Сделано с любовью

Австралийцы странные. Сынмин понял это ещё в самолёте, когда сидящая рядом женщина молчаливо протянула ему свой сэндвич и улыбнулась самым краешком губ. Она сказала что-то вроде: «Я вижу, что вы переживаете. Возьмите мой сэндвич и отвлекитесь». Интересно, она поняла это по его бледному лицу или по тому, каким влажным под его руками оказался чехол для ноутбука — в любом случае Сынмину было слишком стыдно, чтобы что-то ответить, поэтому он просто кивнул и схватил сэндвич, будто женщина могла передумать. А потом она завела разговор про свою дочь, про то, как в Корее красиво, про то, где она успела побывать и как случайно встретила какого-то айдола на улице. Только к концу разговора она спросила Сынмина, разговаривает ли он на английском. Сынмин не помнит, сколько раз кивнул. Потом это произошло в супермаркете, какая-то милая девушка попыталась с ним познакомиться. Потом недалеко от их с Юной апартаментов, и ещё где-то тысячу раз за прошедшие несколько недель. Они просто не перестают болтать. Сынмину нужно столько всего запомнить, чтобы не показаться грубым, но его бесит, что никто вокруг не запоминает столько всего, чтобы не оттолкнуть от себя иностранца. Австралийцы абсолютно бесцеремонные — или это только те, что попадались Сынмину? Они обожают бестактные вопросы и долгие горячие рукопожатия, они готовы разговаривать о погоде, своём заднем дворе, своей собаке, своей семье — обо всём этом они готовы разговаривать часами, и Сынмин каждый раз не знает, как тактично остановить этот поток бесполезной информации. Они шутят про его родной язык, беззлобно коверкают слова, но, когда Сынмин делает то же самое, показательно отворачиваются и больше никогда о нём не вспоминают. У австралийцев принято сдерживать обещания, и Сынмин ненавидит это больше всего на свете. Одна страна, пара десятков человек и льющееся отовсюду дежурное дружелюбие обесценили его «потом когда-нибудь» всего за три с половиной недели. Целых три с половиной недели Сынмин мечтает о том, как вернётся домой в конце семестра. Как навернёт горячее кимчи чиге, поцелует маму в щёку и скажет ей, что это было большой ошибкой. Сынмин не знает, зачем ему эта программа обмена студентами, но ему предложили стипендию в семь тысяч австралийских долларов, а мама была так рада, что пообещала добавить сверху. Зато Юна радуется — на это хотя бы приятно смотреть. Слушать вечерами о том, как она успевает везде, становится самой любимой частью Сынмина в целом дне, и, наверное, Сынмин даже чуточку завидует. Потому что каждый его день, за исключением выходных, проходит по одному и тому же сценарию: учёба, домашка, просмотр тупого австралийского телешоу, прогулка в круглосуточный за газировкой, встреча Юны у станции, сон. Иногда ему кажется, что они живут в разных Австралиях и та, в которой живёт Юна, определённо колоритнее и интереснее той, в которой киснет Сынмин. Ему постоянно кажется, что он что-то упускает. Вообще-то ему это кажется уже двадцать два года, но здесь, в Австралии, это чувство подпитывается отовсюду, намекает о себе ещё чаще, чем дома. Сынмин догадывается, что ему просто нужно выйти из дома, взять свой фотоаппарат, Юну под руку, не забыть нанести солнцезащитный крем толстым слоем, надеть кепку и просунуть в горлышко майки чёрные очки — ему нужно всего лишь пойти навстречу, но иногда это кажется таким глупым и бесполезным, что вечером какая-нибудь документалка про сурикатов включается сама по себе. Может быть, Сынмин просто не создан для интересной жизни, но он уже пообещал Юне, что перестанет быть занудой хотя бы в день её рождения. — Какой ты отвратительный… — комментирует Сынмин и присасывается губами к бокалу с холодным пивом, — не могу смотреть на твои жалкие попытки добиться её расположения. — Боже, и зачем она только тебя привела?! — возмущается Джисон и вжимается в спинку дивана, провожая взглядом Юну в центр толпы. Хан Джисон стал единственным, с кем Сынмину не тяжело. Помимо Юны, конечно. Наверное, это потому что Джисон кореец, или потому что он настолько сильно подходит этому месту, что ему уступают даже агрессивно дружелюбные австралийцы. Просто Джисон — человек всего мира; Сынмин понимает это, когда узнаёт о нём куда больше, чем незнакомец без капли алкоголя во рту вообще может узнать. Он кореец, но рос в Малайзии, был в двадцати пяти странах, но всё ещё переживает, что это слишком мало, сейчас он учится в Америке, в маленьком городке недалеко от Майами, но последние полгода тусуется в Сиднее, потому что ему предложили стажировку, которая обесценила типичную американскую мечту. Хотя Сынмин уверен, если предложить Джисону вернуться в Корею по окончанию семестра, он соберет чемоданы и поймает чартер. Это привлекательно. — Смирись, ты не вписываешься в её стандарты, — безразлично хмыкает Сынмин и укладывает свою руку позади Джисона. — Хочешь дам подсказку? Метр восемьдесят пять, брюнет, кореец, обязательно широкие плечи и минимум волос на теле. Если ты вдруг планируешь вырасти сантиметров на десять, подкачаться и пройти курс лазера, то, возможно, она на тебя посмотрит. — Иди ты. — Джисон недовольно пихает Сынмина в грудь, но всё равно смеётся, всё равно улыбается так широко, будто Сынмин только что совсем не назвал его волосатым коротышкой — интересно, это исключительно его черта характера или что-то взятое в долг у австралийцев? — Серьёзно, зачем тебе эта козлиная бородка? — А мне нравится. Сынмин скользит по его лицу взглядом и кривит губы. — Ладно. Хотя бы не усы. Но должен сказать, что она не настолько глупа, чтобы завязывать роман на семестр. — Ну да, она такая… ранимая, что ли. — И привязывается быстро, — добавляет Сынмин, и Джисон кивает. — Точно. Джисон вдруг о чём-то задумывается, прикусывает нижнюю губу и прячет взгляд в пустых стаканах, видимо, надеясь, что Сынмин не заметит этого скачка в настроении. — Знаешь… — вдруг говорит он, и Сынмин двигается ближе, ухом к чужому рту, — не хочу, чтобы это выглядело так, будто я собираюсь ей пользоваться. Это не так. Она хорошая и… интересная, и любой парень мечтал бы об отношениях с ней. Ты её друг, и я просто хочу сказать, что я не стал бы делать ей больно. — Я знаю, — Сынмин успокаивает, — что за сентиментальную чушь ты здесь развел? По-твоему она сама не может решить, что она хочет? Подотри сопли, я схожу тебе за Мохито. Сынмин поджимает губы и хлопает его по плечу, вставая из-за стола на поиски ближайшего бара — в этом клубе они впервые, и он точно не запомнил, как они оказались именно на этом диване. Он зачем-то кивает Юне на танцполе, показывая ей два больших пальца, проходит мимо танцующих австралийцев так осторожно, будто боится до них дотронуться, впрочем, так и есть. Сынмину меньше всего хочется быть причастным к этой стране, и даже в ней он старается найти то, что так сильно напоминает ему о родном доме: корейский Джисон, ресторан с корейской едой на Диксон стрит, кавер дэнсы на улицах под корейский поп. Без частички той жизни, что он оставил ради очередного плюса напротив его имени в куче чужих резюме и одобрения родителей, он не смог бы прожить здесь и дня. Сынмин не сомневается: Австралия ему не подходит. — Мне, пожалуйста, Мохито