По-настоящему

Дороти (так представилась любезная служанка) разбудила меня, чтобы передать тетушкин конверт с письмом-приглашением на ужин, который был намечен в восемь вечера. Конечно, на вряд ли это было "приглашением", скорее условностью, которой мачеха обязала ее.  Сидя в кресле, я зажмурила глаза, выгнула спину, затем поднялась и вышла прогуляться. Тысячи корешков разных цветов располагались в стенах зала, тут же было множество различных секций, служанок, оберегающих чистоту и порядок, указателей, потрясающих люстр и изысканных настольных ламп. Под потолком шустро махали крылышками почтовые бабочки. Их цвет переливался с фиолетового в синий, затем голубой, зеленый, розовый, жёлтый, золотой, красный, коричневый, после черный (тогда их уже совсем было не видно), белый и снова к фиолетовому. Иногда порядок отличался, иногда они разбивались по группам и меняли цвета в разных темпах. Я застыла на месте, задрав голову, безотрывно разглядывая их. Слегка задев меня тележкой с книгами, виноватая служанка тревожно склонила голову и, покрепче сомкнув пальцы, немедленно увезла все прочь. Я попыталась остановить ее, но не успела и окликнуть, как она уже исчезла за шкафами. Отпустив служанку, как и возможность принять ее извинения, я продолжила бродить глазами по стеллажам и полкам удивительной библиотеки, которой мне не представлялось возможным посетить в иной раз. Пока стрелки часов продолжали стук, я успела перечитать несколько любимых отрывков из знакомых романов. Все это время Дороти приглядывала за мной, с улыбкой рассматривая мой смеющийся силуэт издалека. Время подходило к ужину, в запасе оставалось около тридцати минут. Дороти отошла убрать чайный сервиз, а я завернула за поворот, чтобы снова пройтись мимо книжных шкафов. Внезапно мне на глаза бросился один старый сборник по ботанике Хрустального леса. Я захотела рассмотреть его поближе и, подогнав лестницу, взобралась на третью ступень, навесу раскрыв книгу. На первых страницах было напутствие от автора для всех увлекающихся темой травничества, затем перечисление категорий и отдельных страниц, посвященных зельеварению. Мне стало очень интересно и, перелистнув еще несколько, я остановилась на случайном параграфе, описывающем розовый цветок Саарус, который в скобках был подписан, как  “Бессмертный цветок”. Не задерживаясь на нем, я пролистнула еще несколько: Тритема, Уму-Фенедик, Якшу, затем закрыла сборник и, зажав его в подмышке, быстро спустилась с лестницы, и побежала искать Дороти. Она уже стояла на балконе, взбивая подушку на кресле. — Дороти! — позвала я ее, бегом перешагивая через лесенки. — Что-то стряслось, госпожа? Вам нездоровиться? — Служанка забеспокоилась и встревоженно посмотрела на меня. — Нет, со мной все в порядке. Сейчас отдышусь. .. В общем, могу ли я взять у вас несколько книг из библиотеки? Дороти виновато посмотрела на меня, затем ответила: — Сожалею, но книги из библиотеки госпожи Анны брать запрещено. Только с ее согласия. — Да, ожидаемо. Ладно, спасибо, Дороти. — Я опустила голову и развернулась обратно к лестнице. — А что Вы хотели взять, госпожа? — Что? — Извините, просто любопытно. — Дороти опустила голову и неподвижно стояла так, пока я не попросила ее поднять подбородок обратно. — Сборник по ботанике Хрустального леса. И еще хотела поискать учебник по магии. — О! Госпожа, Вы желаете стать клихе? Я не расслышала и попросила Дороти повторить вопрос, но она решила сразу объяснить то, о чем спросила меня. — Клихе - любая раса, помимо ведьм, обученная ведьмовству. Для этого как раз необходимо  зельеварение и магия. Или Вы просто интересуетесь этими темами? — Ох, я знаю про клихе, но.. Не знаю, мне кажется это слишком сложно для меня, — ответила я.  — Не стоит так про себя говорить, госпожа. Вы очень любознательная и   интересная девушка. Я уверена, став Вы клихе, мир преобразился бы и стал еще краше. — Ох, Дороти.. Служанка закрыла глаза и тепло улыбнулась, наклонив голову в бок, затем посмотрела на меня взглядом полным веры и слегка кивнула. Я смутилась и опустила голову вниз, но так чтобы мои глаза, поднявшись вверх к  ресницам, все еще могли видеть ее. — Дороти, скажи, а как к клихе относятся вокруг? — С особым почтением, госпожа. — А сложно в учебе? — По слухам сама учеба терпима. Проблема скорее в ритуале. Принятие учеником сердца магии - это завершающий этап по становлению клихе. Сердце должно благословить его, только тогда он получит магические силы. Это весьма болезненный процесс, и не каждый способен его пережить. — Кто-то умирал? — замерев грудью, спросила я. — Ох, нет, госпожа! — Поспешила Дороти. — Ритуал сам по себе не смертелен. Я имела ввиду, что не каждый справляется с ним. — Фух.. Поняла тебя. Спасибо, что рассказала. — Рада помочь, госпожа, — Дороти снова улыбнулась и, взяв остатки книг со столика, поклонилась и ушла расставлять их обратно на полки. Я перебирала в руках сборник, размышляя о том как могла бы его выпросить, но ничего не придумав, отложила на кресло и ушла переодеваться на ужин. Мы сели на тех же местах, что и в обед. Мачеха вела себя очень сдержанно, на лице не было ни морщинки от улыбки или хмурости, руки сложены, а спина выпрямлена. Однако если приглядеться, вокруг глаз виднелись крупинки соли, и это выдавало в ней чувства, закипающие внутри. Тетушка Анна не изменилась ни в лице, ни в украшениях, только наряд был уже более вечерним, как впрочем и у нас всех. Ужин прошел благополучно. Достаточно спокойно. Сносно. Ну, или скорее терпимо. После ужина меня проводили в мою комнату. Она выглядела роскошно, хоть в ней и не было ничего необычного: кровать, окно, шкаф, зеркало, стол, тумбочка, ковер, кресло, ванная комната и картины. Тем не менее настроение от ощущения новизны поднималось, и я залезла на кровать, чтобы попытаться коснуться потолка (здесь он был досягаем ростом чуть выше моего). На тумбочке лежала пижама, а в шкафу висели наряды к завтраку, обеду и ужину. Каждая вешалка была подписана, так что выбирать не приходилось. Наличие заготовленной на завтрашнюю ночь сложенной пижамы, перевязанной желтой ленточкой, огорчало. До меня уже было все решено, сколько я пробуду здесь, в чем буду ходить и спать. Видимо, в особняке мало кого интересовали мои планы и желания. В целом, сама по себе я. Настроение тут же спустилось до тусклого, и я ушла набирать ванную. На полках стояло множество различных средств расслабления и гигиены, все в одинаковых баночках. Я насыпала цветного порошка в ванную, что тут же раскрасил воду в прозрачно голубой. Затем добавила немного фиолетового и бросила розовую растворимую бомбочку. Перелив был чудесным, а золотые блестки чарующими. Я плюхнулась в воду, немного расплескав ее на пол, и окунула голову. Рыжие кудри тут же всплыли вверх, затем медленно намокли и потонули вместе с макушкой. Я вынырнула, сделав большой глоток воздуха, и улеглась, примкнув к краю ванны. Под конец, я не ощущала ни удовольствия, ни хотя бы расслабления после тяжелого дня. Словно купалась в собственной усталости. Завернувшись в халат, я улеглась в кровать и уставилась на потолок. Люстра горела не слишком ярко, так что мельком  на нее я тоже поглядывала, позже страдая от черно-фиолетовых пятен в глазах. В двери послышался стук. Хотя это скорее походило на постукивание пальцами, словно по клавишам. Так обычно стучиться мачеха. — Можно к тебе? — Осторожно заглянув, она попыталась одновременно осмотреть всю комнату и найти в ней меня. — Да. — Ну, как ты? —все еще увлеченно разглядывая мою временную спальню, спросила она. — Нормально. Я была не в восторге от поездки, в которую меня затянули силком, и потому отвечала с лукавой смиренностью в голосе и легким упреком в тоне. Мачеха не противилась моим импульсам, напротив, спускала глаза с потолка и виновато рыскала ими в полу в поисках чего-то. Не знаю, может совести или прощения. — О чем ты говорила за столом? — А? — Рисковое дело, которым ты занимаешься. Что это? — Ох, эм.. Мачеха замялась и закусила нижнюю губу от волнения. Я вполглаза