Золотое сечение

      Утро встречает Рому самым странным и неожиданным образом. Обычно по субботам его будил отец, предлагая пойти вместе на рыбалку-хуялку, охоту или просто к какому-нибудь знакомому чтобы «помочь движок подправить». И первое, и второе, и третье подразумевало собой попойку с батиными друзьями-алкашами, так что Рома предпочитал заниматься своими делами.       Сегодня же все было иначе, потому что проснулся он от того, что его очень осторожно гладили по плечу, словно он был пугливой собакой, которая дергается от любого шороха и неправильного касания. Перевернувшись и сонно осмотрев того, кто его будил, Ромка на секунду невольно замер, не узнавая нависнувший силуэт, и только после того, как Антон, заговорщицки улыбаясь, приблизился и коротко чмокнул его в уголок рта, он наконец смог окончательно проснуться. — Тох? — хрипло уточнил Ромка, приподнимаясь на локтях. — Что такое?       Взгляд упал на все еще лежащие на полу простынь и плед. Ночью после секса они все же перебрались обратно в кровать, и сейчас воспоминания об этом снова заставляли Ромку стесняться и загоняться. Ему же нужно было поговорить с ним и обсудить все, так как все снова обернулось подобным образом? — Мне нужно уйти ненадолго, не теряй меня, — сказал Антон, отодвигаясь и присаживаясь на край кровати.       Рома подскочил следом. — А Бяша? — почти что перепугано спросил он, а затем, опомнившись, уточнил уже более спокойно: — Ты же вернешься?       Не то чтобы встречу нельзя было перенести, и не то чтобы Рома думал, что если Антон откажется, то это будет доказывать его плохие намерения. Это просто доставило бы немного неудобств в общении с Игорем, которых и так было уже многовато. Бяшу вообще-то тоже можно было понять — для него известия о том, что Ромке нравится их общий друг и что этот самый друг после пропажи приходит из леса и творит паранормальную жесть, сродни тому, что самому бы Роме сказали, что все вокруг ненастоящее и он сам — это всего лишь вымышленный второстепенный персонаж какой-нибудь видео-игры и его жизнь оборвется на титрах.       Наверное, скажи ему такое, он бы тоже нихуя не поверил.       Видимо, уловив его страх, Антон обнадеживающе улыбнулся, беря чужую теплую руку в свои ладони — холодные и почти что окоченело-твердые. — Да, конечно, — сказал он ласково, а затем на секунду задумался, оборачиваясь в поисках каких-нибудь часов. — Я вернусь… наверное, часа через три? Так будет хорошо?       Рома было хотел приподняться чтобы убрать с пола вещи, но вовремя сообразил, что из одежды на нем сейчас нет вообще ничего. — Да, нормально, — пробубнил он, смутившись и заметив, как Антон на это улыбнулся.       После этого время задвигалось гораздо быстрее; Антон выскальзывает из дома, все так же никем не замеченный, а еще через час собирается уходить и мама. К этому моменту Рома уже успел заметить отсутствие отца, у которого определенно дохуя веселые планы на выходные, поэтому и собирался звонить Бяше, чтобы позвать к себе, но мама надолго заняла телефон.       Пришлось ждать, параллельно с этим представляя эту встречу. Хотелось бы, конечно, чтобы все прошло легко и хорошо, но вместе с тем приходило понимание, что они наконец-то будут говорить о действительно важных вещах.       О том, где Антон сейчас, чем занимается, что с ним случилось.       Тем не менее, мысли неумолимо клонили ко всему, что происходило ночью, и от этого лицо быстро теплело. Рома все еще не понимал, как так выходит, потому что особо ничего не планировал, но и против никогда не был. И… нельзя сказать, что он хоть как-то против своей сугубо пассивной роли, пусть и не ожидал такого от самого себя.       Пока они вместе, все ведь прекрасно, верно? И им так здорово, когда они вдвоем, а рядом нет никого, кто бы смог хоть как-то помешать. — Рома, я к Свете зайду, буду не скоро, — как показалось самому Роме, очень резко открыла дверь в его комнату мама, наверное, просто не дозвавшись его из коридора. — У тебя все хорошо?       Пятифан едва не пугается, не ожидая и родительницу, и того, что она зайдет к нему. Слишком сильно уйдя в размышления о проведенном с Антоном ночью времени, Рома вообще перестал реагировать на все, что происходило вокруг него, поэтому не удивительно, что его реакцию мама истрактовала как плохое самочувствие — он все еще был раскрасневшийся и мечтательно-заторможенный. — Не, не, все нормально, — протараторил он, старательно избегая взгляда мамы. — Если гулять пойдешь — запирай дверь, — предупредила женщина, а затем, еще с пару секунд подумав, снова заговорила. — Будет плохо — позвонишь на Светин номер, я приду сразу. Только обязательно позвони, ладно? Не хватало, чтобы и ты заболел… — Все правда в порядке, — попытался он ее успокоить. — И со мной Бяша будет. Так что нормально.       Слава богу, это оказался весомый аргумент, чтобы она все-таки оставила его в покое.       Немного придя в себя, Рома наконец-то добирается до телефона, чтобы набрать Бяше и позвать к себе. Судя по голосу, Игорь еще не до конца проснулся, но как только Пятифан объявил, что Антон скоро придет, тот сразу взбодрился.       И… Рома не ожидал, что он придет так быстро. — Здаров, — весело тянет Бяша, оказавшись в доме, а затем пытается заглянуть в открытые двери других комнат. — Один сейчас или как? — Да, один, — отвечает ему Рома, дожидаясь, пока тот снимет куртку и обувь. — А Тоха?       Рома вздохнул. — А Тоха подойдет чуть позже. Ему надо было отойти куда-то ненадолго, — говорит мальчик тихо, замечая, как на это Бяша скептически пожал плечами, точно для него это звучало как бред. — Окей. Че делать будем?       Они проходят в комнату, и Рома на этом вопросе стопорится, потому что уже чувствует себя просто пиздец как неловко. Антон придет только через пару часов, Бяша уже относится к этой затее так, будто нихуя путного не выйдет, и ожидание будет просто пиздец какое тяжелое. Он мог бы рассказать Бяше что-нибудь, если бы Антон ему хоть что-то сказал, но ночью все закончилось так же, как и в первую их встречу после разлуки — они просто потрахались. Вещать про Зайчика — все равно, что совместно с Бяшей оформлять добровольный переезд в дурку, потому что это объяснить еще тяжелее, чем то, кем стал Антон и почему в лес бегает. И почему именно в лес вообще, а не хотя бы в соседнюю деревню, блять. — О, Ромыч, а че это у тебя тут? — оказавшийся уже возле стола, спрашивает Бяша, и Пятифан совсем не сразу понимает, о чем речь.       