпения.» Но не говорит вслух. Вслух о таком не говорят. Линали, словно почувствовав что-то, вновь поднимает на него глаза. И вновь отворачивается. Нервно заправляя длинную, несуществующую прядь за ухо, шепчет: — Я отращу. * * * Когда Канда роет могилу Алме, волосы — выцветшие, сухие как пакля, колючие — лезут в глаза. В хижине старой итальянки, давшей ему приют, не развернуться, а помыть голову во дворе или в реке без привлечения внимания любопытных соседей не получается. А ведь можно было, можно было, говоря в кабинете Комуи то самое твёрдое «нет», стоять на своём до конца. Ну поревела бы, ну покапризничала — подумаешь, мелкие вечно орут и капризничают. Забыла бы обо всём уже через неделю. А можно, не мучаясь, просто взять и отрезать их прямо сейчас. Линали давно уже не маленькая, противная девочка. Она поймёт. * * * Направляясь уверенным шагом к площади, он на мгновение морщится — блеск заколок сидящей на скамейке девушки бьёт в глаза. Носить их солдату, активно участвующему в боевых действиях — опасно. Но у каждого свои риски и свои жертвы. Улыбка на его губах такая же уверенная, как и его шаг. Печаль в её глазах такая же глубокая, какой была в Эдо. — Ну привет, Лина, — здоровается Канда по-китайски. — Чего ревёшь, дурёха? Радуйся. Видишь, — он утирает чужие слёзы кончиками собственных волос — длинных, длиннее, чем прежде; запускает пальцы в её собственные — ласково, отогреваясь. Линали пахнет антисептиками и чаем, сегодня — земляничным улуном. — Принёс я тебе твои волосы.