фокусировалась на ее лице, признаться с трудом сдерживая сонливость. Она посмотрела на меня, во взгляде закупорив надежду на то, что я просто пойму общие черты и не стану вдаваться в детали. Но я не поняла и продолжила вопросительно крутить головой. Мачеха снова оказалась в углу. — Это связано с господином Менсоном. Больше я сказать тебе не могу. — Маловато. Кстати о Менсоне. То украшение. Это же было Риша, да? То, что я относила Лиру в последний день ярмарки. Мачеха крепко задумалась и, немного погодя, ответила: — Да, это было оно. — А что с ним не так? Зачем ты отдала его Лиру? — Нужно было кое-что проверить. — Что? Во мне разгорелся интерес. Я смахнула со лба челку, а вместе с ней и усталость. — Сама не знаю. Вот, и попросила Лира выяснить, — с улыбкой сказала она, спокойно вздохнув от бесхитростного ответа. — А, понятно. Интерес быстро затих вместе с последней свечей и пожеланиями мачехи доброй ночи. Мне не спалось. В голове крутились мысли, начиная с воспоминаний любезных слов Дороти, до непонятного подарка чайного фавна. Хотя господин Лир и мог проверить украшение на всего на всего внутренние сколы камня, незаметные за серебряным каркасом, я все равно продолжала размышлять об этом, как о чем-то связанным с "рисковым делом" мачехи. Поднявшись с постели, я влезла на подоконник и уселась перед просторным окном, стремящимся вверх к потолку. Во дворе виднелся сад, усыпанный фонариками, мостиками, арками и тропинками. Чудесный сад как из тех самых сказочных романов, что я читала. Поднявшись на ноги, я спрыгнула с подоконника прямо в кровать и тут же завернулась в одеяло, словно в кокон. На меня снова накатила усталость, и я, забравшись головой на подушку, быстро уснула. Утро началось в оранжевых тонах. Заря светила через окно ярким лучом, а в шкафу в нетерпении висело апельсинового оттенка платье, совсем не моего фасона. Мы встретились с Дороти по пути в зал, она поприветствовала меня и с улыбкой поинтересовалась самочувствием. Мы любезно перекинулись несколькими фразами, после меня пригласили присесть за стол, где уже сидели сестры. Мачеха была в платье темно-зеленого цвета, почти болотного, с нужным фасоном и подходящими украшениями на запястье и в ушах. Тетушка была в классическом желтом. Вместе мы составляли цветовой ансамбль. На завтрак нам принесли гору блинчиков с растопленным золотистым маслом на самой верхушке, чай с различными фруктовыми сиропами, десерты, начиная от эклеров, завершая миской конфет, и каши, каждой присутствующей по отдельной тарелке. Во всех блюдах чувствовалось что-то "чересчур": в каше "чересчур" масло, в эклерах "чересчур" аромата ванили, во фруктах “чересчур” сочности. Еда казалось неудобной и оттого неаппетитной. Мы дотрапезничали и разошлись, кто куда. Никто особо не следил за мной или мачехой, да, и мы не были очень интересными целями для наблюдения. Мне полюбилось сидеть в библиотеке, а мачеха после всех семейных встреч отправлялась либо к себе в комнату, либо к тетушке в кабинет. Благодаря Дороти в особняке казалось более уютно и живо. Бабочки успокаивающе хлопали крылышками, а каблуки прислуги звонко и монотонно стучали по полу. Я с увлечением читала сборник по травам, чередуя его с учебником магии. Несмотря на вечный закон тишины в пристанище книг, я часто слышала тихие смешки и легкие отголоски бесед горничных и дворецких. Их голоса наполняли библиотеку уютом и я могла ненадолго разжать свои плечи и зубы, наслаждаясь спокойствием. Время от времени ко мне подходила Дороти, чтобы предложить чаю и спросить о моих делах. Ее улыбка, чудесная улыбка, заставляла меня радоваться и с еще большим увлечением рассказывать о вычитанных травах и заклинаниях. Она была добра, любопытна и искренна, подобно легкому роману с открытыми чувствами героев. Впервые за долгое время я почувствовала себя видимой и, пожалуй что, даже интересной. Незаметно время подошло к обеду. Изысканный и неповторимый стол с блюдами, нет, шедеврами кулинарии, не встречающимися мне ранее. Мы сели