А потом вспоминает, что ночью они с Антоном не убрали упаковку презервативов, и найти ничего, кроме нее, Бяша просто не мог.       Едва ощущая свои шаги, Рома подлетает к столу и прячет все в выдвижной ящик так быстро, что Бяша пугается, отходя назад. Задвинув полочку, Рома разворачивается к нему, чувствуя, как лицо вспыхнуло, и качает головой, не зная, как это все объяснить, потому что признаваться в том, что они и этой ночью ебались было просто стыдно. — Да ничего, хуйня просто, — выдает он хмуро, старательно избегая зрительного контакта, но все равно цепляя взгляд Бяши — недоуменный и недовольный, точно он не может сообразить, что не так в этой находке. — Забудь. — Ой, да че там такое, зажмотил что ли? — закатил глаза школьник, собравшись было подойти, чтобы все же глянуть, что там Рома прячет, а потом по его внезапно побледневшему лицу Рома понял, что до него дошло. Потому что спутать это хоть с чем-нибудь было невозможно, да и если бы даже Пятифан и прятал что-то, то хотя бы объяснил, с какого хуя такая осторожность. — Еб твою мать, Рома, нашел, где свои прибамбасы раскидывать, на! — Да блять, я не успел убрать, просто забыл, — попытался оправдаться мальчик, и из-за этого стало еще стыднее, потому что нахуя он хоть что-то объясняет, блять. — И где мне их, блять, раскидывать, если не в комнате своей?!       Пусть вообще «спасибо» скажет, что использованные они выбросили. — Пиздец, на, — отвернулся Бяша, обозначая конец неловкого разговора. — Любовь нагрянет незаметно, блять.       Ужас какой.       Ждать Антона решили где угодно, но не в ромкиной комнате, потому что Бяша забоялся найти еще больше различных сюрпризов. Сначала было неловко, потому что Бяша все еще охуевал, потом же стало дышать чуть легче. И, блять, только-только Рома успокоился, что Игорь наконец-то отошел от своей новой психотравмы, как до него доперло, что время идет, а Антон к ним не очень-то и спешит.       И что Бяша это заметил даже раньше самого Ромы.       Наебать его Антон все-таки не мог — он же обещал прийти! Наверное, случилось что-то, вот и задерживается, а то совсем хуйня получается, если это намеренно. Не, серьезно, что-то просто пошло не так, потому что Антон не такой. Он всегда предупреждал, если что-то шло не так и планы из-за этого менялись.       Бяша молчит, не напоминая об Антоне, и это ни то из жалости, ни то потому, что он изначально в эту затею не верил, и от этого даже воздух вокруг становится тяжелым. Настроение портится, становится тревожно.       Так проходит еще полчаса. Полчаса, как Антон уже должен быть здесь.       Когда в дверь наконец-то стучат, Рома расслабляется, зная, что это может быть только Антон. Бяша, все еще скептически настроенный ко всему происходящему, глядит на него вопросительно, и Пятифанов наконец-то встает с кровати, поспешив открыть, точно Петров мог бы уйти, если бы не дождался ответа. — Тоха что ли? — уточняет менее уверенно Бяша, и Рома кивает.       Мама еще не скоро придет. Отец так тем более.       Внутри все волнительно затрепетало; вот-вот они наконец-то встретятся, и Бяша перестанет считать его сумасшедшим или ебанутым выдумщиком, и хоть что-то станет яснее для них всех. Антон наконец-то расскажет хоть что-то о том, что с ним случилось и как так вышло, куда уходит и когда сможет вернуться окончательно, если такой вариант, конечно, возможен. Они смогут проводить время уже втроем, и это будет прямо как тогда, когда все было в порядке и ничего ужасного не происходило.       Рома открывает дверь; с улицы понесло морозный ветер, но он совсем не расстроился этому. Стоящий на пороге Антон робко улыбнулся ему, почти сразу смущенно отводя взгляд, и Пятифан за руку затащил его внутрь, закрывая за его спиной дверь. — Ну, — мнется Петров, кое-как подняв взгляд на Рому, — снова привет.       Рома чувствует такое облегчение, что в моменте едва сдерживает себя, чтобы не придвинуться, чтобы… ну, сделать что-нибудь как бы в благодарность. Конечно, он не считал, что Антон может его кинуть и выставить перед Бяшей как поехавшего дурачка, но обстоятельства у Петрова могли сильно измениться.       Заметив его взгляд и то, как ромина рука чуть сильнее сжала антонову ладонь, мальчик заметно розовеет и улыбается.       Было в этом что-то очаровательное; даже не смотря на то, чем они занимались по ночам и как целовались, Антон все еще был достаточно робким и зажатым. Дело, правда, в его случае было в том, что сам Ромка не мог гарантировать свою положительную реакцию на любого рода ухаживания — он все же до сих пор не мог перебороть эту червоточинку внутри себя, которая твердила, что пацану таким быть нельзя, даже если он… ну, даже если он любит других пацанов и даже если его в отношениях не пытаются сделать «телкой». Антону, очевидно, так же тяжело давались какие-то подобия признания в симпатии, комплименты и все такое, и он не умел это скрывать. Рома мог бы назвать его мямлей за это, но только если бы сам не оказался таким же.       Потому что ему хватило только взглянуть на него, чтобы поплыть.       Сзади тихо скрипят половицы, и до ушей доносится судорожный вдох. — Ты кто? — совершенно серьезно задает Бяша, вышедший из комнаты в коридор.       Его голос сиплый, и даже не видя его лица становится понятно, что он не просто удивлен — он в самом настоящем ужасе и вопрос, вырвавшийся из его рта, был сказан именно от неожиданности и являлся первым, что вообще пришло ему в голову.       Рома поворачивается к нему, чувствуя, как щеки вспыхнули — он хотел бы обнять Антона или даже поцеловать, потому что ужасно рад снова его видеть, но при Бяше именно стеснялся. Блять, как он вообще мог про все ему рассказать, если сейчас боялся просто обнять любимого мальчика?       Антон, не успевший даже расстегнуть куртку, медленно переводит взгляд на Бяшу, а потом смеется, точно ничего смешнее никогда не слышал. Игорь глядит на него в упор, и лицо его болезненно бледное, не выражающее ничего, кроме шока и ужаса, точно происходило что-то совершенно ненормальное и кошмарное. — Бяша, ты что, — наконец, подуспокоившись, все еще весело говорит Антон, — то Рому, то меня не узнаешь!       