Love or Ride

Макс

      Я крепче прижимаюсь к человеку внизу, когда слышу, как будильник звонит в седьмой раз. Я не хочу вставать, мне и здесь хорошо. Однако, когда я понимаю, кто лежит подо мной, это как ведро холодной воды. Я резко отстраняюсь, из-за чего не могу удержать равновесие и падаю на пол, постанывая от боли. Я спал, прижавшись к Шарлю. Должно быть, я обнял его во сне, потому что, когда я засыпал, моя голова лежала только у него на груди, как будто это само по себе было нормально для новоиспеченных друзей. Господи…       Я смотрю на дисплей своего телефона, и у меня чуть не случается сердечный приступ, когда я вижу время, множество пропущенных звонков от Кристиана, моего отца, Чеко и Даниэля. Черт. Даже не думая о том, чтобы разбудить Леклера, я быстро одеваюсь в свою одежду Red Bull, и как раз когда я собираюсь уходить, я понимаю, что Шарль все еще спит, и у него тоже гонка. Я идиот. — Шарль. — Я подхожу к нему, но он поворачивается ко мне спиной, кутается в одеяло и что-то бормочет во сне. — Шарль! — Я кричу, тряся его за плечо.       Внезапно он замолкает и садится, в ужасе оглядываясь по сторонам. Через мгновение он понимает, где находится и кто его будит. Он хмурит брови, глядя на меня, пока я умудряюсь одеваться. — Что происходит? — сонно бормочет он, потирая лицо руками. — Мы опаздываем. Закроешь дверь сам, ключи на комоде и верни их мне после гонки. — Быстро говорю я и, не дожидаясь его ответа, выбегаю из номера.       Я отказываюсь от лифта, зная, что бежать вниз по лестнице будет быстрее. Я подхожу к стойке регистрации и беру ключи от своей машины. Я иду на парковку, и при этом кто-то чуть не сбивает меня, когда я выбегаю перед его капотом, но сейчас мне все равно. Я сажусь в свою машину и, выезжая на трассу, нарушаю больше правил, чем за всю свою жизнь. Я не могу опоздать на гонку. Мы с Шарлем уже скучаем по параду, и, может быть, это и хорошо, потому что, кроме разговоров с пилотами, мне это не нравится. Мы стоим или сидим, как идиоты.       Я паркую машину и бегу в гараж, игнорируя камеры, направленные в мою сторону. Я приношу извинения всем по очереди, направляясь в мой кабинет, чтобы переодеться. Я не помню и половины того, что я делаю, и, прежде чем я это осознаю, я уже сижу в машине, ожидая, когда погаснет красный свет и начнется гонка.       Все идет по плану. Мне удается хорошо стартовать, поэтому я сохраняю первое место. Примерно через дюжину кругов, где я значительно оторвался от своего товарища по команде, я заезжаю в бокс, где все также чувствуют себя хорошо, и продолжаю выезжать на трассу со значительным отрывом. Внезапно, когда я проехал половину круга, появляется красный флаг. — Красный флаг, Макс. — Я слышу голос по радио. — Почему? — Я спрашиваю обеспокоенно. На трассе все соперники, но они люди. Для меня нормально волноваться, потому что этот спорт жесток, и не один человек уже погиб из-за них. Я надеюсь, что ничего серьезного и все будет хорошо. — Болид в огне.       И это были слова, которые я не хотел слышать. Пожар — худшее, что может случиться во время аварии. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, не забывая, что все еще за рулем, чтобы не устроить вторую аварию по своей глупости. — Кто? — Я спрашиваю, хотя не хочу знать ответ. Подсознательно я знаю, что велика вероятность, что это кто-то очень близкий мне. Заводить друзей в этом виде спорта — худшее, что может быть. Это может быть мой друг или коллега. — Леклер.       Я громко сглатываю слюну, въезжая на линию пит-стопа. Я останавливаю машину только перед белой линией, видя рядом с ней красный свет. Я выхожу из машины, когда вижу приближающихся ко мне механиков. Они не возобновят гонку слишком рано. Я снимаю шлем, передавая его кому-то из команды. Я даже не обращаю внимания, кому именно. Я действую как в трансе. Я быстро иду к Кристиану. Мне нужна информация. — Он выбрался? — С надеждой спрашиваю я, глядя на экраны. Красный Ferrari объят ужасно сильным пламенем. Он врезался в стену, и люди бегают вокруг с огнетушителями, пытаясь потушить огонь. Я слышу ускоренное биение своего сердца в ушах. Я чувствую, как в горле у меня встает ком, а во рту пересыхает. Почему он сделал это после нашего примирения, а не до? Тогда я бы не чувствовала себя так плохо. — Нет. — Хорнер отвечает тихо. Каждая команда стоит в тишине. Все наблюдают за происходящим.       