Life is life (Сборник)

— Он еще не выходил. - Оповещает Хенджина отцовский голос, едва они с матерью минуют низкую калитку их дворика, три часа после того, как отправились вдвоем на охоту за мидиями. Мужчина сидит на веранде, укрывшись в тени буйно цветущей сирени, на столике рядом ярко бликует стакан воды. Cовсем как вчера, и позавчера, и месяц, и год, и двадцать лет назад. Каждое утро отец в одно и то же время педантично уделял минутку чтению новостей, чтобы затем высказывать сыну, и теперь зятю, свое мнение об описанных событиях. Сейчас газета, однако, откладывается в сторону, и господин Хван старший поднимается, чтобы принять из рук жены тяжелую корзину, накрытую сверху кружевным платком. — Спит? - Удивленно уточняет Хенджин. Тот пожимает плечами. Немногословный, мрачный, уже в доме он забирает у сына вторую корзину, и уносит за женой в кухню. Хенджин за ними не следует. Неужели Минхо действительно спит в такой час? Он тихо выскальзывает из обуви, оставляя её в прихожей, крадется босиком по короткому коридору, стены которого все так же выкрашены белой краской сколько он себя помнил, и прислушавшись у самой дальней двери, толкает её. Заглядывает. Замирает. В спальне тихо. На часах почти девять утра, но невесомые тюли на окнах плотно закрыты, значит действительно, после ухода Хенджина их никто не открывал. В кровати неподвижен загорелый силуэт, в кресле голубеет оставленная вечером пряжа. Это мама нашла в старых вещах сына его ни разу не тронутый вязаный шарф, а он от нечего делать решил распустить его, и попробовать смастерить свитер. Даже пообещал в случае удачи подарить его Минхо. При виде спящего дорогого человека он улыбается. — Ну что, спит? - Обеспокоено шепчет мама через весь коридор. Хенджин оборачивается, прикладывает к улыбающимся губам палец, и исчезает за дверью, тихо прикрывая её за собой. Вот так дела. Минхо, вечно сосредоточенный трудоголик, спокойно проспал все установленные заранее будильники, и теперь лежал на краю постели, точно там же, где несколькими часами ранее его оставил Хенджин. Все еще улыбаясь, он подходит ближе, присаживается на угол матраса, и тот прогибается под его весом. Меж темных бровей спящего появляется потревоженная складка, и Хван без задней мысли касается её кончиком пальца, разглаживает. По белой подушке рассыпались волны каштановых волос. Теплый, самый теплый человек на свете. Минхо лежит на животе, повернув голову вбок, прочь от окна над кроватью, и размеренно дышит. Кажется, его не способна потревожить даже занимавшаяся полуденная жара: только скинул с себя одеяло, открыв спину редкой прохладе. За полупрозрачными тюлями виднеются холмы, васильковое небо, заманчиво бликуют морские волны. Хван возвращает взгляд к гладкой спине, нежно проводит по ней ладонью, охлаждая. Все еще следя за выражением лица Минхо, он вдруг пригибается, и касается губами загорелого за время отпуска плеча, оставляя на нем поцелуй. Влажные после купания светлые волосы щекочут открытую спину. Спящий поеживается, открывает один глаз, и грозно щурится на нависший сверху силуэт. — Доброе утро. - Улыбается Хенджин. — М-м. - Мурлычет он в ответ, и в следующий миг вдруг разворачивается, обхватывая сидящего на краю постели парня руками. Не ожидавший этого Хенджин успевает только удивленно охнуть, прежде чем обнаружил себя лежащим на спине, под чужой тяжелой рукой. От края его отсек Минхо, над головой оказалось окно. За этим ничего не последовало. — И все? - Лукаво интересуется, обращая взгляд к вновь умиротворенному лицу Минхо. - Господин Ли, это не дело. — От тебя солью пахнет. - Оповещает тот куда-то в подушку, все еще не открывая глаз, и не разжимая объятий. — Я нырял за мидиями. — М. Вот так конструктивный разговор. Хенджин ерзает, двигается поближе, вздыхает. Они гостили в доме его родителей уже две с половиной недели. Наблюдали как пенятся морские волны в шторм, собирали после него оглушенную рыбу, помогали матери в саду, ездили только вдвоем за холмы, прихватив с собой лишь завернутые в фольгу сэндвичи, загорали до корочки в закрытых бухтах. Каждую ночь из этих двух двух с половиной недель они засыпали вместе, и теперь Хван вдруг очень ясно это ощутил: несмотря на то, что постель перестилали несколько дней назад, та напрочь пропахла Минхо. Он приподнимает голову с чужого плеча, тянет воздух носом, наполняя им легкие. Всепоглощающий, дурманящий голову запах пускает комнату по кругу, как делал уже сотни и сотни раз до этого. — Все хорошо? - На удивление бодро, но все так же с закрытыми глазами интересуется Минхо. Хенджин лишь качает головой, прижимаясь щекой к его груди, прямо под ключицей, где за хрупкой клеткой из ребер бьется сердце. Дышит. Еще недавно он и не мечтал привести в этот дом любимого человека, не мечтал даже вернуться самому. Пропитанные солью влажные волосы холодят шею, теперь он и сам чувствует тот горький дух моря, прибрежные города, но мысли опустошены другим запахом. Сильным, знакомым, ассоциирующимся только с бескомпромиссной безопасностью, имеющим ту же власть, как запах дома на маленьких детей. Хенджин негромко зовет: — Минхо? — М? — Ты потрясающий. Вместо ответа он чувствует прикосновение губ к своему виску, и в комнате вновь наступает тишина. Ничего, они никуда не спешат. Это утро не посмеет их торопить. Звонкое пение птиц переливается за окном, на кухне гремит извлекаемая из шкафов посуда для варки мидий, а дыхание Минхо вновь выравнивается. И в этот раз Хенджин его не будит. Лежит, разморенный теплом и запахом его кожи, ластится под обвитую вокруг плеч руку, разглядывает неровно покрашенную стену, стекающий по ней солнечный свет. Подстраивается под шелестящее над головой дыхание. И тоже проваливается в дрёму.