Игорь шагнул назад, переводя взгляд с Антона на Рому и словно бы понимая все меньше. Когда же Петров двинулся к нему, мальчик и вовсе застыл на месте, точно его парализовало, никак не отвечая на приветственные объятия своего вроде как друга. — Наконец-то мы встретились, — по-доброму мягко произносит Антон, осторожно приобняв Бяшу. — Успел соскучиться по тебе.       Он не задерживает его в объятиях более чем на мгновение, но для Бяши, кажется, этого достаточно; мальчик выглядит так, будто Антон при нем сорвал с себя кожу и превратился в черта, а теперь лезет якобы обниматься, чтобы в любой удобный момент поступить с ним так же. Рома видит, что Игорь нервничает, но сам пребывает в слишком хорошем настроении, чтобы отреагировать на это адекватно, поэтому просто ждет, пока они закончат. — А…э, — Бяша переводит на Рому ошалелый взгляд, а затем снова глядит на Антона.       Его лицо, обычно не очень обремененное сильными размышлениями, сейчас выражало крайнюю озабоченность. Он словно пытался в кратчайшие сроки осознать и переосмыслить всю свою жизнь, принять и понять совершенно новые для себя обстоятельства. Его взгляд то и дело метался то по лицу Антона, то по его одежде, то возвращался к Ромке, чтобы попросить невербальную поддержку. Он явно не мог поверить и принять то, что ранее считал бредом и так упорно отрицал, и теперь все воспоминания, споры и разногласия с Ромкой проносились в его голове, чтобы в конце концов вернуть его к одной единственной мысли.

«Все это было правдой».

— Ты как? — спросил Ромка, видя, что Бяша уже совсем плох. — В норме?       Игорь нервно вздрогнул и уставился на него, словно впервые в жизни видел. — Че? — сипло проговорил он.       Антон отступил в сторону, давая Роме возможность подойти к лучшему другу, и предусмотрительно спрятал руки за спину. Лицо его заметно погрустнело — он все же не был тупым и совершенно точно не тешил себя мыслями о том, что Бяша испугался не его. — Нормально все? — снова спросил Рома, опуская руку Игорю на плечо.       Баша неожиданно подорвался, словно вспомнил, как двигаться. — Блять, че за пиздец, на! — взревел он, хватаясь за чужие локти.       Он было открыл рот, чтобы сказать еще что-то, но звук словно застрял в его горле, вырвавшись каким-то сдавленным писком. Антон рядом удивленно поднял брови, а затем помрачнел еще сильнее, опуская взгляд в пол. То, что Бяша просто побоялся сказать что-то резкое, потому что опасался Антона, было очевидным. — Бях, — уже строже произнес Ромка. — Не психуй. Это Антон.       Бяша уставился на него настолько ошарашенно, что на мгновение Рома действительно подумал, что он может видеть на месте их общего приятеля какую-то хтоническую тварь.       Неожиданно он резко выдохнул и проморгался. Его взгляд бегло прошелся по антонову лицу, словно выискивая лишние глаза или недостающие участки кожи — все, что могло бы свидетельствовать о том, что существо перед ним никаким Антоном не являлось.       Но ничего не произошло. Антон выглядел так же, как и до своего исчезновения, разве что стал гораздо бледнее. — Я пойду сделаю чай или вроде того, — видя, в каком состоянии Бяша, говорит Рома. — Бяш, ты пока в комнате посиди, ладно?       Бяша не отвечает, лишь покосившись в сторону Антона. — Я помогу тебе, — говорит Петров, и после этого Игорь чуть успокоился. Наверняка ужасно сильно не хотел оставаться с Антоном наедине.       Перепугался.       Игорь действительно возвращается в комнату, а Рома с Антоном идут на кухню. Пятифан бездумно набирает в чайник воду и ставит на огонь, а потом уже поворачивается к Петрову, замечая, как сильно это воссоединение его расстроило. — Бяша все-таки испугался, — тихо говорит он, и от того, насколько грустно звучит его голос, у Ромы едва сердце не сжалось. Антон даже не пытался скрыть то, как его это все ранило, и то, что он действительно очень по этому поводу переживает и стыдится себя. — Боится. — Ему нужно время, чтобы привыкнуть, — попытался Рома его успокоить. — Он же до последнего думал, что… ты не придешь.       Сказать, что Бяша верил либо надеялся на то, что он просто Антона выдумал, у него язык не повернулся. — Я понимаю, но все равно чувствую себя как-то не так, — совсем поникши продолжил Антон. — Не хотел пугать его, но так все и получилось.       Он немного помолчал, а затем еще тише добавил, вперившись в столешницу пустым взглядом: — Я не хотел именно такого развития.       Слова поддержки Роме давались очень тяжело, и он все равно не был уверен, что хоть чем-то поможет Петрову таким образом. Бяша действительно испугался, и это не только потому, что такой странный Антон — Бяша сам чувствительный ко всей паранормальщине и не может ее не опасаться после того, как увидел что-то в гараже. Как бы Антон ни пытался мягко подойти к нему и показать самую свою дружелюбную сторону, Бяша будет осторожничать и бояться. Он на самом деле, сколько бы глаза на бредни своей мамки не закатывал, просто не мог бы не проникнуться ее причитаниями, запугиваниями и страшными байками, невольно впитывая страх и трепет перед всем, что нельзя было бы объяснить здравым смыслом.       И это будет длиться долго. Очень долго. Наверное, до тех пор, пока выросший Игорь не обрастет достаточно здравомыслящими людьми, которые смогут вытеснить из его головы этот пиздец. — Все хорошо будет, Тох, ну, — наконец, подался вперед Рома, чтобы легко прижать к себе мальчика. Холодные руки обнимают его в ответ, и Пятифан от этого сам успокаивается, мигом забывая обо всем, что его тревожило вот только что. — Не кипишуй раньше времени.       Подавшись порыву, Рома легко целует его в уголок губ, замечая, как от этого Петров расслабляется. То-то же. — Я… так рад, что могу быть рядом, — вдруг произносит Антон, и Рома чувствует, как от каждого произнесенного им слова лицо вспыхивает все сильнее и сильнее. Они все-таки очень редко говорили о таких вещах, ни то боясь быть откровенными, ни то просто предпочитая пускать все на самотек и дурачиться. — Не знаю, что бы было со мной, если бы… ну, если бы ты тогда не отдал… — Я тебя понял, хватит, — шутливо пихнул его Рома, отстраняясь, и Антон совсем не обижается на то, что его своеобразное признание в любви было прервано; он напоследок целует его в висок, затем заглянув в глаза. — Да все, Тоша, хорош уже…       Со стороны коридора скрипнули половицы, и они резко отошли друг от друга, держа дистанцию.       