за стол снова на те же места, словно на них были таблички с именами или индивидуальные магниты. Неумолимо в моей голове проносились мысли о великолепии потолков, аромате вокруг и вкусе блюд, словно вся жизнь зациклилась в промежутках между ними тремя. Медленно потягивая макароны вилкой, я незаметно поглядывала на мачеху и тетушку. Они излучали гармонию, хотя в сравнении со вчера выглядели несколько постаревши. Мачеха вела себя соответствующе ее наряду цвета темного шоколада: грациозна в движениях, немного терпкая во взгляде, а в словах с горчинкой, но со сладким послевкусием. Тетушка была в платье цвета молочного шоколада с деталями желтого тюльпана. Я нарядилась в подготовленный мне бордовый наряд с неуместной ко столу красной фатой. Но вне всякого сомнения никого так не отражало платье, как мачеху. Она была чарующей и необыкновенной, словно кофейные розы в ночном саду. Тетушка медленно подносила ложку супа ко рту, прикрывая глаза веками и положив вторую руку на колени. Само спокойствие и статность. Всё за этим столом вытесняло меня и велело покинуть зал, чтобы не портить никому настроение и трапезу. Но я сидела, словно намеренно нарываясь на неприятности. — Анна, ты подумала над моей просьбой? — Опустив глаза на ложечку мороженого, спросила мачеха. — Корна, ты уже знаешь мой ответ. И перестань звать меня Анной. Верно. Никому кроме, разумеется, мачехи, тетушка не позволяла называть ее ласковыми именами. Эта привилегия исключительна оттого и бесценна. Потому госпожа Анна сильно злилась, когда таким подарком так нарочито пренебрегают. — Я не понимаю твой ответ.. "Он тебе просто не нравится.." — Почему ты так строга и непреклонна? Мы же тебе не чужие! — отложив ложку в сторону, мачеха почти перешла на крик. — Мне не чужая ты, Корналия. "Очень злится.." — И хоть тебе это и не по душе, но Хиди не моя семья, — не отрывая взгляда от мачехи, а указательного пальца от меня, ответила тетушка. Я поспешила поблагодарить за угощение и удалиться в библиотеку. Неуместно, конечно, но все же перепалка с моим унижением могла успешно пройти и без меня, с чем, преклонив голову, молча были согласны все за столом. Никто не сопротивлялся моему уходу. Мачеха из любви и стыда, тетушка из безразличия. До зала меня проводила Дороти, где мы и остались в компании друг друга еще на несколько часов. — Дороти, а сколько ты уже работаешь здесь? — Уперевшись в столешницу ладонями, я приподнялась на колени и вонзилась взглядом в ее затылок. Она стояла у книжных шкафов и расставляла книги по местам. — Около пяти лет. — Так долго.. — Я задумчиво прикрыла рукой губы, закусив коготок. — А почему именно здесь? — Меня все устраивает в особняке госпожи. — А она с вами точно хорошо обращается? — "Что если Дороти напугана и говорит так, как «надо»?!" — Хозяйка справедлива и с пониманием относится к каждому из нас, — ровным тоном произнесла она. — Неожиданно, конечно, но я рада, — “Хоть и не верится в это..” — Спасибо, Хиди. С обоюдного согласия мы решили перейти на ты и обращаться друг к другу по имени.  — Кажется, у тебя не так ладится с госпожой, да? — с осторожностью спросила Дороти. — Она считает, что я чужая в семье, — Опустив тело на пятки, я начала перебирать все когти на “вкус”. Дороти повернулась и, не зная что сказать, продолжала смотреть на меня печальными глазами, словно залитыми водою. Мне не понравилось это ее выражение лица, и я попыталась его изменить. — Ох, но ты не беспокойся об этом. Я знаю,подобное ставит в тупик. Ты не переживай, — с ухмылкой продолжила я. Она все смотрела на меня, кажется, страдая от собственного молчания и вдавленной в губы печали. Я продолжала нервно улыбаться, делая вид, что меня нисколечко эта тема не тревожит, во всяком случае не здесь и не сейчас. Внезапно Дороти выровняла осанку, даже немного прогнувшись в спине, и вскрикнула, прося у меня за что-то прощения и разрешения одновременно. Я впала в ступор от неожиданности и удивленными глазами уставилась на нее, ожидая поклона головой или удара