Я вижу, как Пьер стоит в объятиях своей девушки, сдерживая слезы. Я вижу Ландо, Карлоса и Даниэля, которые тоже рядом с ним, в ужасе смотрят на экран. Я даже вижу, как другие водители и механики молча и печально смотрят на ситуацию. Все мысленно молятся, даже если они неверующие. Сейчас это не имеет значения, потому что каждому, даже Богу, нужно просто выжить, что почти невозможно. С каждой секундой огонь распространяется, становится жарче, а кислорода остается все меньше. Это битва со временем и огнем. Но возможно ли победить мощь огня? Не всегда.       Даже Льюис, у которого не так давно были проблемы с Шарлем, теперь стоит, в ужасе наблюдая за всем этим. Он, вероятно, молится, хотя поможет ли это чему-нибудь? Внезапно часть огня гаснет, и нашим глазам предстает водитель Ferrari, который выпрыгивает из машины. Мне сразу вспоминается ситуация с Ромэном Грожаном в две тысячи двадцатом. Это выглядело похожим, но тогда машина была в худшем состоянии, пожар был сильнее, а спасение заняло больше времени, тем не менее, эта ситуация также ужасна, как и та.       Я вздыхаю с облегчением, когда спасатели помогают Шарлю снять шлем и перчатки. Я смотрю на его лицо. Капли пота стекают по его лицу, он поднимает руки вверх, на которых, вероятно, у него ожоги, и с помощью спасателей заходит в машину скорой помощи, не обращая внимания ни на кого вокруг. Он, вероятно, в шоке, в нем еще больше адреналина, и он не понимает, что происходит. — Дай мне знать, когда что-нибудь станет известно. — Говорю я Джануэро и Кристиану. Они оба кивают, и я иду к Даниэлю, Пьеру, Ландо и Карлосу. — Это было ужасно. — начинает все еще обеспокоенный Ландо. Мы все киваем, соглашаясь с ним. Больше никто ничего не говорит. Мы продолжаем стоять, переполненные эмоциями, ожидая возобновления гонки.       Через несколько минут гонка возобновляется. Аварий больше нет, и я легко выигрываю. Но эта победа никоим образом не делает меня счастливым. Я уже хочу выбраться отсюда, пойти и проведать Шарля. У меня в голове продолжают крутиться мысли о нем. Я не могу сосредоточиться во время интервью, и я не могу притворяться счастливым на подиуме. Никто так не делает. Даже обливание шампанским не такое зрелищное, как всегда. После нескольких часов ожидания я наконец могу уйти.       Я почти бегу к кабинету. Я снимаю комбинезон, чтобы переодеться в спортивные штаны, игнорируя тот факт, что мое тело липкое от шампанского. Я иду к парковке, набирая номер Пьера. — Та, что рядом с парком. — говорит он после того, как берет трубку, понимая, что он имеет в виду. — Напиши в группе, что с ним, они продолжают заставлять нас идти на интервью. — нервно говорит он. — Да, я дам тебе знать. Если кто спросит обо мне, мне было плохо, потому что я вроде как сбежал с подиума. — Быстро говорю я и вешаю трубку, садясь в машину.       Я избегаю пробок, выбирая боковые улицы вместо главных, как советует моя навигация, и через несколько минут я уже перед больницей. Я паркую машину некачественно, вспоминая все видео с парковкой Леклера. Да, на трассе у него определенно получается лучше, чем в реальной жизни. Он вообще не умеет парковаться, я не знаю, где он получил права.       Я вхожу в больницу, не обращая внимания на шепот и взгляды в мою сторону. Я подхожу к стойке регистрации и улыбаюсь женщине, которая не отвечает мне взаимностью. — Где Шарль Леклер? — Спрашиваю я, оглядываясь по сторонам. — Кем вы ему приходитесь? — подозрительно спрашивает она. Черт возьми, ну да. Она не впустит меня, пока я не предоставлю разумный предлог. — Хм… Муж. — Я стреляю, не задумываясь, на что женщина улыбается и начинает смотреть что-то на мониторе. Мне хочется ударить себя по голове за свою глупую болтовню. Я должен сначала думать, а потом говорить, а не наоборот. — Второй этаж, палата сто двенадцать. — она говорит тихо, чтобы никто не мог услышать, кроме меня.       