Бяша все видел и слышал.       Вскоре они возвращаются в комнату, и, признаться честно, пить чай не хотелось вообще никому. Бяше так, скорее всего, проще было бы бахнуть пару капель валерианки в воду, ну или дать целиком этот маленький пузырек, чтобы точно успокоился: он был бледный и избегал взгляда с Антоном, но как только тот отворачивался, принимался тщательно его рассматривать, точно мог бы найти что-то странное или страшное. — Так… — заговорил Петров, когда молчание совсем затянулось. — Нам нужно многое обсудить. Это все очень сложно, поэтому я начну, а вы, если что, можете задавать вопросы. Я постараюсь все разъяснить, но не могу обещать, что у меня это получится. Хорошо?       Они с Ромой располагаются на кровати совсем рядом друг с другом, в то время как Бяша сидит на стуле, еще и отодвинувшись подальше. Мало ли бесы спиздят, хуй знает. — В общем, — начал Антон, тяжело вздохнув. — Меня не похищали или что-то вроде того. Я ушел сам, и на то были свои причины.       И, прежде чем кто-нибудь успел бы уточнить, какие конкретно могли бы быть причины, он продолжил: — Я просто… просто не могу находиться в доме, когда там нет Оли. Там все будто про нее, и… в голове постоянно крутится этот кошмар. Просто не могу. Она… — он запнулся и так и не смог продолжить то, что изначально хотел сказать.       Настроение мигом изменилось. О погибшей Олечке Рома с Бяшей вообще никогда не разговаривали, считая, что поднимать такую тему на обсуждение просто не имеют права. Антон, когда все это случилось, был совсем на себя не похожим — разбитым и совершенно убитым, и если Рома старался быть рядом в такое тяжелое время, то Бяша просто ждал, не рискнув взять на себя роль примерного всеподдерживающего друга. Он бы не потянул, и никто его за это не осуждал.       Осознавать же сейчас, что Антон все еще скорбит, было больно. Не то чтобы уже прошло достаточно времени, чтобы он успокоился, но все равно это отзывалось неожиданно сильной тоской и печалью. — И где ты вообще сейчас? — задал вопрос Бяша, с трудом взглянув на Антона, а затем сразу отведя взгляд. — Типа… живешь где или как?       Ему на существо перед собой смотреть было иррационально тревожно, как если бы от того волны опасности или нечеловечности исходили. Было что-то неправильное в нем всем, от макушки до пят, как если бы с настоящего Антона кожу сняли и надели на кого-то постороннего, который до этого за ним лишь наблюдал и сейчас ломано пытался скопировать его жесты, мимику и повадки.       И, черт, он бледный, какой же он бледный. Петров и до этого был мальчиком светлым, но на это больше сказывалось время года и отсутствие солнечного света в должном количестве, потому что подтон его кожи совершенно не подходил волосам и глазам, а сейчас же это была ненормальная трупная бледность. Его кожа была белая и отдавала мертвецкой синевой, и это Бяшу пугало еще сильнее. Он словно мог в любой момент распухнуть, как утопленник, или иссохнуть, как замерзший в тайге. — В лесу, — пожал плечами Антон так легко, будто тут все живут в лесу, а извращенцы какие — в домах. — Сейчас зима, — напомнил Бяша, нахмурившись. — Где ты там живешь? В шалаше что ли?       Антон потер друг о друга ладони, как если бы хотел согреться, а потом, видимо, чтобы чем-то успокоить собственную нервозность, сделал глоток неразбавленного чая. — Можно и так сказать, — уклончиво отвечает он. — Я то тут, то там…       Звучало все вообще не убедительно и вызывало еще больше вопросов, чем хотелось задать ранее. — Ладно, на, — вздохнул Игорь. — И че ты там делаешь? Типа… просто шкеришься там весь день, а вечером к Ромке или как?       Прозвучало это почти обвинительно, как если бы Бяша смог одной интонацией передать, как сильно ему хочется скривиться, но и Рома, и Антон успели взять себя в руки и удержать лица. Бяша имел в виду вообще не это, конечно, но даже если оно и так, то его за это осудить нельзя: Антон действительно днем пропадал хуй знает где, а ночью приходил к Роме, чтобы либо посвиданиться, либо… все остальное. И, да, это продолжается всю неделю, но за это время они буквально ни разу не разговаривали о всей этой чертовщине, словно для них обоих обжимания стояли выше и были интереснее чем то, что происходит с их жизнями.       Пятифан подвигается ближе к Антону, осторожно касаясь тыльной стороной ладони его запястья, и тот улыбается ему одной из самых своих вымученных ненастоящих улыбок. Бяша очень хочет сделать вид, что ничего из этого не замечает, но осознание влюбленности ближайших друзей, еще и взаимной и такой неправильной, вызывало в нем такие смешанные чувства, что этого нельзя было не заметить. Его явно напрягало само наличие у них такой близости, но он все никак не мог уловить в их поведении что-то, что по пацанским законам должно было его отвращать. Ему голубые, которые не «вынужденные» из-за той же тюрьмы, а настоящие, представлялись какими-то жеманными, женоподобными, возвышенными и строптивыми (пусть и не все значения этих эпитетов он знал), поэтому в принципе осознать, что Рома с Антоном именно такие, он не мог. Видел, что они друг на друга смотрят иначе, и видел, что, похоже, уже и касаться друг друга по-другому любят, но все это в них словно выражалось совсем не так, как он мог бы представить — не вульгарно и пошло, а скорее скомкано и влюбленно. И поэтому он, хоть убей, даже увидев, как они милуются на кухне, не смог испытать ничего, кроме удивления и озадаченности, и сам же на себя за это разозлился. Намного больше его напрягало не то, что Рома, видимо, педик, а то, что Антон этот с его мертвенным лицом, пустым животным взглядом и холодными руками, был вообще не тем, кого они знали все это время.       Но Рома этого словно не замечал, продолжая смотреть на него блестящими глазами и пытаться прятать смущенную улыбку.       Было и страшно, и неловко. И страшно неловко тем более. — Не важно, — после небольшой паузы подал голос Антон. — Сейчас это не имеет значения. — Че? — не понял Бяша. — Что значит «не имеет значения»?! Это пиздец важно! Ты съебался в лес, никому ничего не сказал, возвращаться, насколько я понял, тоже не собираешься, и считаешь, что это охуенно правильно что ли?!       