Мелодия мрака

      Владимир Ленский чудом выжил после дуэли, но был душевно убит равнодушием Ольги Лариной, своей зазнобы, бесчестьем, предательством Онегина, который был готов убить своего друга на раз два.       Ленскому было бы достаточно и простого: «Прости, заигрался». Он до последнего верил, что вот, сейчас Онегин отбросит пистолет в рыхлый снег и хотя бы попытается извиниться, оправдаться, отшутиться, да что угодно, Господи, сделает! Ленский ведь не собирался ранить или того хуже, убивать своего тогда ещё, друга.       Сейчас Владимир уже и не мог толком вспомнить, чего он хотел. А вот чего он точно не хотел, после того, как пришёл в сознание, так это оставаться более в том месте, где им никто не дорожил.       Онегин как будто бы тоже не хотел стрелять. Выглядел он тогда поражённым не меньше самого Ленского и вообще впал в ступор.       Одно хорошо — за их дуэлью следила Татьяна, а за ней её нянька. Они и подняли вой на всю округу, может, если бы не они, то Онегин даже бы не попытался исправить положение и бросил бы его там умирать на снегу.       И теперь молодой помещик держал свой путь в Пятигорск, подлечить порядком подорванное здоровье и утешить раненную душу новыми знакомствами.       Григорий Печорин имел несчастие не только родиться на этот гадкий свет, но и вновь оказаться в Пятигорске. Возвращался из Персии он в подавленный чувствах, ослабевший после перенесённой в пути лихорадки и со шрамом на скуле, ничуть не портившим его лика, однако воспоминания он бередил не самые приятные. Печорин не хотел здесь останавливаться. По многим причинам. Но трястись в коляске до дома всю дорогу было ещё невыносимее.       Всё шло наперекосяк, будто бы удостоверяя его в том, что зря он сюда вернулся. Квартира, которую он занимал в прошлый раз была отдана какому-то шумному франту из далека. Легче не становилось даже от того факта, что Лиговские и их преданные лживые вояки давно разъехались и о его подвигах мог помнить только Вернер. Да и мало ли вообще здесь было дуэлянтов и ссыльных офицеров, про него небось все забыли давно.       Но и Вернера не было в городе. Он вновь взял практику в Москве. Доктор, наверное, был единственным, с кем Печорин мог спокойно общаться здесь. Но он отсутствовал, а из-за нашумевших в прежние времена событий вовсе мог избегать его общества, дабы не влезть ни в какую историю.       Печорин решил уехать из Пятигорска, едва ему станет чуть лучше. Нужно было лишь немного подождать.       Стоял февраль и хоть в этих местах зима не отличалась суровым нравом, но лёгкий морозец пощипывал щёки и руки, хватал за нос. Солнце выглядывало из-за туч редко и небо было пасмурно-голубого цвета.       В один из тех дней, когда солнце всё же решалось показаться на небосводе дольше чем на пару минут из-за вечно бегущего потока серых облаков Жорж смог найти в себе силы чтобы прогуляться. В его новой квартире дневной свет не был частым гостем — окна второго этажа выходили на стволы садовых деревьев, и от того комнаты находились в постоянном полумраке. Сама квартира не имела под собой ничего примечательного и единственной её запоминающейся деталью был старый чёрный рояль у одного из узких высоких окон, глядя в которые ничего, решительно, не возможно было хорошенько разглядеть, какой уж там прежний вид на склоны Машука, небо и рынок.       Жорж сидел на скамейке у кислосерного источника и по временам странная улыбка блуждала по его обращённому к солнцу лицу. К источнику повернул некий господин, но сперва вдумчиво и скрупулёзно оглядел сидящего на лавке Печорина и лишь затем осмелился подобраться поближе. — Вы, вероятно, и есть тот самый Печорин. — начал незнакомец сразу без приветствий, — Могу ли я присесть рядом? — Пожалуйста. — равнодушно отозвался Печорин, хотя его и зацепил тот факт, что он был узнан тем, кого он сам не знал.       Рядом с Жоржем на скамью опустился… тот самый шумный франт, о котором он лишь и знал, что тот даёт вечера поэзии в Пятигорске и от того поток людей в его комнатах не иссякает. Печорин хоть и не сразу, но вспомнил его, потому как всё-таки раз видел его краем глаза в городе.       