Я благодарю её кивком и прохожу мимо охранников, которые следят за тем, чтобы никто не вошел на территорию больницы, и начинаю искать Леклера. Я поднимаюсь на лифте на нужный этаж и иду в палату. Я замечаю братьев и мать монегаска вдалеке. Они сидят на стульях с чашками кофе в руках. Внезапно Артур что-то говорит двум другим, и все они смотрят в мою сторону. — Доброе утро. — Говорю я неуверенно. Вероятно, Шарль не рассказал им о нашем примирении, и они разозлятся из-за моего присутствия здесь, но, к моему удивлению, мама Леклера широко улыбается и встает, чтобы обнять меня. — Макс! Я так давно тебя не видела! — Я отвечаю взаимностью на ошеломляющие объятия. — Здесь только что был доктор, позволил нам войти к нему на пять минут, но, если хочешь, можешь зайти первым. — Она улыбается. — Нет, я не хочу создавать проблем и… — Не валяй дурака, иди, потому что он спрашивал о тебе. — Артур прерывает мое предложение. — Он спрашивал обо мне? — Я хмурю брови. — Артур, следи за словами! — родитель сердито смотрит на своего сына. — Он только проснулся и первое, что он сказал было — «Где Макс». — Добавляет она, глядя на меня очень нежно, она выглядит удивленной. — Медсестры искали тебя, но я объяснила им, что ты был на трассе и выиграл гонку. — добавляет она с гордостью.       С улыбкой я киваю и, поблагодарив ее, вхожу в палату. Белые стены, белая мебель, полно пикающих аппаратов, кабелей и капельницы. Ужасное место. Я ненавижу это, потому что у меня много плохих воспоминаний. Я до сих пор помню, как меня регулярно сопровождал мой отец, который не понимал слова «стоп». Он заставил меня сесть за руль и протестировать машину, хотя у меня не было сил. Не имело значения, был дождь или жара. Предполагалось, что я буду вести машину несколько часов подряд с небольшими перерывами, пока, наконец, не упаду в обморок или у меня не пойдет кровь из носа. Я был госпитализирован, и когда врачи сказали, что я в ужасном состоянии, ослаблен, обезвожен и умираю от голода, мой отец выписал меня по первому требованию и сказал продолжать. Я хотел бросить это и никогда к этому не возвращаться, но позже я начал выигрывать, я стал более устойчивым к тому, что говорил мне делать мой отец, и я не так часто попадал в больницы. Я изменил свое отношение к спорту, поняв, что папа не имел в виду ничего плохого. В конце концов, благодаря ему я лучший, я не знаю, как я мог когда-либо ненавидеть его. Я должен быть благодарен ему.       Внезапно я замечаю его. Он лежит на больничной койке. К одной руке у него подключена капельница. Обе руки забинтованы. Он приподнимает подушку, поднимая голову выше, чтобы видеть всю комнату. Его лицо бледное, и он выглядит усталым, но он все еще не спит. Он смотрит в стену, о чем-то думая. Я медленно подхожу к кровати и сажусь на стул, не зная, что сказать, чтобы он увидел, что я здесь. — Как ты себя чувствуешь? — Спрашиваю я, отчего монегаск испуганно вздрагивает и быстро переводит взгляд на меня. — Черт возьми, Макс. — говорит он удивленно. — Не пугай меня. — добавляет он. — Ну, если только ты не хочешь избавиться от меня. Ты потерпел неудачу и в огне я не сгорел, поэтому ты решил избавится от меня напугав до сердечного приступа, чтобы я… — Не говори так, Шарль. — Я перебиваю его, прикусывая внутреннюю сторону щеки, чтобы не показать, как мне больно от этих слов. — С чего ты взял, что я желаю тебе плохого? Я думал, мы уже все объяснили друг другу и подобные разговоры остались позади. — Я добавляю тихо, даже не глядя ему в глаза, потому что знаю, что по глазам он читает все эмоции, а я не хочу, чтобы он знал, что я чувствую. — Прости. — Он вздыхает, понимая свою ошибку. — Меня просто раздражает, что я должен пропустить несколько гонок, пока мои руки не заживут. Предположительно, у меня не должно быть шрамов, так что, по крайней мере, это так. — добавляет он, все еще глядя на меня. — Эй, посмотри на меня.       