книгой по лицу. Дороти схватила меня за плечи и очень-очень крепко обняла. Один. Два. Три. Четыре. Она держала меня, не ослабляя хватки ни на секунду. Не догадываясь, что на нее нашло, я сидела столбом, боясь пошевелиться даже пальцем. Мысли Дороти. Они оставались для меня загадкой. Дороти держалась за мою спину, иногда всхлипывая носом и протяжно вздыхая. Я не понимала, почему она расстраивается. Зачем меня жалеет. И было в этом что-то неприятное. Словно в ее объятиях между собой перездоровались все мои внутренние страхи и отвращения, а после и что-то горько-соленое застряло в горле колючками.  Дороти отпустила меня и, достав из кармашка фартука платок, вытерла им глаза и нос. Все ее лицо светилось красным цветом, а хвостик подрасслабился и создал несколько воздушных мостиков в волосах. Она снова извинилась, а затем прошептала: — После твоих слов, я почувствовала колкую боль в груди и подумала.. Подумала, что ты, наверное, испытываешь что-то в сотни раз больнее, чем это. И так расстроилась за тебя. Хиди, ты не заслуживаешь такого отношения. Ты лучше, гораздо лучше. Это было что-то новое. Не только для меня. Я никогда раньше не слышала подобных слов, отчего мои уши тряслись и крутились, хватая все и даже вздохи в перерыве между слов. Но и для Дороти. Ее преданность хозяйке была тщедушна и слегка лукава. Она больше не выглядела идеальной служанкой в моих глазах. Теперь все стало совсем немного, но прозрачнее. — Извини, я, наверное, напугала тебя. Мне жаль, что так вышло. "Да. Напугала. До мурашек и дрожи.." — Это не мое дело. Я повела себя грубо! Прошу, простите меня. "Почему ты так.." — Просто.. Я наблюдала за вашими трапезами. Прошу прощения, это не мое дело! Я сожалею. Я.. Разрешите, подать Вам чаю, госпожа. "Я не понимаю. Перестань. У меня колени дрожат.. Это кажется невыносимым.." Я смолкла. Горло словно растворилось в коже, а язык запутался в сотни узелках. Дороти снова склонила голову, затем повторила предложение насчет чая и, дождавшись моего кивка, ушла на кухню. Я была растеряна и не готова к услышанному. Словно меня бросили в воду, и в мгновение я ощутила острые порезы ледяных пузырьков по всему телу. А затем что-то странное: то ли взлет и облегчение, словно газировка, то ли как что-то жрет изнутри, подобно жукам. А может все и сразу. Спустившись с балкона, я затерялась между шкафов. Сердцебиение участилось, как впрочем и дыхание, и мои шаги. Спустя пару минут я остановилась у столика и плюхнулась в кресло рядом с ним - отдышаться. Развалив ноги на подушки, я перевесила голову через подлокотник и уставилась на мерцающих бабочек под потолком. Работа прислуги, шелест страниц, хлопанье крыльями: наполняли библиотеку непрекращающимся и естественным шумом, как пение птиц в лесу или топот жителей в городе. Я пришла в себя и, решив пока отложить “все свои состояния” на потом, потянулась за учебником зельеварения и принялась перелистывать с середины. Страница за страницей, еще одна и снова. Периодически мне становилось скучно, и я заглядывалась на корешки стоящих в шкафах книг и горящие лампочки вокруг. Позже запыханная Дороти нашла меня и с облегчением выдохнула, словно все то время мы играли в прятки и меня было не найти. Я ласково ей улыбнулась, она ответила тем же и подала чаю. Как только Дороти пропала из виду, и весь тот шум и запах возобновили мирное русло библиотеки, мне послышался стук. Точнее эхо странного и будто угрожающего стука. В конце книжного коридора закрутилось много народу, прислуга перебегала туда-сюда, словно в поисках чего-то. Стук прекратился, но суета продолжалась. Через минуту лишний шум, гомон и суета, отбивающая каблуки служанок о пол, сильно утомили меня. Я зажмурилась, и, раскрыв книгу по середине, положила ее себе на глаза. Тяжёлая корка и богатая бумага прожимали мои щеки и лоб до неприятных ощущений, и я пыталась сдвинуть учебник, мотая брови туда-сюда: то хмуря, то строя удивление. Иногда от скуки я проверяла себя на чувствительность и протягивала губы