Три лика Кали

Вполне вероятно, вы не поверите мне. Да, собственно, я не буду и настаивать. В этом мире итак развелось достаточно шарлатанов и верных им ротозеев. И я знаю, что вы попросите доказательств, хотя – видит небо, синеющее над моей непокорной взъерошенной головой – есть так много случаев, когда вы забываете об этой просьбе. Вместо фактов я ткну пальцем в богатый дом на холме, потом – в рыбацкую хибару на берегу и лишь пожму плечами. У меня нет доказательств, хотя на вашем месте я и сама требовала бы их с пеной у рта. Настал новый век. Здесь чудеса умирают. А вот забавные истории для коротания пасмурных и слегка скучных вечеров, пожалуй, ещё вполне себе живучи. Значит, так тому и быть. Сегодня я расскажу вам всего лишь забавную историю. А осознавать и понимать её вы можете как хотите… *** Я – молодое существо из всемирно известного вида Homo Sapiens; остальные Sapiens предпочитают звать меня Кали, вероятно, за чуть жестковатый характер, чуть чрезмерную упёртость и чуть маниакальное чувство справедливости. Я живу в маленьком городке, вращающемся вместе с нашим голубым шариком где-то на краю Вселенной, и старательно делаю вид, что мне нравится работать в местной газетёнке, которая едва сводит концы с концами. Ещё у меня есть участок, на котором я выращиваю розы и некоторые овощи к столу. Тем и перебиваюсь. Даже если вы приехали в наш город впервые, вы наверняка заметите Холм. Да-да, именно с большой буквы и тем подобострастным произношением, от которого слегка начинает свербеть в носу. На Холме крастуется исключительное по местным меркам строение из камня и лепнины, которое обнимают фигурно постриженные деревья. Именно здесь, по неведомой мне причине, поселилось семейство Босфор, гордящееся своим древним происхождением. Хотя, конечно, вполне может быть, что их именитого предка – Клавдия IV Босфора – изгнали из столицы за некие (тоже неведомые мне) грехи, однако обитатели дома не распространяются на сей счёт, перетряхивая свои скелеты шкафу с поразительной самостоятельностью. В лоно семьи Босфор уже который год пускают людей не ниже голубокровного статуса, и при этом владельцы Холма умудряются договариваться о браке, не покидая своего поместья и заставляя изнывающих от любопытства соседей мучиться от теснящих сельские головы вопросов ещё пару недель. Лично мне кажется, что Босфоры просто выписывают невест и женихов при помощи какой-то недоступной простым смертным элитной почты. И – пожалуй – я вполне готова помониторить у их ворот, пока не увижу приезд заветного ящика, в котором и будет он – жених для Эбигейл, чистенький и в смокинге, бережно упакованный в пенопласт. Шутки шутками, а расспросить Эбби не помешает. Эбигейл Босфор, славная пра-пра-сколько-то там внучка Клавдия IV Босфора волею судеб моя подруга. В колледже меня дёрнуло проводить исследование местной генеалогии, и Босфоры прямо-таки растаяли от моего комплимента относительно их осведомлённости по данному вопросу. Тут ещё обнаружилось, что сама я – отпрыск захудалого, но всё же мало-мальски известного рода графов, а Эбигейл как раз достигла уровня несусветной тоски по компании, так что… Мы подруги. Но не скажу, что мне легко. Порой Эбби так задирает нос, что кажется, ещё чуть-чуть – и начнёт сбивать им хрустальные люстры. Что ж, быть может, при её статусе это нормально… «Я никогда не выйду замуж» – однажды сообщает мне Эбигейл. «Чё так?» – по-свойски просто спрашиваю я. Мы грызём спелые манго, сидя в беседке и слушая пение птиц. «Это же скучно. Сиди дома, нянчи детей, никаких тебе развлечений… Фу. Ни за что, в общем. Ни за что, Кали» «А-а…» – тяну я и лишь повожу плечами. Эбби пристально смотрит на меня. И она, и я знаю, что скоро будет день, способный изменить всё. На 19-й день рождения Эбби пригласила золотую молодёжь аж из столицы. Точней, их пригласила мать Эбби, Фелиция. Намечается и рассмотрение выгодных пассий, точней, пассии – Пип Саттон, тоже отпрыск богатых и знатных родителей. Слащавый и скользкий, как миксина. Эбби того же мнения: «Целый вечер придётся любезничать с этим Стрихнином» – говорит она словно бы невзначай. «Сат…» – собираюсь подправить я, но тут до меня доходит смысл оговорки, и я