и Белую леди. Он предусмотрительно стукает по барной стойке купюрой, и бармен подмигивает ему — ну вот, опять. Что это вообще значит? Зачем ему обязательно подмигивать? Почему бы просто не сказать словами или не использовать жесты? Сынмин плюхается на стул, складывает руки на столе, подперев щёку, и утыкается взглядом во внушительную коллекцию рома за спиной бармена. Думает о том, что, возможно, сегодня не стоило ограничиваться только пивом. — А я правильно понимаю, что мы ещё не знакомы? Сынмин оборачивается. И начинает жалеть об этом в ту же секунду — надо было притвориться глухим или тупым на крайний случай, потому что разговор с ним начинают с английского. Это логично: вообще-то они находятся в англоязычной стране, и Сынмин даже с Джисоном разговаривает на английском, но он последний, кому доступна эта привилегия. — Привет, — смеётся парень, и Сынмин убеждается, что это ему, — можно познакомиться? Сынмин поджимает губы и оценивающе скользит взглядом сверху вниз, и всё, что он успевает выяснить, пока бесцеремонно разглядывает подошедшего к нему парня, это то, что он азиат, который разговаривает на английском с непозволительно сильным австралийским акцентом. Он только произнёс обыкновенное «привет», но Сынмину по ощущениям насрали в уши. Может, стоит попытать удачу? — Извините, я не говорю по-английски. — Сынмин отмахивается, старается так сильно, когда натягивает на своё недовольное лицо хотя бы намёк на виноватую улыбку, когда профессионально выдавливает из себя акцент, но всё, что получает в ответ от незнакомца, — смех. — Да? А я думал… думал, что мне, вероятно, послышалось, когда вы делали заказ, или когда разговаривали с тем парнем, как же его… О, Джисон! Это был Джисон, да? Мой хороший знакомый. Он улыбается, и на его румяных щеках выступают ямочки. Сынмин думает, они ему идут, но он так потрясён своей неудачной попыткой отцепить от себя очередного назойливого австралийца, что его красота становится последним, о чём Сынмин хочет думать прямо сейчас. Он отложит это на потом, и эту нетипично бледную для австралийца кожу — тоже. — Ладно, — Сынмин вздыхает, — с какой целью? — Вы мне понравились, хочу узнать вас ближе. — Я не гей. — Так я тоже. Сынмин переглядывается с ним так, будто этот разговор между ними — самое тупое, что было у него в жизни. — У меня не получается коммуникация с австралийцами. — Я этнический кореец. Сынмину двигают два коктейля, но он не замечает их, даже самым краем глаза, смотрит на улыбчивое лицо корейского австралийца, и чужое заразное веселье начинает раздражать. Он понимает: в эту игру играют двое, и отказывать человеку, который желает познакомиться, не имеет смысла, в конце концов Сынмин знает, что такое социальная адаптация, просто она совсем не выполнима в этих условиях. В любом случае он просто окажется прав, если у них с ним совсем ничего не выйдет. — Ты очень надоедливый, — констатирует Сынмин и, подхватив два стакана, встаёт со стула. Парень увязывается за ним. — Я просто не упускаю возможности и привык добиваться своих целей. — Я — твоя цель? — В глобальном смысле, может быть, — он хмыкает, двигается вплотную к плечу, когда они проходят мимо толпы, но не позволяет себе перейти границы, — сейчас моя цель — знакомство с тобой. — Тебе не зайдёт. — Единственный способ узнать это — проверить, не так ли? Даже та девушка в супермаркете не была так настойчива, она просто сделала понимающее лицо, улыбнулась ему и пожелала хорошего вечера — Сынмину кажется, если продолжить атаковать корейского австралийца в ответ, не соглашаться на знакомство до последнего, он вряд ли пожелает ему хорошего вечера. Может быть, ответит ему какой-нибудь гадостью или выйдет из себя. Сынмин готов идти на контакт, только чтобы увидеть это собственными глазами. — Зачем проверять что-то, если есть опыт предыдущего? — Сынмин смотрит на его лицо, подсвечиваемое шелковым блеском софитов, оно по-прежнему не выражает ничего, кроме заинтересованности. Разве что его толстые губы сжимаются в линию, и Сынмин задумывается о том, как сильно он похож на утёнка. — Ты станешь засовывать пальцы в розетку, если знаешь, что это может закончиться плохо? Они смотрят друг на друга, продолжительно и молчаливо. Сынмин исследует его сложное лицо, протянувшуюся морщинку между бровей и бегающий от зрачка к зрачку взгляд, и становится слишком сложно сдержать улыбку — такой чуши Сынмин ещё никогда не говорил. — Я не буду засовывать пальцы в розетку, если я могу засунуть то, что туда подойдёт, — отвечает он, — опыт предыдущего как раз нужен для того, чтобы знать, как не следует обращаться с розеткой. Но разве… из-за этого мне следует отказаться от неё? Как я буду заряжать телефон? Аккумулятором с солнечными батареями? Солнечная энергетика ещё недостаточно развита, плюс где-то солнце не светит вообще. Сечёшь? Сынмин чувствует, как проигрыш наступает ему на пятки. — Не слышал ничего о ветряной энергетике? — Мне жаль, но переход на любую другую энергию требует времени, технологий и инвестиций. Я прозвучу ужасно не экологично, но мне нормально с той энергией, что производят теплоэлектростанции, и вообще я не собираюсь отказываться от моих розеток. Попробуешь что-нибудь ещё или уже скажешь мне своё имя? Сынмин почти готов признать, что это выглядит располагающе — то с каким аппетитом корейский австралиец поглощает всё, что вылетает из его рта и, что особенно завораживающе, не имеет смысла. Метафорически он прав во всём, и Сынмину больше всего на свете не нравится, когда кто-то отбирает у него эту привилегию, поэтому он не собирается с ним соглашаться. Да, в розетки не нужно засовывать пальцы, но они по-прежнему важны в быту. Да, зарядить телефон божьей волей не получится, придётся потратить слишком много времени. Он прав, абсолютно прав, но Сынмин не принимает это поражение. Они снова смотрят друг на друга, глупо хлопая ресницами, и корейский австралиец совсем не выглядит так, будто он участвовал в этом глупом споре, только чтобы выгрызть для себя победу. Если победа — не Сынмин, конечно. — Сынмин! Он оборачивается на голос Юны, слишком близкий, и она присасывается к его плечу и отбирает Белую леди, высушивая бокал полностью. Взгляд корейского австралийца хитреет в ту же секунду. — Привет, — Юна здоровается с противным надоедой, и Сынмин закатывает глаза, — а вы тут… — О, я Крис, — корейский австралиец протягивает Юне руку с улыбкой, и она так крепко пожимает её, будто в ней совсем нет нескольких тридцатиградусных коктейлей, — или Чан, как удобно. Я приятель Джисона, случайно увидел его в вашей компании, и спросил у Сынмина, по какому поводу вы собрались. Джисон обычно не ходит в клубы, вы же наверняка знаете. — Да, а у меня день рождения! — Юна хихикает, а затем подтягивает запястье с часами вплотную к носу, и улыбка сползает с её лица. — Был пятнадцать минут назад… — Это правда? С прошедшим днём рождения! Ты просто потрясающе выглядишь. Скажешь мне своё имя? — Да, точно, я Юна! — Приятно познакомиться, Юна. — И мне! Хочешь к нам за столик? Он самый крайний… — Да! — Нет! Сынмин злобно переглядывается с Чаном. Его хитрое лицо совсем не приносит удовлетворения, в отличие от того нелепого