Я сжимаю челюсти и опускаю голову, встречая его встревоженный взгляд. — Что случилось? — спрашивает он, зная, что меня что-то гложет. — Ничего, не волнуйся. — Я встаю. — Твоя семья ждет, чтобы войти сюда, так что… — Ферстаппен. — Он убеждает меня, говоря без лишних эмоций. — Ты обещал помочь мне, и я хочу помочь тебе, но чтобы я мог это сделать, ты должен рассказать мне, что происходит, хорошо? — спокойно спрашивает он. — Так почему же у меня такое чувство, что ты делаешь не то, чего ожидаешь от меня, Леклер? — Я произношу слова, которые вертелись у меня в голове с момента аварии. Я смотрел повтор, который показывали несколько раз. Каждый раз казалось, что он вырубился за рулем. Он даже не пытался повернуть за угол, он просто въехал прямо в ограждение.       Парень внезапно напрягается от моих слов, что убеждает меня в моей правоте.       Внезапно его лицо полностью меняется. Из милого и спокойного он смотрит на меня со злостью. Все совсем как до победы на подиуме. Как будто я все еще враг номер один. — О чем, черт возьми, ты говоришь? Знаешь что, убирайся отсюда, я лучше поговорю со своей семьей, чем с тобой, потому что все, что ты делаешь, это ищешь то, чего нет. И знаешь почему? Потому что ты уводишь тему от себя. Ты требуешь от меня большего, чем сам можешь дать этим отношениям. Возможно, мы на самом деле никогда не будем друзьями, потому что ты не можешь быть хорошим другом. Было бы лучше, если бы мы продолжали оставаться врагами, чтобы ты не отравлял мне жизнь. — Он бросает слова, как пули, в мою сторону. С каждым разом становится все больнее, потому что я не думал, что он думал обо мне таким образом. Я думал… Я не знаю. Может быть, я думал, что меня было достаточно. Может быть, он прав, я ужасен, и наши отношения не выживут из-за того, что я делаю. — Господи, Макс не…       Я киваю и ухожу, не сказав больше ни слова. Я не даю ему закончить, потому что он почувствовал вину, увидев мое подавленное лицо. Я не хочу, чтобы он извинялся за правду. Я не раз задумывался, почему Даниель всегда рядом со мной, когда я не гожусь ни на что, кроме победы в гонках. Я молча прохожу мимо семьи монегаска, которая странно смотрит на меня, но, к счастью, ничего не говорит. Я сажусь на кафельную плитку в отдалении и прислоняюсь спиной к стене. Мне следовало бы пойти домой, но я этого не делаю. Я не хочу оставлять его одного, хотя он и не хочет меня видеть. Я бы хотел исправить то, что он испортил, но я не знаю, что мне делать. Может быть, он прав, и мне не стоит связываться с людьми, потому что я не могу.       Я слышу, как звонит мой телефон. Я громко вздыхаю и достаю его из кармана. Пьер. Ну, да, я собирался написать. Бормочу я, прикладывая смартфон к уху. — Ну? — обеспокоенно спрашивает он. — Я не смогу прийти к нему сегодня. — грустно добавляет он. — Все в порядке. — Говорю я, пытаясь говорить нормально, но не думаю, что у меня получается. — Что случилось, Макс? — тут же спрашивает он. — Ничего. С ним все в порядке, у него просто ожоги на руках, из-за которых он не сможет участвовать в нескольких гонках, но у него не останется шрамов. Мне нужно идти, пока. — Я быстро вешаю трубку.       «Ты годишься только для того, чтобы выигрывать гонки, Макс. Не обманывай себя, что ты когда-нибудь найдешь любовь всей своей жизни, своих друзей и коллег. Если ты думаешь, что она у тебя есть, запомни эти слова. Ты создан не для любви, а для победы. Ты не человек, а машина. Не позволяй своему сердцу баловать тебя, потому что ты ничего не добьешься, а если ты ничего не добьешься, ты ничто. Никчемный мусор.»       Я слышу в своей голове голос моего отца, который говорил мне это, когда у меня появилась первая девушка, которая позже ушла от меня к Леклеру. Когда он сказал эти слова, я подумал, что он неправ, но потом она бросила меня и я остался один, начиная понимать, что слова отца были правильными. Некоторым людям не может повезти.       Я нервно вытираю единственную слезу, которая бежит по моей щеке. Плакать — это слабость. Я не слабый. И, возможно, Леклер прав, нам не следует быть друзьями, потому что я не тот человек. Я облизываю потрескавшиеся губы и встаю, направляясь к лифту, чтобы вернуться в отель. Мне нужно немного поспать, подумать и поговорить с Даниэлем, на самом деле, попросить его купить мороженое, и снова, как два дебила, мы проведем весь день под одеялом, смотря девчачьи шоу и скуля о том, какая дерьмовая жизнь.