смеюсь, едва не подавившись. «Мисс Кали, вы останетесь на обед?» – спрашивает меня Чарльз, дворецкий Босфоров. «О, нет-нет, мне пора. Пока, Эбби! Как-нибудь ещё потрещим» «Надеюсь» – отвечает Эбби, но тон у неё невесёлый. Наверное, боится, что придётся уехать с новым мужем в другое место. Или по иной причине – кто знает. В общем, я сдаю в срок новую статью, Босфоры в срок заканчивают приготовления к вечеринке (по традиции это бал-маскарад), а вконец изнывшиеся от бессилия содержатели гостиниц лихорадочно приводят свои постои в порядок для именитых гостей. А Мишель… Ой, да, точно. До всей этой неразберихи с вечеринкой на сцену выходит ещё и Мишель. Он тоже из Homo Sapiens, особо крепкой и устойчивой разновидности. Парень, способный выбить одним ударом зубы любому молодцу и притом с характером как у лесной лани. Это самое забавное сочетание из всех, что мне приходилось видеть. И я не перестаю ему удивляться, несмотря на то, что мы с Мишелем знакомы уже очень давно. Я люблю его – но лишь так, как любят старого и надёжного приятеля. Мишель жить не может без музыки, но доставшееся в наследство от отца рыбацкое дело не позволяет ему выезжать в столицу, поэтому обычно он просит меня сходить за новыми дисками. Взамен он даёт мне самую свежую рыбу, и я точно не имею претензий, ведь рыбу я люблю. Мишель живёт с матерью, которая торгует его уловами на рынке. Вероятно, именно от неё он унаследовал столь мягкий характер. Миссис Цитас частенько витает в облаках и порой даже не понимает, почему покупатель окликает её пару-тройку раз. Правда, обычно взгляда небесно-голубых глаз прекрасной, хоть и уже пожилой продавщицы хватает, чтобы уладить любой конфликт. В ней всё ещё живёт былая красота и стать. Голубые глаза – этот подарок получил от матери Мишель. На этом дело закончилось. Парень не изящнее медведя, да ещё и сверкает огненно-рыжей бородой. Я люблю Мишеля, но, увы, что бы он ни делал, я никак не могу избавиться от ощущения, что он похож на шкаф, вышагивающий по нашим скверным тротуарам. Хотя в этом шкафу и одни мускулы, он явно не годится для той цели, что втемяшилась Мишелю в мозг. Цель эта называлась Эбигейл Босфор… Я поняла, что что-то не ладно после того, как Мишель заказал мне привезти ему галстук и диск саксофонной музыки. Конечно, я до последнего надеялась, что парень где-то сильно приложился головой, но – увы! «Когда, ты говоришь, вечеринка на Холме?» – невинным голосом интересуется Мишель, проверяя сети на разрыв. Я смотрю на него с некоторым скептицизмом. Скрывать свои эмоции у него получается ещё хуже, чем у пса: с мыслями, автоматически поступающими из мозга в хвост. «Завтра вроде как» – говорю я, мельком оглядываясь на Холм и догрызая колпачок ручки – идея для заголовка никак не приходит. Мою голову убаюкивают звуки саксофона, доносящиеся со стола. Трещит винил – граммофон, подарок от матери Мишеля. Вероятно, единственное приданное моего шкафообразного приятеля. «А почему же ещё никто не приехал?» – озабоченно хмурит кустистые брови парень. «А ты не слышал? В окрестностях дожди, дороги развезло к чертям. Если завтра днём на своих лимузинах прикатятся – свершится поистине чудо» «О…» По его улыбке я понимаю, что он что-то задумал. «Ну, выкладывай» – говорю я, зачёркивая очередной заголовок и откидывая замученную чуть ли не всеми казнями египетскими ручку. «Что выкладывать?» «Мишель, я давно тебя знаю. И меня не проведёшь. Я знаю, что тебе нравится Эбби… Нет, не протестуй! Чего удумал, говори» «Ну… я… Вообще-то…» Даже не поверишь, что такой огромный человек может так мяться и бубнить себе под нос. Если сам не узришь, конечно. «Ну – что?» – подталкиваю я, – «Хочешь быть первым, кто поздравит её с днём рождения?» Он облегчённо кивает и искренне улыбается: «А как ты догадалась?» «Сама поражаюсь, это было нереально сложно!» «Кали…» – улыбается он, заключая меня в свои по-дружески крепкие объятья с неизменным рыбным ароматом. «Чего?» – начинаю выверчиваться я, волнуясь за свои рёбра. «Я счастлив» «Я поняла. Так и как же ты намерен осуществить свой план?» Мишель выпускает меня и чешет затылок. «Если ты хочешь поздравить её первым, значит, придётся действовать ночью… Муторно как-то, Мишель. Давай