трубочкой, пытаясь дотянутся до обшарпанных страниц. Прочувствовав их структуру, я совсем чуть-чуть высовывала язык и, докоснувшись влажным кончиком до соленого листа, тут же прятала его под зубы на свое место. Перед глазами расплывались буквы, а в самом низу - небольшой книжный коридор, мои ноги и настольная лампа, все плавающее и в форме треугольной крыши. Я уже немного сопела, погружаясь в дремоту и завидя сон. Передо мной была картина: я, стоящая в ванной комнате, напротив раковина, слева открытая форточка и колышущиеся шторки ванны вместе с листьями растений. Во сне шептали голоса и иногда доносились знакомые, страшные крики, словно по ту сторону двери творилась настоящая кровавая резня. Я подошла к зеркалу, прислушиваясь к звукам вокруг меня. Резко наткнувшись на раковину, я сильно ударилась запястьем и взвыла. Скукожившись от боли, моя рука начала кровоточить. Видимо, я зацепилась за ножницы, которые со звоном упали на плитку, возле моих ног. Я смотрела на кровоточащую рану, сжимая предплечье другой рукой, и не убирала взгляда. Затем. Случайно. Случайно подняла глаза на зеркало. И всмотревшись в отражение, расплакалась.  Слезы проскакивали на пораненную ладонь, которой я прикрывала рот, и, смешиваясь с каплями крови, стекали к локтю, впитываясь  розовыми пятнами в белоснежный  рукав. Иной раз, всхлипывая, я вбирала в себя болезненно режущий воздух и затем тут же откашливалась, после начиная еще пуще плакать. Зеркало отражало все что я делаю, словно с усмешкой пародируя мою никчемность. Оно шептало у меня в ушах: — Только посмотри на себя.. И я тут же поднимала глаза и смотрела. Потом опять: — Взгляни только. Ну какая же ты жалкая.. Совсем стыда нет, хоть бы отвернулась от меня. Мне же противно.. И я опускала голову и громко вскрикивала прощение. В комнате эхом отдавался мой голос вместе с несколькими другими. Они что-то говорили  друг другу, но я не могла разобрать что именно. Словно шептались, обсуждая увиденное. Обсуждая ту, кого лицезреют, сидя в стекле, позади моего отражения. Следом зеркало, не стесняясь, рвало меня на части: — А на самом то деле.. Если честно.. То тебе же нравится это, да? Реветь передо мной, смотреть на себя такую никчемную, слабую, уставшую. Признайся, ты настолько ненавидишь себя, что смотришь на отражение с презрительным отвращением. Которое тебе нравится, болотная ты грязь! Которое ты считаешь достойным себя.. И я безотрывно глядела в зеркало огромными глазами. С лица стекали слезы, но я даже не моргала. Они перекатывались через ресницы на щеки, прокладывая новые теплые дорожки до губ и подбородка. Отражение ни улыбалось, ни злилось, ни расстраивалось. Казалось, оно было готово треснуть и распасться на тысячу осколков прямо сейчас. Казалось, что мой кулак как ничто другое сможет ему в этом помочь. А осыпавшиеся осколки.. просто так казалось .. смогут помочь мне. Внезапный стук у самых ушей, затем резкий свет в глаза и недовольное дыхание, кажется слегка рычащее, пробудили меня ото сна. Я приоткрыла глаза, но так ничего и не разглядела. Передо мной кто-то стоял. Кто-то достаточно высокий, что сразу снижало вероятность в присутствии Дороти. Я немного размяла глаза, покрутив ими по кругу, затем сильно зажмурилась, нарочито задрала брови до боли в коже и снова зажмурила.  — Хиди, вставай немедленно. С чего ты решила, что тебе можно здесь вот так разлеживаться? —  ругалась на меня женщина, чье лицо и голос я с удовольствием хотела бы не знать. Она спихнула мои ноги на пол и громко окликнула Дороти, точнее “служанку, что постоянно водится с ней”, чтобы отчитать. Дороти, склонив голову, молча выслушивала вздор тетушки, словно захлебываясь кислым соком из чаши. Ее ругали за мое своевольное поведение, плохой контроль за порядком в особняке и неподобающую гостеприимность. Но со стороны казалось, что дело было совсем в другом, в чем-то, совершенно не касающемся Дороти. Тетушка отпустила служанку и села в кресло напротив дивана, где я “разлеживалась”. Она медленно осматривала страницы книги, взятой с моей головы чуть ранее, и тамошние пометки, прописанные моим, знакомым ей, почерком. Ее бровь гуляла туда сюда, то изгибаясь в недоумении от наглости, то спускавшись обратно “ладно, в последний раз”.  — Что это? — спросила она и взглянула на меня исподлобья. Я маячила ногами по полу, будто играя на пианино, и сверлила глазами колени. — Учебник зельеварения. — Зачем? —  Она громко захлопнула книгу, и та эхом разнеслась по всему коридору. Внутри сжались все органы, вытесняя своей массой кости. Дыхание забилось странной мокротой, по ощущениям ватой, пропитанной грязью.  “Она ждет моего ответа. Нельзя затягивать, иначе станет еще сложнее.  Просто. Скажи..” — Я хочу.. — Дура какая! Ха-ха-ха-ха! Это не имеет смысла. Совершенно глупая затея. — Это имеет смысл. Мои желания имеют смысл! “Убеди ее..” — Прекрати смешить меня, Хиди. Если бы не Корна, ты бы так и осталась сироткой и гнила бы в том приюте. Чего ты стоишь? - Абсолютно ничего. “Отстаивай!” — Да, я может и не всегда уверена в себе, но я точно важна. Ради меня стараются. Меня любят. Я заслуживаю этого! “Почему я вообще должна убеждать ее..” — Кто сказал? — с насмешкой спросила тетушка. — Мне так говорили, —  “Дороти..” — вспомнила я. — Правда? — Да, правда! — Наивная. Неужели ты поймешь только когда тебе в лицо скажут. Ты им противна, и все это притворство. —  Я сглотнула. — Ох, вот же бедняжка. Мне так жаль тебя. “Как же унизительно..” — Это не так! — Заткнись! — взглянув огромными, злыми глазами, крикнула она, — Ты противна даже себе, дура. Я же вижу это. И все это прекрасно видят. Завершай свой спектакль и убирайся отсюда. Мерзкая, гнусная лгунья. “У..убеди..” — Я не лгунья, —  прижав подбородок к ключицам, прошептала я. — Да, что ты? А ты уверена в собственных словах? Я подняла глаза и посмотрела на тетушку, словно та только что выиграла партию, а я потеряла все. “Хотя бы себя..уб..” Она улыбнулась своей самой отвратительной улыбкой и убралась прочь из библиотеки. Я попятилась назад по мятому коврику, и затем рванула во всю прыть, пробегая сквозь множество коридоров, проходных комнат, дверей, поворотов, пока не уперлась в тупик. Передо мной горел камин, располагались два кресла и лоджия. В том беспамятстве я добежала до третьего этажа. Подойдя к стеклянным дверям и свалившись без сил на каменный кирпич, я расплакалась, широко раскрыв глаза, в жуткой тишине равнодушной улицы. Укутавшись шторой, я давилась слезами, просиживая на тонком коврике рядом с зубчатыми перилами балкона.  Она разорвала меня на части. По кусочкам отрывала каждый пальчик, каждый коготок. Снимала шкуру, ломала кости. Словно огромным молотом пробила насквозь так, что во рту вместо слюны языком бултыхалась одна лишь кровь. И что-то внутри неумолимо кричало в ушах, моля все прекратить. Закончить этот ужас, сломаться окончательно и безнадежно. Но вопреки этой мольбе в голове крутилась одна мысль: "Спаси.. Меня..  Прошу, спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня. Спаси меня.." .. которую я молча шептала губами, словно рыба на суше, что молит о глоточке воды в невыносимую засуху. Мои руки окутались дрожью, а голова распалась, словно плохо склеенная детская открытка. Что-то не позволяло мне окончить этот невыносимый ужас, заставляло держаться. Словно в горящем городе искать решение, надежду на лучшую и безмятежную жизнь. Бестолковые и садистские мысли моей больной головы. —  Я-я не справилась в этот раз. Хах, да, не получилось. Опять.. Хах. И, кажется, я снова вернулась к началу. Хах-ха-ха. Кажется, я никогда уже не буду.. Слезы стекали с рук к локтям, падали на колени, ужасно болезненно щипали глаза. Я прижимала окоченевшие ладони к горячей шее, иногда сжимая их, на мгновения перекрывая дыхание. Это запросто могло бы сломать меня и на этом все бы закончилось, но было еще кое-что. Один немыслимый заказ. В тот вечер я не пришла на ужин. Лишь пробив полночь, матушка нашла меня. Спустя четыре мучительных часа на балконе в бездонном одиночестве.