разговора, что был у них минуту назад. — Джисон будет рад тебя видеть, — Юна улыбается и пихает Сынмина в бок, — и мы познакомимся поближе. Как-то так всегда выходит, что у Джисона самые классные знакомства. Чан смеётся, бархатно так, что Сынмину по ощущениям прокручивают дуло пистолета на сто восемьдесят градусов прямо во рту — он готов придумать ещё тысячу ассоциаций для всего, что касается этого человека, потому что Сынмину впервые так сложно определиться, что он чувствует на самом деле. Хочет продолжения «кошек-мышек»? Хочет, чтобы от него отвязались? — Ой, я совсем забыл… — Чан хлопает себя по губам. — Я ведь оставил своего друга. Юна, если ты не против, то я буду очень благодарен, если ты позволишь мне привести за столик своего плюс один. Он тебе точно понравится. Юна хитро прищуривает глаза и собирает губы в тонкую-тонкую линию — и делает это каждый раз, когда интуиция подсказывает ей что-то приятное. Когда Сынмин сегодня утром прятал от неё подарок за шторкой ванны, Юна сделала точно такое же лицо, когда вломилась в комнату, чтобы взять косметичку. Сынмин смотрит на её кожу, освещённую мягким светом ламп, на её надувшиеся розовые щёки, и предсказывает следующее, что она скажет: — Заинтриговал. Конечно, можно! Чан убегает в толпу, и Юна, наконец оставшаяся с Сынмином наедине, толкает его локтем в бок — так сильно, что приходится свернуться. — Чё ты не сказал, что вы знакомы? — она возмущается. Конечно, возмущается. — Потому что мы не знакомы, — раздражённо отвечает Сынмин и, аккуратно положив ладонь ей на плечо, направляет к столику, — он очень долго пытался узнать моё имя, и ты меня слила. Надоедливый. Зачем ты его позвала?! — Потому что чем больше людей, тем веселее! Сынмин ненавидит экстравертов, от них всегда много проблем. Юна, конечно, не экстраверт, но особенно сильно похожа на одного такого, когда выпьет — и от неё тоже всегда много проблем, независимо от количества алкоголя, оказавшегося в её организме. — Чё так долго?! — воет Джисон, когда Сынмин плюхается рядом с ним и протягивает коктейль. — Ничего себе. — Сынмин разворачивается с откровенным возмущением на лице, и Джисон виновато присасывается к трубочке губами, не отрывая взгляд. — Скажи спасибо, что я вообще тебе его донёс. — А Сынмин кое с кем познакомился! — Юна плюхается рядом с Джисоном с другой стороны и обессилено падает на спинку, чья мягкость нежит её настолько, что Сынмину становится трудно поймать её взгляд. Она блаженно прикрывает глаза, растекаясь по дивану чем-то похожим на то желе, что они ели сегодня в столовой университета, и Сынмин почти сдаётся. — И с кем же? — Это неважно, — Сынмин отмахивается, до сих пор грея надежду, что корейский австралиец и его «плюс один» не найдут этот столик. — Нет важно! — Юна подскакивает на месте и, выглянув из-за Джисона, сама со страшным удовольствием ловит взгляд Сынмина. — К нему по-любому подкатывали. — Никто ко мне не подкатывал! — Ты просто не понимаешь, пока тебе на это не указать, — она хмыкает и пожимает плечами, — тот чувак безобидный, просто потусуйся с ним немного. — Мне кажется, лимит твоих просьб исчерпался пятнадцать минут назад. — Уже семнадцать, — говорит она, снова подтянув запястье с часами к носу. — Тем более. — Ты зануда. И это я их пригласила. Если тебя что-то не устраивает, поймай дзен, я предупрежу их, что с тобой лучше не заводить разговор вплоть до нашего ухода. Джисон давится коктейлем, когда корейский австралиец и его «плюс один» становятся прямо перед их столиком, и Сынмин предусмотрительно залепляет по его губам стащенной со стола салфеткой, кажется, использованной. Он смотрит на них, но они совсем не смотрят на него — и даже Крис, который очевидно напоролся на благосклонность Юны, только чтобы оказаться поближе к Сынмину. Его светловолосый друг с ангельским лицом держит в руках коктейль, тот, что Сынмин заказал для неё всего несколько минут назад, и улыбается так дружелюбно, что это подкупает даже Сынмина. Ему хватает всего одного короткого взгляда в ответ, всего одного нервного тика, который корейский австралиец наверняка называет «подмигиванием», и Сынмин снова предугадывает: — С прошедшим днём рождения! Крис сказал, что некрасиво будет прийти с пустыми руками, поэтому Белая леди для прекрасной леди! Я, кстати, Феликс. Привет, Джисон! Они знакомятся — Сынмин наблюдает. Они садятся рядом с Юной — Сынмин наблюдает. Они увлекаются разговором, и Сынмин слушает, только когда произносят его имя. «Мы с Сынмином по обмену из Кореи, учимся вместе на бизнесе». «О, мы познакомились с Джисоном случайно, Сынмин попросил его сфоткать нас на свой ретро фотик, и нам пришлось долго объяснять, что, если он куда-то не туда нажмёт, мы не взорвёмся». «Наши родители — деловые партнёры. Они хотели нас поженить, но я сказала, что ни за что не выйду замуж за зануду». Стоп, что? — Тебе не кажется, что факт нашей возможной помолвки в прошлом — совсем не то, что доверяют людям, с которыми знакомы от силы пять минут? — Сынмин высовывается из-за Джисона, и тот поворачивает к нему своё удивлённое лицо. — О, ты умеешь разговаривать? — Юна делает то же самое, и Джисон оборачивается к ней, похожий на щенка, наблюдающего за мячиком: туда-сюда. — Да, когда приходится фильтровать всё, что выходит у тебя изо рта. — Занудство на лицо, — вдруг вздыхает она, а затем хватает Феликса за запястье. — Пойдём танцевать? — Э-э, да? — Супер. Если хотите, присоединяйтесь. Кстати, Феликс, ты очень красивый… Сынмин смотрит им в спины, стремительно исчезающие в толпе, и думает о том, что Юна не делает это специально — не прячется среди кучи двигающейся под музыку молодёжи, чтобы показательно отделиться от него. И даже если так, Сынмин не может понять: неужели она настолько доверяет рандомному красавчику, который даже не в её вкусе, что уйдёт с поля зрения Сынмина? За их продолжительный разговор он успел выяснить только пару вещей: Феликс тоже учится, а ещё очень любит косплеи и смотреть бьюти блогеров за приёмом пищи — неужели простодушную Юну подкупили эти гейские увлечения? Если только Сынмин узнает, что Феликс любит совсем противоположные вещи, он разукрасит ему лицо по одному из туториалов вечернего макияжа. У него было слишком много опыта, чтобы так просто поверить в эту чушь. — Чувак… — расстроенно тянет Джисон где-то справа, и Сынмин оборачивается, — метр восемьдесят пять? Брюнет?! Широкоплечий?! Какого хера?! Крис смеётся, Сынмин слышит звук намного ближе, и выглядывает из-за Джисона, только чтобы увидеть, как тот двигается по дивану и улыбается. — Феликсу буквально потребовалось сказать что-то про Геншин, и это расположило её?! Ну не шарю я в этом — и что мне теперь сделать?! — Вероятно, скачать Геншин? — Чан поддевает его локтём и улыбается, беззлобно и ободряюще, и Джисон обиженно вжимается в спинку. — Если у тебя на столе будут стоять два коктейля, скажем, тот, вкус которого ты уже знаешь, или тот, который ты видишь впервые — какой ты попробуешь сначала? — А это мои коктейли? — уточняет Джисон. — Да. — Мне точно не надо будет за них платить? — Точно. — Тогда тот, что новый. Сынмин переглядывается с Чаном, молчаливо, изучает его слегка прищуренные глаза и