я за тебя поздравлю, а?» «Нет уж! Я должен сам!» Вот уж в упёртости кому-то точно не откажешь… «Кали, а что будешь дарить ты?» «Быть может, сертификат на одну из моих почек?» – задумчиво отвечаю я, но, заметив напряжённый взгляд Мишеля, тут же отмахиваюсь, – «Шутка. Это я к тому, что мне особо нечего дарить. У Эбби итак всё есть. Принесу цветы, моя плетистая роза как раз цветёт…» «Цветы…» – бормочет Мишель. «Ну да. Могу и тебе нарвать» «О, не, спасибо, я сам» «Уверен?» «Да, точно… Как твой заголовок?» «Можно было просто сказать «вали отсюда», я бы не обиделась» Мишель дружески хлопает меня по спине, и от выброшенного воздуха в лёгких наступает почти идеальный вакуум. «Ты чего такое говоришь? Мы же друзья!» «Да знаю я. Но если ты решил ночью. Пробраться к Босфорам – то комната Эбби находится на втором этаже северного крыла» Он краснеет, потом мотает головой, словно отряхивающаяся от воды собака, тщательно и со вкусом. «Я надеюсь, твоё поздравление будет не тем, о чём ты сейчас подумал» – настороженно кошусь на него я. «Кали!» «Всё, всё, сваливаю… О, миссис Цитас!» «Привет, дорогая. Хочешь чаю?» «О, не, миссис Цитас, спасибо, мне уже пора» «А-а…» – женщина сжимает в руках медальон странной формы. Она всегда так делает и никогда не расстаётся с этой штукой. Как-то раз я спросила Мишеля, что это, но он лишь неопределённо пожал плечами. Знаю, что и у него самого есть такая же, но, в конце концов, человек имеет право носить амулеты, будь хоть это камень с дырочкой, хоть волосок любимой в кулоне, хоть… это, что бы это ни было. «Кали» – окликают меня уже после того, как я седлаю верный велосипед. «Да, миссис Цитас?» «Я волнуюсь за Мишеля» Вот это открытие. Голубые глаза пронзают мою душу, заставляя чувствовать себя неловко. «Думаю, не стоит. Он же выходит в море и борется с волнами. Вон какой сильный и живучий. А здесь… не знаю точно, но он найдёт выход из ситуации» «Волчонок» – внезапно улыбается она, потом её взгляд устремляется в пустоту, и она исчезает в коридоре, теребя в руках фартук. Так не пойдёт. Надо бы сказать Мишелю, что если что – мы пустим через газету клич и соберём денег на врача для его матери. Впрочем, судя по всему, эта семья не испытывает потребности в стороннем вмешательстве. Я разгоняю велосипед и всё ещё думаю. Сын миссис Цитас не похож на волчонка. И по моему телу пробегает странная дрожь. Я понимаю, что она говорила обо мне. *** Посреди ночи раздаётся стук в дверь, причём такой силы, что мне спросонья представляется как минимум лось. Ан нет… Мишель. Весь перепачканный в грязи и на редкость несчастный. Я мысленно тут же прощаю ему то, что он чуть не снёс мне дверь. «Что… В чём дело?» – спрашиваю я, пропуская его внутрь. Мишель, ничтоже сумняшеся, плюхается прямо на мою ещё тёплую (но после его нашествия уже не столь чистую) кровать. «Я просто идиот…» – раздаётся его приглушённый подушкой всхлип. «Ой, да ладно» – я наконец нашариваю выключатель, и, накидывая халат, спрашиваю, – «Ну же, что произошло?» Оказывается, Мишель всё-таки пробрался в поместье и уже подошёл к окну, как вдруг его заметил «страдающий от бессонницы» охранник. Подняли тревогу. Перед самыми воротами мой друг поскользнулся, упал в грязь, и… «… и она всё это видела!» – безнадёжно завывает Мишель, зарываясь лицом в пухо-перовой прямоугольник. «Так… спокойно. Дыши» – я наливаю ему стакан воды, – «А подарок-то успел оставить?» «Подарок? Цветы на второй этаж через закрытое окно?» Я поражаюсь его логике и тут же ругаю себя за полуночную тупость: «А что Эбби?» «Смеялась» «Видела твоё лицо?» «Нет, я уже убегал» «Ну, по пяткам точно не опознают» – натянуто улыбаюсь я, обмозговывая, будет ли скандал и допросы с пристрастием. По идее, сейчас Босфорам нужно заниматься приёмом гостей. «Кали…» «М?» «Что мне делать?» «Я даже не знаю. Если я поздравлю и от тебя, она догадается, кто мониторил у балкона ночью. Станет расспрашивать, и…» «И мне конец» – мрачно кивает Мишель. Он уже сидит и угрюмо созерцает свои ботинки. Я решаюсь: «Мишель, послушай. Завтра… Чёрт, не знаю, как сказать… В общем, среди гостей будет… Эбби уже взрослая, и…» «Я понял» «Мишель, я… Ты знаешь, я не сторонница браков по расчету…» «Она