Рома кинул на него красноречивый взгляд, но никакой агрессии не выказал, понимая чужое состояние. — Не гони, — скорее попросил, чем приказал он, — дай сказать сначала.       Бяша насупился, но спорить не стал. — Бяш, — взглянул на него Антон, затем поморщившись, точно ему это действие причинило невыносимую боль. — Я понимаю, что ты имеешь в виду, но я действительно не могу сейчас сказать больше. Я бы правда хотел, но просто не могу. Понимаешь?..       И Бяша в ответ отрицательно качает головой. — Нет, — честно говорит он. — И не пойму.       Антон вздохнул. — Я могу сказать только то, что ни в коем случае вам обоим в лес нельзя, — продолжил мальчик. — Что бы ни случилось, туда чтоб не ходили. Ничего хорошего там нет. А еще лучше — не ходите по одному, особенно когда темно. — Там типа маньяк или че? — предположил Бяша.       Антон нахмурился и подался вперед, уставившись на ковер в Ромкиной спальне, словно мог бы найти там ответ или подсказку. Пятифан, желая поддержать, осторожно погладил его меж лопаток. Обнять не решился — перед Бяшей неловко — но Антон все равно благодарно кивнул. — Скорее… похититель, — поправил он приятеля. — Похитители.       Рома удивленно поднял брови. — Так ты знаешь об этом что-нибудь? — уже сам спросил он.       На этом вопросе Антон едва не вздрагивает, но не от испуга явно — скорее, эта тема была нежелательной для обсуждения, но избежать именно ее уже не получится. Как бы Петров не хотел сохранить какие-то свои секреты, занимаясь черт знает чем днями, пропадающие дети беспокоят абсолютно всех, и он сам так же беспокоился из-за этого.       Тем более, после того, что случилось с Оленькой. — Знаешь, кто это? — тише спрашивает Бяша, точно их мог кто-нибудь услышать.       И… Антон кивает. — Скажи, — почти просит Игорь. — Ты же понимаешь, что это очень важно!       Лицо мальчика снова искажается почти что болью, и он опять мотает головой из стороны в сторону, отчаянно не желая отвечать. От этого Бяша почти злится, потому что не может понять, какого хера вообще происходит, но он не успевает возмутиться несговорчивостью друга, потому что за него неожиданно вступается Рома. — Бяша, — выдает Рома твердо. — Не сейчас. — Вы с ума что ли сошли? Какое «не сейчас»?! Когда, блять?!       Он глядит то на Рому, готового вступиться за своего ненаглядного, даже если должен наоборот надавить, то на Антона, который знает гораздо больше, чем желает рассказать, и не узнает никого из них. Какого хуя происходит? Какого хуя они оба ведут себя так, будто нормально умалчивать такие вещи?       Почему Рому это больше не беспокоит? Почему Антон не хочет ничего рассказывать?       Да что с ними не так, блять?! — Это не потому, что я кого-то покрываю, — особенно тяжело заговорил Антон, зная, что Бяша злится вполне себе справедливо и оправданно. — Просто сейчас не время. Это… очень тяжело объяснить, и в любом случае это ничего никому не даст, понимаешь? Я хочу разобраться во всем, пока есть возможность, и уже потом нужно будет что-то предпринимать. Сейчас слишком рано. Попытайся понять меня, Бяша, пожалуйста. Мне очень важно это. — То есть, хочешь сказать, что ты знаешь об этом что-то? — попытался успокоиться Бяша, но получалось скверно. С каждым произнесенным Антоном словом он выглядел все мрачнее и мрачнее, точно доверие от его ответов только разрушалось. — Знаешь, куда деются эти дети и… что с ними вообще делают?       Антон кивает, а затем снимает очки, отложив их на кровать. Затем он потирает ладонями лицо, переходя на виски, будто его голова разрывалась от нестерпимой боли. — Это какая-то секта? — предположил Бяша, но Антон отрицательно качнул головой. Тогда мальчик продолжил перебирать варианты, получая на все точно такой же ответ. — Ну… они продают их? Типа извращенцам всяким или на органы? Или, может, отправляют куда-то ебашить, блять, на поля или хуй знает что еще… Я не знаю, может, снимают их какие-то педофилы, блять, и у себя в подвале держат…       Он осекается, поняв, что Антон смотрит на него уже абсолютно несчастно, и до него допирает, что в числе пропавших еще и маленькая Олечка. Разумеется, ему больно и вспоминать это, и тем более представлять, что хоть чему-то из перечисленного она могла подвергнуться. — Нет, нет, ничего из этого, — сипло отверг Антон все предположения Бяши.       И прежде чем Бяша успел бы снова заговорить, Петров наконец-то ответил, говоря совсем тихо: — Едят.       Бяша недоуменно изогнул брови, совершенно этого не поняв. — Что? — глупо спрашивает он. — Что едят? Дети едят? — Нет, Бяш, — со вздохом поправил Антон. — Их едят. Детей.       И какое-то время было совершенно тихо, потому что они все обдумывали то, что только что произошло. И, сука, Бяша готов был поклясться, что у Ромы вообще нет никакого осознания происходящего и его это не напрягает ни капли — Пятифан просто рядом с Антоном, и, судя по всему, то, что тот переживает — это буквально единственное, что его беспокоило. И Бяша так же прекрасно понимал, что влюбленный Рома действительно на многие вещи забивал, сосредотачивая свой мир на одном человеке, совершенно игнорируя все тревожные сигналы и находя хорошее даже в недостатках, однако в настоящее время это было совсем не то, что от него ожидалось.       Рома же так из-за этого маньяка беспокоился за Полину. Так переживал, когда это случилось с Олей.       С… с самим Антоном.       И конкретно сейчас он относился к этому с таким ненормальным спокойствием, что у Бяши вообще не осталось сомнений в том, что он уже свихнулся или опять провалился в это свое ебанутое состояние слепой влюбленности, из которого мог выйти только столкнувшись с опасностью лицом к лицу. Правда, в данном случае, смотря на то, как что-то, имитирующее Антона, полностью подстраивается под Ромкины иллюзии, ограждая от правды, Бяша уже не был уверен в том, что Рома не предпочтет закрыть глаза вообще на все. — Пацаны, — позвал Бяша, чувствуя, как внутри все холодеет от тревоги и отчаяния, — вы чего? Реально не понимаете, что это пиздец?.. — И что ты тогда предлагаешь, Бяш? — спросил уже Рома, чувствуя, как мальчик начинает давить слишком сильно на и без того разбитого Антона.       