изогнутые в улыбке губы, и почти начинает мечтать о том, чтобы залезть к нему в голову: так много всего метафорического за этот вечер особенно с несколькими бокалами выпитого пива становится сложнее перенести. Кажется, Сынмину даже хочется ему улыбнуться, хотя бы за то, что он не кроет Джисона отвратительными выражениями о неудачах в любви, но Сынмин по-прежнему слишком строг к тем, кого встретил чуть меньше получаса назад. Возможно, если корейский австралиец Чан-Крис ещё немного постарается, Сынмин станет к нему благосклонным. — Я так не считаю, — вдруг вмешивается Сынмин и старается игнорировать то, с какой надеждой Джисон лупит на его профиль, — ты не любишь водку, Джисон, что если в коктейле водка? Зачем пробовать что-то новое, если есть старое? — Занудство на лицо. — Чан закатывает глаза, и Сынмин улыбается. — Прежде чем что-то пробовать, не помешало бы узнать, что там, я веду к этому. — Что ж, Юна узнала, что там, — Чан хмыкает, и эту хитрую улыбку, расползающуюся по его лицу, Сынмину хочется стереть собственными пальцами. — Но узнала даже не половину, так? — Сынмин нападает. Снова. — Скажи мне, Чан, Феликс — хороший человек? Я могу доверить ему свою подругу? — Ты можешь доверить даже сто миллионов долларов сверху. Или собственную жизнь. Он хороший друг и хороший человек. — Точно! — Джисон вдруг вскакивает на месте. — Он донатит в игры — это пока что самый большой минус, который я о нём вспомнил. Я к ним! Вы с нами? — Не, нет настроения, — Сынмин отмахивается и с мимолётным удовольствием отмечает, что Чан делает то же самое. — Я тоже не особо фанат танцев. А ты иди, давай. Не думаю, правда, что вы оба в её вкусе, судя по описанию, которое дал Сынмин, но что тебе мешает постараться, так? Джисон шлёпает его по вытянутой ладони и исчезает вслед за ними так быстро, что пропадает даже шлейф его парфюма и мятное послевкусие на языке. Сынмин переглядывается с Чаном, снова, и с жадным предвкушением наблюдает, как он двигается ещё ближе. — Ты так отчаянно отбивал мои попытки и сейчас просто решил сдаться? Я ведь стану задавать кучу вопросов. — Кто сказал, что я буду на них отвечать? — Потому что я тебе интересен. — Кто сказал, что это так? — Ты действительно зануда, — Чан смеётся, — но мне не жаль. То, как ты пытаешься держать дистанцию, выглядит привлекательно. Не переживай, я не стану нарушать твои границы, но когда-нибудь буду вынужден. — Когда-нибудь будешь вынужден? — Сынмин недовольно цокает. — Что это значит? — Когда твоё занудство покажется мне настолько сексуальным, что мне захочется тебя поцеловать. — Это звучит отвратительно. — И честно. Вот что ещё честно, — Чан прочищает горло, смахнув челку с лица изящным жестом, и заглядывает прямо в глаза, — когда мне захочется это сделать, ты будешь не против. — Так, ладно… — Сынмин отодвигается, совсем немного, но даже жалкие пара сантиметров дают ему то ли фору на скорый побег, то ли живительное ощущение, что его пространство куда шире — и в него не входит кто-то назойливый. — Ты прав, ты интересен. Был. До этого момента. Понял? До этих отвратительных шуточек, или что вообще это было? — Извини, я понял. Я же сказал, что не буду приставать, ты чем слушал? Я просто впервые сталкиваюсь с такой розеткой, и у меня нет опыта, на который я могу опереться, прежде чем начну пользование. Я просто подбираю варианты, которые окажутся рабочими. Чан говорит это с таким серьёзным лицом, что Сынмина пробирает на смех: неужели в тот раз, когда они разговаривали про розетки, выглядели настолько же глупо? Ладно, если Чан готов заплатить такую цену, только чтобы ему понравиться, это подкупает. — Ты бы мог просто спросить. — Ладно, Сынмин, расскажи мне, пожалуйста, как мне следует с тобой обращаться? Щёки захлёстывает таким жаром, что Сынмин отчаянно заставляет себя спихнуть это на два выпитых бокала пива. Чан смотрит на него, мягко сложив голову на спинку дивана, Сынмин знает, что он это делает, для этого даже не нужно смотреть в ответ — взгляд Чана настолько сосредоточенный, настолько заинтересованный, что Сынмин ощущает его собственной кожей. Ему нужно сказать что-то, чтобы продолжить эту игру, или быть честным? — Меня всё устраивает, почти, — Сынмин озвучивает свою мысль, — мне приятно, что ты подхватываешь мои тейки. Значит, ты действительно в них вникаешь. Зачем-то… Только не нужно в моём присутствии шутить свои мерзкие пошлые шутки, или когда-нибудь меня вырвет. — Понял, записал. — И не пытайся снова ко мне подкатывать. — Разве я пытался?! Сынмин не знает. Он ненавидит намёки, потому что они отвратительны — он будет притворяться до последнего, пока ему не скажут напрямую, но, кажется, «Вы мне понравились» вполне звучит как намёк. — Я предупредил, — Сынмин предупреждает. — Хорошо… — Чан задумывается, — теперь… Что значит, что у тебя не получается коммуницировать с австралийцами? Ты сказал это, чтобы оттолкнуть меня, или ты правда так считаешь? — Правда так считаю. — Сынмин пожимает плечами. — У нас просто… не сходятся менталитеты. Плюс меня бесит эта страна, здесь слишком жарко и не на что смотреть. Куча иммигрантов, все постоянно хотят познакомиться, вот как ты, например. — Просто ты красивый, на тебя сразу падает взгляд. — Перестань подлизываться. — Разве я подлизываюсь? — Разве ты не хочешь заполучить мою благосклонность? — Мне не хватит только благосклонности. Когда Сынмин смотрит на него, принимая брошенный вызов с будоражащим откровением, то снова это чувствует. То, как всё лицо заливает лихорадочным жаром, а Чан поглощает его взглядом со странным удовольствием. Ладно, Сынмину нравится внимание, это неплохо держит его эго в форме, но с Чаном было что-то не то: то ли благосклонность, которая была там для него с самого начала, то ли удушливый интерес, который Сынмин слишком долго не проявлял. Это пугает. Изобилие коммуникаций, которое Сынмин по ошибке может ему разрешить, просто не заметит, как ответит ему с тем же напором, разрешивший себе близость ещё в тот момент, как Чан ответил чушью на чушь. Последний раз взаимный флирт был у него, когда они с Юной встречались, и это было настолько давно, что сейчас Сынмин напуган. Близость — это непозволительная роскошь, тем более для того, кто может оборвать её всего через жалкие полтора месяца. Надо с этим завязывать. — Серьёзно, Чан, прекращай. Чего ты хочешь добиться, когда говоришь эти двусмысленные фразы? — Твоей благосклонности, очевидно? Сынмин тяжело вздыхает и отворачивается. — Ладно, извини, боже… — Чан нервно усмехается, потирая лицо ладонью, — я не знаю. Я просто… Ты мне понравился, правда понравился, а я обычно… и правда не упускаю шансов. Мне нравится создавать это давление между нами, потому что каждый раз наблюдать за тем, как ты стараешься вкинуть что-то душное… Чёрт… Это забавно. Ты забавный. И я знаю, что мы просто… развлекаемся? Но я бы не хотел уходить без твоего номера. Я не хочу, чтобы наше знакомство здесь оборвалось. — Мне жаль, но, кажется, оно здесь и оборвётся. — Почему ты просто не можешь дать нам шанс? Я же ничего не требую. Просто общение, ладно? Вдруг ты ненавидишь собак или… детей? Тогда мы не сойдёмся. Сынмин обожает собак и считает детей слишком забавными, чтобы