его любит?» «А?» – я наконец разлепляю глаза окончательно. «Его… Этого… породистого» – поясняет парень. «Она ж его вживую ни разу и не видела. По правде сказать, по-моему она его даже недолюбливает» Я понимаю, что взболтнула лишнего, когда уже становится слишком поздно. Мишель резко встаёт, с тем упрямым рывком, который свойственен массивным лошадям-тягачам: «Завтра бал-маскарад, так?» «Да… Э-эй, стоп!» – я раскидываю руки, вставая у двери. Уверенности поза не прибавляет, я похожа на тростинку, собирающуюся остановить локомотив, – «Ты не можешь…» «Почему это?» «Ну ты… Ты не слишком похож на одного из этих богатых дистрофиков» «А кто сказал, что я пойду в этом виде?» – он вдруг подмигивает мне. Странно. Я совсем не знаю такого Мишеля… Парень, видимо осознав, что напугал меня, чешет голову и извиняется за полуночное вторжение. «Больше ты ничего не можешь мне сказать?» «Неа. Спокойной ночи» «Выспишься с тобой» – я протягиваю кулак для дружеского удара, и, провожая Мишеля, замечаю заинтересованные взгляды соседок, укрытые за двумя коренастыми вишнями. Восхитительно. Ещё сплетен мне не хватало. Впрочем, день тоже удался на славу… *** Пожалуй, следует начать с того, что шёл дождь, и грянул он как раз тогда, когда я осознала, что забыла зонтик. На фоне постепенно подъезжающих гостей я выглядела мокрой собакой, а уж скромные размеры моего букета могли разжалобить на монетку для бедных самого закоренелего скупердяя. Вот и Эбби, встречает гостей, уберегаемая от потоков воды прозрачным зонтиком. На ней коктейльное платье сливочного цвета. Увидев меня, моя дорогая брюнетка, не щадя дорогущих туфель, бросается навстречу: «Кали!» «С днём рождения, подруга» – я улыбаюсь ей в ответ. Текущая тушь с огромной долей вероятности уже превратила меня в панду, и улыбка кажется грустной. «О-о, какие ароматные!» – она берёт мой мокрый букет и нежно трогает носом лепестки. «Эбигейл, что вы там делаете?» Лицо моей подруги мрачнеет, но через секунду ловко накидывает маску вежливого официоза: «Кали, это мистер Пип Саттон» «О, Боже» – парень не может скрыть своей брезгливости, – «Кто это?» «И вам здрасьте» – я поднимаю брови. Надеюсь, растёкшийся макияж не испортил суть того, что я вкладывала в это выражение лица. «Это Кали, моя подруга» «Вышла и забыла зонт» – зачем-то говорю я. Звучит тупо и выглядит так, будто я оправдываюсь. «Хм, что ж… Пойду освежусь» «Козёл» – выдаю я свой профессиональный диагноз, – «Что ж, не буду тебя смущать» «Да не, всё хорошо. Переодевайся и приходи… У тебя же есть платье?» «Я буду на работе» – мой палец указывает на заправленную за ухо многострадальную ручку, – «Забыла?» «Да ладно, черкнёшь что-нибудь – и айда есть торт. Но пока, дорогая, сходи умойся, ты выглядишь как енот» «Да, мадемуазель» – иронично улыбаюсь я, но тут лицо Эбигейл светлеет и она останавливает меня: «Слушай… Хочешь сенсацию?!» «М?» – что-то в глубинах моего подсознания ощутимо напрягается, и, как видно, не зря… «Представляешь, у нас сегодня ночью… кто-то бродил по территории!» «Неужели?» – я изо всех сил выражаю удивление. «Ага! Парень какой-то. У моего балкона ошивался! Как думаешь, кто это?!» Поначалу я не понимаю её возбуждения, потом до меня доходит. Ей ведь скучно в этих стенах, брак по выбору родителей не будоражит воображения, хочется приключений и всё такое… Но следующая фраза Эбби разбивает мои мысленные конструкции вдребезги: «Этот шпион ещё перепугался при виде нашего охранника – и ка-ак рванул от окон, как поскользнулся! Упал в грязь, представляешь? Наверное, один из тех сельских недотёп!» Эбби смеётся, а я с трудом сдерживаю каменное лицо. Хорошо хоть Мишель не слышит. «Тебе его не жалко?» «А что? Он же в порядке, Кали. Разве нет?» Конечно, сама она так не пролетала, можно понять… Наверное. Я ухожу домой и к шести привожу себя в порядок. Платье не надену – мне в этом элитном курятнике ловить нечего. Эбигейл обойдётся, одно унижение она уже видела! По дороге я заглядываю к Мишелю. На крылечке в лучах предзакатного солнца нежится миссис Цитас. «Кали?» «Я. Мишель дома?» «Ушёл» – она таинственно улыбается и кивает в сторону комнаты. Оттуда доносятся звуки граммофона – что-то на редкость боевое. Уж не явится ли мой рыбный к Эбигейл с криком «Я тебя люблю!»