Life is life (Сборник)

Запах мяты. Запах Минхо. Неспешный шаг замедляется, стихает хруст снега под ногами, и Хенджин останавливается у одного из ярмарочных прилавков. Покоцанные, выкрашенные рождественскими красками, и увитые ароматные еловыми лапами, те красовались тут и там по всей улице. Тут между рядами пробежит школьница, уже нагруженная праздничными покупками, там продавец покрутит вывеску, выставляя на показ пестрый товар. Деревянные игрушки, живые елки, свежая выпечка, все хотелось взять в руки, повертеть, и спрятать в карман в обмен на несколько купюр продавцу. И однако же внимание вдруг привлекают не яркие принты оберточной бумаги и радостные торгашеские зазывы, а запах, резко знакомый, примагнитивший к себе взгляд. Имбирные пряники, вот оно что. Улыбаясь под нос, он невесомо касается пластиковой обертки и думает уже спросить цену, как за спиной раздается: — Какой милый ребенок! А где же ваша мамочка? — Слишком близко, чтобы это можно было списать за обращение к кому-то другому, и Хенджин невольно оборачивается. Малиновая помада и круглое лицо с широко посаженными горящими глазами тут же вторгаются в личное пространство, когда незнакомая женщина тянет руку к Данте, делая «козу». Тот вжимает голову в плечи, крепче ухватывая руку папы. — Ну? Где же у такого сладкого. — Аджумма, хорошего вам Рождества. — Раздраженно смерив незнакомку взглядом, Хенджин молча задвигает мальчишку за себя, и, пользуясь преимуществами роста, оглядывается поверх большинства голов в поиске знакомого силуэта. А вообще хороший вопрос. Где Минхо? Один взгляд на ярмарочную часовую башню подсказывает, что они расстались уже больше получаса назад, тот ушел «кое-что» купить, и до сих пор они не пересекались. Обладательница малиновой помады обиженно фыркает, ворчит, показывая всем своим видом как она оскорблена, но все же делает это уходя, и на том ей уже спасибо. Дождавшись пока та уйдет, он весело интересуется у сына: — Ну? Ты видишь отца? Потому что я, кажется, его потерял. Тот в ответ качает головой, переводит взгляд на склонившегося к нему родителя, и вдруг расцветает, тыча пальцем за спину. — Потерялись? — Родной голос звучит вперемешку с хрустом снега и смехом толпы, но даже так в нем легко слышится усмешка. Стоит обернуться, и губы сами тянутся в ответной улыбке, являя радостную нежность. — Замерзли. — Он демонстрирует покрасневшие пальцы свободной руки. Снова забыл перчатки в машине, снова «да кому они нужны, я, по твоему, холода боюсь?». Минхо перекладывает стакан с купленным ранее чаем из одной руки в другую, и обхватывает пальцы Хенджина своими, неожиданно горячими. Тот довольно щурится, клонит голову набок, оглядывая мужа цепким взглядом на наличие купленного «кое-чего», и тут же замечает обернутое в красную бумагу нечто, зажатое у него под локтем. — И что же ты купил? — Любопытной Варваре. — Минхо успевает только отпустить его пальцы и ущипнуть за нос, как удивленный выдох сам срывается с губ: был сверток и нет свертка. Ли Данте увлеченно им шуршит, вслушивается, прощупывает мягкие бока. Стакан кочует из одних рук в другие, и в следующий миг мальчишка взлетает в отцовские руки, рассыпается в смехе, и прижимает подарок к себе. — Мое! — Уже понял что там? — Поймавший его на руки Минхо заговорщически шепчет тому на ухо, на что в ответ получает кивок. — Не говори папе, это тайна. Новый кивок, хитрый взгляд двух одинаковых пар глаз на Хенджина, оставшегося держать стаканчик. — Вот значит как. — Констатирует он свершившийся сговор. — Да, вот так. Темные брови возмущенно подлетают, и мужчина утешает себя глотком чужого чая. Взгляд падает в сторону забытого прилавка с пряниками. Продавец, до этого отстраненно наблюдавший за развернувшейся перед ним сценкой, лишь вопросительно поднимает подбородок. — Три с мятой, пожалуйста. Заворачивать не надо. — Надо. — Протестует Данте со своего поста на руках, и Хенджин легко кивает: — Один заверните. — Хорошо. Мигом зашелестела упаковочная бумага, умело свернутая в конверт, и поглотившая один из пряников. От затянутого белым неба оторвалась снежинка, проплыла по ветру, игриво закружилась в воздухе, и неспешно опустилась на прилавок, первая из тучи своих сестриц. Занимался снегопад. Но Хенджину больше не было холодно. И греет не горячий бумажный стакан в руках, и даже не сворованный у мужа кашемировый шарф, а люди рядом. Рука сама неосознанно тянется вперед, убирая россыпь каштановых прядей со лба что-то рассказывающего отцу Данте, губы болят от улыбок. И никакой снегопад, созвездиями падающий на их головы и плечи, не способен выморозить то тепло, что у них есть. Это ни на что не променять.