их ненавидеть. Просто общение ему подходит, но, кажется, они оба перешагнули эту границу благодаря чужому напору и двум бокалам пива. Боже, думает Сынмин, одно его присутствие давит. — Эй, Сынмин! Чей-то глубокий голос оказывается настолько близко, что Сынмин в испуге вжимается в спинку дивана и смотрит по сторонам: Феликс обходит столик и плюхается на самый краешек. Совсем один, без Юны, без Джисона. Сынмин оглядывается вокруг так, будто ожидает, что они появятся следом. — Юна расстроилась, что так грубо тебе ответила, — Феликс объясняет её отсутствие, и его лицо грустнеет стремительно, будто это расстроило и его самого, — Джисон остался её успокаивать, но она не выходит из туалета. — Кажется, это Белая леди… — Она так быстро помрачнела, что я испугался. Может быть, приведёшь её обратно? — Думаю, нам пора домой. — Сынмин невесело поджимает губы. — Она устала. Мы сегодня целый день шлялись по центру и тестили местную еду. Поэтому… пожалуй, мы пойдём. — Ох, жаль… — Феликс поднимается в ту же секунду, как поднимается Сынмин, подхвативший с диванчика сумку Юны и собственную ветровку. — Было приятно с вами познакомиться, передай это, пожалуйста, и ей. Надеюсь, мы ещё увидимся! Когда Феликс протягивает ему свою маленькую ладонь, Сынмин смотрит на неё с мастерски скрываемым раздражением — ну вот опять! С чего бы австралийцам быть такими дружелюбными?! Разве в реальном мире возможно вести себя с незнакомцами так, будто они всю жизнь так просто делили воспоминания на двоих? Да Сынмин уверен, Юна не вспомнит их на следующее утро, потому что эти двое корейских австралийцев останутся очередным клубным опытом. Сынмин вешает сумку на плечо, проверяет наличие телефона, фотоаппарата, оставшейся налички, ключей от дома, надевает ветровку и жмёт Феликсу ладонь. А потом Чан хватает его за рукав, когда он делает шаг в противоположную сторону. Он смотрит на него снизу вверх, почти умоляюще, мнёт в пальцах ткань и отпускает, только когда Сынмин возвращается. — Оставь мне свой номер. Пожалуйста. — Серьёзно? Это плохая идея. — Я не сделаю ничего такого, что бы тебе не понравилось. Сынмину много чего не нравится — и половину из этого Чан успел сделать всего за полчаса знакомства. — Возьми у Джисона, — сдаётся он, поджимая губы, — ладно? Феликс, где туалеты? — О, они за лестницей на второй этаж, э-э… Давай я тебя провожу. Сынмин кивает, когда Феликс встаёт с дивана снова, но не совсем понимает, кому: то ли Чану, на прощание, просто потому что его грустный щенячий взгляд, брошенный вслед, притупляет все чувства; то ли Феликсу, который снова решил проявить милость. Он хватает его за запястье, спрятанное под рукавом ветровки, и сжимает совсем невесомо, когда ведёт за собой сквозь самый край толпы. Феликс не только выглядит, но и ощущается, как полная его противоположность. Он любезничает целый вечер, потому что Чан сказал правду о нём, или потому что он хочет таким казаться? Что бы то ни было, это получается у него хорошо: Сынмин замечает это по невербалике, по тому, как жалобно ползут его брови, когда они находят Джисона, безуспешно стучащего в дверь, или когда он отпускает его запястье, а затем в ободряющем жесте сжимает плечо — и даже это не ощущается раздражительно, даже если Сынмину очень хочется раздражаться. Феликс и правда хороший, и Сынмину хочется надеяться, что он лучше всех остальных случайно знакомых австралийцев. — Юна? — Сынмин стучит по двери в туалет согнутыми пальцами и подставляет ухо. Джисон облокачивается о стену рядом, Феликс стоит чуть дальше. — Пошли домой? Я взял наши вещи. Сынмин не знает, сколько проходит времени, — то ли пять секунд, то ли шестьдесят — но, когда дверь в туалет открывается, он понимает, что этот предлог работает безотказно. Юна смотрит на него, почти сердито, а затем кивает. — Ладно. Когда они выходят на улицу, ночная прохлада освежающе облепляет лицо, и Сынмин предусмотрительно пихает Юне свою ветровку. Он перебирает варианты, когда весело косится на неё, недовольную: обиделась на то, что обидела его? Обиделась на то, что ответил Сынмин? Расстроилась, что Сынмину пришлось загнать её домой? Сынмину просто хочется думать, что алкоголь дал в голову, даже если она самая толерантная к нему из всех его знакомых. — Твои слова меня не обидели, — успокаивает Сынмин, и она кивает, натягивая рукав, — ты вообще меня никогда не обижаешь. Просто не дотягиваешь. — Я знаю. Сынмин снова косится на неё, непонимающе. Юна шагает чуть быстрее него, рукава ветровки смешно болтаются вдоль тела, голова опущена, ноги запутываются в воздухе, но в целом она выглядит гораздо трезвее большинства тех, мимо которых он проходил сегодня на танцполе. — Я тебя обидел? — Нет. Сынмин, кажется, вообще ничего не понимает. — Тогда что случилось? — спрашивает он, когда нагоняет её в два длинных шага, и она доверчиво подставляет ему лицо, влажное от клубной духоты, но совсем не опухшее от слез: тот макияж, что она делала сегодня утром, сохранился с исключительной точностью. Значит, в туалете она не плакала. — Хм… — Юна вздыхает, зажевывая губы, и снова отворачивается. — Я просто… Слушай, зачем ты согласился на учёбу тут? Сынмин хмурится, отворачиваясь тоже, и они идут по улице вдоль закрытых баров, проходящих мимо людей, в тишине, прерываемой чужими разговорами и звуком редких машин. Кто-то смеётся позади, и Сынмин думает, что наверняка из-за него, потому что он ожидал чего угодно, но не пустякового вопроса в лоб. Хотя, даже если он такой пустяковый, почему Сынмин не может придумать к нему ответ? — В смысле? — не понимает он. — Мы договорились поехать вместе. Меня матушка едва пинками не гнала, и ты очень хотела… — Но тебе здесь не нравится. — С чего ты взяла? Юна оборачивается к нему, только чтобы показать это кислое лицо, и даже закатывает глаза, когда отворачивается снова. Возможно, это потому что он каждый раз отказывается, когда она зовёт его погулять с одногруппниками? Или когда предлагает не заказать еду, а сходить в ресторан самим? Или когда в тот раз она получила отказ даже на просьбу позаниматься в парке, а не дома, как обычно? — Ладно, я скажу, а ты подумай, — вздыхает она, тяжело опуская плечи, — я хочу тусоваться вместе. — Мы сегодня тусовались вместе. — Да, но… — Она закусывает губу. — Тебя-то рядом не было. Точнее, ты был, но… Я не знаю, это глупо, ты согласился поехать, только чтобы поддержать меня, но я об этом не просила. Я сказала, что справлюсь, если ты не хочешь. И теперь я вынуждена каждый день смотреть на твою кислую рожу. Серьёзно. Раз тебе это всё так сильно не нравится, почему бы тебе не вернуться домой? В первый месяц можно. — Я не хочу возвращаться домой, — пыхтит Сынмин злобно, — я пообещал, что мы приедем и уедем вместе. — Кому пообещал? Моим родителям?! — Тебе. Я пообещал тебе. — Но тебе всё это не нравится! Слова вылетают у неё чуть громче, чем обычно, привлекают внимание посторонних и ощущаются, как жгучая пощёчина по лицу. Сынмин готов поклясться, что чувствует жар от чужой ладони на своей левой щеке, но это, кажется, обжигающий стыд. Юна смотрит на него, обиженно, злобно, и озарение простреливает тупой болью в затылке. — Подожди, что? — Сынмин не