?.. Да не, ну не совсем же он тупой… Меня этот вывод мало успокаивает, но, боюсь, на поиски Мишеля у меня уже не остаётся времени. «Чертяга» – я подправляю сумку на плече, надеясь, что всё будет в порядке, и одновременно понимая, что при всём желании я не смогу контролировать ни жизнь Мишеля, ни жизнь Эбби. Этот мир не идеален – и никогда таким уже не будет. Но мы, разумеется, можем стремиться к его улучшению. Правда, боюсь, сиим благим делом будет заниматься кто-то намного талантливее и терпеливее меня… *** Вечеринка началась. Хотя, разумеется, богатенькие держат себя в узде. Тут едва ли увидишь дружеские похлопывания по плечу и возгласы «ба-а-а, кого я вижу!». У всех гордый вид датских догов, которые точно знают обо всех перипетиях своей родословной. Ходят между столов на свежем воздухе да лениво беседуют. Никто не напьётся до беспамятства и не наестся до резей в животе – корсеты же, помада же… Я хищным ударом зубочистки цепляю с ближайшего подноса бутерброд и довольно его жую, запихивая в рот целиком. Не могу допустить, чтобы задарма пропало столько хорошего провианта. На меня смотрят две молоденькие цацы – с ужасом и невольным восхищением, как на дикого зверя в клетке. В их голубых глазёнках мерцает почти что материальный вопрос «Кто это?» «Пресса» – я дежурно улыбаюсь и автоматически выбываю из разряда «это интересно». «Кали! А где платье?» – внезапно выпархивает из-за поворота Эбигейл. «Ты ж меня знаешь. Не люблю я платья» «У-у, бука! Успела что-то написать в блокноте? Про вечеринку» «А то как же» – я показываю ей обведённое в облачко слово «отстой». Дамы позади нас уже едва сдерживаются от того, чтобы не перемыть нам кости. «Да ладно, Кали… Всё не так уж… Эх, да кого я обманываю…» – она гладит лямку платья, хотя, видимо, с удовольствием запустила бы руку в волосы, но причёска не позволяет, лес шпилек просто не пустит. «На мне не прокатило… Где Стрихнин?» – я обвожу элитное сборище взглядом. «Сопли подтирать побежал. Ужас какой-то. Маменькин сынок. Маменька то, маменька это… Не может без неё и шагу ступить. Видимо, консультируется, стоит ли пригласить меня на танец» – она складывает руки на груди и мрачнеет. Я даже не знаю, что сказать. Мне безумно жаль Эбби, и… И тут я вижу это. Светится изгородь! Светится фиолетовым. «Ты видела?!» – я хватаю Эбби за локоть и тычу пальцем в сторону ограды. «Видела что?» «Изгородь! Светилась!» «Если тебе не интересно, что я чувствую… Да тебе вообще плевать, наверное. Даже платье не надела!» – вдруг вспыхивает моя подруга. Я непроизвольно отшатываюсь от этой тёмной ярости: «Э-э, стоп, я не… Я же сюда ненадолго…» «Для статьи тебе уже хватит!» – она отворачивается. Вот спасибо-то. Я складываю руки на груди, но потом понимаю, что вряд ли она хотела меня обидеть: «Ну как ска…» В небо взмывают первые звуки музыки. Что ж, самое то, чтобы уйти. Финальные титры, так сказать. Всё равно пора отвыкать друг от друга – скоро Эбби обзаведётся семьёй и уедет, и ей будет точно не до меня. Хм… Будто от этого вывода легче. Разве легче? Я закрываю блокнот и после тщетных поисков кармана со вздохом складываю его за пояс. И плевать, что на меня смотрят так, будто я заткнула его в стринги. Они всего лишь люди – ни больше и ни меньше. Вечер проходит мирно, сгрызен ещё один колпачок от ручки, удовольствия ради я перед сном выгоняю залетевшую на экскурсию муху, а утром… Сюрприз! *** Чёрт. Вот чего-чего, а такого я точно не ожидала. Только стою и моргаю, не в состоянии придти в себя. Перед моей холупой – миссис Босфор, Фелиция Босфор собственной персоной. Вид у неё испуганный, если не сказать – крайняя степень паники. Волны волос растрепались и падают на глаза, воспользовавшись возможностью убежать от ненавистных шпилек. – Кали! Слава небесам ты дома! – Доброе утро, – наконец, выдавливаю из себя я. Если кто не знает – я сказочно хороша по утрам, ибо часто засыпаю не переодевшись и уткнувшись мордой в рукописные наброски. Правда, судя по всему, миссис Босфор сейчас не до моей шикарности: – Это Эбби, я… Я не знаю, что мне делать! – Заходите, я заварю чай, – сторонюсь я, давая ей пройти, – Простите, что неубрано. Она