И это поражает Бяшу с такой силой, что он злится, искренне не понимая, почему им обоим это кажется нормальным. — Пойти в милицию, рассказать Тихонову! Это же его дело! — воскликнул он. — Если ты знаешь, кто это и где они прячутся, то просто скажи, а менты уже сами со всем будут разбираться! Или ты предлагаешь просто сделать вид, что все заебись, и ждать, пока тут все село перетаскают в… блять.       Упомянуть гараж у него все-таки сил не хватило, но это было очевидно для всех. — Слушай, — постарался спокойнее сказать Игорь, чувствуя, как тело пробила мелкая дрожь — от злости или нервозности в целом — не понятно. — Если ты сам не скажешь, то скажу я. Я сам пойду и все расскажу, клянусь.       На этот его выпад Петров реагирует уже более оживленно, сразу повернувшись к нему лицом и посмотрев на него почти с обидой. — Бяш, не надо, пожалуйста, — попросил он почти жалобно. — Не надо рассказывать об этом хоть кому-нибудь! — Ну если ты не хочешь говорить, то я сам все сделаю, — заупрямился мальчик, вставая, чтобы показать серьезность своих намерений. — Прямо сейчас пойду и все, блять, расскажу, потому что нихуя не нормально молчать об этом, пока вся эта хуйня происходит!       Однако уверенность его мигом испаряется, когда Антон так же встает со своего места, резко оказываясь рядом с ним и хватая его за плечи. Это не выглядит опасно или даже угрожающе — скорее, Петров выглядел так, будто его прижали к стенке и вынуждали признаваться в том, о чем он хотел бы смолчать, — но Бяша прямо-таки растерялся, застыв на месте.       От Антона веет морозом и чем-то странным.       Лесом, пустотой, отчаянием. — Бяша, пожалуйста, — повторил он тише. — Не говори никому.       Он не успевает ответить Антону хоть что-то, но в его голове сразу мелькает мысль, что он просит это не так, будто просто боится огласки. — Он и не скажет, — подключился еще и Рома, положив ладонь на плечо Петрова и потянув его к себе, чтобы дать другу пространство.       Антон не хочет, чтобы Бяша говорил об этом кому-то, потому что тогда придется сделать что-то с ним. И Бяша это понимает только по его пустому взгляду, в котором не видит ничего, кроме угрозы. — Просто поверь мне, прошу. Милиция здесь ничем не поможет. Тут нужно действовать вообще по-другому. Это… совсем не то, чем все кажется, — попытался объяснить Антон.       Когда они снова на достаточном друг от друга расстоянии, Бяша словно снова может дышать, только сейчас осознав, что Антон его просто пиздец как пугает и вообще не похож на что-то человеческое. — И что тогда нужно делать, — глухо произносит Бяша, себя не слыша вообще. — Что ты тогда хочешь сделать?       Прежде чем ответить, Антон поворачивается к окну, какое-то время словно бы выискивая там что-то. От его взгляда — сосредоточенного и абсолютно нечитаемого — внутри у Бяши словно все переворачивается и леденеет.       Люди так не смотрят. У них не бывает такого взгляда. Это определенно что-то не человеческое.       Кто это? — У меня есть кое-кто, кто может помочь, — снова отвернувшись, отвечает Антон.       Когда Антон произносит это, в голове Ромы мелькает желание задать важный вопрос, и его взгляд как-то сам опускается вниз, точно из-под кровати могло выбраться чудовище, чтобы напомнить о себе, но Игорь снова подает голос, и Пятифан решает смолчать. — И кто это?       На этот вопрос Бяши он мотает головой, совершенно не желая ничего объяснять. — Все, достаточно, — объявил он. — Больше об этом ничего не спрашивайте и между собой тоже не обсуждайте. И… будьте очень осторожны, особенно сейчас. Дальше будет совсем плохо, но скоро все закончится. — Будут еще пропадать дети? — уточняет Бяша, на что Антон кивает. — Много? — …Точно не знаю, — вздохнул Антон. — Просто так нужно. Без этого ничего не выйдет. — А, это типа ловли на живца? — предположил Бяша, и на это Петров кивает. — Можно и так сказать. Но, вообще, все правда очень сложно, и я не могу даже слова подобрать, чтобы объяснить хоть что-то. Просто… это не совсем то, что в принципе реально объяснить — тут творится что-то совсем странное. Да ты, Бяша, наверное, уже понял, что это какой-то пиздец.       Как кажется Бяше, Антон имеет в виду гараж и всю эту чухню потустороннюю, но он очень хочет думать, что дело совсем не в этом. Тем не менее, глядя на такого Антона — бледного, холодного, утаивающего все, что по-хорошему должен был рассказать, — становится очевидно, что это именно так.       И нужно быть реально ебанутым и слепоглухонемым, чтобы не заметить, что сам Антон тоже сильно изменился. — А с тобой самим что случилось?.. — задает, наконец, главный вопрос Бяша. — Ты типа умер или…?       Спрашивать такое — произнося эти слова своим ртом, обращаясь к человеку, сидящему напротив, — было пиздец как странно и неловко, и он бы не удивился, если бы Рома закатил на это глаза или отругал его, а сам Антон бы рассмеялся. Но они оба совершенно серьезные и, как кажется мальчику, даже спокойные, и это его пугает еще сильнее. — Не совсем так, — пожал плечами Петров. — Это немного другое. Но так тоже надо было.       Нихуя не понятно, но очень интересно. — Возможно, когда-нибудь я сам пойму, как это работает, но сейчас я стараюсь просто не думать об этом, — продолжил Антон, поняв, что никто из его друзей не осознал услышанное в полной мере. — В этом есть свои преимущества, которые мне помогут. Я еще многого не умею, но быстро все осваиваю, поэтому надеюсь, что это не займет много времени. И, честно, мне до сих пор ужасно стыдно за то, что я тогда устроил. Я правда не понимал, что делаю и как это выглядит со стороны. И Петю мне очень жалко. Я действительно был не в себе и творил какой-то ужас.       Бяше потребовалось позорно много времени, чтобы понять, что Антон имел в виду то самое время, когда Рома ходил странный пиздец и шарахался всего на свете. В голове просто не укладывалось, что тогда Антон походу реально бегал за Ромой и терроризировал его, а Бяша, находясь рядом практически всегда, ничего не заметил и не понял.       Где тогда был Антон? Как он делал так, что именно Бяша его не увидел ни разу? Как это возможно?! — Я и очень хотел увидеться, и еще не умел делать все правильно, поэтому столько всего случилось. Но я действительно не хотел, чтобы хоть кто-то пострадал, правда, — попытался объяснить Антон. — Мне очень жаль. Больше я ничего такого делать не буду. — С Петькой и не получится уже. Он до сих пор в больничке, — напомнил Бяша. На этих словах Антон как-то особенно стушевался, опустив голову. — А… что еще ты умеешь? — У меня кое-что осталось, — вмешался в разговор Рома, вставая с кровати. — Там… дохуя всего. Тетради у меня исписанные и учебник ебанутый. — Ох, точно, — неловко посмеялся Антон. — Я всеми способами пытался связаться с тобой.       