Не все можно

Когда Киса открывает входную дверь, Хэнк выглядит почти как обычно. Ну, если не считать обожженной щеки, к которой Киса так и не привык. Шрам затянулся некрасивыми рубцами. Наверное, если бы Хэнк был девушкой, то пошел бы на пластику. Если такое вообще можно исправить. Киса не знал, до чего там медицина дошла. — Что отцу сказал? — Ничего, — бурчит Хэнк, проходя в прихожую. — А я должен? Кисе не стал рассказывать ему про угрозы. В целом, Хинкалина и так должен знать, что от их общения отец еще больше не в восторге, чем раньше. Очень странно смотреть, как Хэнк сбрасывает свои старые кроссовки. Странно, потому что слишком знакомо — Хэнк триста раз раздевался в его прихожей. И сейчас вот раздевается. Словно и ничего за эти недели не поменялось. — Жрать хочешь? Ему хочется чем-то заполнить затянувшуюся паузу. А еще Киса замечает, как Хэнк похудел. Он никогда не был толстым, но теперь Киса уверен, что футболка цвета поноса стала больше размера так на два. — Я не голодный. Кисе хочется заорать, но ведь это он его пригласил, и, наверное, ему следует что-то сделать. — Ну в комнату тогда пошли, че. Хэнк кивает и идет первым, а Киса следует за его понурой спиной. Не видеть ебало Хэнка бесит, поэтому когда они заходят внутрь залитой светом комнаты, Киса дергает Хэнка за плечо, заставляя повернуться. Если бы он не знал его так хорошо, как знал, то и не заметил бы, как Хэнк дернулся. — Боишься меня, Хинкалина? Это сказано без издевки, по крайней мере, Киса ее не планировал. Но Хэнк все равно выглядит так, словно ему леща прописали. Они так и стоят несколько секунд, пока Хэнк не открывает рот: — Ты мне хуже уже не сделаешь. *** Киса как огромный комок нервов, Хэнк ждет, что он сорвется. Раньше они оба срывались, но Хэнк, кажется, разучился. Теперь он может только наблюдать за кисиными желваками, пока он копит воздух, чтобы заорать. Но Киса не орет и даже не пытается его оттолкнуть. Достается только тумбочке, на которой стоит вентилятор. Ни тумбочка, ни вентилятор восстановлению больше не подлежат. — Нахуй приперся тогда? — Ты позвал. Хэнку не сложно ответить. Раньше, может быть, он бы мучался и выдумывал, а сейчас может сказать все как есть. Киса позвал, и он пришел. Не мог не прийти. — А ты, типа, всегда делаешь, что я хочу, да? — говорит Киса, подходя ближе и тыча Хэнку пальцем в грудь. — Я не хотел, чтобы ты о нас пиздел папаше. Думаешь, я забыл? От того, что ты себе пол ебала сжег? Он не понимает, причем тут его лицо. Это вообще было не про лицо. У Кисы есть зеркало в комнате — на старом платяном шкафу, такое же как на даче у бабушки. Оно грязное и с разводами, но его лицо видно четко. Кисе, возможно, противней на него смотреть, чем Хэнк думал. — Ты вмазанный? — вдруг спрашивает Киса. — Тебя там накачали чем-то? — Нет. Мне не больно уже. Кожа не болит, — зачем-то уточняет Хэнк. — Ну супер. Киса пытается задрать ему футболку, и Хэнк послушно поднимает руки над головой. С этой стороны ожоги сильнее, но Киса смотрит на них без отвращения. — Ты реально, что ли, сдохнуть хотел? — спрашивает Киса после небольшой паузы. Хэнк молчит. Не говорить же Кисе, что с тех пор ничего не изменилось. Если говорить, то его упекут в психушку, не успеет он и глазом моргнуть. Только благодаря отцу это выставили как несчастный случай без записи в ПНД. Но Киса-то не идиот. Он все понял. — Ты бы порадовался. Я же предатель. Это полувопрос и недоутверждение. — Еблан. Если бы я хотел, чтобы ты сдох, Хинкалина, я бы тебя там убил. Своими руками. Хэнк пытается посмеяться. Не получается. Киса нихуя не понимает. Он думает, что это так просто — убить. *** Киса не понимает нихрена. Почему Хэнк нему пришел, почему позволил стащить с себя футболку и рассмотреть скелет, в который превратился. Почему он сейчас смотрит сквозь Кису, явно думая о чем-то своем. — О чем задумался? — Не все способны убить, — говорит Хэнк. — Ты не способен. — Да что ты говоришь! — он начинает заводиться еще сильнее. — А ты у нас, значит, дохуя крутой, да? — Это ничего не значит. Кроме убийства есть много других вещей. Хэнк садится на его старый диван, который сразу же начинает противно скрипеть. — Ты что-то сказать мне хочешь? — Хотел бы — сказал. Кисе кажется, что это какой-то дурной сон. Можно, конечно, все закончить. Вряд ли Хэнк его оттолкнет. Не оттолкнул же в больнице. Может, Хэнк только этого и ждет и за этим приперся. Но Киса в рот ебал соответствовать ожиданиям. — Твой папаша постарался, и Раульчика в больничку упекли, а не в тюрьму. Гордишься? Он тоже убивать умеет. Моя тетка бы рассказала, если бы у нее осталась голова. Киса знает, что Хэнк в этом не виноват. Но он хотя бы мог признать, что отец его — говно ментовское. — Я мог бы на его месте быть. — Шутинг устроить? С хуя? Хэнк поехавший, конечно. Но не настолько. — Если бы Рауль меня ранил, меня бы к ним привезли. Они бы меня, а не его привязали. Ты бы меня искал? — Хэнк вдруг поднимает глаза. — И если бы нашел, стал бы что-то делать? — Кто, блять, кого привязал? Молчание, которым Хэнк его одаривает, почти презрительное. — Так ты не знаешь, почему Рауля в дурку упекли, а не на зону? — Потому что твой папаша… — Посрать всем на моего отца, Кис. Он вообще ничего не решает. Думаешь, Бабич его позволил бы отмазать? После Анжелки? Киса не думал об этом. Так-то, Бабичу незачем было помогать Кудиновым. Одно дело — трупы спрятать, а другое — когда твою собственную дочь пытаются убить. — И что дальше? — То, что «с психикой пациента случилась травма, которая привела к состоянию аффекта и потере восприятия своих действий и их последствий», — заученно рапортует Хэнк. — Твои тетки с ним повеселились. А он с ними потом. И терять уже было нечего. Он бы себя убил, если бы был изначально нормальным, но он с детства поломанный. Слова Хэнка не складываются в картинки. По крайней мере, Кисе этого не хочется, и он трясет головой, чтобы отогнать теток, Рауля и все, чем они могли заниматься. «Нам бы мужичка. Типа Моррисона» — Ты бы не пришел меня спасти, — говорит Хэнк, уже не спрашивая. — Ты бы, наверное, к ним присоединился.