плюхается в первое попавшееся на глаза кресло, не подправив свои объёмистые юбки. Из её сбивчивого рассказа и мелодичных невротических позвякиваний чайного сервиза я понимаю, что дело было так. Вчера Его Высокопревосходительство Пип Саттон так и не смог пригласить Эбби на танец, и дело было вовсе не в несогласии его мамы. Вмешалась третья переменная – в смокинге, белых перчатках и маске. И – да – были цветы. Незнакомец принёс в подарок совершенно невероятное растение. Фелиция издаёт жалобный вопль «Это оно!», стоило мне только приоткрыть окно. Запах тёплый и сладкий одновременно. Признаться, я первый раз чую нечто подобное. Но цветок был только началом. Незнакомец и Эбби вальсировали при свете луны всего раз – и моя подруга больше не захотела танцевать ни с кем кроме него. Прикинув в уме описание сего мистера Икс, я точно поняла, почему. Высокий и статный – это идеал моей подруги. Ничего удивительного. «А дальше?» – спрашиваю я после затянувшейся паузы. Миссис Босфор смотрит на меня стеклянными глазами объеденного молью чучела, и я осознаю весь масштаб проблемы. Разумеется, эта Золушка в мужском обличье сбежала, а Эбби теперь места себе не находит и ни о каком Пипе и слышать не хочет. «Что ж. Чем могу помочь я?» Миг – и меня уже тащат к особняку Босфоров. Я на скорую руку готовлю слова утешения, но он, как оказывается, не нужны – только не человеку, по чьему торжественному лицу видно, что он уже принял важное решение. Кроме того, она не истерит. Я вообще не помню, чтобы Эбби хоть раз в жизни выглядела настолько спокойной. «Он вернётся» – говорит она, и её мать хватается за сердце настолько отрепетированным движением, что я начинаю подозревать элитные кинопробы. «Он пообещал?» – зачем-то спрашиваю я. «Я видела это в его глазах. Чувствовала тепло рук. Он вернётся. Мне не нужны слова» – подруга подводит меня к нечту, напоминающему наполовину высунувшегося из-под земли левиафана. Это гигантский, поистине гигантский цветок, похожий на лилию. И – чёрт возьми! – он светится. Фиолетовым. «Эбби…» – изрекаю я замогильным голосом, словно дельфийский оракул, – «Фиолетовый. Как вчера! Вчера светилась изгородь! Я видела!» Поначалу она не понимает. Потом начинает заливисто хохотать и буквально повисает у меня на шее: «Ты видела его?! О, какое счастье! Прости, что обидела тебя вчера, я не хотела. О, как здорово!» «Эбби, погоди. Разве земные цветы светятся?» – уточняю я, – «Здесь что-то не так» «Дурында» – (мне страшно, что это просторечное слово каким-то образом вываливается из благородного ротика моей подруги) – «Его все видели, это не сон!» «Да поняла я, но… Он сказал, как его зовут?» «Мы не обменялись ни одним словом» – взгляд её становится мечтательным, унося владелицу в неведомые дали, – «Но на его запонках я видела буквы «М»» Да уж, исчёрпывающая информация. Мартин, Маркус, или… Мишель. Ха! Сама-то поняла, что сейчас за мысль выдала?! Или… «Как, ты говоришь, он выглядел?» Выслушав описание ещё раз, я вдумчиво киваю. Это не мой Мишель, не мой коренастый добродушный увалень. Но я чувствую какой-то подвох после того, как слухи уже разносятся, а Мишель как ни в чём не бывало просмаливает свою верную лодку. Увидев его, я подхожу ближе. Это занятие явно не тянет на браваду конченого неудачника. «Мишель, надо поговорить» «А, Кали! Как дела?» «Я от Эбби» «Здорово, и как она?» «Мишель, это жестоко. Кто бы ни был твой приятель, моя подруга не заслуживает такого…» Тут я замолкаю, уловив бесовской огонёк в его глазах. «…или я чего-то не знаю?» – осторожно спрашиваю я. Он отворачивается и, посвистывая, снова принимается за деревянный каркас. «Это сейчас было типа «скажу позже?»» – на всякий случай уточняю я. А вечером весь город встаёт на уши, ибо свершается побег. В этой истории появляются клятвы, интриги, полицейский кордон, и – для полного веселья – я выражаю свою твёрдую жизненную позицию: «Помирать – так с музыкой!», когда меня начинает поглощать растение. Впрочем, я забегаю вперёд. Но что поделать – в тот день я неслась так быстро, что, казалось, под моими ногами воспламенялась трава. …Для начала я еле оттащила миссис Босфор от вытряхивания души миссис Цитас (последняя отнеслась к данной