понимает. Снова. — Ты переживаешь, что мне здесь… нехорошо? — Я чувствую себя виноватой, — она усмехается, вскидывая руками. — Но это не так. Я так не считаю. — Спасибо. Полегчало. Сынмин устало усмехается, и Юна повторяет за ним, трёт пальцами глаза, наплевав на нарисованные стрелки, или что там у неё сегодня, трёт так остервенело, будто стирает прикосновением подступающие слёзы, но, когда запрокидывает голову к Сынмину, её взгляд лишь смягчается. Она смотрит на него, без намёка на желание поплакать, и поджимает губы. — Если тебе не нравится те, с кем я тусуюсь, или то, куда я хожу, может быть, тебе найти здесь что-нибудь своё? Джисон вроде тоже занимается фотками, проводите время почаще, а то когда-нибудь я приду домой, а ты сгнил, пока меня не было. Сынмин молчит. Молчит, когда они двигаются с места, молчит, когда они переходят дорогу на их улицу. Молчит, даже когда Юна прижимается к его боку и обнимает за спину. — Я хочу, чтобы тебе тоже было классно здесь. Это эгоистично? — Думаю, нет, — Сынмин хмыкает, сгребая её за шею, чтобы приобнять, — во всём, что меня не устраивает, виноват только я. Ты просто слишком хорошенькая, чтобы меня за это поддевать. — Ну так сделай так, чтобы тебя что-нибудь устроило! — Мне кажется, у меня просто непереносимость австралийцев… — Необязательно тусоваться с ними. Просто найди себе кого-нибудь и… заглуши вот эту вот… — говорит она, делая не самое понятное движение рукой, чтобы показать «вот эту вот», — токсичность. — Я токсичный?! — А кто чуть не сожрал новых знакомых? — Ты хоть запомнила, как их зовут? — Я запомнила куда больше, чем ты думаешь. Сынмина именно это и пугает.

***

Следующая неделя ожидаемо начинается в воскресенье и ничего не меняет. Когда Юна уходит праздновать прошедший день рождения с подругой, то уже не смотрит так, будто Сынмина срочно нужно вытаскивать из его хикканской берлоги, в которой воняет скукой и разлитым по дивану пивом. Она улыбается ему, почти понимающе, и говорит, что сегодня её можно не встречать — она возьмёт такси. Сурикаты, оказывается, быстро надоедают. Недавно вышедшая глава любимого вебтуна спасает от скуки всего на десять минут, пока Сынмин бездумно листает комикс, даже не вчитываясь в реплики персонажей. Смотреть — нечего, читать — тоже. Возможно, Юна была права, хотя бы только в том, что Сынмину здесь очевидно не классно — и разве может быть, когда он не может найти себе места после ухода единственного человека, который умеет его развлекать? Юна не возвращается, даже когда вечереет. Телефон на столике разрывается от звонка. — Алло? — Сынмин отвечает, даже если высвечивается незнакомый номер. Даже если ему собираются предложить австралийскую карту, даже если это мошенники — всё это, думает Сынмин, гораздо веселее, чем смотреть в стену полтора часа. — Выходи. Сынмин хмурится, оттаскивает телефон от уха и проверяет номер, будто он мог измениться всего за несколько секунд на номер какого-нибудь Джисона. — Что? — Выходи, я жду тебя у подъезда. — Мне кажется, вы ошиблись… — Боже, Сынмин, это Крис, помнишь меня? — он смеётся, и Сынмина простреливает мурашками вдоль позвоночника. Конечно, он столько раз слышал этот смех, что, вероятно, смог бы определить его хозяина за рекордное количество миллисекунд. — Я жду тебя у подъезда комплекса, выходи, я тебе кое-что покажу. — Откуда у тебя мой номер? И откуда ты знаешь, где я живу?! — Юна любезно скинула адрес. Она такая хорошенькая. Сказала, что тебя нужно проветрить. Сынмин молчит, сдерживается от язвительного комментария в её адрес, вскакивая с дивана, чтобы подойти к окну — Чана не видно. — Тебя не видно. — Да, потому что я стою под крышей, дурень, — он вздыхает, слишком тяжело для того, кто мастерски обращался с тупыми метафорами буквально вчера, и что-то шуршит в трубке его телефона. Сынмин замечает чёрное пятно натянутого на макушку худи, которое выползает из-за козырька и предусмотрительно запрокидывает голову. — Ты меня видишь? Какой этаж? — Боже, ты реально приехал, потому что Юна тебя попросила? — Вообще-то потому что я сам хотел, — он хмыкает, и Сынмин видит, как чёрное пятно опускает голову обратно, — я спросил у неё адрес, чтобы предложить тебе сходить куда-нибудь, а она сказала, что тебя необходимо срочно вывести. Я бы не приехал, не спросив разрешения, но так ты точно не откажешь. Я потратил на тебя бензин. — Кто сказал, что я не откажу? Чан мягко усмехается, приглушённый не самым лучшим качеством австралийской связи, и Сынмин почему-то улыбается тоже, просто не может сдержать улыбку, зная наверняка, о чём Чан думает. Конечно, улыбается не со всей душой, потому что Чан до сих пор его немного раздражает, хотя бы просто своей неуместной настырностью. — Если я скажу пожалуйста? — Попробуй. — Пожалуйста? — Звучит супер неубедительно, — недовольно мычит Сынмин. — Где ты хотел меня проветрить? — Скажу тебе это, как только ты сядешь ко мне в машину. — Хочу, чтобы ты знал, — Сынмин начинает, спрыгнув с подоконника, и заходит в свою комнату, чтобы переодеться, — я не сажусь к незнакомым людям в машины. — Буду знать. Возьми с собой кофту, на набережной ветер. И не забудь камеру. Жду внизу. И сбрасывает. Просто сбрасывает звонок, будто это он из них двоих здесь имеет власть! Сынмин с этим не согласен и никогда не будет, однако есть вероятность, что, если Сынмин откажет, Чан предложит ему провести время вместе завтра. А если завтра Сынмин откажет снова, у Чана будет впереди целых полтора месяца, чтобы пытаться, и, если быть честным, Чан и правда похож на человека, который добивается. Сынмину это не нравится — собственное согласие, которого Чану и не нужно добиваться. Оно рвётся наружу в каждом неловком движении, с которым Сынмин переодевает шорты на уличные и хватает из шкафа серую зипку, случайно спихнув с полки пару футболок. Сынмина бесит, что он так просто согласился, но ему слишком интересно, что Чан планирует делать дальше. Когда он выходит из подъезда, толкнув дверь руками, Чан и правда стоит напротив него и даже не лезет обниматься, замечая его рядом, как обычно это делает Джисон. Просто держит дистанцию. — В благодарность за то, что вы одарили меня своим присутствием, позвольте проводить вас до кареты? — Неа. Это кринжово звучит. — Ладно, — Чан хихикает, заводя руку Сынмину за спину, чтобы направить до машины, но Сынмин даже спустя пару шагов не чувствует прикосновения, — сегодня у нас немного в развлекательной программе, потому что мне пришлось придумывать её буквально по дороге сюда. — Я не нанимал тебя своим клоуном, с этим отлично справляется Юна. — Да, ты прав. Я просто проветриваю. — Так… Куда мы едем? Чан любезно открывает ему дверь, запуская в машину, и в нос ударяет горький ненавязчивый запах грейпфрута. Сынмин замечает много, пока Чан обходит машину: вонючку на зеркале с пестрящими красками, семейную фотографию на приборной панели и педантичную чистоту, пахнущую стеклоочистителем и сверкающую на лобовом стекле. Сынмин вертит головой по сторонам — праворульные машины странные. — Ну? — спрашивает Сынмин, повернувшись к Чану, плюхающемуся на сидение рядом. — Ты обещал сказать, куда мы поедем. — Туда, откуда начинается любовь к моей