Жорж теперь уже внимательнее оглядел внешность нового знакомого: этот молодой человек лет двадцати, не больше, имел кудри цвета воронова крыла до плеч, был на пол головы выше него, одет с иголочки по последней моде, его глаза блистали живым огнём и всем своим видом он создавал впечатление человека, которого распирают душевные порывы и стремленья, он словно светился изнутри.       Новый знакомый глядя на немой вопрос в глазах собеседника тот час добавил: — Я в Пятигорске живу уже седьмой месяц и мне довелось познакомиться с одним интереснейшим человеком, доктором Вернером… — А, достойный друг, вот от кого вам обо мне известно. — оборвал речь собеседника Печорин и тряхнул головой, прогоняя призраки прошлого, — И чего же вы желаете? Уведомить меня о том, какой я мерзавец или желаете узнать подробности моей жизни получше того, что вы уже узнали от Вернера? — Вы ведь убили своего друга…       Печорин с отвращением вздохнул и повернулся к франту, приблизившись, склонился у его лица и тихо, вкрадчиво, будто с издёвкой, но очень отчётливо заговорил, заставив франта затаить дыхание и залиться румянцем больше, чем то позволял обеденный морозец, слегка пощипывающий за щёки: — Во-первых, Грушницкий мне другом не был, а во-вторых, он сам бросил мне вызов, собираясь при этом играть нечестно. Испытываю ли я по этому поводу сожаление — в какой-то степени да, с годами я становлюсь сентиментальнее. Раскаиваюсь ли — нет.       Печорин отстранился и вновь обратил взор к небу.       Ленский перевёл дыхание и осторожно начал свой рассказ, сократив его до самого главного: — Я получил пулю в грудь, застрявшую совсем рядом с сердцем от своего друга на дуэли и лишь чудом выжил.       Печорин после минутного молчания франта отстранённо заключил, пока тот собирался с мыслями: — И дело, полагаю, было в прекрасной девице. Вы выступали в роли защитника её чести, и? — И он знал, что я собираюсь на ней жениться, но всё равно решил волочиться за ней от скуки, ставя под сомнение её честь. — продолжил историю вслед за предположением Печорина франт. — Что ж, в этом есть действительно сходство между мной и вашим оппонентом. Представляю лицо Вернера, когда он услышал вашу историю. - усмехнулся Печорин. — Это теперь для меня не так важно. Мне было любопытно посмотреть на человека, который также как и мой прежний друг мог запросто убить человека из-за собственной же злой шутки, посмотреть в глаза человеку, подобному ему, ведь сам он скоро уехал из своего имения, не пожелав ни с кем попрощаться. — печально заключил поэт глядя на Печорина.       Жорж было расхохотался, но быстро взял себя в руки под изумлённым взглядом собеседника. — Голубчик мой, я офицер, участвовавший в некоторых баталиях. Мне бы в любом случае пришлось рано или поздно кого-нибудь убить или покалечить. Грушницкий хоть и случайная жертва, но не первая. Увы, но боюсь, что в моих глазах вы не увидите того, что вам так хотелось бы. — заключил Жорж, глядя на новому знакомому в глаза своим болезненным теперь, но всё тем же пронизывающим людей на сквозь взором.       Ленский задумчиво изучал лицо человека, сидящего напротив и действительно не находил ни во всём его облике, ни в его глубоких карих глазах черт присущих Онегину. Это были два разных человека, объединённые, разве что, скукой и от того являвшие миру презрение к свету и дурное поведение. — О, я ведь так и не представился, — он откинул мрачные думы на потом и обменялся рукопожатием с Печориным. — Владимир Ленский, буду рад если вы как-нибудь загляните в гости или на вечер поэзии, у нас довольно весело и подают весьма приличное шампанское. — Меня с литературой связывает лишь мой дневник, ведение которого я давненько забросил, стопка эпиграмм и писем. Вряд ли я могу быть интересен вашему обществу на этом поприще. — И всё же буду ждать. — Ленский взглянул на наручные часы и спешно попрощался. — Мне уже пора, всего доброго и до встречи!       Печорин с сомнением глядел вслед новому знакомому. Он понимал, что ему нечего делать на вечере поэзии в кругу молоденьких поэтов и невинных барышень, разве что вновь разворачивать свои злые игры, однако твёрдо решил для себя, что непременно туда заявится. Хотя бы ради шампанского. (Которое, впрочем, он и сам мог купить, однако так разве ж интересно жить?) А может и вовсе из интереса к Ленскому, всё-таки не каждый день его сравнивают с другими дуэлянтами да и к тому же не пытаются воззвать к его давно утраченной совести.