реванш

Сука держит в клетке и на цепи, но даже не избивает — это сильнее всего, кажется, действует на нервы: просто заставляет ждать и не пытается убить. Олег наворачивает по тесной камере круги, гремя цепью о решетку — прикован одной рукой к ней. Из соседей — только вонючее ведро. Иногда он бьет кандалами по решетке и орет: — Думаешь, я тебя не достану? Ты, блядь, еще пожалеешь. Порой становится смешно и он, взяв просунутый шестеркой Хольта сэндвич между прутьями, рвет его, скатывает хлеб в шарики и кидается ими. Чаще всего ему просто никак: вынужденная пауза, заняться совершенно нечем. К седьмому дню Хольт нисходит к нему: в пошлом белом костюмчике, с полуулыбкой и победным видом. Опершись о прутья клетки, с насмешкой говорит: — Ты будешь вести себя хорошо, дорогой друг? — А ты зайди ко мне и проверь, — предлагает Олег. Он приближается к Хольту, но тот не отстраняется. Ведет себя так, будто все силы мира на его стороне. Из чистого мальчишества Олег кидается на решетку, с грохотом бьет кандалами и цепью по прутьям, и Хольт все-таки отшатывается. Морщится. Изгибается бровь: — И это все? Какое разочарование, — холодно говорит он. Велит кому-то, скрытому тенью за его плечом: — Приведите его в порядок — и ко мне. Олег скалится ему в спину. Привести в порядок — это, оказывается, окатить водой из брандспойта. Струи воды лупят, как кулаки, и от холода зубы стучат, а одежда тяжелеет. Покачнувшись, Олег смотрит, как три крепко сбитых охранника отпирают камеру, проходят внутрь. У всех наготове глоки; наручников — ни у одного. Они окружают, словно загоняя добычу, и Олег про себя повторяет считалочку, выбирая, с кого начать. Раз, два, три, четыре, пять, приготовься умирать… Решает стартовать с того, который ближе всего. В пару движений — к нему, цепь вокруг шеи, сломать кадык, отбросить хрипящее тело. Со звоном падает ключ. Увернуться от второго. Чего не стреляешь, гнида? Надо было стрелять. А теперь — удар по руке — подхватить пистолет из ослабевших пальцев — на, твоя пуля в шею над броником. И последний: последний, выставив пистолет, отступает. Олег улыбается. Тихо спрашивает: — Что, приказано не портить зверушку? Зря, зря… Охранник пятится прочь из клетки, и с ним скучно, честно, никакого уже интереса — Олег даже отворачивается, но — ай — рефлексы тела: прямиком в голову, и охранник валится с дыркой во лбу. Хмыкнув, Олег подбирает ключ, избавляется от наручника на правой руке, перешагивает через неподвижное тело и идет по темному коридору. Он прислушивался, когда к нему приходили с жрачкой, и по шагам примерно представил, сколько до двери; и не ошибся — она оказывается именно там, где он рассчитывал. Дергает ручку — заперто. Ожидаемо. Стреляет несколько раз в замок и тянет дверь на себя. Вот чего он не ожидает — так это просторного светлого зала с рингом. Щурится на мгновение: глаза отвыкли от яркого света. Примечает Хольта, полуголого, в халате, и скалится. — Там с твоими ребятами случилось несчастье, — говорит Олег. — Опять. Не везет им. Помимо Хольта — толпа народа, и, конечно, вооружены. Все стволы направили на Олега. — Это была проверка, — надменно говорит Хольт и, оттянув канат, пробирается на ринг. — С грушей для битья скучно. Присоединяйся. Только пистолет брось. Олег, сузив глаза, целится в него и сразу же слышит, как снимаются предохранители. Хольт, обернувшись, показывает идеальные зубы: — Мы с тобой не закончили. Реванш? Олег, бросив пистолет, сплевывает на пол, и Хольта едва заметно коробит. — Реванш, — соглашается он и, стягивая на ходу мокрую куртку, облепившую тело, тоже проходит на ринг. — Обувь, — напоминает Хольт. Олег, усмехнувшись, опускается на одно колено, ослабляя шнурки, и исподлобья смотрит на Хольта. Все еще не понимает, зачем тот все это затеял, не просто же помахаться решил? Но какая разница, разве нужна причина для хорошей драки… Он, хоть и не ел толком в последние дни, все равно чувствует: уложит холеного богатея на лопатки, а если нужно будет, кадык зубами вырвет. Заканчивает с берцами и, пинком отправив их в сторону, движется по кругу, а Хольт зеркалит его движения. Прикидывается хищником. Так и хочется засмеяться — куда ты лезешь, белоручка… Олег с рыком надвигается на него, припугивая, но Хольт даже не думает отпрыгнуть — нет, замирает в стойке, выставив кулаки. Академический бой никогда не интересовал Олега, и он поступает подло — обманным маневром отвлекает Хольта кулаком, а потом — ногой по колену, по животу, и тогда Хольт наконец приходит в себя, рычит, бьет. Олег блокирует, потом не успевает, прилетает по зубам, сплевывает розоватой слюной, прицельно ударяет в печень, в селезенку, чтобы порвался уже и заскулил, а Хольт все упрямится, атакует в ответ. Можно было бы продолжать эти танцы вечность, но зачем? Олег, схватив его поперек корпуса, опрокидывает, приземляется рядом, замахивается, чтобы разбить нос и сломать кости лица, и Хольт, наверное, читает это все в его глазах — потому что ярость его на миг становится огромна, плещется в расширившихся зрачках, в бешеном оскале, в сведенных бровях, — и Олег почти опускает кулак, как случается странное: сначала — боль от мощного удара в живот, а потом — сводит разом все мышцы судорогой, и его отбрасывает в другой угол ринга, крутит в конвульсиях. Лежа щекой на матах, он наблюдает, как Хольт встает и приближается. Смотрит сверху вниз, и на кончиках его пальцев словно искрит электричество. Точно. Он же заряженный. А чего тогда ботинки велел снять, вдруг они с заземлением… — Встань, — велит Хольт. Олег, ухмыльнувшись, приподнимается на локтях. Тело еще потряхивает. Оттолкнувшись от пола, выпрямляется. Покачнувшись, встает прямо. Не дает Хольту передышки, рывком сносит его с ног, рушится на него сверху, хватает за руки, чтобы даже не пытался рыпаться, целит коленом в пах, но по нервам опять бежит ток, заставляя дергаться, и проходит от кончиков пальцев ног до самой макушки, ставит дыбом волосы, и он трясется на Хольте, сжав зубы, брызжа слюной, и даже член встает — как по команде встает, но это и неудивительно — под ним смазливый полуголый наглец, блестящий от пота… Хольт пытается его отбросить, но лишь перекатывается вместе с Олегом — из-за его трюков с электричеством пальцы рук свело так, что не разожмешь, только отрезать. Хольт лежит на нем, обалдело смотрит — и Олег смеется. Выплевывает: — Сам виноват. И, чтобы позлить его, толкается к нему пахом. Хольт меняется в лице, лбом метит в нос, но Олег уворачивается, прихватывает зубами мочку его уха. Пальцы наконец начинает отпускать, и Хольт вырывается, резко встает. Олег никак не может перестать смеяться — какие мы нежные… Скривившись, Хольт пинает его в бок и бросает: — Завтра повторим. Уведите его обратно… Олег даже не сопротивляется — тут все-таки не три боязливых охранника, могут и изрешетить; но еще больше ему хочется вернуться на ринг и еще раз посмотреть в ошеломленное лицо Хольта.