родине. — Собираешься устроить мне экскурсию по Сиднею? — Сынмин скептически усмехается и неверяще дёргает бровью, но Чан выглядит абсолютно убеждённым в собственных планах. — Собираюсь отвезти тебя по знаменитым туристическим местам, а потом… — он хмыкает, проворачивает ключами, снимает машину с ручника, и Сынмин предусмотрительно оттягивает пальцами ремень безопасности, даже если эта идея не нравится ему больше, чем не нравится Чан. — А потом… Ты голоден? Нам нужно заглянуть за поздним ужином? — Неа, я в норме. — Супер. Тогда едем на Харбор-Бридж, а потом смотреть на оперный театр. — Я всё это видел в первый день, — недовольно отмечает Сынмин, когда они трогаются с места, и Чан одаривает его коротким насмешливым взглядом. — Мы едем смотреть на это с другого берега. Вечером вид оттуда намного красивее, чем днём. Сынмин кивает, принимая свою участь, и замечает, как Чан довольно толкается языком в щёку, видимо, потому что не слышит за ним никаких возражений. Ничего страшного, думает Сынмин, они обязательно у него появятся, когда они застрянут где-нибудь в пробке, или когда Сынмина продует на набережной. Или ещё когда-нибудь. — Так… — тянет Чан неожиданно, вытягивая губы, и Сынмин следит за сменой выражений на его лице с интересом. — Вы с Юной правда должны были пожениться? Сынмин смеётся так громко, что Чану приходится обернуться. — Серьёзно? Это единственное, что интересует тебя из всего того потока информации, что она вылила на тебя в клубе?! — Не единственное, но не менее интересное, чем остальное, — терпеливо объясняет он, и Сынмин утирает вставшие в уголках глаз слёзы. — Вы просто… такие нелепые вместе, я не знаю? Но твоя забота о ней меня восхищает. — Кто, если не я? — Я тебя понимаю, наверное… — Чан поджимает губы. — У меня младшие брат и сестра, и кто, если не я, должен о них заботиться? — Кто угодно, но не ты, ты же их не рожал, — усмехается Сынмин, и Чан несогласно качает головой. — Ты единственный ребёнок в семье, да? — Поразительная логика. — Так ты ответишь на мой вопрос? Вы с ней… встречались? Сынмин самодовольно улыбается, размазываясь по креслу с приятным тянущим чувством прямо в желудке, и ему хватает одного нетерпеливого взгляда Чана, чтобы убедиться в собственном предположении: конечно Чану интересно именно это, ведь он обязательно предпримет попытку занять её место. Потому что людям просто так не говорят «вы мне нравитесь» или «я обязательно вас поцелую, потому что ваша душность сексуальна». Потому что к людям просто так не навязываются с упрямой настойчивостью и не пишут их близким с просьбой бессовестно слить адрес. Потому что на людей не тратят время просто так. Сынмин даже не знал, что можно вот так обыденно бросить все воскресные дела, взять машину у отца — наверняка это был отец, потому что Чан вряд ли стал бы мозолить себе глаза фотографией со своей смешной подростковой припухлостью — и поехать на другой конец города, чтобы привить незнакомому человеку любовь к собственной родине. Боже, Чан такой… странный. Он делает всё это, только чтобы… понравиться человеку, которого он по прошествии семестра больше никогда не увидит? — Две недели. — А? — Чан не понимает. — Мы встречались две недели и приняли решение расстаться. Потому что мы правда нелепые вдвоём, и это были самые отстойные две недели в моей жизни. Мы поцеловались-то раза два всего. Чан, кажется, понимает, что Сынмин не врёт, только когда Сынмин замолкает. Они с Юной были рядом с самого детства. Она кидалась в него песком и обливала водой, а Сынмин заслуженно мстил ей, дёргая за косички — и, Сынмин думает, там никогда не было чего-то романтического. Чего-то большего, чем просто дружба и неистребимая привычка с самого рождения делить проблемы на двоих. Юна думает, что им обоим не повезло родиться в богатых семьях, а Сынмин считает, что по-другому они бы никогда не встретились. Он бы на неё даже не посмотрел. Потому что Сынмин до сих пор находит нечестным то, что Юна старше его на полгода — в эти полгода сама вселенная не вложила и крупицу благоразумия, которым могла бы одарить её по счастливой случайности. Сейчас, когда им по двадцать два, проблемы не обходят разве что Юну, но привычка разделять их до сих пор осталась. Сейчас, когда она нашла в себе смелость найти кого-то, с кем тоже можно было бы что-нибудь разделить, Сынмин чувствует, что остаётся позади неё — возможно, это и есть та самая разница в целых полгода? Юна двигается дальше, и Сынмин сильно ей гордится, той девчонкой, которая всё детство была у него под боком и боялась завести себе новые знакомства. — Ей повезло, что у неё более понимающие родители, — Сынмин объясняет, — наш брак был бы ужасным. Хотя она до сих пор иногда выкидывает, что нам нужно было бы всё-таки расписаться. Типа мы и так двадцать четыре на семь вместе в Сеуле. — Вау, я искренне восхищён вашей дружбой. Мне казалось, что между мужчиной и женщиной не может быть чего-то… такого. — Мне тоже, — хмыкает Сынмин, пожимая плечами, — но я убедился в обратном, когда мы первый раз поцеловались. Это было так странно, что я поклялся себе, что съебу в армию сразу после школы, чтобы оттянуть этот момент. — Ты служил?! Ничего себе! — Да, это тоже было хреновое время. — У тебя хоть когда-нибудь было не хреновое время? — Да, — Сынмин усмехается, — когда мне было пять и на меня не пытались повесить семейный бизнес. — Мне жаль. — Всё нормально, я привык. Это проблемы богатых. Чан смеётся, но тихо, приглушённо, наверняка думает о том, что Сынмина может это обидеть — но разве его может обидеть то, о чём он постоянно шутит сам? Они въезжают на Харбор-Бридж, и Сынмин сначала понимает это только по тому, как загораются чужие глаза. Он был здесь с Юной всего пару недель назад и, ничего себе, эта стальная арка ничуть не изменилась — разве что сместился обзор, и теперь, благодаря Чану, Сынмин имеет честь рассмотреть его изнутри почти на центральной автомобильной полосе. Наверное, когда он взглянет на него со стороны, освещенного фонарями в надвигающихся сумерках, поймёт, почему туристов так сильно тянет посмотреть на стальные балки: на Золотые ворота в Сан-Франциско, на Тауэрский мост в Лондоне или Дворцовый — в Санкт-Петербурге. В чём их величие, которое так не может догнать Сынмин? И почему вообще Чан первым делом повёз его сюда? — Итак, — Чан прокашливается, — ты фотографируешь? — Вообще-то нет, не особо. Просто коллекционирую воспоминания и трачу нервы на оцифровку фотоплёнки, — шутит Сынмин, неловко почёсывая затылок пальцами, — у меня нет какой-то конкретной цели, как у Джисона. Это просто был подарок на день рождения. — Не думаю, что у Джисона есть конкретная цель… — Чан задумывается, поджимает нижнюю губу и слегка наклоняет голову, — он рассказывал как-то, что начинал как любитель, а сейчас зарабатывает на этом. У него действительно классные фотки в Инсте… Мы, кстати, там и познакомились. — Ты наоставлял ему огонёчков на сторис? — Я не ставлю огонёчки на сторис, — серьёзно отрезает он, и Сынмин не сдерживает заразного смешка. — Когда он приехал в Сидней, то спросил, в какие места обязательно нужно заглянуть, ну я и кинул ему целый список. Потом предложил сходить вместе, потому что он умудрился