И, как кажется Бяше, от этих слов Рома улыбается так счастливо, будто его совсем не пугало все, что Антон вытворял. Теперь он воспринимал все именно как ухаживания, и для Игоря абсолютно все это звучало и выглядело как полный пиздец и бред больного шизой.       Пятифанов идет к своему шкафу и открывает его, принявшись выискивать что-то среди вещей. Бяша глядит на него, искренне желая, чтобы тот ничего не нашел и не принес, но вскоре он возвращается, держа в руках несколько тетрадей, и от этого становится дурно.       Это все реально происходило. Рядом с ним. И он ничего не заметил.       Какой кошмар. — Ты только особо не читай, что там, — просит Рома, внезапно смутившись. — Просто… тут дохуя всего и… — Не буду я ваши любовные переписки читать, — заверил его Бяша, отчаянно игнорируя то, как он переглянулся с Антоном. — Делать мне больше нечего, на.       Когда тетради оказываются уже в его руках, он разворачивает первую попавшуюся, принявшись листать в поисках хоть чего-то странного. И если первые страницы действительно выглядели совершенно нормально, то уже ближе к середине стали появляться тревожные вещи.       Судя по датам, это уже было после исчезновения Антона, и то на полях, то уже на чистых листах тут и там были странные записи, написанные точно не роминым почерком. И с каждым новым листом их становилось все больше и больше, они занимали уже по половине листа, а после — и целый, и поверх одних посланий были уже другие, написанные с таким усердием, что где-то листы надрывались.       И так было и с другими тетрадями. И, блять… Бяша бы очень хотел сказать, что не понимает, что там писал Антон Роме, но было очевидно, что это именно его попытки выяснить отношения. Добиться ответа на тот самый вопрос, который задает один влюбленный дурак — другому.       Это просто полный пиздец. Бяша просто не может осознать это в полной мере.       Когда он поднимает взгляд на своих друзей, до него доходит, что они, в общем-то, реально влюблены и, скорее всего, уже мутят. И Антон реально уделал ему всю шею засосами, они, как можно понять, уже во всю тискаются и все такое.       Кем или чем бы ни был Антон, Рома в него просто по уши влюблен. Вот прям настолько, что не может этого скрыть, даже если и пытается — Бяша прекрасно понимает, когда Рома притихает именно для того, чтобы не показывать ненужные эмоции. И весь этот разговор происходило именно это.       Еб твою мать. — Так ты типа колдун или че, — спрашивает Бяша, не зная, как отвести от себя мысли о том, как конкретно взаимодействуют Рома с Антоном, пока его нет рядом. — Что ты еще умеешь? И че ты вообще делал? — А… много чего, но это просто было самое простое, — пожал он плечами. — Только я не знаю, как это отменить, поэтому оно будет такое. Ну, точнее, в моменте у меня один раз получилось, но я почти сразу забыл, как это сделал, поэтому все и осталось таким же.       Он неловко смеется и Рома тоже смущенно улыбается, но Бяше вообще не весело. Он смотрит на рот псевдо-Антона и невольно думает о том, не показалось ли, что и язык, и десны у него черные.       На улице зашумел ветер, громко хлопнули огромные крылья и закричала птица. Антон, до этого улыбающийся, резко метнул взгляд к окну и встревоженно вгляделся в снежный пейзаж. Никто из его друзей даже не успел ничего спросить, как он сам поднялся и сказал: — Мне пора уходить.       Его голос — надтреснутый и серьезный, показался Бяше совсем уж не похожим на то, как говорил сам Антон хоть когда-либо. Он уже готовится сказать, что, пока они со всем не разберутся и не придут хоть к чему-то, никто отсюда не уйдет, но Ромка неожиданно живо кивнул, поднимаясь следом. — Давай проведу немного, — говорит он, улыбаясь, и кидает на Бяшу взгляд, который тот слишком хорошо знает.       Такой взгляд раньше Ромка посылал ему когда рядом была Полина и у самого Пятифана была возможность с ней хоть немного поболтать. Это был очень красноречивый и ясный посыл с просьбой не мешать Роме побыть с кем-то наедине.       Антон тоже этот взгляд замечает и понимает его значение, а потому с усмешкой сначала было протягивает Бяше ладонь для рукопожатия, а затем, уловив испуг и недоверие в чужом лице, просто машет на прощание. — До встречи, — говорит он, все еще улыбаясь натянуто и совершенно не искренне. — Пока, на, — отзывается Бяша глухо.       Лицо Антона снова заметно грустнеет, но Ромка нетерпеливо подпихивает его к коридору, чтобы они вдвоем побыстрее скрылись от чужих глаз. Бяша провожает их взглядом и невольно прислушивается, словно ожидает услышать угрозы, которые объясняли бы чрезмерную Ромкину лояльность к, очевидно, какому-то упырю, нацепившему личину Антона, или звуки нападения и драки. Но ничего из этого не было — наоборот, все было слишком уж тихо, но в тот момент, когда Бяша уже было пугается, до его слуха доносится приглушенный чмок. Он невольно закатывает глаза и кривится, понимая, что эти двое просто решили перед расставанием нацеловаться и наобниматься. — Тебе, может, дать с собой чего? — тихо спрашивает Пятифан. — У меня драники с мясом есть и мама, вроде, яйца варила.       Антон тихо смеется. — Нет, спасибо.       И снова этот тихий звук короткого сухого поцелуя.       Входная дверь захлопнулась и Ромка, все еще зардевшийся и довольный, вернулся в комнату, тут же чрезмерно радостно кинувшись к Бяше. — Ну, и? — спросил он, даже не пытаясь скрыть собственное ликование. — Я ж тебе говорил!       Бяша, и так изо всех сил старавшийся сдерживаться, едва не подскочил. Ужас от всего происходящего и гнев на то, что Рома этот самый ужас не воспринимает вообще, смешались в нем, заставляя усомниться уже не только в состоянии друга, но и в своем собственном. — Что «ну, и», Рома, блять?! — сипит он, не зная, куда себя деть от накатывающей паники. — Это кто нахуй был?!       Улыбка медленно сползает с лица Пятифана и все лицо его приобретает какое-то странно-недоуменное выражение, словно Бяша только что заговорил на совершенно неведомом языке. — Тоха, — пожимает он плечами, совершенно не понимая такую реакцию.       