процедуре с поистине философским спокойствием). «Где моя дочь?! Что с ней сделал твой вурдалак?!» – голос миссис Босфор по переливчатым аристократическим модуляциям начинает напоминать прекрасную циркулярную пилу. «Думаю, они влюблены. Можно не искать. Так выбрала и я» – сумасшедшая сладко вздыхает, словно пуская по кровотоку приступ ностальгии, – «Эбби будет счастлива» «Где, я спрашиваю?!» «Миссис Босфор, прекратите!» – я держу её изо всех сил, изнывая от вцепившихся в мои плечи августейших ногтей. «Цветок может указать путь, но пройдёт лишь любящий. Те, кто не любил – забудут. Доля миров есть доля миров» «Да как вы…» «Нечего терять время!» – ору я, и львица в кринолине перестаёт бить меня по лопатке, – «Цветок! Через него можно найти Эбби. Он ещё на месте?» Миссис Босфор бледнеет: «Я… Эбби не отходила от него, и мы приказали садовнику рубить… и сейчас… Кали!» Я срываюсь с места с неистовством гепарда. Не знаю, что тут творится, но мои друзья непонятно где! Теперь я точно уверенна: с Эбби танцевал именно Мишель. Чарльз видел их обоих, и теперь не отрывается от пузырька с валидолом – ибо на его глазах статный джентльмен сменил обличье, сняв маску. Мишель прижал мою подругу к себе – дело было на закате – и сказал всего пару слов. После них Эбби подала ему руку, и – чтоб мне четырежды провалится! – они исчезли в фиолетовом сиянии. А теперь эти олухи рубят цветок! А, да. И ещё тут полицейский кордон. Я проскальзываю под ногами одного из копов и едва не сваливаюсь на другого, но миссис Босфор издалека кричит, чтобы меня пропустили. Цветок жив. Я ощущаю его пульсацию. Он бьётся, будто курлычущий лесной голубь. «Вы что, не видите?» – я оборачиваюсь к матери Эбби и вдруг замечаю Стрихнина, – «А ты? Да, ты, Пип. Видишь что-нибудь?» Он ошалело качает головой: «Это всего лишь цветок. И кто ты такая?» «Боюсь, я единственная, кто по-настоящему любит Эбби» – я окидываю всех взглядом, таким, что они отступают на шаг. Прикасаюсь ладонью к тёплому стволу. Молча прошу меня пропустить, а когда раздаются и гаснут возгласы, открываю глаза. Вокруг меня нет ни верха, ни низа. Я замурована в сиянии. Ни звука, ни запаха – лишь где-то впереди приплясывает горстка пыли, похожая на пушинки одуванчика. Очевидно одно – я куда-то падаю. Мой желудок прилежно докладывает об этом. Даже смешно. «Желай» Скрипучий голос. Может, послышалось? Хотя что мне терять? «Помирать – так с музыкой!» – во всеуслышание заявляю я, и горсть пыли бросается на мои плечи. Это не больно, слышится только слабый шурш, а когда я открываю глаза, мои ноги уже стоят на скальном уступе, а на шее… Я не могу в это поверить. Наушники. Серебристо-белые и переливчатые, словно опал. Цельномонолитные, без единого стыка. «Вот тебе и большой шаг для человека» – бормочу я и вдруг осознаю, что из динамиков раздаётся именно эта космическая тема. После безуспешных попыток определения местонахождения плеера я, чуть подумав, изрекаю: «We all live in a yellow submarine…» «Yellow submarine, yellow submarine» – согласно отзываются «бананы». «Э… Что ж. «A city boy that can never say never…» «I got the life but that girl bites like a wolf» – снова отвечают они. «Надеюсь, я хоть не померла, хотя умирать таким образом крайне прикольно» – я примеряю неожиданный подарок. Он мне впору и терпеливо молчит. Я уже стою на земле, но сначала хочется разобраться с новой игрушкой. «The secret side of me, I never let you see…» – заинтригованно напеваю я ему и тут же снова получаю ответ: «I keep it caged but I can’t control it» Я бы и дальше с большим удовольствием потренировалась с этой штукой, но утробный рёв из-за спины заставляет меня забыть обо всём на свете. Я не была бы так шокирована, даже если бы на меня двигался Эверест. Ибо это живое существо. Оно аморфное и красное, словно киноварь, и едет в санях, запряжённых многоглазым голубоватым зверем с мягкими очертаниями тела. Погонщик словно пошит из огромного куска бархата – чёрт возьми, откуда у меня в голове такой шлак, я ведь скрючиваюсь под сенью странной ёлки, зажмуриваюсь, готовлюсь к смерти, и… Она опять не наступает. Что за безобразие, ну кто так держит интригу?! Громадная повозка проносится поверху, даже не задевая