потеряться в первый же день. — Да ты прям фанатка, которая смогла. Есть ещё что-то, что я не знаю о моём похитителе? — Хм… Дай-ка подумать… Сынмин скользит рассеянным взглядом по его вытянутым губам и невольно вспоминает забавное сравнение с уткой — интересно, они у него свои? Возможно ли было так просто выиграть в генетическую лотерею, не прибегая к филлерам? — Вообще-то ты мало что знаешь, — Чан невозмутимо пожимает плечами. — Что тебе рассказать? Моё финансовое положение? Знак зодиака? Сколько у меня было партнёров? Как часто я оставляю свою зарплату в Сабвее? — Последнее. — Последнее? Хм… Про Сабвей? — Чан показательно задумывается. — Ну пару раз точно. — Ты не выглядишь как тот, кто пару раз в месяц ходит пожрать фастфуда. — У меня быстрый метаболизм. — Ладно, не хочу знать. Чан смеётся, улыбается настолько широко, что его глубокие ямочки впиваются в слегка покрасневшие щёки. А потом он замолкает, сосредотачиваясь на дороге, старательно высовывает кончик языка, когда паркуется на каком-то авеню — Сынмин не успевает прочитать название, когда они сюда сворачивают — и глушит машину. — Первое место в моём списке — это и правда Сиднейский театр, — говорит вдруг Чан, оборачиваясь, — потому что на него можно посмотреть со всех сторон — и со всех сторон он будет одинаково красивым. Когда Чан проводит его короткими спусками и узкими коридорами между жилыми комплексами, спрятанными от любопытных глаз туристов, ветер назойливо ползёт под футболку, а в носу встает свежий запах морских водорослей и влажной прохлады. Здесь всего пара человек, не считая их двоих, и непривычная, благоговейная тишина, которая, кажется, должна соблюдаться всеми просто по праву посещения. Шумит только береговой прибой и проезжающие вдалеке по Харбор-Бридж машины. Сынмин с любопытством поглощает взглядом загорающиеся огни на противоположном берегу, фонари Оперного театра и делового района, опускающиеся на город мягкие сумерки, которые здесь ощущаются голой кожей. — Накинь капюшон, — просит Чан, когда останавливается прямо напротив каменной ступеньки к ленивому прибою и, не дожидаясь чужого ответа, натягивает его на макушку Сынмину сам, схватившись пальцами за самый край. — Здесь дует. Сынмину остаётся только поправить лохматую чёлку и одарить Чана не самым дружелюбным взглядом. — Камеру взял? Давай я тебя сфоткаю. — Серьёзно? — Ну зачем-то же ты её брал… Сынмин протягивает ему камеру и отходит на шаг назад, прямо к краю каменной набережной. — Вряд ли что-то будет хорошо видно, уже темнеет. — Не попробуешь — не узнаешь. — Ты ведь в курсе, что я узнаю это через пару месяцев? Когда буду проявлять плёнку? — Не занудствуй, вытяни ладошку, типа держишь на ней театр. Давай. — Боже, это будет самая кринжовая фотография… — Давай живее! Сынмин закатывает глаза, но послушно вытягивает правую ладонь в сторону, вскидывает чуть наверх, когда Чан многозначительно машет ему рукой, заглядывая глазом в видоискатель, и подтягивает губы в неловкой улыбке. — Это будет самая крутая фотография, — обещает Чан и щёлкает вспышкой Сынмину прямо в глаза. — Как проявишь — скинь потом, чтобы я поиздевался над тобой, потому что оказался прав. А затем плюхается на ступеньку, так просто, будто делал это всю жизнь, и отдаёт камеру обратно. Сынмин сначала брезгливо кривится, стряхивает с каменной плиты невидимую грязь и только потом садится рядом, окунаясь в сокровенное молчание. Он не знает, сколько проходит времени — то ли пять минут, то ли все пятьдесят, но Сынмин понимает, что вечер полноценно наступает во всём Сиднее, только когда бархатная чернота оказывается и за мостом, за которым пряталось закатное солнце, когда они только сюда приехали. Теперь центральный район окунается в золотое мерцание, разбросанное по всему противоположному берегу. Блики с «парусов» театра, ради которого вообще-то они сюда и приехали, мягко ложатся прямо на водяную гладь, и Сынмин жадно собирает каждый такой собственным взглядом. Чан молчит. Потому что у него кончилась развлекательная программа? Или потому что это место и правда настолько священное, настолько сокровенное, что здесь нельзя разговаривать? Или потому что Чану впервые нечего ему сказать? Сынмин даже как-то скучает по его вопросам — здесь, в безмятежном спокойствии спального района, они наверняка не ощущались бы такими раздражающими, как ощущаются там, где звуки льются со всех сторон. — Ну? — Чан вдруг подаёт голос, и Сынмин заинтересованно оборачивается к нему, будто тот может вот так легко читать чужие мысли. — Как тебе? — Ты же не думаешь, что можешь привить мне любовь к этой стране, просто один раз сводив меня туда, где я ещё не был? — Кто сказал, что я пытаюсь привить тебе любовь к своей стране? — Чан усмехается, повернувшись, довольная ухмылка украшает его порозовевшее от ветра лицо, и Сынмин возмущённо поджимает губы. — Это моя реплика. — Честно? Мне это не нужно, — Чан вздыхает, отвернувшись обратно. — Я не пытаюсь заставить тебя её полюбить — это же глупо. Я просто хочу показать тебе её с другой стороны. Плечи неожиданно дёргаются в смешке — вот что значило «посмотреть со всех сторон». Но, если она и правда со всех сторон так красива, может быть, Сынмину просто стоит протереть глаза? — Я хочу, чтобы у тебя остались приятные воспоминания, когда ты вернёшься домой. — Зачем тебе это? — Что? — Чан откровенно не понимает, когда Сынмин задаёт этот глупый вопрос, это понятно по его недоумевающему взгляду, бегающему между чужими зрачками, и неожиданно поджавшемуся подбородку. — Зачем тебе это нужно, в смысле… Зачем ты решил сегодня потратить на меня время? — Боже, у тебя что, никогда хороших друзей не было, что за вопросы?! — цокает Чан, и Сынмин оскорблённо дёргает бровями. — Извини, но это звучит… странно. Что значит зачем? Потому что я убиваю несколько зайцев сразу: показываю тебе другие стороны в надежде, что тебя может что-то зацепить, и провожу время с тобой. Потому что я хочу проводить время с тобой. Разве я не дал тебе это понять ещё в клубе? Щёки заливает жаром, как тогда, в клубе, стоило Чану обратиться со словами к Сынмину так, как к нему ещё никогда не обращались. Он спасительно прикладывает ладони к ушам, проскальзывая пальцами под капюшоном, то ли в желании больше никогда не слышать эти хмельные откровения, то ли чтобы охладить и загоревшиеся следом уши. Конечно, он дал это понять ещё в клубе, Сынмин это помнит. Но почему-то слышать что-то подобное снова становится невыносимо. — И ты… — Сынмин прочищает горло, схватив себя пальцами за мочку уха, — хочешь проводить время со мной, даже если я… сразу говорю тебе, что у нас ничего не выйдет? Чан вдруг смеётся. — Да, Сынмин, я хочу проводить время с тобой, даже если у нас ничего не выйдет, — отвечает он, и Сынмин облегченно вздыхает, но только на пол шишечки. — Знаешь, мир не вертится вокруг романтических отношений, свиданий, секса, хотя тебе несомненно может так показаться. Конечно, мне безумно жаль. Я хотел бы, чтобы наш мир вертелся вокруг… этого. Но мне хватит, если ты просто позволишь показать тебе, что мне дороже всего. Сынмин понимает, что это было про Австралию, только когда за ним захлопывается дверь съёмной квартиры.