Он, признаться, вообще не на такое рассчитывал. Первоначально предметом их спора было именно само существование Антона, и теперь, когда оно было очевидно доказано, Пятифан был искренне уверен в том, что Бяша так же поддержит и то, что нужно полностью ему довериться и просто плыть по течению, но тот теперь, кажется, стал еще более нервным и недоверчивым. — Какой еще «Тоха», ты угараешь?! — едва не взревел Бяша, подскакивая на месте и цепляясь за руки опешившего друга. — Ты че, бля, это же нихуя не Антон!       Рома непонимающе замер, смотря в перекошенное лицо напротив, и первоначальное недоумение совершенно неожиданно уступает место снисходительному веселью. — А кто, если не Антон, м? — хмыкает он, немного отстраняясь. — Бях, ты что, с дуба рухнул?       Бяша почти что заскулил, смотря на Пятифана. — Ромка! Да как же ты не видишь! — взвыл он. — Это ж даже не человек, а хуйня потустороняя!       И что-то в его голосе и отчаянных попытках воззвать к голосу разума Рому тронуло. Бяша не был, конечно, гением дедукции, но и намеренно пиздеть о настолько серьезных вещах бы не стал. Возможно, он просто действительно сильно испугался и перенервничал; было бы хорошо, если бы они просто сели и разобрались во всем, чтобы он смог прийти в себя и смириться с некоторыми вещами.       Он кое-как усаживает Бяшу на кровать и очень осторожно отцепляет его руки от себя. Друг все еще колотится, но пока что не начинает блеять, так что, возможно, они смогут обойтись без приступа. — Бях, тише, ну, — Ромка грубовато-ласково растирает чужое плечо. — Не паникуй, щас со всем разберемся.       Он втискивает другу его кружку с чаем и заставляет выпить. Бяша словно приходит в себя после ухода Антона, перед которым не хотел показывать страх так же, как обычно его не хотят показывать перед дикими зверьми, и начинает испытывать сразу весь тот ужас, что подавлял при нем.       Через несколько минут он наконец вздыхает ровнее. — Ты, — Игорь запнулся, вглядываясь в остатки чая, — ты реально ничего не заметил? — А что должен был? — выгнул бровь Ромка, а затем, не дожидаясь ответа, принялся перечислять: — Ну, Тоха сейчас пиздец холодный и бледный, но это, возможно, потому что он сейчас в лесу живет и ест плохо. Еще, возможно, он немного скрытный. Еще он мало спит и…       Бяша перебивает его: — Он не дышит, — говорит он хрипло, поднимая на Рому нечитаемый взгляд, — и не моргает. Блять, и глаза у него свет отражают, как у животных. Я все это время наблюдал, это пиздец.       Эти аргументы, наверное, для него звучали железобетонно, но Рома неожиданно даже для себя вместо того, чтобы усомниться, испытывает дикое желание защитить и оправдать. — Бля, и? — спрашивает он, скептически уставившись на опешившего друга. — Да, ладно, это пиздец странно, но Тоха ж в принципе всегда был немного чудной, и раньше всех все устраивало.       Бяша изумленно уставился на него, словно не мог поверить в происходящее. — Ром, ты серьезно сейчас? — неверяще уточнил он. — Ты реально сравниваешь совершенно обычные Тохины заскоки с тем, что эта хуета — буквально живой труп, который колдунством занимается?       И, словно опомнившись, Бяша хмурится, добавляя, пока друг его не перебил: — И, кстати, тебе вообще не кажется странным то, что Тоха чет всегда только на девок засматривался, да так, что хоть за уши оттаскивай, а он все равно на каждые встречные коленки пялится? — почти враждебно прохрипел он. — С хуя ли он так резко переметнулся и-…       Он осекся, замолчав, но Рома и так его понял. Понял, и это понимание его только разозлило, потому что Бяша, сам того не понимая, затронул ту единственную вещь, что Рому в этих отношениях сильно пугала. Ту, которая говорила о том, что Антона на него внимание обратил только потому что он просто ему под руку подвернулся и, как удачно, очевидно был согласен вообще на все. — Так и я вроде не по хуям прыгал, — напомнил Ромка, сам не зная, кого хочет убедить — себя или Бяшу. — Так с чего вдруг хуйню думать?       Игорь поджал губы и отвернулся, явственно уловив то, что Ромка, вопреки всему, не нападает, а именно защищается. — Это не Антон, — упрямо повторил он, а затем вдруг едва не подпрыгнул, словно поняв что-то. — А он же к тебе часто ходит?       Рома пожал плечами. — Ну, бывает. А что?       Бяша задумчиво пожевал губу, а затем подошел к окну, уставившись на участок пострадавших от сумасшедшей коровы соседей. — Спроси его что-нибудь, что только Тоха знать может, — сказал он мрачно.       Ромка закатил глаза и вынужденно согласился. Он все равно в Антоне не сомневался.       Мама вернулась примерно через час и первым заметивший ее в окне Бяша поморщился и засобирался. — Она с теть Светой пришла, на, — пояснил он. — Нахуй надо ей на глаза попадаться.       Тетя Света в их селе имела уникальную репутацию и именно «тетей» являлась исключительно для мужской половины населения, в то время как даже десятилетние девчонки называли ее не иначе как «Светочка». Так уж повелось, что девушки, вступая в переходный возраст, были практически обязаны с этой женщиной подружиться по одной простой причине — Светлана Вячеславовна была единственным и бессменным гинекологом на всю их деревеньку уже сорок лет. Подругой она была всем представительницам прекрасного пола от мала до велика, у всех ее и домашний, и рабочий телефоны были специально записаны на отдельных листочках, и, естественно, отношения с ней портить не рекомендовалось никому. Отходчивая и добрая к женщинам, тетя Света беспощадно сверлила взглядом всех мальчиков, парней и мужчин, когда приходила в гости к их мамам, сестрам и дочерям, чем нередко заставляла подсознательно себя опасаться.       Даже Рома, испытывающий к большинству взрослых искреннее пренебрежение, тети Светы немного побаивался и, когда она приходила в гости, лишний раз из комнаты не выходил. — А че она? — хмыкает Ромка, тоже натягивая уличную одежду. — Да к мамке приходила, на, — отмахнулся Бяша, проверяя собственные карманы, чтоб ничего не забыть. — Заебался три часа про «менструации» и «овуляции» слушать.       Мальчики вышли в коридор. Было как-то единогласно принято решение немного прогуляться вместе. — А че это? — уточнил Рома, доставая свои ботинки.       До слуха донесся хруст снега за дверью. — Да хуй его знает, — пожал плечами Бяша.