верхушек деревьев. «I will survive!» – радостно восклицает мой межпространственный подарок. «Типа того» – я нерешительно отлипаю от земли и отряхиваюсь. Пункт первый: я в тайге. Пункт второй: на небе чуть больше, чем одна луна. Три, если точнее. Пункт третий: я вижу дворец. Пункт четвёртый: я не придумываю ничего лучше, нежели во всю мочь заорать: «Эбби! Мишель!» Меня не пугает возвращение циклопической повозки. Сейчас ко мне вернулось волнение за моих друзей. «Кали» Позади меня опускается огромная птица с бледно-жёлтым оперением. С неё спрыгивает наездник – и животное растекается, словно большая пинаколада. «Это шифт. Он знает форму только до тех пор, пока считывает её с чьего-то сознания» – увидев мой недоумённый взгляд, поясняет знакомый голос. «Мишель?» – окликаю я. Он не похож на Мишеля, которого я знаю. Но это точно он. Я чувствую. «Князь Алых Крон не хотел напугать тебя. Просто у него дела по ту сторону нашего мира» – он снимает маску, – «Рад тебя видеть» «Где Эбби?» «Во дворце. Отдыхает» Мои брови ползут вверх: «А… Уже успели?» Он ухмыляется: «Мы женаты по закону и вашего, и нашего мира. Это было её желанием. Я не стал противоречить» «Нашего мира?» «Да» – он обводит рукой окрестности, – «Я полукровка. Моя мама родом отсюда. Она и открыла мне секрет кулона, что я носил на шее. Он принадлежал моему отцу, не пожелавшему поселиться здесь. Но я хочу остаться» «А Эбигейл?» «Она теперь со мной» «Как же её родители?» Шифт подползает ко мне. Я протягиваю руку и ощущаю его прохладное прикосновение. Желе встряхивается и принимает форму огромного кота, сверкающего полулуньями зелёных глаз. Мишель смотрит на мои упражнения с явным удовольствием, затем изрекает: «Тот, кто не любит, ничего не хранит в сердце. Им нет пути сюда. Но ты дорожишь нами обоими. Впрочем, тебе нельзя задерживаться. Последствия могут быть непредсказуемы» «Куда уж хуже… Мишель, погоди!» – я впиваюсь глазами в его новые черты лица, словно вырезанные резцом умелого скульптора, – «Я хочу увидеть подругу. Дай мне это сделать! Пожалуйста!» Он улыбается – и я узнаю того самого доброго Мишеля. Даже если на нём накидка из птичьих перьев и диадема, похожая на замершие в вальсе листья, подёрнутые инеем: «Седлай шифта. Мы едем во дворец» *** Эбби спит на животе, в гнезде из смятых простыней. Я не могу выразить словами, как она прекрасна. Сочась через сеть бисеринок пота, запах её тела полон тепла и уюта – совсем как тот цветок в её родном поместье. Что-то подсказывает мне, что она скоро забеременеет. В свидетели это странное небо – она будет хорошей матерью. «Я покозыряю обетом безбрачия за тебя» – с улыбкой шепчу я, целуя её в лоб. Сквозь сон она бормочет моё имя – и я запечатлеваю это мгновение в своей памяти. Отныне и навек оно станет тем, что никто не сможет отнять. Потом я обнимаю Мишеля: «Береги её как следует, не то я откушу тебе голову» «Как скажешь, Волчонок. Может, увидимся. А теперь иди. Не теряй эти наушники – и спасибо за всю музыку. Она сделала меня тем, что я есть» «Обращайся» – бормочу я, едва сдерживая слёзы, ибо этот невыносимо далёкий мир начинает таять, и… Меня вышвыривает в розовый куст. Самый что ни на есть обычный, но – подлюка! – адски колючий. «Мисс, вы кто?» Надо мной склоняется Чарльз: «Мисс?» «Чарльз, это я, Кали» «Мистер дворецкий!» – на пороге дома возникает Фелиция. На ней дорожная шляпка. «Мадам, Эбби жива, она… в порядке и счастлива… Что происходит?» – я вдруг замечаю вереницу чемоданов у ограды. «Нам надоело это захолустье. Плевать, что оно родовое» – она прищуривается, – «Погодите. Вы, кажется, журналистка. Так уж и быть, можете написать статью. Но знаете…» – она понижает голос и шёпотом выдаёт такое, от чего на мне возникает целое цунами мурашек, – «Я понятия не имею, кто такая Эбби» Я смотрю на неё и не понимаю, как мне теперь с этим жить. «And I just don't know, don't know Don't know what's ahead I'll just keep my hopes, my hopes Locked away instead…» – начинают заливаться наушники. Я хватаюсь за их прохладный корпус и медленно встаю, ободранная, чумазая, взъерошенная и ничего не понимающая. Я снова – частица этого сумасшедшего бытия, которой ничего не остаётся, кроме как вертеться.